ТОНКАЯ СТРАТЕГИЯ

Мы ехали с моим институтским товарищем Женей Пекаловым на дачу. Машин было мало, и мы болтали обо всём, что придёт в голову. Как-то незаметно перешли на тему детей. И тут Женя говорит:
– Серёге моему уже двадцать пять, а всё никак не остепенится. Пытается познакомиться с каждой симпатичной девушкой. Вот позавчера он пытался снять врача-психиатра...
– То есть?
– Да он мне сам в подробностях всё рассказал. Решил он тут получить разрешение на охотничье ружьё, а сейчас с этим строго. Короче, нужно получить справку от психиатра о том, что ты адекватный. Приходит он в психдиспансер, получает направление и идёт к врачу. А там ведёт приём молодой врач ну очень приятной наружности. Всё, как говорится, при ней. Ну, мой сразу сделал стойку. Она ему:
– Проходите, сейчас я вам дам несколько простых тестов. Какая у вас возникает ассоциация, когда вы смотрите на это изображение?
А сама показывает ему карточку с изображением большой кляксы.
– Адронный коллайдер, да?
– Что, простите?
– Ну, если на коллайдер смотреть с торца...
– Употребляете наркотики?
– Не слишком часто...
– Когда последний раз?
– Дня три назад. Не удержался, посмотрел по телевизору «Кто хочет стать миллионером?».
– При чём здесь это?
– Ну, все говорят, что телевидение – это наркотик...
– Ладно, продолжим. Вот на картинке изображена стопка денег, редиска и огурец. Что здесь лишнее?
– Думаю, редиска.
– Почему?
– Ну, деньги лишними не бывают по определению. А огурцы я люблю больше...
– Хорошо, сейчас я предложу вам совсем простенький тест.
На картинке изображены девушка, самолёт, птица. Что здесь лишнее?
– Естественно, птица.
– Но почему?!
– А помните, в песне: «Первым делом, первым делом самолёты! Ну а девушки? А девушки – потом». Про птиц в песне ничего не сказано...
– Вы голоса слышите?
– Только если снимаю наушники...
– Хорошо, вас что-нибудь беспокоит?
– Ничего, кроме сиреневых хомячков...
– Вы что, смеётесь?
– Даже и в мыслях нет. Эти сиреневые хомячки повсюду, от них не спрятаться...
– Вы понимаете, что при таких показателях я не смогу вам выдать справку для приобретения оружия?
– Если вы считаете, что я не совсем здоров, лечите меня. Я завтра приду опять к вам на приём...
– У меня полная запись...
– И отлично, на меня, как на человека психически неуравновешенного, угнетающе действует атмосфера психдиспансера. Предлагаю встретиться в ресторане «Казанова» сразу после работы.
– Но...
– Никаких но. Я заеду за вами в шесть.

… – И что, она согласилась? – спросил я.
– Согласилась... Так Серёга, гад, на этом не успокоился. Ему же надо, чтобы девушка сдалась окончательно и быстро. Он поехал в зоомагазин, купил пять хомячков и покрасил их в сиреневый цвет одноразовой краской для карнавалов. Затем снял в ресторане небольшой кабинет и договорился с официантами, что они через полчаса общения незаметно впустят сиреневых хомячков. Если сказать, что девушка-психиатр была в шоке, то это ничего не сказать. Ей даже в какой-то момент понадобилась помощь, ну а Серёга был рядом.

ДНЕВНИК БАРСИКА

Дорогой дневник, сегодня произошла поистине самая настоящая вакханалия. И какая ирония? В Риме их действительно проводили в эти даты. Именно поэтому я решил тебя завести. К тому же я теперь свободен. Но обо всем – по порядку.
Было ни чем не примечательное утро. Мой человек по имени Гена, как всегда, погладил меня и покормил мышкой. Я с самого рождения живу в неволе, но без труда сам бы ловил добычу и лазил по деревьям. Такова природа хищника. Но Гена очень заботливый, и нам друг с другом комфортно. Он ласково зовет меня Барсиком. Более нежен мой человек только к Кате, которая, кстати, терпеть меня не может. Она спит и видит, как от меня избавиться. После завтрака я вынужден был наблюдать, как Гена с Катей размножаются. Это происходит часто, но почему-то результата пока нет. У меня бы на воле было уже очень много детей. Когда люди прекратили это нелепое действо, они вышли из комнаты. Я сел на ненастоящей ветке и неподвижно переваривал мышь, наблюдая за обстановкой.
Вообще, я почти ничем не занимаюсь целыми днями: сижу, немножко гуляю, сплю, ем, ну и чуть-чуть играю с Геной. Правда, когда он берет меня на руки, Катя сразу кричит на него. Не знаю, вероятно, у нее аллергия. Ах да, Гена еще оставляет открытые книги. Больше всего люблю Цицерона. Гены с Катей днем почти не бывает, но мне есть, с кем пообщаться. Удовольствие от такого общения, мягко говоря, сомнительное. Это вам не достойный муж Рима.
– Ну что, интересно утро прошло? – с сарказмом спросил мой сосед Герцог. Ох, если бы я мог добраться до этого напыщенного тролля.
– Какие на вечер планы? Погуляем, может? – продолжал он издеваться. Герцог сегодня подшучивал надо мной с правого угла, на стыке потолка и стены, сидя в своей некрасиво сплетенной паутине. А чего удивляться такому узору? Он ведь самый простой домашний паук, несмотря на свой снобизм. Думаю, он мне всегда завидовал, я же имею высокое происхождение, да и привезли меня из далекой Индии. Плюс комплексы. Я гораздо больше него, ярче и красивее. Мой вид называют Poecilotheria metallica или Ультрамариновый птицеед.
– Клетка не жмет, жирдяй? – сегодня Герцог перешел все грани. К сожалению, свою грань я перейти не мог – террариум был плотно закрыт.
– Да подожди ты, сейчас поедем! – донесся голос Гены из другой комнаты. Он забежал ко мне и взял со стола забытые часы. Впопыхах мой человек задел локтем крышку моего домика, и она приоткрылась. Гена не заметил этого и спешно удалился. Как только я услышал, как захлопывается входная дверь, я взглянул на крышку, а затем – на Герцога.
Он, замерев, смотрел на меня неморгающими восемью глазами. Шевелились только его хелицеры. Это – как маленькие лапки около рта, чтобы жалить добычу. Сам я тоже сидел на месте и неотрывно смотрел на Герцога. Мой сосед двинул задней лапой назад, сняв ее с паутины, и поставил ее на стену. Я спокойно положил четыре передние лапы на стекло домика и приподнялся, опираясь на остальные четыре. Не отрывая от меня взгляда, полного ужаса, Герцог медленно поставил еще три задние лапы на стену. Я начал подниматься по стенке террариума. Герцог резко подался назад и побежал по потолку. Я выскочил из домика. «Свобода!» – подумал я. Но надо проучить этого гада. Пока я вылезал, он уже скрылся в щели на потолке.
– Ты же погулять хотел! Или еще не вечер? – теперь право язвить перешло ко мне. Но Герцог никуда не денется. Я решил осмотреть всю квартиру: побегал по всем стенам и потолкам, в ванной случайно намочил шерсть, но потом погрелся в сапоге Кати. Самое интересное меня ждало на кухне – моя первая добыча на воле. И это не Герцог, он останется на ужин. Когда я поймал таракана в мусорке, меня обуздала гордость за мой род. Мы – цари природы! Я не был голоден после мыши, поэтому просто отравил бедолагу и повесил перевариваться в моей первой паутине, сплетенной в углу. Она была гораздо изящнее, чем у моего соседа. Да, пищеварение у нас внешнее – мы высасываем уже готовую кашу из жертв.
В качестве досуга я засел за изучение Овидия. Уверен, «Наука любви» скоро мне пригодится, когда подыщу достойную партию. Но тут я услышал, как кто-то пришел. «Сейчас как встречу своего человека с распростертыми лапами», – подумал я. Шаги доносились все ближе. Я встал на задние лапы и поднял верхние, чтобы обнять Гену. Он вошел в комнату, но его лицо было какое-то напряженное. Из-за его спины вышла Катя и так закричала, что я сам от ужаса упал со стола.
– Я иду за средством! – в истерике сообщила она Гене.
– Да подожди ты, я его поймаю, – неубедительно ответил ей мой друг.
Я понимал, что Катя ему дорога, и решил спрятаться под шкаф. В щель мне, как соседу, не пролезть. На улице в этой стране холодно. На секунду промелькнула мысль вернуться в террариум. Но, как говорил Бенджамин Франклин: «Те, кто готов пожертвовать насущной свободой ради малой толики временной безопасности, не достойны ни свободы, ни безопасности». Под шкафом меня рано или поздно найдут. Что же делать? Тут я услышал скрип и обернулся. Кто-то отогнул сломанный фрагмент плинтуса.
Я с надеждой пролез внутрь и оказался в просторной нише внутри стены. В темном углу трясся Герцог. Я направился прямо на него – есть на свете справедливость.
– Подожди! – испуганным голосом попросил паук. – Эта стерва и на меня охотится уже много месяцев. Враг моего врага, как говорится.
– Да уж, впервые почувствовал себя добычей. Что ты предлагаешь? – ответил я с интересом.
– Используем твою силу и мои знания. Мне известен тут каждый закуток, – Герцог развел передними лапами.
– И с какого ракурса на нее напрыгнуть, – я зловеще улыбнулся хелицерами.
– Прости меня, дружище, – Герцог протянул лапу, и я коснулся ее.
– Барсик-Барсик! Ты где? Кому-то пора в домик, – нежно приговаривал Гена, заглядывая в каждый угол.
Герцог незаметно сидел на потолке и наблюдал за входом в квартиру. Быть маленьким и серым – его преимущество. Катя вошла в дом и достала из сумки какой-то баллончик.
– Давай, ищи его, я уже готова, – повелела она Гене.
– Ты все слышал! – прокричал Герцог на понятном только нам языке.
Несмотря на жизнь в террариуме, я отлично изучил привычки своих людей. Они всегда мыли руки, когда возвращались, но только сегодня я узнал, что это значит. Я затаился под ванной. Катя положила баллончик на раковину и открыла кран. Воспользовавшись шумом воды, я подполз к ее ноге.
– Sic semper tyrannis! – воскликнул я, воображая себя сенатором, режущим Цезаря. Я поднес к ее ноге хелицеры, сочащиеся ядом, но тут в комнату вошел Гена.
– Барсик, нет! – Гена с отчаянием посмотрел на меня, затем на Катю, и я понял, какая она для него ценная, и сделал шаг назад. Катя обрызгала меня какой-то отвратительной жидкостью, и я потерял сознание.
Сквозь пелену, жутко ослабший, я видел, как Гена расстается с Катей. Она собрала вещи и ушла. К ночи я пришел в себя – нас не убить такой ерундой, мы же не глупые насекомые. Мы с Герцогом сидели на столе, напротив Гены. Наш человек выбросил террариум и даровал нам свободу с безо-пасностью.

СУДЬБА ТРЕНЕРА

«Нааа стааарт» — звучит ему совсем привычно,
А новичков мурашками по коже холодит.
Секундомер в руке, пульс участился, как обычно...
Лицо спокойное, но это просто щит.
Вот выстрел прогремел, бегуньи рвут со старта.
Он – в мандраже, как будто сам бежит!
«Ты сможешь! Поборись!» Ещё б немного фарта!
И вера в каждого... «Моя-то победит!»
Медаль прожил тот тренер со спортсменкой!
От старта и до финишной черты!
Растил, учил, был лучшим, был примером!
Всю душу отдавал за эти общие мечты!
Судьба у тренера – быть «суррогатной мамой».
Птенец растет и забывает отчий дом,
Но каждый там, внутри, с рекордом – самый-самый!
Они все здесь поместятся,
В том сердце добром и большом!

«Серёга, выходи! Мы тебя ждём на поле, где всегда!»
«Ребята, Сережа уроки учит. Не выйдет».
«Ну, пожалуйста, тёть Валь! Решающий матч! Проиграем же».
«Ну, если решающий, ладно. Выучил? Иди».
Мальчишка с глазами цвета неба рванул на улицу, уже одетый в футболку и шорты. Он был хорош в нападении. Обводил, нападал и забивал. Все, как в матчах его любимого комментатора Николая Озерова. Команда одержала победу. Благодаря Серёже. А потом – быстро домой, помогать маме по хозяйству.
5 лет спустя…
Сегодня – ответственный день. Прямо как тот матч пять лет назад. Но сегодня решается его судьба. Родители верят и надеются. Их нельзя подвести. Спортивный и умный парень, отличник. Если сдаст олимпиаду, поступит в МГИМО.
Провожали всей семьёй до калитки. Сестрёнка Наташа махала в окошко: «Сережа, получи пятёрку!»
Сдал. Прошел конкурс. Что теперь? Не его это, ох, не его… Душа не лежит. А родные так мечтали, чтобы он в город попал. Денег нет его выучить, а это – шанс. Да он и не надеялся на своих. Семье и так трудно. Родители с утра до ночи работают в колхозе, в больнице, хозяйство большое, сестрёнка учится.
Мужчина должен добиваться всего сам. Ноги бежали быстрее мыслей. Спорт, только спорт. И в военкомат сдался сам, как настоящий мужчина. Как расстроились мамка с папкой, лучше не знать. Материнское сердце все простило: и неудавшуюся карьеру дипломата, и то, что скрывал свои мысли и планы на будущее. Пусть пробует, что поделать. Не удержишь же силой.
Своё мнение, упрямство, ум, ловкость, воля привели к тому, что отслужил весь срок службы и даже пришел раньше. «Упрямый ты, Серёж. Добьешься многого», – в словах мамы звучал не укор, а поддержка и гордость за того мальчишку, который вернулся мужчиной.
Шансы поступить у ребенка из деревни в большой город очень малы. Уже зная нашего Серёжу, вы поняли, что он добивался того, о чем мечтал. Не хотел быть дипломатом, поступил на педагогический факультет, стал учителем физической культуры. Не зря играл в деревне с мальчишками, не зря в армии лучше всех бегал и выполнял нормативы физической подготовки. Все в этой жизни не зря.
Из таких и вырастают тренерами. Только такие растят будущих чемпионов.
Нет того мальчика с небесными глазами. Есть красивый учитель физкультуры с голубыми глазами, который встретил свою Иринку, женился и вырастил с ней дочь.
Многих детей выучил и воспитал. В школе, в спортивной секции. Терпение и труд все перетрут. Да, ругал, да, ставил двойки. Но все – по справедливости. Так воспитали Серёжу. Заслуживает ученик пятерку, он ее получит. Нет – трудись. Однажды Сергей Иванович шел домой зимой после секции. Было темно. 90-е годы… «Мужик, снимай шапку, нам нужнее». Он приготовился обороняться и услышал: «Дураки, это Сергей Иванович. Здрасьте, мы перепутали. Извините». Знакомые голоса двоечников прозвучали в тишине двора. Учитель улыбнулся и пошел домой, к жене и дочери. Его уважают. Хотят заслужить уважение. Шпана, но с понятиями и принципами: своих не обижать.
Наступили тяжёлые 2000-е годы. Много детских душ прошло через лазурные глаза тренера. Но одного мальчишку он заметил сразу. Высокий, худощавый, жилистый – вылитый Уилсон Кипкитер. Началась упорная работа за место, быть первыми. Дар без силы воли и упорства – ничто. «Бежать, Саша. Ускоряйся!» «Шепляков Александр, Белгородская область: первый!!!» Душа тренера ликует, пульс зашкаливает. Похвалить, поддержать, дать восстановиться и обсудить забег. Обязанности мамы на время сборов и соревнований перекладываются на плечи тренера. Все переживания, малейший сбой в самочувствии спортсмена мониторит и отслеживает тренер. Семья не отходит на второй план, она всегда поддерживает, волнуется и ждёт. Да, пока он дарит частичку своей души воспитаннику, он теряет эти моменты в семье. Но такова судьба учителя. Отдавать себя на благо детей, развивая их способности, помогая им вырасти достойными. Всегда возвращаешься домой с неловким чувством отсутствия в жизни жены и ребенка. Но они поймут и простят.
Как много детей одаренных и просто трудолюбивых. Если в душе откликнулся бег, все сложится. И бежать в адскую жару будут, и в морозы. Минутная слабость может погубить все ежедневные труды. Сдаваться нельзя ни на тренировках, ни на соревнованиях. Всегда есть шанс, что у тебя может получиться и большее. А почему? Потому что в вас верит хотя бы один человек. Это ваш тренер. Задумайтесь, если бы в вас хоть кто-то верил так, как верит он? Вы бы пошли покорять вершины? И бежать 800 метров, а то и больше, на морально-волевых? Ну конечно! Бытует мнение, что большинство спортсменов – фанатики. Это почти так.
Какой среднестатистический мужчина встанет в пять утра, чтобы собраться на пробежку и бежать в шортах в мороз? Да, это тот голубоглазый мальчик, ставший заслуженным учителем и человеком года в своём городе.
Ученики вырастают и уходят во взрослую жизнь. Многие забывают, а некоторые помнят своего первого учителя и тренера Анпилова Сергея Ивановича. Приходят в гости и просто звонят. Почёт и дань для работника учреждения сферы образования и спорта – в достижении и становлении этих детей в будущих взрослых, в новых личностей. Которые, возможно, не забудут. Захотят услышать тот голос, вселявший надежду, поддерживающий своим непоколебимым спокойствием и твёрдой верой.
«Беги, давай, ты сможешь!» Каждый из них в его сердце навсегда. Это не забыть и не стереть из памяти. Сколько разнообразных эмоций дарит спорт, от разочарования до восторга! От первого совместного поражения до первой победы! От слова «не смогу» до «я выиграю»!
Низкий поклон за ваш труд, великие тренеры!

КАЗАКИ-РАЗБОЙНИКИ

Исполосованные в кровь ноги с алыми ссадинами на обеих коленках срочно нуждались в алиби.
Подходящего объяснения не подворачивалось, да и времени не оставалось: десять вечера, стемнело.
Мы плетёмся через кладбище по домам.
Подустали все, даже мальчишки.
Не знаю почему, но казаки-разбойники, которые обычно начинались с прятанья по чужим дворам, плавно перетекая на центральный рынок, под опустевшие к вечеру ряды, а оттуда – на мощёные галькой улочки и переулки Старого города, по неизменной традиции заканчивались на кладбище.
Старое полузаброшенное армянское кладбище примыкало к улице Октябрьской и было известно старинной Армянской церковью времён XIV века, тоже практически разрушенной.
Церковь смотрела на улицу с вершины пологого склона, приютившего немногочисленные полуразрушенные могилы.
Это загадочное место коренные феодосийцы называли Армянкой.
Носиться по кладбищу всей гурьбой было особым, ни с чем не сравнимым удовольствием.
С безумным восторгом и одновременно с распахнутыми от страха глазами компания гарцевала по кладбищу между полуразрушенных могил и памятников. Красочно представляя, что под ногами у нас старинные черепа, из которых выползают змеи, чтобы ужалить нам пятки, мы визжали ещё громче, бесцеремонно нарушая идиллию и покой погребённых скелетов.
Боже! Нам даже не было стыдно, разве что совсем чуть-чуть, когда кто-то из компании в сумерках пугал всех остальных:
– Тише! Вы разбудите скелеты!
И тут же кто-то подхватывал:
– Бежим! Скелеты мчатся за нами!
Испустив ещё один истошный вопль, смелые казаки и отважные разбойники неслись наутёк, сверкая конечностями, измазанными зелёнкой и йодом, освежёнными сочной и особо ядрёной в это время года крапивой и вдобавок исполосованными тонкими прутьями растения, которое мы называли «Вонючка».
Вонючка широко использовалась во время пыток, которые непременно венчали исход игры.
Герои детских отечественных кинолент вроде « Неуловимых мстителей» морально поддерживали выставленных в ряд пойманных разбойников, упорно не желающих сотрудничать с врагом.
Букет сорванной крапивы безжалостно гулял по ногам пленников, не желающих раскалываться.
Для особо несговорчивых в ход пускали Вонючку.
– Пароль! – вопрошали казаки.
– На горшке сидел король! – не сдавались разбойники.
Пытки заканчивались по умолчанию, когда девчонки начинали тихо глотать невыдуманные слёзы.
На сегодня игра окончена, теперь все участники, объединившись против скелетов и черепов, направляются по домам, оглушая криками Армянку.
Мы разбредаемся по тёмной улице, и каждый из нас делает глубокий печальный вздох, прежде чем распахнуть свою калитку.
Так каждым душным летним вечером мы расстаёмся, чтобы на следующий день вновь разделиться на две ватаги – казаков и разбойников, ловить друг друга по всему старому городу и пытать «проигравших», требуя выдать пароль.
Так проходит наше детство.
Посмотрев раз пять за лето в кинотеатре «Пионер» «Седьмое и Золотое путешествия Синбада», дополнив широкоэкранное действо вечерним просмотром сериала «Как закалялась сталь» и зачитав это всё «Тимуром и его командой», мы ловили то казаков, то разбойников, искали клад на старом армянском кладбище и навязывали помощь бабушкам со всех окрестных улиц.
Мы жили по-настоящему!
А взрослые думали, что мы играем, и что это как раз они – те, кто живёт настоящей жизнью, и что их взрослая жизнь как раз и есть то «серьёзное занятие», ради которого они перестали быть детьми.
Никто так не ошибается, как умные, серьёзные, опытные взрослые, которыми мы все становимся, расставшись с детством.
А я стою на моей тёмной улице перед калиткой, которая вот-вот распахнётся изнутри: меня пойдут искать...
Десять вечера, и у ног, исполосованных прутьями, освежённых крапивой, измазанных грязью, с разбитыми в кровь коленками, абсолютно нет алиби!
Прости, мама!

РОЛИКИ

Я никогда не была хорошей спортсменкой. Точнее, вообще спортсменкой не была.
В школе от слова «физкультура» у меня сводило под ложечкой, и в груди трепетал страх оттого, что физры не избежать. Глаза у страха были огромными, карими и почему-то очень сильно смахивали на мои собственные.
Когда через много лет обсуждали эту тему в кругу моих подружек-ровесниц, оказалось, что любителей козла, коня, бревна, каната и прочих аттракций школьных лет не так много, как мне казалось в школе.
А в школе я представляла себе, что на физкультуре весь мой класс «на коне», и только одна я – «под конём», ну или где-то неподалёку, на безопасном расстоянии.
Короче говоря, мою причастность к спорту можно назвать чрезвычайно однобокой. Но этот единственный бок, как я теперь понимаю, и был моим «конём»!
Сегодня с высоты лет я понимаю, что РОЛИКИ были моим ответом и гимнастическим снарядам, и волейбольной сетке, и баскетбольной корзине, и ненавистному мячу для метания, который я могла разве что взять в руку, при этом слегка придерживая второй.
В умении держаться на роликах во дворе мне не было равных. Соревноваться со мной в быстроте также было неразумно.
Я моталась по двору, которого у нас и не было (длинная полоса асфальта вдоль шести подъездов): ездила на роликах в хлебный, который был через дорогу, и с буханкой хлеба мчалась через всю улицу к своему подъезду, взлетала на них на пятый этаж, а потом спускалась на свой второй...
Как-то я додумалась на коньках поехать на автобусе в школу за мамой, чтобы встретить её с работы. На обратном пути их пришлось тащить в руках.
Однажды мы с подружками устроили соревнование: кто быстрее доедет от шестого подъезда до первого. Сомнений в собственном триумфе у меня не было.
Соревнование началось.
Я, как обычно, неслась на всех парах – так, что чувствовала, как нагрелись подошвы коньков. В какой-то момент, примерно в середине поединка, я вдруг почувствовала, что уже не качусь, а очень быстро бегу.
Девочки промчались мимо, а я, почуяв неладное, остановилась.
Повернувшись назад, я увидела, как примерно шесть из восьми колёс моих роликов рассыпались, оставив длинную дорожку из винтиков, подшипников и гаечек, очевидно, решивших выразить протест против беспрецедентного превышения скорости.
С одной стороны, мне хотелось скорее подобрать всю взбунтовавшуюся мелочь, чтобы никто не успел увидеть моего позора, но с другой стороны, меня просто распирало от хохота.
Вспоминая горящие подошвы и коньки, рассыпавшиеся на гаечки и подшипники, я и сейчас не могу удержаться от смеха.
Да, с физкультурой в школе у меня не сложилось, а вот на роликах я чувствовала себя Королевой.
Мне и сейчас кажется, что, если встану на них, то сразу как полечу!...
Муж дарить ролики отказывается. Когда я угрожаю, что куплю сама, он пытается мягко уточнить, куда именно я собираюсь на них «полететь» и на какой именно ландшафт приземлиться?
Интересно, это он так заботится или о возрасте напоминает?!

ХОРОШИЙ РЕМЕСЛЕННИК

– Ну, что ты за музыкант! – с возмущением сказала мне моя семнадцатилетняя дочь. – Вместо того, чтобы после работы послушать хорошую музыку, ты пьешь чай, слушаешь погоду на завтра и ложишься спать.
Я работаю в музыкальной школе. Идешь по школе – музыка доносится отовсюду: из классов, зала, даже под лестницей играют. И так целый день. А возвращаюсь я домой поздно вечером, в одиннадцатом часу. Естественно, придя домой, хочется тишины. И если уж слушать музыку, то в хорошем исполнении. К концу учебного года вообще хочется оказаться в вакууме. Как анекдот вспоминаю один эпизод. Мы с коллегой, сидя на диванчике в холле, делились впечатлениями от концерта. Открывается дверь, на пороге появляется женщина с девочкой лет пяти-шести.
– Скорее пошли отсюда, – заторопилась коллега, – а то сейчас заставят проверять данные ребёнка (это занимает не более десяти минут). Я больше не могу слышать ни одного звука.
После долгой паузы дочь продолжает.
– У тебя были такие ученики! – начинает их перечислять. – Один только Лесик чего стоит! Ты просто хороший ремесленник.
– Знаешь, дорогая, – рассмеялась я. – Ты мне сделала большой комплимент. Хороший ремесленник – это многое. Взять семейство Бахов, Моцартов. Музыка была их семейным ремеслом. Оттуда вышли великий Иоганн Себастьян Бах и гениальный Вольфганг Амадей Моцарт… И если я когда-нибудь услышу, что ты – хороший ремесленник, я буду счастлива.
Начиная с первого курса иняза, дочь начала работать. Сначала она с подругами переводила так называемую бульварную литературу. Я была в шоке, когда узнала, как это делается. Берется книга, рвется на листы и делится между студентами. Потом собирается все, что они перевели, редактируется, и вскоре мы это безобразие видим на развалах. Платили за это копейки, но для девочек это неплохая школа.
Потом дочь работала гидом-переводчиком, водила туристов по Москве. Однажды повезла она группу в Загорск. Вернулась домой вся в слезах – перепутала икону. Никто этого не заметил, но она очень переживала.
– Наука тебе, – говорю, – в следующий раз, прежде чем что-то рассказывать и показывать, хорошо подготовишься.
А в один из дней приходит она домой, и первые ее слова:
– Только не разговаривай со мной. Мне весь день пришлось говорить – рот болит.
Я рассмеялась:
– Поздравляю, ты стала ремесленником.
Как-то меня пригласили в музей кино. Сейчас иностранные фильмы идут с титрами, а раньше был синхронный перевод. Гаснет свет. Начинается фильм, и я… слышу голос дочери. Я никогда не видела ее в работе. Она не приглашала меня на просмотры, говорила, что мое присутствие будет ей мешать. Мне стало так страшно за нее! В зале полно переводчиков. Как она справится?
Вскоре я забыла о своих волнениях. Переводит, хорошо переводит! Сердце мое наполнилось радостью. Хороший ремесленник!


ЧТО ЕСТЬ И ЧЕГО НЕТ У ЖЕНЩИНЫ

Говорят, у каждой женщины есть стерва-соседка, я бы еще добавила: свекровь, идиот-муж и гениальный ребенок.
Почему это соседка обязательно должна быть стервой? И, скажите пожалуйста, как мог родиться гениальный ребенок от идиота? И каким местом ты думала, когда выходила за идиота замуж?
– А что я тогда понимала? Я была совсем девчонкой.
– А сейчас ты умная. Живешь с идиотом и думаешь, что на ребенке это никак не сказывается.
– Ну, не все так уж плохо. Максим хорошо нас обеспечивает. Я могу не работать и заниматься домом, сыном. Он хороший отец, и с ним не стыдно на людях показаться – высокий, спортивный, эрудированный. Максим с красным дипломом окончил мехмат университета, защитил диссертацию.
– Значит, далеко не идиот.
– В этом смысле, да. Но он такой неприспособленный! Все время приходится им руководить. Свои мозги ведь надо тоже иметь! И потом его мамашка… А он ее слушает.
– Ну, милая моя, мать для мужчины – первая женщина. Если ты хочешь, чтобы у тебя с мужем все было хорошо, то должна со свекровью ладить.
– Да понимаю я это. Но скажи, что это за мужик, который не может оторваться от мамочкиной юбки?
– А что, она очень к вам лезет?
– Ну, как тебе сказать… Слава Богу, мы живем отдельно. Но в выходные мы должны обязательно приходить к ней на обед. Как лето, она требует, чтобы Макс работал на фазенде. Хочется куда-нибудь пойти: в театр, гости, да просто с мужем побыть вдвоем. Так нет. По первому ее зову этот придурок мчится, сломя голову. И я ничего с этим поделать не могу.
– Ну, гладко ни у кого не бывает. Главное, что свекровь не настраивает сына против тебя.
– Ты что, она даже мысли не допускает о разводе. Это же позор в ее понимании. Она – за сохранение брака любой ценой. И потом, она умная, в отличие от своего сыночка. Но властная очень.
– Слушай, Максим – ее сын. Он должен ей помогать. Но тебе-то необязательно ехать на дачу.
– Тогда я все время буду одна. Макс не посмеет ее ослушаться. Да и Сашенька любит ездить на дачу. Боюсь, оторвут они его от меня. Мальчику нравится ездить на машине. А если ему еще и дадут подержаться за руль… И на даче Саньке нравится помогать отцу что-то там мастерить, поливать огород. И друзья у него там появились, так что есть с кем поиграть. И потом, свежий воздух, ягоды…
– Ну, ради ребенка, ради мужа можно и потерпеть.
– Сашенька такой умный, такой музыкальный мальчик. Еще в колясочке лежал: как услышит музыку, так ножками в такт начинает дрыгать.
Мне это напомнило старый анекдот: «Мой малыш будет музыкантом. Он уже знает имена великих композиторов. Упала книга, и ребенок сказал: «Бах!»
– Сашенька очень любит петь. Вот я думаю, не пора ли его начать учить музыке? Да и английским не мешало бы заняться.
– Не рано ли? Ему ведь только пять лет.
– Но он такой смышленый ребенок! Сашенька уже умеет читать. В машинах, знаешь, как разбирается.
Материнская любовь. Мой, мой, мой… самый лучший, самый умный, самый талантливый.
– А ты не думаешь, что когда Саша вырастет, заведет семью,
его жена так же, как ты сейчас относишься к свекрови, будет относиться к тебе. И Сашу назовет идиотом за то, что он – маменькин сынок. Хотя сейчас дети другие, эгоистичнее. Не исключено, что он не позволит тебе вмешиваться в его жизнь. Знаешь, как однажды сказал своей матери сын моей подруги, когда та сделала замечание невестке: «Мне моя жена и все, что она делает, нравится. Ты пришла в гости
и не командуй. Мы как-нибудь сами разберемся». А одна знакомая отозвалась о свекрови: «Она неплохая баба, но дура. Пусть любит своего сыночка молча и на расстоянии. Это он для нее особенный. А на самом деле – такой, как все. И пусть скажет спасибо, что я делаю из него мужчину».
– Это как: растила-растила, всю себя отдавала сыну, и какая-то девка будет свои правила устанавливать?
– А ты как думаешь? Ведь ты делаешь то же самое. Придурок, мамашка, девка – это ведь твои слова. Все рикошетом возвращается к нам.
Сколько ума, такта, терпения надо иметь, чтобы ни себе, ни другим, в том числе нашим любимым, неповторимым, обожаемым детям, не испортить жизнь!
Любить надо по-умному.

* * *

Говорят, женщине всегда не хватает пяти минут до работы, денег до получки и пары колготок на вечер.
Что верно, то верно. Колготки «летят» с бешеной скоростью. Не успела надеть, они уже рваные. Причем это обнаруживается всегда в самый неподходящий момент. У тебя важная встреча или ты куда-то опаздываешь и тут замечаешь, что стрелка поползла. Практичная женщина всегда при себе имеет запасную пару. Ну, а если заменить нечем, делаешь вид, что они только сейчас поехали.
Большинство женщин привыкли опаздывать. Это немудрено: утром надо приготовить завтрак, накормить семью, отправить детей в школу, сад, мужа проводить да и самой вовремя придти на работу. Помню, как одна моя коллега прибежала в институт, сняла норковую шубу и… оказалось, забыла надеть юбку. Хорошо, в раздевалке в этот момент не было мужчин. Что делать? Нашли какой-то халат. В нем она и проработала весь день.
Когда моя сестра училась в институте, мама нервничала:
– Сколько можно прихорашиваться! Ты же опоздаешь!
Сестра не торопилась:
– Я воспитанная девочка. Преподавателя надо про-пускать вперед.
Вообще-то опоздание на десять-пятнадцать минут не считается опозданием. А уж опоздать на свидание – святое дело. Это мужчина должен быть точным и должен быть снисходительным к слабостям женщины. Молодой человек, например, ждал сестру по тридцать-сорок минут. И ничего, дождался своего часа. Они вместе уже много лет.
Есть, конечно, пунктуальные женщины, но это, скорее, исключение.
А денег нам всегда не хватает. Ну как можно отказать себе, любимой, в покупке сто первой кофточки или понравившейся пары туфель? А уж о косметике и говорить нечего. А посидеть с подружками в кафе за чашечкой эспрессо?
Нет, если женщине чего-то очень хочется, она сделает все, чтобы получить это что-то. На то она и женщина.

ГРУСТНО

«Есть три верных друга: старая жена, старая собака и деньги в кармане».
Бенджамин Франклин

А у меня – три верных друга: диван, телефон, телевизор.
Мой любимый старый диван. Большую часть жизни я провела на нем. Он знает обо мне все или почти все. Он помнит тех, кто сидел на нем, кто дорог мне, с кем я была счастлива. Я ложусь на диван и как бы сливаюсь с ним в единое целое. Я чувствую себя защищенной. Глубже зарываюсь в его мягкую глубину и погружаюсь в милые сердцу воспоминания.
Включаю телевизор, и я уже не одна. Совсем не важно, что там. Главное, мой дом наполняется голосами.
Я беру телефон и звоню. Звоню тому, кто мне дорог. Какое счастье услышать любимый голос: «Спасибо за звонок. Как хорошо, что ты есть на свете!»
Диван, телефон, телевизор, вы всегда рядом, вы всегда со мной.
К сожалению, всю жизнь нельзя пролежать на диване с трубкой в руке. Приходится выползать на люди. Все куда-то бегут, суетятся, особенно в праздничные дни – торопятся побыстрее потратить свои денежки на бесполезные вещи, набить брюхо едой и завалиться на тот же диван, да еще затащив на него подружку-болтушку (вместо телефона и телевизора).
А я никуда не тороплюсь. Я наслаждаюсь тишиной и покоем старого парка, с удовольствием перечитываю любимые книги, музицирую, встречаюсь с друзьями, хожу в театр, на концерты и... возвращаюсь домой, на свой диван. Но порой мне бывает грустно и одиноко.
Где же вы, мои любимые?

КУЛОН

В автобусе заняла своё любимое место на задней площадке. В это время там двойные пассажирские сиденья напротив друг друга всегда свободны.
Потянула шею назад и вижу, как цепочка угрожающе натянулась и вот-вот порвётся. Наощупь определяю, что она чудным образом не просто зацепилась за верхнюю пуговицу бомбера, а несколько раз обмоталась вокруг неё.
«Странно. Раньше никогда такого не было», – подумалось мне.
Я возилась с цепочкой, в то время как автобус тронулся с места, и мои мысли переключились на планирование дня: по дороге на работу заскочить в магазин за бутылкой воды, в пекарню за сырниками. Днём придётся добежать до столовки, так как накануне вернулась поздно и не успела приготовить себе что-то на обед. Обычно я вместе с коллегами ела, не выходя из офиса.
И тут меня торкает: когда высвобождала цепочку, не помню, чтобы там был кулон. Проверяю по всей длине золотой нити, и меня пронзает током: нет его! Судорожно проверяю снова и снова, убеждаясь, что подвески на месте нет.
От накатившей волны разочарования, обиды и досады чуть не разрыдалась.
«Ну, размазня! Как умудрилась потерять его?»
Мозг лихорадочно отматывает время назад. Проснулась, умылась, позавтракала, поменяла очки на линзы, подвела стрелки, надела офисное платье. Потом пошла украшать себя, любимую, ювелиркой: колечки, браслет, цепочка. Ещё ругалась, что опять этот вредный «скручиватель» ночью цепь завязал в морской узел. Когда распутывала, не удержала одну часть нити, и подвеска упала на пол. Но вот тот момент, когда, прищурив глаз, целилась карабином в подвесное ушко кулона отчётливо помню! Вдела. Ещё в воздухе потрясла цепочку, чтоб кулон встал посередине, застегнула на шее, накинула бомбер и пошла на работу.
До остановки – полкилометра асфальтовой дороги. На остановке не стояла: автобус пришёл на пару минут раньше расписания, и мне пришлось бежать. Прокручивая в голове свой маршрут, понимала, что поиски будут безрезультатными.
В автобусе было многолюдно, и я не рискнула заглянуть в декольте, тем более, в бюстгалтер. Надежда-то теплилась, что всё-таки кулончик где-то в одежде затерялся. В стратегически важном месте какой-либо дискомфорт не чувствовала.
«Раззява!» – ругала себя за утрату.
Расстроилась. Не передать словами как. Кулон – подарок мужа на мой юбилей. Год берегла его, не носила, но вот сейчас, когда супруга в очередной раз отправили по работе далеко и надолго, решила надеть, чтоб его невидимый образ был рядом.
Когда только начали встречаться, будущий муж перед каждым праздником ворчал, что я «нестандартная девочка» – не люблю цветов в букетах, а на счёт украшений вообще бардак.
Он не знал, что цветы я люблю, и наблюдать, как красота медленно умирает в вазе на окне, мне – словно ножом по сердцу. В горшках – пожалуйста, хоть всю квартиру ими обставлю.
У меня, кстати, так и было: коллекция кактусов, фиалок, пальм, амариллисов на разных подоконниках. Муж иногда вспоминает, что находил колобашки с землёй в холодильнике вместо еды. Это я проводила стратификацию семян, соблюдая инструкцию.
И до сих пор увлечение цветами не прошло, только теперь масштабы стали больше. Я перенесла своё хобби на наш садовый участок, на котором девяносто пять процентов посадок – цветы!

Украшения – это моё наказание. Цепочки безбожно рву, кольца и браслеты теряю. При ношении кольца с камушком подолам платьев или колготам наступает конец – затяжки и стрелы обеспечены на всю тысячу процентов.
Со временем научилась носить простые украшения, без лишних изысков, и даже втянулась в эту стезю. Поэтому муж и подарил подвес с моим знаком Зодиака – голова Льва в бриллиантах.
«О! Муж! – в сердце как будто осколок попал, так резануло от внезапно пришедшей мысли. – С ним могло что-то случиться?!»
Не верю во всякие приметы, но время сейчас неспокойное, вдруг…
Сразу нагромоздились воспоминания из новостей, касающиеся его работы. В основном негативные. Особенно яркой вспышкой из недр памяти выскочила информация о том, как погиб сын генерала при задержании подозреваемого. Муж тоже рассказывал, какой в МВД беспорядок творится, как их отправляют в командировку без необходимого обмундирования.
Волнение усилилось, аж руки вспотели.
Написала ему в Вотсапе. По одной галочке чата поняла, что «не активен». Мысли в голове сумбурно заметались: что делать, звонить или подождать?
Он мог спать или, наоборот, находиться на выезде, звонком могу помешать. Но сердце не на месте, как узнать, всё ли с ним в порядке?
Скинула смс с решимостью подождать ответа. Хотя терпение – не мой конёк, за это время изведу себя мыслями всякими.
Проблема с кулоном отошла на задний план. Теперь ругала себя за мнительность и витающие в голове чёрные мысли по поводу мужа.
Пока толкались в пробке, решила погуглить, что означает потеря золотого украшения. Это лучше, чем надумывать, почему муж не отвечает.
Как нарочно, в ленте выпрыгивали происшествия в разных городах нашей необъятной: то вертолёт разбился, то кто-то кого-то переехал…
«Боже!» – убрала телефон, чувствуя, что от всего этого ещё больше завожусь и нервничаю. Применила к себе разные техники успокоения. Ни черта не помогают!
На автопилоте вышла на нужной остановке. Вместо магазина зашла в пекарню и вместо сырников набрала пирогов.
«Прощай, мой ЗОЖ!»
Теперь понимаю, почему многие стресс заедают.
На полпути к офису чувствую, что с внутренней стороны лодыжки попал камушек, и с каждым шагом он всё сильнее и больнее ранит кожу. Новая проблема отвлекает меня от волнительной мысли: почему муж не перезванивает?
На другой стороне дороги останавливаюсь возле здания, в котором располагался медицинский центр, там удобное крылечко. Пальцами пытаюсь достать камень. Но подушечки нащупали что-то плоское, гладкое и прохладное. Понимаю, что по составу это совсем не камень.
«Кулон!» – от радости подпрыгиваю и пугаю проходящего мимо прохожего. Чуть не завизжала от радости.
«Но как?! Не могу понять, как он оказался у меня в ботинке?»
Зажала его в ладони, как самое ценное и дорогое, что у меня есть, и поспешила на работу.
По дороге всё пыталась разгадать ребус: помню, как подвешивала подвес на цепочку, помню, как застегивала её. Как он мог через закрытый шпрингель соскользнуть, упасть в блузку, потом через брюки по ноге спуститься вниз? У брюк и пояс, и низ на резинке. Мистика какая-то!
– Повезло! А вообще знаешь ли ты примету, что если изделие из драгметалла исчезло, а потом вдруг обнаружилось, то это отличный знак? – заметила коллега, когда я рассказала ей историю. При ней с шеи сняла цепочку и продемонстрировала, как снова цепляю кулон за петельку.
– Да ладно, – отмахнулась я, проверяя телефон; муж всё ещё не перезвонил.
– Зря ты так. Судьба благоволит тебе, в будущем обещает успех и в финансах, и в любви.
– Ну хоть одна новость приятная-а-а-а, – в руках неожиданно вибрирует телефон, и я пугаюсь, подпрыгивая второй раз за утро. На дисплее высвечивается название абонента: «Муж». Он успокаивает меня, сообщая, что у него всё хорошо и завтра уже выдвигаются домой. Тревожность в момент испаряется, и я уже улыбаюсь в свои тридцать два.
Направляюсь к себе в кабинет.
Непроизвольно тереблю цепочку, периодически проверяя, на месте ли голова Льва. Мыслями ушла в работу, от которой меня отвлекает вызов шефа к себе в кабинет.
– Мария Владимировна, – торжественно начал он, – вы у нас работаете уже три года и зарекомендовали себя как добросовестный и ответственный сотрудник. Через полгода Людмила Анатольевна собирается покинуть нашу команду, поэтому порекомендовала вас на своё место…
Больше я ничего слышала, в ушах стоял шум, как при быстром спуске. Примерно так же я себя и ощущала, как на Американских горках: кулон потерялся, потом нашёлся, за мужа волновалась, потом успокоилась.
От последней новости аж в жар бросило: «Мне? Должность замши?! С огромным окладом?!!»

– Ох уж этот кулон! – произнесла я, одновременно страшась и танцуя в душе, когда вернулась к себе с новым трудовым договором от шефа. Потрогала пальцами свой талисман на груди. На месте.
– Ну сегодня и денёк! – выдохнула я и снова посмотрела на подвес. – Но вот как?! Как ты упал в кроссовку? Не потерялся! Да ещё и принёс мне удачу. Надо начинать верить в приметы.

ИЗБУШКА

(из цикла «По ту сторону тайны»)

Эту историю мне рассказал хороший знакомый – человек интеллигентный и в целом очень порядочный, потому в правдивости изложенного я ничуть не сомневаюсь.
Родом Валерий из глухой таежной деревушки, затерявшейся в бескрайних просторах Дальнего Востока. Еще в далекие времена СССР он покинул родные места и переехал жить в большой, многолюдный город. Но родных и село не забывал, частенько навещал близких людей, старых товарищей да развлекался порой охотой, которая в этих местах всегда бывает удачной.
Прошлой зимой, как раз в канун Нового года, Валерий вновь решил побывать на малой родине. Затарившись горючим и провизией и пребывая в хорошем настроении, он отправился в путь.
Дороги в этих краях и так не ахти, а тут метель началась, завьюжило так, что света белого не видать. Дело к ночи, впереди – беспросветная мгла, а до конечного пункта еще километров двадцать. И тут он вспомнил, что как раз здесь, неподалеку есть избушка егеря – старого промысловика и отшельника дяди Лёни. Чтобы не сбиться с дороги (а такие случаи бывают довольно часто), Валера решил заночевать у старика. Тропинка к зимовью с детства знакома, да и идти до нее всего ничего. Так, в общем, и поступил.

Старик встретил неожиданного гостя радушно. На столе сразу же оказался старый, закопченный чайник с прикрученной вместо ручки проволокой, призывно пускающий в воздух ароматный пар. К чаю нашлась баночка меда, сушки … Дед по-молодецки суетился, задавал много вопросов, но сам за стол не сел, сославшись на то, что недавно поужинал.

Разморенный теплым приемом и липовым чаем, Валерий отправился на крыльцо покурить, следом вышел и хозяин. Немного помялся виновато и вдруг попросил сигарету. Это бы не показалось странным, если бы каждый в деревне не знал, что дядя Леня предпочитал курить исключительно самосад, искренне полагая, что он куда более полезней фабричных сигарет.
– А как же вред? – весело подмигнул парень, протягивая старику папироску. – Самосад разлюбился?
– Да мне, Валерка, уже нечего беречь, – жадно затягиваясь, пробормотал старик, – так что и разницы, знаешь, никакой.
Вести полемику на эту тему вовсе не хотелось, да и в сон клонило до невозможности. Потому гость промолчал. Дядя Леня курил долго, с видным наслаждением медленно вдыхая терпкий аромат и после выпуская бесконечную тонкую струйку белесого дыма.
Потом он постелил на своей кровати, а сам уселся в уголок на лавочку, поближе к столу и принялся читать предусмотрительно прихваченные мной из машины газеты.
– Не-а, дядь Лёнь, так не пойдет, – возмутился было Валерий, – давай, посижу, а ты ложись. А то выгнал тебя с законного места…
– Спи, Валера, – не дал договорить хозяин, – спи. Я выспался уже…надолго хватит. Ты это, завтра уходить будешь, оставь мне пару сигарет, хорошие они у тебя, вкусные.
Я смотрела на остывший в чашках кофе, и мне очень живо виделась и заснеженная тропа, и маленькое уютное зимовье, и его хозяин – добрый и, наверное, очень одинокий, которому под Новый год сам Дед Мороз прислал живого человека, как подарок судьбы, в ту вьюжную, неласковую ночь. Валера думал о чем-то своем, на его лице четко отпечаталась задумчивая грусть, а я никак не могла понять, почему.
Потом он продолжил, и все встало на свои места.

Уснул он быстро, а проснулся уже тогда, когда в маленькое оконце начал падать утренний робкий свет. Но разбудил его не он, а жуткий холод. Валерий нехотя поднялся со ставшей вдруг невыносимо жесткой лежанки и, оглядевшись, не поверил своим глазам! Вся обстановка избушки говорила о том, что в ней явно давно никто не проживал. Нехитрая мебель и дощатый пол были устланы глубоким слоем пыли, а с потолка со всех сторон свисали грязные гирлянды паутины. Уже предчувствуя неладное, бросил взгляд в тот угол, где еще с вечера приютился дядя Лёня, и едва сдержал крик. На том самом месте, в той же самой позе, что и прошедшей ночью, сидел полуразложившийся труп, в коем парень сразу признал старика. Еще более нелепо выглядела пачка свежей прессы на столе рядом с покрытым серым инеем чайником. И хотя Валера не из робкого десятка, но реально ощутил, как волосы на его голове зашевелились, а по спине побежал холодный пот. Выскочив на улицу, первым делом закурил, и тут вдруг вспомнил, о чем прошлой ночью просил старик. Возвращаться в избушку не было никакого желания, но поборов страх, вновь вошел в настежь распахнутую дверь, аккуратно положил рядом с трупом пачку «Винстона» и, быстро покинув жилище, вызвал полицию.
Закончив свой необыкновенный рассказ, Валера посмотрел мне в глаза и тихо спросил, верю ли я ему. Получив в ответ утвердительный кивок, он как-то с облегчением выдохнул:
– Я ведь следователю ничего рассказывать не стал, еще в психушку загремишь. Сказал, что просто зашел в избушку погреться, а тут – труп…Ты можешь мне объяснить, что это было?
Я пожала плечами, давая понять, что ничем помочь не смогу, ибо сама прибываю в полном смятении от услышанного. Валера растеряно кивнул и, застегнув пальто, не попрощавшись, вышел прочь из квартиры, а на моем столе так и осталась лежать початая пачка «Винстона»…

ЖАРА

Там, где должны быть облака, был лишь расплавляющий любую материю желтый кружок. Как я уже сказал, было так жарко, что казалось, будто бы песок под ногами и редкие деревья с валунами начали мельчать.
По одинокому караванному тракту идут три друга и еще тысячи людей.
Все они устали, хотят есть и пить, но при этом они, как завороженные, продолжают свой, возможно, бессмысленный путь к горизонту. Люди одеты в лохмотья, лица смуглы и порой неразличимы, волосы на голове были сальными от пота, а глаза… По этим глазам все становилось понятно, стоит лишь заглянуть в них.
Трое мужчин дружат с детства, и идут они уже многие годы друг подле друга. Куда идут? Туда же, куда и все – в Новый Иерусалим. Ребята примерно одного возраста, однако одеты они по-разному.
Самый младший из них, Аргирис, был одет пестро и богато, чуть ли не в пурпурный хитон, от него постоянно пахло благовониями, и порой друзьям казалось, что глаза их друга начали заплывать жирком. Однако он все еще выглядел свежо и безусловно мог нравиться девушкам своей наружностью. Особенно красивыми были его темно-коричневые, кудрявые волосы.
Рядом с ним шел крепкого телосложения старший из троицы – Алексайо. Одет он был победнее, носил хитон из льна. На голове у него был петас, а на ногах были добротные сандалии. Он тоже был красив, но в его рельефном теле не было ни капли жировых отложений. На лице красовался его спокойный и острый взгляд.
Амвросиос был на месяц младше Алексайо. Был он одет очень плохо. Вся его одежда состояла из волокна. Природа обделила его красивыми чертами наружности, кажется, удачи у него тоже не было. Зато общество наградило его алыми шрамами по всей спине и лицу. При этом от него постоянно смердело, на левой кисти не было пары фаланг.
Тройка идет куда-то вдаль. Они шли машинально, по наитию. И не удивительно, от такой-то ЖАРЫ. Никто из них не мог позволить себе издать и звука. На самом деле этого даже не требовалось. Ибо каждый думал о двух вещах: о неумолимой жажде и возможности поскорее добраться до места назначения.
Было очень жарко, пот лился ручьем, солнце обжигало человеческую кожу, но как бы тяжело ни было, кто-то за солнцем, глубоко в небесах постоянно приглядывал за путниками. Пройдя сотни километров, Аргирис занемог. Сильный приступ голода захватил его разум.
Он позеленел, но еще кое-как шел, а потом его начало вести в сторону от тракта, но мощные руки друзей вернули его в нужное лоно. Впрочем, ненадолго.
Поднялась буря. Солнце ослабло, и это событие было воспринято всеми кроме Амвросиоса, как благословение божие. Оказалось, это была пыль от трех лошадей, на которых сидели арабы. Они подъехали к толпе и, поравнявшись с тройкой, соблазнили сладкими речами Аргириса, которому только и стоило вставить ногу в стремя, как его тут же увезли.
Алексайо плакал. Амвросиос это заметил и не упустил возможности испить живительной влаги, что рисковала пропасть даром. Наступила ночь. Голодные, измученные жаром и наступившим хладом от ночи, преданные, но не винившие, а скорее, тосковавшие по другу, брели они дальше.
Шли годы, а жара не стихала. Многие люди последовали примеру Аргириса и поддались искушению доехать до Нового Иерусалима, другие не выдержали и уже покинули этот мир, были и те, кто просто повернул обратно. Но Амвросиос был не из таких, смиренно сносил он каждый удар судьбы, не сдаваясь, он брел к своей цели, не стыдясь и не скрывая своей агонии. Чего не скажешь о его друге Алексайо – тот начал бредить от ЖАРЫ.
Амвросиос делал все, что было в его силах, чтобы помочь другу, но был бессилен. Благо али нет, но одно событие все в корне изменило. Манна посыпалась с небес, и бедный люд наконец-то был вознагражден за свои мучения. Поев, Алексайо ненадолго пришел в себя, а затем снова занемог. Неожиданно какой-то купец из далекой страны очутился на тракте и был готов взять одного путника. Решительно Амвросиос сделал выбор в пользу друга и швырнул его в повозку. Теперь он остался совершенно один.
Было все еще жарко, но его теперь это не мучило. Людей вокруг становилось все меньше и меньше. По пути начали попадаться чудеса. Женщина со змеиной головой, руки, которые тянулись с неба, сотни холодных, леденящих душу голосов из-под песка. Потом и вовсе оазис, испив оттуда, он не получил облегчения, стало только жарче. И как только он это понял, то оглянулся вокруг себя. Никого.
Начался сильный бред. Солнце стало причинять сильную боль в виде ожогов по всему телу. Так было долго, пока Амвросиос не стал гореть. Он пылал огнем, но его плоть не сжигалась. Терпя страшную боль, он все равно думал только о том, что ему жарко.
И тут, когда он впервые подумал, что он не дойдет, из песка восстала лошадь. Он не верил глазам. «Дьявол меня соблазняет», – подумал он и не стал седлать ее.
Однако лошадь была упряма, она бегала вокруг него, не давала ему и шагу ступить.
Наступила ночь, но звезды не показывались на небе. Человек потерял терпение и приобрел решимость для драки с животным, но упал в обморок.
Долго скакал этот ретивый по своей природе скакун по абсолютной тьме, пока не доскакал до белоснежных, монолитных стен, озаряемых светом. А подле них стояла бесконечная очередь, где-то в толпе был виден Алексайо, но не было Аргириса. «Аргирис теперь гражданин ада», – подумал про себя очнувшийся человек.
Жары уже не было, но он ее чувствовал. Даже сейчас, находясь на последнем издыхании, он встал на ноги и повел за собою коня. Так ему хотелось самому взойти на великую лестницу, ведущую к златым вратам.
Его пустили без очереди, ибо тот, кто за род людской страдал больше остальных, первее всех право на успокоение души имеет – так сказал старик в красном.

УЛЕТАЮ!

Нина Борисовна накрывала на стол в гостиной. Принеся из кухни казан с жарким, она поместила его в центр стола. Потом достала из серванта две фарфоровые тарелки из набора, который им с мужем подарили на свадьбу тридцать лет тому назад, и поставила их рядом. Затем аккуратно, если не сказать нежно, она разложила столовые приборы.
При расстановке чашек взгляд случайно упал на фотографию дочери, стоявшую в ажурной рамочке на тумбочке возле дивана. Там ей всего пять лет, но она уже бесстрашно сидит на большой серой лошади и улыбается во все свои двадцать четыре зуба. На глаза сразу навернулись слёзы, но Нина Борисовна быстро смахнула их рукой, чтобы дочь не увидела.
– Люба, иди кушать, – позвала она дочку.
Дочь вошла в комнату и, стараясь не смотреть на мать, села за стол. Нина Борисовна захлопотала вокруг неё. Взяв тарелку дочери, она стала накладывать жаркое всё больше и больше.
– Мама, ты что? – воскликнула Люба. – Я же столько не съем!
– Прости, – спохватилась мать. – Что-то я задумалась немного.
Поставив тарелку с едой перед дочерью, Нина Борисовна положила пару ложек жаркого в свою тарелку и села за стол. Однако к еде она так и не притронулась.
– Как дела на базе? – спросила Нина Борисовна, когда молчание затянулось.
– Хорошо, – осторожно ответила Люба, косясь исподлобья на мать. – Наш руководитель Максим Фёдорович сказал, что всё уже готово к вылету.
– Сколько вам лететь-то? – поинтересовалась Нина Борисовна.
– Примерно 260 дней, – сказала Люба. – Но всё будет зависеть от траектории полёта.
– Так долго? – удивилась Нина Борисовна. – А что вы всё это время будете делать в космическом корабле? Ведь, наверное, будет скучно? Тут и книжка не поможет.
– Мы будем отрабатывать практические навыки, – с энтузиазмом начала рассказывать Люба. – Ведь перед нами стоит суперважная миссия – организовать первый населенный пункт на Марсе. Задачка весьма непростая! За время перелёта мы сможем отточить наши умения до автоматизма. Вот, например, я на Марсе буду оказывать психологическую поддержку переселенцам. Буду помогать адаптироваться им в новых условиях обитания, преодолевать трудности и находить мотивацию в работе. Я уже сейчас тестирую инновационные методики на опытных группах, и мы получаем весьма занимательные результаты. Когда мы приземлимся на Марсе, я буду уже передовым специалистом.
– Я рада, что ты наконец нашла себя, дочка, – улыбнулась Нина Борисовна.
– Да, это здорово! – воодушевилась Люба. – Оказывается, что и в тридцать лет можно найти свой путь и обрести цель в жизни. Я такая счастливая, мама!
– Это замечательно, доченька, – ответила Нина Борисовна, осторожно, чтобы не заметила дочь, прикладывая руку к груди.
Внезапно защемило сердце.
– Ты кушай, кушай и не переживай. У тебя всё получится!
– Спасибо, мамочка! – ответила Люба, уплетая жаркое.
Когда ужин закончился, Люба поцеловала маму в щёку и отправилась спать. Завтра ей предстоит важный день. Нужно хорошенько выспаться и набраться сил. Ух! Уже скоро она побывает в космосе, о котором столько лет мечтала. А еще, что не менее важно, на Марсе она начнёт новую счастливую жизнь! К чёрту все неудачи прошлого!
Убедившись, что дочь уснула, Нина Борисовна вернулась в гостиную. Выключив свет, она села на диван и, прислонившись спиной к подушке, застыла, устремив невидящий взгляд в стену. Так она просидит до зари. Утром же, натянув на лицо счастливую улыбку, поедет на космодром провожать дочь в первый в истории человечества космический рейс – рейс в один конец.

МОЙРЫ

(отрывок)

Уже много дней за окном шёл дождь. Надёжная защита хрупкого стекла оберегала от потоков воды маленькую гостиную, в которой на рояле играла красивая молодая женщина. Она играла легко и свободно, но, казалось, делала это скорее автоматически, чем намеренно выбирала мелодию – слишком уж проста она была. Казалось, что женщина кого-то ждёт, так как в позе её чувствовалась некоторая нарочитость, театральность, желание скрыть нетерпение этого ожидания, выдать свои чувства за удивление от неожиданной встречи, которая была всё же ожидаемой. Нельзя было угадать, кого она ждала, но можно было предположить, что эта встреча, если бы она состоялась, оказалась значимой в её жизни, равно как изменила бы в её жизни многое, если бы не состоялась. В том, что мелодия, не теряя своей чистоты, слегка замедлялась, угадывались раздумья и борьба с самой собой. Она радовалась, что дверь, на которую она бросала косой взгляд, не открывается, но в то же время предавалась отчаянию. Она не знала, что за дверью, этой условной границей между «да» и «нет», стоит тот, о котором женщина думала. Он поглощал ухом звуки клавиш и по тому, как менялся ритм и их громкость, старался уловить настроение игравшей. Они не видели друг друга, но думали один о другом, не осмеливаясь признаться в любви, которой боялись.
О, как много бы он дал за возможность прильнуть к этим рукам и погрузить своё лицо в её пышные рыжеватые волосы! Но он был честен, безмерно честен по отношению к тому, кто спас его жизнь на поле боя, её мужу. Он позволял себе только любить, но боялся быть любимым.
Звуки музыки становились всё более неровными и капризными, в них отражались не только нетерпение, но и отчаяние, призыв, требование. Бравурная музыка, сменившая лиричное её течение, была уже неудержимой, порывистой и жёсткой. Он слышал в ней отчаяние и борьбу, решимость к самопожертвованию, слышал в ней признание, готовое сорваться с губ, и ему стало страшно. Страшно оттого, что он начал терять себя самого, свою волю, благодарность за спасённую жизнь. Он готов был к тому, чтобы безоглядно броситься в омут желаний, забыть про всё на свете, повернуть свою жизнь навстречу мечтам и страсти. Теперь уже спасённая жизнь казалась ему насмешкой судьбы, суровым испытанием уже не одной, а двух живых душ, рвущихся на волю. Зовущие звуки музыки всё ещё долетали до уха мужчины. Вот он дотронулся до ручки двери, слегка нажал на неё, но дверь ещё не поддавалась. Когда еле уловимое её колебание было замечено изнутри, музыка внезапно прервалась.
Он замер. Мгновение решало всё. И вдруг он с ясностью увидел то прекрасное событие, которого ждал, всю страсть любви, трепет её тела, ищущие губы, головокружение. Он увидел, как сладостно она обмякает в его руках, послушная и гибкая, а дальше… ложь, постыдную ложь, тяжёлую пяту предательства, муки совести и попранную честь многолетней дружбы. Дверь осталась закрытой, и он бежал.

С МЕЧТОЙ НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ!

Чем ближе новогодние праздники, тем наряднее становился город. Яркое солнце, отражаясь от белоснежного покрывала, слепило и наполняло все вокруг позитивным настроением. Казалось, если закрыть глаза и повернуться лицом к солнцу, можно получить заряд бодрости до самой весны.
Люди в приподнятом настроении спешили по своим делам, увлеченные этой предпраздничной суетой. И только она среди всеобщего ликования шла убитая горем. И все вокруг ей казалось чужим и даже враждебным. Она не могла разделить эту радость, которой не было места в ее раненой душе.
«Почему так? Когда у тебя нестерпимая боль и жить не хочется, так радуется природа? Словно издевается … — думала она. — Столько радости на лицах людей… нет, они-то не виноваты. Но почему так светло вокруг, когда у меня в душе кромешная тьма? Или я в чем-то провинилась…»
Она не знала, как сказать маленькой дочурке, что папа не приедет встречать с ними Новый Год. Да, он обещал, но вместо него прилетела эта страшная бумажка… извещение. Она нервно мяла ее в руках, не различая букв и не в состоянии дочитать до конца. Слезы стекали по лицу, а чувство пустоты все сильнее давило на грудь, мешая дышать.
Он был, он обещал, а теперь его нет. Вместо него – пустота. Казалось, воздух исчез, а Земля ускользала из-под ватных ног. Небо медленно кружилось над головой, как старая карусель, и этот оглушительный звон в ушах…
«А сказать придется самой, иначе кто-нибудь по доброте-то да как рубанет: «Ах, бедная девочка, как же так! Как жить-то теперь?» Да, уж лучше я сама и не сразу… Крепко-крепко обниму, а потом скажу».
Она только начала разговор, а дочка сразу обо всем догадалась по маминым заплаканным глазам, по изменившемуся голосу. Только не поверила! Она была упрямая (вся в отца) и твердила, как заклинание, что он обязательно приедет в эту Новогоднюю ночь. И потому надо нарядить елку, накрыть стол и зажечь свечи.
Ее голос был совершенно не по-детски спокоен и тверд, будто она знала что-то важное, о чем не знал никто другой.
— А еще, — сказала, — надо повесить большую красную звезду над входной дверью, чтобы он ее обязательно увидел и понял, что его тут ждут!
С ребенком не поспоришь… Только на душе становилось все тяжелее от этой затеи. Что же будет, когда она поймет, что его уже нет? В ее маленьком теле с упрямой душой рухнет великая вера. А ведь нет ничего страшнее на свете, чем потерять веру.
— Давай не будем ничего готовить, просто так посидим за столом, — сказала она. Ей становилось все тревожнее по мере вовлечения в эту страшную игру.
— Нет! Мы все приготовим, как всегда это делали на Новый Год! Все салаты, закуски, конфеты и мандарины! Что же ему за пустой стол садиться?
Дочка быстро принялась готовить угощения и накрывать стол, а мама лишь механически помогала, с ужасом думая о развязке этой страшной игры. Она не верила в детские добрые сказки, но боялась убить веру в них у ребенка. Кроме того, ей постоянно казалось, что она находится под влиянием чьей-то невероятной силы.
Когда все было готово, они сели в одиночестве за накрытым столом в полной тишине и даже телевизор не включили, зато зажгли три свечки: папина — самая большая, чуть поменьше — мамина и совсем маленькая — дочкина. Где-то далеко звучала музыка, были слышны хлопки праздничных салютов, а тут, на отшибе, словно на самом краю света, была тишина да ночь темная.
Только звезды далекие. Они, как осколки дневного света, рассыпались по черному небу и мерцали, будто о чем-то хотели сказать. Вон, одна сорвалась и полетела, как птица. Звездочка-звездочка, исполни желание. Исполни…
Вдруг скрипнула калитка – наверно, ветер… нет, это кто-то вошел, и шаги по снегу захрустели. Показалось, в окошко кто-то заглянул. И вот в сенях громко застучали сапогами, стряхивая снег…
Мама с дочкой испуганно уставились на дверь…
И тут она распахнулась, и в комнату ворвался морозный ветер… и голос, его голос, такой родной и так хорошо им знакомый, сказал:
— Девчонки, я приехал! Я же обещал!

АУКЦИОН

– И последний лот на сегодня, – выдохнул коротышка в черном костюме, – наденьте очки, ибо увиденное может вас ослепить и даже испепелить.
Несколько темных личностей в зале громко хмыкнули. Подручный вынес предмет, накрытый синим бархатом.
– Может, кто-то сразу готов сделать заявку? Смелее, первый взнос не облагается налогом.
Сверкнув жёлтым глазом, ведущий торгов натянул плотные окуляры. Сдернул покрывало. Ослепительные лучи исполосовали сумрак комнаты. Кто-то попытался добраться до двери, горстка пепла едва коснулась рукоятки. Предсмертные крики сменились ворчанием оставшихся.
– Невежды, я предупреждал… Итак, сотня, повторяю, целая сотня чистейших душ для ваших самых злобных затей.
Гости заметно оживились, шепот перешел в гул. Над головами замелькали таблички.
– 5, 10, 20, нет... сразу 50 тысяч грехов от дамы со спицами. Бабуля, неужели сплетни про Бузову ещё пользуются спросом?
– Вижу, 100, 125, 200 тысяч. Месье де Сад, смотрю, ваш сайт знакомств неплохо окупается. Повысим ставки?
– 250 тысяч от господина в дальнем углу. Джек, кого вы там потрошите? Поделитесь, мы здесь все свои.
– 250 раз, 250 два…
Раздался выстрел, затем еще и еще. Джек в зловещем углу утонул в дыму. Стрелок ловким движением уложил револьверы в кобуру.
– Билли, это заявка на все 300, не меньше. Чем будешь платить? Снова скальпами?
Убийца сплюнул жевательный табак, сел на место, вскрикнул и упал навзничь.
– 350 от госпожи Батори. Графиня, а вы все молодеете лайками ваших подписчиков. Видел вашу шикарную ню-фотосессию в Инстаграме.
– И 350 раз, 350 два… секундочку. Уберите малыша Билли, он, кажется, протух.
Ковбоя с вычурной брошью в шее протащили к выходу под ехидными взглядами гостей.
– 350... а нет – 400, 400 тысяч душ от мистера Макдональда, а где же ваш друг Пеннивайз? Что? Раздает шарики на митингах? Понимаю, возрастная аудитория примерно та же.
– Кто больше? Неужели все души сожрёт клоун?
– Ага, 500 тысяч грехов от девочки… милая, не узнаю тебя в этих бантах. Откуда ты?

– Катя из 23-й школы на окружной…
В зале наступила гробовая тишина. Кто-то в задних рядах упал со стула.
– 500, три. Продано. Куда катится этот мир, – вздохнул коротышка и погладил жидкую бородку.

НАДЕЖДА

Ким стоял у обрыва. Перед ним простирался бесконечный океан тёмной материи. Киму хотелось прыгнуть в его безмятежность, чтобы забыть годы странствий по выжженной войной земле, бесплодным пустыням. Он облизнул потрескавшиеся губы, поднял глаза на тонкую, как лезвие ножа, линию горизонта. Алая кровь восхода уже растекалась по нему. Ким ждал, что сейчас произойдет то, о чем говорила старая провидица, отречение от чего погубило людей в городах, и во что верили все из его рода, пока не погибли. Ким стоял на краю мира ради надежды, что все было не зря...
В этот момент мысль исчезла, и палец завис над печатной машинкой. Рука опустилась на деревянный стол, начала нервно отстукивать какой-то бессмысленный марш. Андрей откинулся на спинку кресла, начал изучать рисунок на потускневших обоях. Затем его взгляд перешел на мебель, словно гоняясь за невидимым беглецом, который мог прятаться в лакированных ящиках или среди безделушек за стеклами шкафа. Не обретя ничего кроме мучительных раздумий, автор вернулся к рассказу. Выдернул лист и, взмахнув бумажкой, попытался вытряхнуть новые идеи. Ничего. В голове было так же пусто, как в его холостяцкой квартире.
Тогда он встал, одернул штору и прищурился от яркого света. Высокие тополя едва дотягивались до пятого этажа и, раздосадованные этим, покачивались, теряя первые в этому году желтые листья. Увядшие частички прежде зеленого наряда кружились в странном танце, забавляя прохожих и раздражая дворника. Последний, громко выругавшись, оставил затею прибрать улицу и пошел прочь. За ним, весело виляя хвостом, засеменила дворняга грязно-рыжего цвета. Андрей приоткрыл окно, подставив лицо предвечерней свежести. Закрыл глаза и, стараясь не думать о своем ставшем почти привычным одиночестве, снова представил силуэт человека над пропастью, который много бы отдал за эти мгновения. Шумно выдохнув, писатель выглянул в окно и поймал озорной блик закатного солнца, словно приглашавшего прогуляться. Два поворота ключа, и железная дверь отделила его от всех забот.
Быстро пройдя по двору, Андрей обогнул школьников и оказался у светофора. Остановился, словно у обрыва, посмотрел по сторонам. Взгляд автора выхватил из толпы озабоченные лица, усталые от напряженной работы глаза. «Они – рабы своего благополучия», – мелькнуло в голове. Вряд ли кто-нибудь из них, идя привычной дорогой, думал о чем-то прекрасном, повторял стихи, запомнившиеся в юности, странным образом засевшие в уголках забитого отчетами мозга. Едва ли эти пешеходы вспоминали о беззаботном детстве, на них не накатывал бриз первой любви, шелковое одеяло воспоминаний не укрывало их приятными моментами. Заботы завтрашнего дня, рабочие встречи полностью поглощали умы людей вокруг Андрея. Он смотрел в бездну мрачных будней.
Загорелся зеленый. Поток ринулся через дорогу. Парень уже знал, куда направится. Спустя 15 минут он оказался в начале длинной и узкой аллеи, укрытой от суеты города раскидистыми кронами деревьев. Вдоль тротуара стояли скамейки. Укромные места облюбовали парочки, а лавочки посветлее заняли пенсионеры, вышедшие перед сном подышать свежим воздухом. Присесть было негде, хотя вон там есть одно местечко. Ускорившись, парень занял лавочку.
Он снова закрыл глаза, подумал об уставшем Киме в изорванной одежде. Как тяжело ему не поддаться искушению шагнуть в темноту. Мысли клонили писателя в сон. Когда Андрей очнулся, над ним все еще проплывали тучи, опаленные заходящим солнцем. Мечтатель обратил внимание на противоположную сторону аллеи. На скамейке сидела девушка. Расстояние было небольшим, и взгляд Андрея скользнул по длинным русым волосам. Волнуемые легким ветерком, они вырывались из объятий шарфа и дразнили курносый носик. Глаза были устремлены вверх, в гаснущее небо. Зрелище, кажется, умиляло девушку – лицо было озарено улыбкой. Она просто смотрела, спрятав руки в карманах пальто. Возможно, в ее голове звучала музыка – незнакомка покачивала ножкой, как будто в такт какой-то мелодии.
Вдруг девушка ощутила на себе чужое внимание, осуждающе посмотрела на Андрея. Но парень этого не заметил. Он уже нес ее образ на край обрыва через выжженную пустыню. Он хотел обнадежить героя, смотрящего на застывший рассвет. Если бы Ким мог проникнуться красотой девушки, то в утративших жизненный блеск глазах загорелся бы огонь. За миг промелькнул бы весь путь, и ни один мускул не дрогнул бы при мысли, что нужно пройти весь ад снова, чтобы…
– Проклятие, что же должно случиться, – вырвалось у Андрея.
Девушка напротив хмыкнула, но не ушла, а лишь демонстративно отвернулась. От резкого движения локоны волос игриво махнули Андрею. Парень застегнулся и решительно встал, намереваясь извиниться. Но вместо этого, присев рядом, вдруг спросил:
– Вы любите горячий шоколад?
Молчание.
– Знаете, один парень у обрыва многое бы отдал, чтобы его попробовать. Хотя он проделал весь путь совсем не за этим, – продолжил он.
Незнакомка повернулась.
– Но я не могу придумать, зачем...
– Я знаю хорошую кофейню недалеко, – оборвала его девушка. В ее зеленых глазах блеснул огонек закатного солнца. Он пронесся через выдуманные миры и вырвался первым лучом света над бесконечным океаном безмолвия.
Андрей приглашающе поднялся, девушка протянула ему руку. Ким сделал шаг, почувствовал нежное прикосновение к своей ладони, и их пальцы переплелись. Темная пучина не поглотила скитальца. Ким стоял на ярком луче солнечного света. Переливающаяся тропинка уходила вдаль и исчезала в ослепляющем диске восходящего светила. А рядом стояла зеленоглазая богиня, ее длинные волосы развевались на ветру. Она заботливо смахнула слезу с изможденного лица Кима.
– Все было не зря, – прошептала она и одарила последнего из рода улыбкой надежды. – Пойдем, нас ждут и другие миры.

ПОХИЩЕНИЕ

Отношения с родной сестрой у Алеши Маркова складывались непросто, ведь между ними была шестилетняя разница в возрасте. Он, конечно же, любил её и даже придумал ей имя, когда родители обсуждали, как назвать девочку. Он настаивал на имени Людмила, и всем оно понравилось. Мама сказала, что сокращённое Мила тоже хорошее имя, а отец и вовсе не возражал.
Когда Людмилу принесли домой, мама предложила временно разместить её на детской кроватке в родительской спальне. Так и сделали. Мила была спокойным ребёнком, но если что-то было ей не по нраву, то берегись, окружающие! Она могла перекричать любого и долго не успокаивалась.
Мама, ставшая к тому времени доцентом кафедры факультетской хирургии Владивостокского медицинского института и кандидатом наук, была занята на работе, и её декретный отпуск был совсем коротким. Семейство всем составом воспитывало маленькую Людмилу, и это было непросто, но время шло, дети росли и учились общаться друг с другом.
Нередко Людмилу оставляли на попечение Алексея, как правило, когда он возвращался из школы и приступал к выполнению домашнего задания. В то время, как мама Рита Маркова была занята своими делами, дети оставались одни.
Алексей усердно работал над учебниками, будучи твёрдым хорошистом и стремясь избегать плохих оценок. Его отец, Кирилл Константинович, любил подшучивать над сыном, когда речь заходила об отметках, утверждая, что по пению и поведению у него всегда «отлично». Родители считали, что оценка «три» — это практически «два», поставленная за красивые глаза.
Алексей всегда горячо возражал, утверждая, что ему никогда не ставили оценки «за красивые глаза». Он подчёркивал, что по труду, физкультуре и пению у него всегда были отличные оценки, поскольку он был физически развит и занимался в спортивных секциях, а также неплохо пел.
У него были успехи в математике, но иногда всё же проскакивали тройки, а русский язык давался с трудом, поэтому он уделял этим предметам особое внимание.
Однако в тот день Людмила начала беспокоиться сразу после ухода мамы по своим делам. Она не могла заснуть, часто начинала плакать, приходилось менять пелёнки, и Алексей не мог сосредоточиться на занятиях. Он пытался её укачивать и петь песенки, но ничего не помогало.
Тогда он придумал нечто ужасное! Он схватил мамину чернильную перьевую ручку из письменного набора, раскрутил её и начал угрожающе шипеть на Людмилу, тихонько крутя рычажок подкачки чернил. На кончик пера выкатилась крупная капля синих чернил. Алексей поднёс ручку близко к носу Людмилы и громко закричал:
— Ага! Вот тебе сейчас достанется!
Людмила внезапно замерла и, глядя на каплю, висящую перед её носом, затихла.
— То-то же, испугалась? — Алексей был удовлетворён своим опытом и немного расслабился, и в этот момент капля предательски пошатнулась и полетела вниз. Алексей слегка дёрнул рукой, и капля шлёпнулась в сантиметре от головы Людмилы, прямо на белоснежную подушку. Алексея окатило холодным потом от мысли о том, что могло бы случиться, если бы чернильная капля попала на лицо Людмилы.
Хотя теперь подушка была испорчена, Алексей понимал, что родители будут недовольны и вечером устроят ему взбучку. Он расстроился и попытался вытереть пятно на подушке, не обращая внимания на протесты Людмилы. Он только размазал пятно ещё больше и совсем сник, не обращая внимания на малыша.
У Алексея выкатилась слеза, ему стало жалко самого себя, и он заплакал навзрыд.
Неожиданно Людмила затихла и ровно засопела, словно выполнив какую-то свою задачу. Алексей немного погоревал и вернулся к занятиям.
Вечером, конечно, он получил нагоняй по всем правилам за испорченную подушку. Чернила проникли сквозь неё и испортили бельё. В общем, был наказан. На вопрос, как здесь оказались чернила, он только смог промямлить, что хотел её успокоить, а в это время в руках держал ручку. Так и получилось, что капля вытекла прямо на постель.
Отец был на ночном дежурстве, и вечерний скандал был не великий. Мама заменила всё бельё и поставила его отбеливать. На этом всё и закончилось! На следующий день он принёс две пятёрки – по математике и русскому.
— Вот видишь: поработал, получил отличные оценки! Молодец! — Алексей совсем успокоился, когда отец пришёл после дежурства усталый. И вчерашний инцидент родителями даже не обсуждался.
Пролетели недели, и Алексей с переменным успехом продолжал справляться с обязанностями няньки. Однажды, когда Людмила особенно его доставала, он опять зашипел и взял в руки мамину перьевую ручку. К его изумлению, сестра вдруг тут же замолчала и, засопев, через минуту уже спала! Вот это фокус! Алексей впоследствии много раз использовал этот приём.
Через годы, когда он рассказывал сестре об этом его способе успокаивать её, она ни за что не верила, и они вместе смеялись, когда он показывал ей ту знаменитую мамину перьевую чернильную ручку.
Их многое связывало по жизни, например, даже то, что отец заставлял их бегать по двору по утрам в любое время года. Алексей бегал три круга, а Людмила сначала один, а когда подросла, то два круга. И она всегда его поджидала у подъезда, когда он закончит свои круги. Дворничиха Ильинична, которая в это время уже была во дворе, всегда жалела их, особенно когда в непогоду младшие Марковы выбегали на пробежку:
— Господи, да что же это такое? В такую непогоду детей выгоняют на улицу!
Мама Рита иногда укоризненно говорила отцу:
— Кирилл, да ведь снег идёт же, куда ты их гонишь?
Однако отец был непреклонен и растил из них выносливых и спортивных людей. После обязательной зарядки Алексей и Людмила должны были ежедневно обливаться холодной водой, стоя в ванне. Эта экзекуция была самой неприятной, и после обливания дети, насупившись, шли завтракать! Тут была уже мамина кухня, и частенько они ели всякие каши или омлеты, вкус которых Алексей запомнил надолго.
Когда Людмила была уже большой, года 3-4, она переехала спать в гостиную, а Алексея поместили в кладовку. По крайней мере, она была таковой, пока в неё не переселился Алексей. Папа Кирилл смастерил ему из старого дивана кровать, и Алексей помещался в ней ровнёхонько по своему росту. Над кроватью отец прикрутил мощную никелированную трубу между стенками, и Алексей подтягивался на ней каждое утро и вечер. Кирилл Константинович называл его «мясом на продскладе». Подтягивание давалось Алексею с трудом, но постепенно он выходил на норму, которую ему установил отец.
Алексей полюбил свою комнатку, которая больше походила на каморку папы Карло из известного произведения, так как на стене её тоже висел гобелен с красивыми птицами, бродившими по красочному саду с цветами и неведомыми Алексею деревьями. На самом деле это было его личное пространство, куда никто не заглядывал, и он мог там просиживать часами. Самое приятное для него было — это процесс укладки на сон и медленное засыпание в тишине и, что самое главное, в полной темноте.
После нескольких лет, проведённых им в гостиной, когда засыпать приходилось со светом, так как и мама, и папа большую часть вечера находились на кухне или в гостиной, где мама работала над диссертацией, а папа частенько помогал ей, раскладывал прямо на полу какие-то схемы и графики, Алексей чувствовал себя более, чем комфортно. Теперь в гостиной спала Людмила, выросшая из своих детских кроваток, и он ей сочувствовал. Утром, когда они бежали вокруг двора, Алексей спрашивал её: «Ну, как тебе в большой комнате, свет не мешает?» А Людмиле было всё равно, она засыпала мгновенно и вставала по родительскому будильнику ровно в 07.00.
Так что проблема не возникла, сестра молча засыпала в гостиной, а в комнатке брата они вместе играли, крутили там мультики на восьмимиллиметровом проекторе, вместе проводили время и были довольны судьбой. Так они и жили, и росли в общем-то мирно, помогая друг другу, в чём могли.
В летние месяцы отец и Алексей проводили время на балконе, где они вместе занимались различными делами. Отец учил Алексея, как починить табуретку или сделать полку на кухне. Он также рассказывал ему об электричестве: как правильно чинить розетки, менять вилку или переключатель на настольной лампе. Эти уроки запомнились Алексею на всю жизнь.
Отец курил сигареты «Шипка» и «Солнце», сидя на балконе вместе с Алексеем. Эти моменты совместных занятий были особенно любимы Алексеем, когда отец выступал в роли наставника и учил его хозяйскому труду.
Однажды, когда они с отцом склеивали разбитую вазу на балконе, мама замешивала тесто под беляши на кухне, а Людмила играла во дворе с подружками, произошло непредвиденное. Алексей не успел понять, что произошло, как отец сорвался и выбежал из квартиры. Он увидел, как отец босиком выбежал из подъезда и побежал вдоль дома, мимо детского сада, куда ходила Людмила. Он помчался за фигурой, которая бежала к остановке и держала что-то подмышкой. Это была наша Милка!
Мама выскочила из кухни на балкон и спросила, что случилось. Она замерла, прикрыв рот ладонью, в глазах читались испуг и ужас. Они смотрели, как фигура бросила Людмилу на землю и побежала через насыпь к железнодорожным путям. Отец подбежал к Людмиле, лежащей на земле, поднял её на руки и осторожно понёс к дому. В этот момент мама выбежала из квартиры и подбежала к отцу. Людмилу поставили на ноги, и она медленно пошла с ними домой.
Когда все поднялись в квартиру, царила мёртвая тишина. Мама уложила Людмилу на диван и осмотрела её. Кроме двух царапин на коленках и застывшего ужаса в глазах ничего не было обнаружено. Все выдохнули с облегчением.
— И зачем ты пошла за ним, Людмила? — был допрос с пристрастием.
— Он мне котёнка пообещал отдать насовсем, и мы пошли его смотреть за гаражи. Потом он меня схватил, перекинул на плечо и побежал, я очень испугалась! — Милка говорила не своим голосом. Алексею показалось, что она как-то повзрослела.
Отец был героем, мама вынесла ему на балкон красивую хрустальную пепельницу и налила стопку коньяка. Он сидел молча и курил сигареты, одну за одной. К коньяку он не притронулся.
— Как ты его заметил? Он ведь мог её утащить навсегда! — мама, глотая слёзы, присела к нему рядом, и Алексей не стал встревать, сам он был тоже очень напуган.
Эти выходные в семье Марковых прошли под тихий разговор родителей и угрюмое молчание Людмилы. Она на все вопросы брата отвечала короткими односложными фразами. Мама сделала вечером их любимые беляши с мясом, и они ели их с большим удовольствием.
Людмилу мама забрала спать на родительскую постель, отец расположился на диване в гостиной, а Алексей долго не мог заснуть в своей небольшой комнатке. Его мысли вновь и вновь возвращались к образу, который прокручивался в его сознании, словно немое кино: отец с голыми ногами преследовал злоумышленника, затем склонялся над Людмилой, а преступник в этот момент запрыгивал в автобус!
Алексей представлял, как поступил бы отец, если бы настиг злоумышленника, ведь он был чемпионом Свердловска (ныне — Екатеринбург) по боксу! В эти мгновения его охватывал ужас при мысли, что если бы отец не догнал их тогда, то утром он не увидел бы больше Людмилы и не увидел бы её никогда. Алексей неожиданно понял тогда для себя, что Милка ему очень, очень дорога!
Утром в понедельник мама предложила им не бегать по двору, а ограничиться только зарядкой, однако отец непреклонно заявил, что ничего не изменилось, все бегут свою обычную дистанцию!
Дети выбежали на пробежку, и Алексей спросил Людмилу:
— Ну как ты? Всё нормально?
— Ты о чём, не поняла? — ответила Милка совершенно спокойным голосом, набирая скорость на повороте.
Да, просто кремень-девочка, подумал Алексей и побежал за ней, держась сзади. Дворничиха Ильинична только покачала головой, глядя на них, и проворчала:
— Ну надо же! Вчера только её похитили, а она наутро уже опять бегает! Вот сумасшедшая семейка!

НЕМОСКВИЧ

Сегодня необходимость сделать несколько неотложных текущих дел до работы подняла меня утром раньше обычного. Была середина сентября, и у нас в Москве рассвет начинался в 06.00. Как раз в это время я вышел из дома. Ветра нет. Первые лучи солнца ложатся золотыми бликами на голубое небо, радуя меня божественными красками разгорающегося нового дня.
Москва только начинает просыпаться. Машин на улицах еще мало, а прохожих практически нет. Выхожу на Дмитровское шоссе и иду в сторону стоянки, где меня ждёт оставленная с вечера моя любимая машина «Субару». Уже предвкушаю встречу с ней, и рука в кармане лёгкой курточки начинает перебирать ключи автомобиля, автоматически отмечая наличие и пульта от сигнализации, и ключа от замка зажигания. Настроение отличное.
Навстречу мне еще вдалеке идёт мужчина. На первый взгляд – не москвич: крутит головой по сторонам, озирается, особенно когда проходит мимо угла очередного здания. Видимо, хочет рассмотреть название улицы и номер дома. Его взгляд задерживается на мне – мы же идём навстречу друг другу. Мы всё ближе. Он глаза от меня уже не отводит. Пиджак тёмный, несколько помят, белая рубашка в мелкую, тонкую голубую полоску, синий галстук завязан крупным узлом, как носили в 70-80-х годах прошлого века. Лицо без бороды, но однодневная щетина имеется. Значит, утром побриться он не смог. Может, был в пути или ночевал в доме, где бриться ему было неудобно. В одной руке человека чёрный пластиковый «дипломат», с какими раньше ездило большинство людей, направленных в командировку. Интуиция подсказывает мне, что товарищ – с Северного Кавказа или из Закавказья. Мы всё ближе и ближе. Вспоминаю, кого он мне напоминает. Ну, конечно, актёра, известного в конце 70-х, Фрунзика Мкртчяна, игравшего в широко известном тогда в стране фильме Георгия Данелия «Мимино». Конечно, кино это я видел и отлично запомнил на всю жизнь реплику его героя: «Я тебе один умный вещь скажу, только ты не обижайся!»
Ну вот мы и поравнялись с ним. А мои размышления останавливает его обращение:
– Ээээээ! Здравствуй, дорогой! – с явным ударением на букву «а» в первом слове и заменой в первых двух слогах второго слова буквы «о» на букву «а».
Он широко улыбается мне.
– Подскажи, а где я нахожусь? Остановка автобуса где?
Останавливаюсь напротив него и пробую узнать, куда человек в данный момент хочет попасть. И отвечая на его улыбку своей, говорю:
– Понимаете, уважаемый, какая штука! Смотря куда Вам необходимо попасть! Вон в ту сторону, – я показываю рукой назад, по Дмитровскому шоссе, в сторону своего дома, – там Москва! А в ту сторону…
Я протягиваю руку с выпрямленным указательным пальцем в сторону, откуда мужчина идёт.
– Там – Московская область.
Товарищ как будто знал, что я скажу и куда покажу, размахивая своими руками. Он тут же, указывая на небо, меня спрашивает:
– А там что? – и почти смеётся.
Почему-то я рад его шутке и отвечаю:
– Туда нам с Вами еще рано!
И мы оба смеёмся, стоя напротив друг друга. Он похлопываете меня по плечу:
– Ты не обижайся! Я тебе одну умную вещь спрошу. Мне нужен вокзал Казанский.
Честно говоря, я почему-то ужасно рад этому нашему дико содержательному разговору. Кроме того, надо оставаться вежливым москвичом:
– Идите, как идёте, вперёд еще два квартала. Увидите вход в метро. На палке будет большая красная буква «М»; войдёте в метро. Вам нужно доехать до станции «Комсомольская». Можно спросить у дежурной, она Вам подскажет.
– Слушай, мне дома сказали: москвичи такие, бегут все. Ничего не скажут, говорят «Не знаю» на бегу. Не останавливаются. Я так думаю, что ты – немосквич.
– Вообще-то я москвич. И мне приятно с Вами говорить. И если я помог Вам, то очень рад.
– Знаешь, дорогой! Очень помог! Дай Бог тебе здоровья и деткам твоим, – он улыбается и уходит, хлопнув легонько меня по локтю.
А я стою и не понимаю: разговор ни о чём, а зацепил меня сильно. Ведь от человека зависит не только то, что он спросит у другого человека, но и как он это сделает! А от другого человека зависит, и что он ответит, и как ответит.
А этот человек, который немосквич, спросил меня так и так улыбнулся, что я в его тепле душой согрелся.
Бывает же!
И мне почему-то становится неуютно оттого, что человек уходит, а поговорили мы с ним так мало. И шанса поговорить с ним больше не будет. А ведь нам, москвичам, частенько за делами, беготнёй, домашними заморочками, долгими переездами в метро на работу или с работы домой порой не хватает простого человеческого общения на простые житейские темы. Без столичных рассуждений о политике. Без надоевших постоянных разговоров о росте цен и мизерных зарплатах. Хотя все москвичи знают, что, выехав из Московской области и услышав цифры заработков людей, проживающих в регионах, с трудом понимаешь, каким образом тамошние жители…
И я кричу в спину удаляющемуся московскому гостю:
– Уважаемый! Хочу одну умную вещь Вам сказать, – он останавливается, поворачивается ко мне, удивлённо подняв густые чёрные брови. – Вы, видимо, самолётом в Москву прилетели? В Домодедово или Внуково?
Товарищ начинает осторожно двигаться в мою сторону, не уверенный до конца, что житель столицы готов продолжить с ним разговаривать.
– Да, я в Москву вчера самолётом прилетел. Поздно вечером. Никуда не поехал. Переночевал в аэропорту. Мне что надо? В мягком кресле до утра немножко спал. А теперь я здесь. Прилетел проведать дочкину семью, внуков хочу увидеть. Они в Малаховке живут…
Он говорит это, ещё не понимая, зачем я его остановил. И вот мы опять стоим друг напротив друга.
– А Вы из какого города летели в Москву?
– Из Еревана.
– А, я знаю. Из аэропорта Звартноц? Вы, наверное, армянин?
– Да, армянин. Аэропорт Звартноц. Ты откуда знаешь наш аэропорт?
– Вас как зовут?
– Армен.
– Армен, меня зовут Олег, пойдёмте, я еду на машине в район Казанского вокзала, подвезу Вас и по пути можем поболтать. Стоянка моей машины в трёх минутах ходьбы отсюда.
– Дорогой, ты точно не шутишь? – Армен улыбается широкой улыбкой…

Через пять минут мы отъезжали от автостоянки в сторону Комсомольской площади.
– Вот и получается, что мы с тобой, Армен, почти земляки. Два года после института по направлению мы с женой работали в Ереване. Я работал в тресте «Союзлифтмонтаж». В Ереван ехали уже с направлением на руках в поезде Ереван – Москва. Вот там я, кстати, столкнулся первый раз с армянской кухней. Любаша моя в Армении с семьей жила, и многое из армянского быта знала. Отец её был военный и больше пяти лет прослужил на разных командных должностях в известных городах Армении. Так вот, в поезде мы на второй день пошли в вагон-ресторан пообедать. Заказали борщ и второе – не помню сейчас, пюре с котлетой, кажется. И еще Люба говорит официантке: «Принесите, пожалуйста, нам перец, если есть». Она сказала и его название, но я сразу не запомнил.
Весь заказ нам принесли в металлической посуде. Борщ был такой горячий, что есть его было просто невозможно, а дотронуться до мисочки, в которую он был налит, просто нереально. Любочка мне предложила, пока остывает борщ, попробовать зелёный маринованный перец, несколько штук которого лежали на отдельной тарелочке. Я, ничего не подозревая, бесстрашно откусил половинку одного перца и начал жевать. Дальше был шок. Ощущение, что во рту взорвалась бомба!!! Горит пожар!!! Я схватил ложку и горячим борщом, находящимся в стадии «кипяток», начал запивать то, что творилось во рту. Из глаз текли слёзы! Я остановился, когда борщ кончился. Пожар был потушен, а борщ съеден! А Любаша моя умирала от смеха, глядя на меня.
– Олег, скажи, если помнишь, какой перец ты ел.
– Я запомнил на всю жизнь: перец «цицак».
– Молодец! Апрес! У меня тёща маринует «цицак» – пальчики оближешь. Приедешь ко мне в Ереван, я тебя угощу! И настоящее мацони вспомнишь! Ты не обижайся, я тебе одну вещь скажу: у вас в магазине мацони есть? Так это – не мацони!
– Так вот, про Ереван: дочь первая родилась у нас там, в Институте акушерства и педиатрии, на улице Ленина.
– Так я там за углом, на Амиряна живу. Рядом с хлебзаводом. Знаешь?
– Конечно, знаю. Мы с женой на Амиряна квартиру снимали и жили там полгода, а за углом были кассы «Аэрофлота», напротив каскада фонтанов. Очень любили ходить на ереванские рынки. Покупали лаваш, траву…
– Олег, зачем сказал «траву»? Не «траву», а «зелень»!
– Да, Армен, точно так нам сказали на рынке: не трава, а зелень! И покупали сыр – чанах. В лаваш всё складывали – зелень, сыр – и скатывали лаваш в трубочку. Ели эту трубочку с солёным сыром, и так нам было вкусно!!! А потом шли по улице до ближайшего питьевого фонтанчика с водой, всегда холодной и незабываемо приятной, особенно летом, когда на улице сорок градусов жары. А где-то через полгода мы переехали с Амиряна в Ерорт масс.
– Ахпер джан, так ты и по-армянски можешь говорить?
– Микич узум! Ну, то есть, немножко знаю…
– Ты мне можешь с армянского не переводить! Я понимаю! – мы оба смеёмся от души.
Я давно так душевно ни с кем не разговаривал. Мы с Арменом родились и большую часть жизни прожили в одной стране. Между нами до начала 90-х годов никогда не было границ, пограничников и таможенников. Думаю, что в наших сердцах никогда и не будет! Мы думаем, делаем и говорим одинаково, несмотря на разные языки. Мы одинаково воспитаны. Я знаю гору Арарат и озеро Севан, а Армен знает Байкал и Саяны. Мы любим наши семьи и наших родных. Мы любим добро и мир! Нас невозможно переделать…

ПОЛ И ХАСКИ

Пол, ну же, Пол, соглашайся! Ты забыл, с чего всё началось? Это ты выбрал 61-й год, причем не в нашем любимом Детройте, а в советской России! Мы о современной-то России ничего не знаем, что уж говорить о середине прошлого века. Не вижу никакой разницы: почему нынче мы не можем превратиться в собак, если столько времени были в шкурах (не побоюсь этого слова) советских людей? Не отводи глаза, Пол. Я хочу оказаться в своем офисе на пятнадцатом этаже Форд-билдинга, съесть сэндвич и включить кондиционер. Хотя нет, пусть будет жара. После снега и морозов нищей советской России я готов терпеть любую жару и не терпеть даже, а наслаждаться ею. Только подозреваю, что ты возвращаться домой не хочешь.
Эта затея полностью твоя, Пол. Ты притащил откуда-то «Перчатку параллельности», как ты ее назвал. Тебя не смутило даже то, что ты в первый раз видишь Бетти. В тот вечер я и сам только-только познакомился с нею. Я спешил к лифту, чтобы спуститься в бар на первом этаже, где мы – ты, я и Кэт – собирались посмотреть трансляцию матча по американскому футболу между Детройт Лайонз и Нью Ингленд Пэтриотс (единственный матч, который выиграла наша команда в прекрасном 2018 году, из коего мы отправились по твоей милости в дурацкое путешествие), и столкнулся с Бетти. Столкнулся – мягко сказано, я чуть не сбил ее с ног, но она лишь улыбнулась, а я пригласил ее с собой, даже не узнав, как она относится к американскому футболу, и вообще – отличит ли квотербека команды от остальных игроков.
Но игру мы в тот раз почти и не смотрели, Пол, из-за этой твоей «Перчатки». Где ты ее раздобыл? Я не очень верил твоим россказням, и чтобы ты быстрее заткнулся, пообещал непременно испытать «Перчатку» после матча.
Честно говоря, и после матча я не очень слушал тебя, Пол. Уяснил одно: «Перчатка» перенесет нас в параллельную вселенную, но только если мы станем в круг и крепко переплетем пальцы, потому что только совместной энергии хватит, чтобы оказаться в другом месте и в другое время. Энергия переноса, уверял ты, Пол, есть в каждом человеке, но она мала настолько, что даже одно тело не сможет никуда перенести… только если из бара домой. Шутка! Я вообще думал, что всё это шутки, и ты просто рисуешься перед Кэт, ну и перед Бетти на всякий случай. Ты не сказал (или я не уловил) главного, Пол: энергии переноса, даже аккумулированной «Перчаткой параллельности», хватит на одну реинкарнацию, только на одну, причем исключительно назад или вниз – смотря в какой плоскости рассматривать эти параллельные вселенные. Пока мы жили в нашем любимом Детройте, нетронутая энергия переноса копилась в каждом из нас, но и она конечна, Пол! Нам по уму нужно было переместиться куда-нибудь поближе, в Космический центр Кеннеди, например, в 1969 год, посмотреть, как Аполлон летит на Луну, коль тебе так нужны были глобальные события… Но ты же уперся в своем странном желании «посмотреть на мир глазами коммунистов»… Что ж, «Перчатка» – твоя, мы согласились. Как я мог довериться тебе, Пол, как я мог не уточнить, не разобраться во всех деталях! Сколько бы мы теперь ни прожили в России, нам не набрать столько энергии переноса, чтобы вернуться домой.
Пришлось мне без интернета, без допуска к информации о каких-либо научных разработках разбираться и просчитывать, разрабатывать обратный путь, и я решил наконец, что реинкарнация в низшее тело – тело животного на полсотни лет ближе к нашему истинному времени – позволит многократно ускорить накопление энергии переноса, и, возможно, через какой-нибудь год собачьей, к примеру, жизни мы сможем вновь вернуться в Детройт, вернуться людьми. Если не считать, что ты уперся, как баран, осталось одно маленькое «но»: у собак нет пальцев, им нечего переплести, но, Пол, я вгрызусь зубами в эту «Перчатку», я не выпущу ее. Мы собьемся в стаю – лапа к лапе, бедро к бедру. «Как? – спрашиваешь ты. – В каком таком месте собираются собаки различных пород?» На выставке, Пол, на собачьей выставке или в ветеринарной клинике на прививке. Уколемся от бешенства, если не ровен час, не представится иного случая.
Нет, конечно, мы можем переродиться еще и в кубинских рубщиков сахарного тростника, как ты предлагал с самого начала. Две идеи-фикс одолевали тебя в баре: советская Россия и Куба в год кубинской революции. Но, Пол, я-то почти собака, хвост бубликом, глаза разноцветные, это, во-первых, а во-вторых, вылезти из одеревеневшей от соленого пота и сладкой сахарной пыли робы кубинского крестьянина точно не хватит никакой энергии. Может, я поторопился, да только был уверен, что ты не будешь противиться нашему коллективному решению. Тем более, что главную, пожалуй, мировую сенсацию мы пережили: потолкались с цветами в руках в толпе на Ленинском проспекте 14 апреля 1961 года. Не видели ничего, конечно, из задних рядов, но «Ура-а-а» раскатисто кричали вместе со всеми, испытывая сложные чувства: гордость человека, шагнувшего в космос, и зависть истинных американцев, что первый космонавт – русский, пусть и с голливудской улыбкой.
Так что, Пол, выбирай породу собаки и – вперед. Кэт захотела стать пинчером, уверяет, что для нее почти ничего не изменится: отличница с пионерским галстуком и трудновыговариваемой общественной обязанностью – председатель совета отряда – превратится в этого пса вполне органично. Ей не нужно репетировать ни суровый взгляд, ни марширование, тьфу ты, двухтактную собачью походку.
Жалко Бетти – податливую, ко всему готовую Бетти, ей пришлось особенно трудно: работница шерстопрядильной фабрики… она кашляет до сих пор. Я предлагаю ей стать беззаботным пуделем, всех обязанностей – играть и резвиться. Пусть отдыхает пока, тем более, что ее рекламное агентство, оставшееся без директора, наверняка потребует внимания, когда она вернется.
Да, меня тоже пугает эта дырка во времени, Пол, из-за нее ты боишься поворачивать назад? Сколько лет протекло в Детройте за тот срок, за те восемь лет, что мы живем в Москве? Минуты после матча? Те же восемь лет? И куда мы вернемся – в 2018 год или в 2026-й? А что там? Всё ли по-прежнему? Не потрясли ли мир наводнения, эпидемии, войны? Уверен, что наша Америка да и весь мир стали только краше, и жить стало еще веселее. (Чур, меня, чур! Чего я нахватался в России! Уверенности в завтрашнем дне!)
А здесь? Это не так уж и важно, но интересно, что будут ощущать люди, которые знают нас, советских (как бы странно это ни звучало)? Мы просто исчезнем из их жизни, и они не вспомнят о нас? Что будет думать обо мне моя жена? Да, Пол, я женился! Твоя «Перчатка параллельности» вмешалась в мою личную жизнь, Пол. Может, тогда, в Детройте, у нас с Бетти завязались бы отношения…как знать? Но теперь я женился, Пол, женился на прекрасной советской девушке. Она москвичка, не лимитчица, как зовут здесь тех, кто приехал в Москву работать, но работает на ЗИЛе, на конвейере. Может, этим отдаленным намеком на мой любимый Детройт меня к ней привлекло, может, подсознательно я надеялся, что она легко найдет себя в Детройте, в двадцать первом веке? Мы живем в Бирюлеве, ее родители недавно получили квартиру – двушку – в здешней новостройке. Родители спят в одной комнате, мы – в другой, маленькой. Иногда, возвращаясь поздно из кино, мы крадемся на цыпочках в свою комнату. Вообще, семье моей жены повезло: им на троих дали двухкомнатную квартиру да еще и с кухней в целых восемь метров!
Я очень легко и с красным дипломом закончил институт (не зря же я относительно недавно учился в университете Уэйна) и уже пишу кандидатскую. Но даже это, даже это, Пол, не останавливает меня, хотя я и не представляю, как оставлю здесь свою любимую Светку. Подумываю, может, взять ее с собой? Ее энергии переноса хватит с лихвой и на нее, и нам немножко останется… но в собаку, как уговорить ее превратиться в собаку, если и тебя, Пол, я никак не могу уломать. Как рассказать ей про «Перчатку параллельности», как признаться, что я вовсе не советский аспирант Игорь Честных, а детройтовский топ-менеджер, родившийся в год, когда ей исполнится пятьдесят два! Я б на ее месте решил, что кто-то из нас рехнулся.
Как бы там ни было, соглашайся, Пол. Ты в этом превращении выбрал себе сахарную косточку. Видишь, я уже оперирую собачьими определениями. Твое положение было, пожалуй, самым лучшим: ты шалил, катался с горки, ходил на елки по билетам профкома (Бетти получила их за ударный труд) да еще и учился кое-как. Схватил двойку по математике и за что! Задачку про яблоки – у кого из мальчиков их больше. Пол, с твоими знаниями в области экономики уж математику мог бы сдать на одни пятерки, пожалел бы Бетти, ее вызывали в школу из-за тебя. Бетти, бедная моя Бетти! Вот уж перед кем я виноват. Втравить ее в такую авантюру в первый день знакомства, чтобы она стала матерью-одиночкой (осуждаемой советским обществом, между прочим!) и где! В далекой вьюжной России, о которой она, подозреваю, если и слышала в своей комфортной американской жизни, то лишь краешком очаровательного ушка. Да еще и матерью такого шалопая, как ты, Пол.
Что ты так вцепился в эту Россию? Хочешь как можно дольше оставаться ребенком? Почему непременно в России? Или дотумкал своим мальчишеским, но зрелым умом, что нищий СССР – дите, а зрелая Америка – старуха – отношением к жизни, горячностью надежд, искренностью чувств? Как знать, что ждет Россию в двадцатых годах грядущего века, века, в котором жили мы, в котором нынешней социалистической России предстоит жить.
Хватит рефлексировать, Пол. Пора взрослеть, снова взрослеть, только теперь в теле советского школьника, а не американского Mate.
Я не предлагаю стать тебе ездовой собакой или собакой охотничьей, рваться из сил в угоду хозяину, возможно, даже не любимому. Домашняя собака, Пол! Будешь жить в городской квартире, правда, пока оставаясь по-прежнему в России. Знаешь ли ты, Пол, что в современной Москве на содержание пса подчас уходит больше, чем государство выделяет пенсионеру на жизнь? И это при том, что собаки не платят за квартиру!
Но теперь – шутки в сторону. Пол, выбирай, кем ты будешь: догом, алабаем… или вот осталась незанятой вакансия – бигль, серьезная собака, но с чувством юмора, совсем как ты, Пол. Давай-давай, не задерживай всю компанию. А после Рождества, если ты так уж хочешь побывать на Кубе, совершим мини-реинкарнацию, надеюсь, за полгода сытой американской жизни вновь накопим энергию переноса. Только, умоляю, не крестьянами, которые рубили-рубили тростник, а потом пошли за Фиделем Кастро бороться с эксплуататорами. Нет, именно этими эксплуататорами мы и станем. Будем пить Havana Club, курить сигары и смотреть стриптиз от наивных кубинских девушек.
Посмотри мне в глаза, Пол, не отводи взгляд.
Соглашайся, а то укушу!

ПРОСТО ЖИТЬ

1. С днем рождения!

– Ой, Катя, Таня!
Перед Лерой стояли ее верные подруги Таня и Катя. Они дружили уже очень давно, с 1-го класса, и жили они в одной коммунальной квартире: Катя – с мамой, бабушкой и папой, но в последнее время он находился в городе Бресте, который располагался на западе СССР, еще месяц назад его вызвали в Брестскую крепость и сказали, что на границе неспокойно, а он был старший лейтенант 337-го пехотного полка и очень часто держал отчет перед майором Ефимом Фоминым.
Также там располагались: Таня, но ее папа давно уже ей не писал, и вообще она его в лицо не видела, ее мама и Лера со своими родителями и младшим братом Колей, которому было четыре года.
И вот сегодня – 21 июня 1941 года. В СССР, в Ленинграде на улице Гороховой у подъезда дома № 14 стояли три подружки – Лера, Таня и Катя, и Лере исполнилось шестнадцать лет.
– Вы его сами испекли? – спросила Лера у девчонок по пути в школу.
– Да, как ты любишь: с вишней и ванильным кремом, – ответила Катя.
– Все ленинградские рынки облазили, даже моему дяде в Ялту звонили, но все-таки нашли зрелую и вкусную вишню, – смеясь, рассказала Таня.
– Для королевы ягод! – съязвила Катя и в шутку пихнула Леру локтем. Так они смеялись и болтали, пока не дошли до школы.

2. Приглашение на дачу

В конце последнего урока этого дня этого учебного года, а также и в конце этого трепетного и трудного последнего десятого класса ребята и классная руководительница Марина Васильевна поздравили друг друга с окончанием школы и выпускным из самого последнего и старшего класса, а Леру – с ее днем рождения.
Когда до звонка оставалось пять минут, с места поднялся и вышел к доске Петя, отличник и участник олимпиады по математике, где занял первое место и получил медаль, и сказал:
– А давайте все вместе отпразднуем эти два чудесных события. У меня за городом есть большая дача, мы можем завтра собраться там вечером, где-то примерно в шесть часов, и устроить танцы, и вместе сказать друг другу теплые слова, – предложил он.
Класс очень долго радовался, и в итоге все согласились на это замечательное и доброе предложение.
Прозвенел звонок. Всех пригласили в актовый зал, и у всех на глазах старшеклассник из 10 Б Саша Корюков пронес на руках маленькую девочку лет семи, которая звенела в большой золотой колокольчик, обвязанный чьей-то красной ленточкой. Было видно, что девочке страшно, на фоне ее крупных белых бантов, которыми она заплела свои длинные и золотистые косы, она выглядела очень хрупкой и бледной куклой. Сашке было грустно, но на лице у него сияла натянутая улыбка, он вспоминал, как его, маленького проказника Санька, тоже нес по этому же залу какой-то высокий и полный ученик 10 А класса, когда ему было шесть лет. И только одна Лера не грустила, ей было все равно, она полностью погрузилась в свои мысли и мечты. Она видела, как Таня расхаживает по классу через десять лет, видела, как она рассказывает урок маленьким первоклассникам. Она знала, что Таня всегда хотела стать учительницей. Она увидела Катю в длинном вязаном платке, которая писала в пятьдесят лет детские рассказы и взрослые книги. Видела, как печатают Катины книги. И вдруг она увидела себя: она выступала на сцене Большого театра и пела оперу, которую всегда мечтала спеть, оперу «Пиковая дама».
На нее смотрели сотни глаз, в свете фонарей переливались лица: грустные, счастливые, равнодушные, испуганные и потрясенные. В первом ряду сидели ее дети, мальчик и девочка, Миша и Света, и гордились своей талантливой матерью. И вдруг неожиданно в ушах Леры все вспыхнуло. Сердце подпрыгнуло. И она вынырнула из ледяной воды своих размышлений. Десятиклассники стояли на сцене и пели песню о школе. У Леры было ощущение, как будто она только что сидела на снегу, после чего прыгнула в костер и одновременно проглотила колючего ежа с ядовитой змеей. Ей захотелось крикнуть на всю школу: «Хватит, хватит, прекратите петь!» Но, разумеется, она этого не сделала, ведь она была очень воспитанной и умной и вообще – отличницей, и шла к золотой медали. Она обернулась в поисках выхода и стала пробиваться сквозь толпу. И в этот момент дети закончили петь, и все замерло в тишине…

3

Дверь открылась, и девочки шагнули в свой теплый и уютный дом.
Лера крикнула: «Мы дома!» Но ей никто не ответил. Катя и Таня, переглянувшись между собой, улыбнулись. Таня изобразила удивленное лицо и повела Леру на кухню.
– Может, они там, они, наверное, радио слушают и не услышали нас! – заметила Таня. Но в кухне никого не было. Сзади подошла Катя:
– Они, наверное, шутят так, может, они на балконе?
Лера кинулась к балкону и, выбежав на него, остановилась в недоумении.
– Да что же это такое? Прямо самое время для пряток!
Пулей вылетев из кухни, Лера замерла на месте, чуть не споткнувшись о папины ботинки, которые валялись, никому не нужные, посреди прихожей. Ни Кати, ни Тани, ни кошки Маруси – никого не было во всей квартире, стояла гробовая тишина.
– Начинается! – расстроилась Лерка.
– У меня вообще-то сегодня день рождения. А? – Лера начала веселиться от своего шутливого, как будто старческого тонкого тона. И тут она обратила внимание на папины ботинки и на туфли мамы.
– Они точно дома, все!
Лера побежала в спальню семьи, но никого живого не обнаружила. И вдруг из соседней комнаты, где у папы был кабинет, послышался грохот. Лера дернулась от резкого шума битого стекла и медленно двинулась в направлении кабинета. Она тихо открыла дверь и заверещала. На нее прыгнула Маруся и замяукала.
– О боже, ты меня напугала, и где все?
И тут дверь в кабинет закрылась, и кто-то включил свет. Лера обернулась.

4

Около стола стояли все: мама, папа, друзья, Таня, Катя, их семьи и даже маленький Коля.
Они вместе держали большую подарочную коробку.
– С днем рождения! – крикнули все и набросились на Леру.
Пока мама Тани, мама Леры и Катина бабушка накрывали праздничный стол и резали торт, остальные говорили имениннице самые теплые слова, которые она когда-нибудь слышала.
У Леры навернулись слезы от счастья, ей было так приятно, как никогда.
Вечером за праздничным столом все ели наивкуснейший торт с вишней, приготовленный подругами Леры. Потом все пошли в гостиную, где Лера открыла последний подарок. Это было очень прекрасное мгновение. И вот упаковка содрана, ленточка развязана, а коробка открыта. Лера достала большой голубой блокнот. На нем был нарисован очень красивый рисунок – тонкие веточки сакуры с маленькими блестящими цветочками.
– А папа сказал, что он стоит двадцать пять рублей, – задумчиво сказал Коля.
Папа с мамой строго посмотрели на Колю, и он от испуга замолчал.
— Это тебе от нас от всех, он из Японии, это роспись самураев! – ласково сказала мама и чмокнула Леру в макушку.
– Бери, не бойся, он не кусается, – сказал папа.
Лера бережно, двумя руками взяла блокнот, он казался ей чудом, искоркой счастья. Она обняла его. Все были рады за нее. Лера от счастья не могла выговорить ни слова.
Папа поднялся с дивана.
– Доченька, шестнадцать лет – уже немало, мы все хотим пожелать тебе счастья, пусть в этом периоде ты станешь взрослее, пусть в этом году и всегда ты будешь счастливой, – пожелал папа.
Все, кто был в гостиной, слушали и восхищались этими прекрасными словами, и никто даже не представлял, как сильно он ошибался…

5

– Сколько времени? – спросила Лера.
– Не знаю, я ничего не знаю, я просто жду конца, и я просто очень хочу есть, – хрипло ответила Катя.
– Я понимаю, потерпи еще чуть-чуть, кстати, у меня осталось немного хлеба, тебе важнее.
– Нет, я, я не могу, – прохрипела Катя и закашляла.
В бомбоубежище было много народу. Когда-то это было метро – новое, недавно построенное, но сейчас и метро, и Невский проспект, где оно находилось, превратились в развалины – старые, грязные и унылые.
Наконец-то воздушная тревога закончилась. У Леры отпустило заложенные уши. Девочки вышли наружу. Был декабрь, тридцатое число 1942 года. Наступило утро, пять часов.
Девочки пришли домой. Они не спали всю ночь. Надо было восстановиться, поспать хоть немного, хоть тридцать минут. А потом идти за водой.
– Ты скучаешь по ним? – спросила Катя.
В комнате было темно и во всей квартире тоже, на столе стояла одна тусклая свечка. Окна были заклеены и зашторены.
– Конечно, каждую секунду – по папе (и своему, и твоему) и по тете Гале – маме Тани, и по Тане.
Таня еще два месяца назад ушла на фронт, ей было семнадцать, но ей поверили и взяли снайпером, поверили, а документы сгорели.
А в один день пришло письмо. Квадратное письмо. А треугольные Лера и Катя бережно хранили. В письме были нереальные слова и маленькая, пожелтевшая игрушка – Танин талисман, маленький котенок. Он грустил, и его глаза уже не горели ярким огоньком. Он помнил, как пришли немцы, как партизаны боролись до последней капли крови, как Тане попали в плечо. Как она упала, а котенок прижался к ней, и она его гладила. Он помнил, как Таню повели куда-то, к какой-то большой, серой и грязной стене. Как немцы ее допрашивали, а она молчала, как ее били, а она ничего не сказала. А потом ее отвели. А потом ее отвели в какой-то старый и красивый лес, но какой-то грустный и неживой. Она стояла, безумная и потрясающая, молодая и такая красивая и поникшая. В небе пролетали журавли. Раздались выстрелы. Сердце затихло, а в глазах помутнело. И слезы покатились по щекам. Спину обдало жаром. Ноги подогнулись, рука разжалась, и котенок упал. Он лежал рядом, он звал Таню. Но она не шевелилась, и тишину нарушил последний вздох.
Катя всхлипнула. Лера словно высохла, разум окаменел, а душа иссохла. Лера уснула. Уснула, сидя на кровати. А на полу отражался ее силуэт – хрупкий и очень худой от недостатка еды и воды.
Через три часа она проснулась от кашля и вздохов Кати. Лера подошла к ней и села рядом. Катя положила голову Лере на колени.
– Я думаю, мне осталось недолго, до обеда не дотяну, прости… – вяло сказала Катя.
– Нет, не смей, не говори глупостей, – ответила Лера.
– Ты сильная, ты доживешь до девяноста и даже больше, исполнишь мечту, я верю в это, – сказала Катя.
– Нет, не получится, не пройдет, ты не умрешь, не посмеешь, твои книги будут выпускать, и ты станешь самой известной писательницей в мире, – заплакала Лера.
– Не надо бояться, я навсегда останусь у тебя в сердце, – улыбнулась Катя. Через шторы пробился слабый лучик.
Катя закончила и ослабела.
– Нет, не смей, – закричала тихо Лера. А Катя улыбалась. И вдруг ее глаза перестали бегать. Голова опустилась на бок. Лера обняла тело Кати. А душа тем временем гладила Катю по щеке, но она не чувствовала. В последнее мгновение призрак растворился во тьме, и до уха Леры донесся и последний хриплый вздох. Катя умерла от истощения.

6

Лера шла домой после двух часов, потерянных на бестолковое стояние в очереди за 150-ю граммами хлеба. Ей оставалось еще немного до подъезда, когда она потеряла сознание. Катя и Таня стояли перед ней.
– Живы. Живы, живы, живы, – воскликнули они, и эхо вторило им.
Лера очнулась, на душе было легко и свежо, она вспоминала слова из этого видения.
«Жить, надо просто жить, ради чего? Ради этого. Война противная, мерзкая», – думала Лера. И неожиданно ее отпустило: ноги больше не болели, голова тоже, она встала и пошла вдоль Невы. Шатаясь, она шла, истощенная и измученная. И вдруг она поняла – жить, просто жить!
Она пошла быстрее.
– Да. Да, точно! – громко сказала она. – Жить, жить ради мамы моей, да, моей живой, которая ждет дома, ура!
Лера закричала на всю улицу. Она побежала.
«Ради Коли, ради его обезьянки, да, ради его обезьянки, красной и плюшевой, ради Кати и Тани, да. Ради семьи, ради жизни, ха-ха!»
«Ура, жить ради жизни и вредных пирожков в булочной номер 1 на Ленинском…»
Лера была счастлива. Она знала, ради чего жить.

7. Спустя семьдесят лет

– Валерия Игоревна, отличный спектакль! – сказал журналист.
У Леры брали интервью, ей был девяносто один год. И она была талантливая и очень знаменитая актриса. Было лето, тридцатое августа 2015 года. Она возвращалась домой после премьеры спектакля.
Домой она вернулась в девять часов вечера. Голова болела и желудок тоже, когда закончилась блокада Ленинграда, она очень сильно болела и очень долго восстанавливалась.
Вечером она легла спать, ей снились друзья, Катя и Таня, они гордились Лерой. Она прожила долгую и счастливую жизнь, исполнила мечту, вышла замуж, родила детей, но самое важное – она знала, ради чего надо жить.
Ей было хорошо, ее тело полностью расслабилось, и сердце прекратило биться. Сознание и душа покинули ее, и жизнь ушла.
Перед ней стояли ее друзья и все те, ради кого она жила. К ней подошли ее подруги.
– Ты прожила долгую и счастливую жизнь, – сказали Таня и Катя. Леру ослепил свет, и она услышала: «Живи, живи, живи, живи…»
Было утро. Лера открыла глаза, и новый день подарил ей глоток воздуха.
А жизнь продолжалась, продолжается и будет продолжаться, надо просто жить…

РАЗБИТЫЙ СТАКАНЧИК

Из воспоминаний послевоенного детства

В один из солнечных летних дней в детском садике всё было, как обычно: утренняя зарядка, завтрак, рыбий жир, занятия и прогулка. Дети старшей группы вырезали, раскрашивали и нанизывали на ниточки разноцветные флажки и фонарики. Этими гирляндами воспитатели украшали уютный дворик, где молодые зелёные листочки тополей ласково шелестели, лёгкий тёплый ветерок смело разгуливал, забавляясь яркими, раскрашенными бумажными игрушками, от которых исходил запах акварельной краски. Во время прогулки дворик наполнялся перезвоном детских голосов. Дети не замечали жары: из песка лепили куличики, катали кукольные коляски, лечили больных кукол, играли с мячом. В жаркие дни медсестра, как всегда, для каждого ребёнка из большого чайника заранее наполняла водой маленькие стаканчики.
В этот день одного стаканчика не хватило. Медсестра в недоумении ещё раз пересчитала, посмотрела внимательно по сторонам и заметила на полу крошечные стеклянные осколки. Мимо проходила заведующая. Она остановилась и спросила:
– Что случилось?
– Вот, только заметила, что одного стаканчика не хватает. Кто-то из детей разбил, – смутилась медсестра. Заведующая решила, что сама выяснит, кто разбил стаканчик. Вместе с медсестрой они вышли на крыльцо деревянного одноэтажного здания детского сада.
– Дети, прошу собраться в беседке, без игрушек, – строго объявила заведующая. Ребятишки неохотно оставили свои игрушки и стайкой потянулись к круглой беседке, в центре которой стояли маленький расписной столик и три детских стульчика. В хорошую тёплую погоду в беседке детям читали книги или рассказывали интересные истории. Вот и в этот день, ничего не подозревая, дети расселись по скамейкам в ожидании интересных историй. Тревожное чувство охватило пятилетнюю Анечку, когда по ступенькам беседки поднимались заведующая и медсестра. Медсестра поставила на столик стаканчики с кипячёной водой. Заведующая откашлялась и окинула всех строгим взглядом:
– Итак, дети! Сегодня в нашем детском саду произошло странное событие. Кто-то разбил стаканчик для воды. Мы не знаем, кто это сделал, просим признаться.
Озабоченная заведующая внимательно посмотрела на свои наручные часы и добавила:
– Жду одну минуту.
Дети испугались строгого голоса и замерли. Заведующая снова строгим взглядом окинула ребят.
– Ну что? Кто-нибудь вспомнил? Я вижу, что среди вас нет смелых и честных, поэтому я узнаю, кто разбил стаканчик, по вашим глазам.
Аня застыла от грозных слов. Мурашки от страха побежали по всему телу.
Ей казалось, что заведующая смотрит только на неё, вот-вот выставит её перед детьми и скажет: «Это она разбила наш стаканчик и не призналась».
«А если Валеркины глаза скажут неправду и его накажут? Да, наверное, так и будет! Бедный Валерка! Он ведь не виноват!!!»
Не дожидаясь, когда заведующая подойдёт к Валерке, Аня спрыгнула со скамеечки и тихо сказала:
– Это я!
Вдруг перед глазами как будто наступила ночь. Воспитательница Галина Алексеевна подхватила Анечку и прижала к себе. Заведующая с медсестрой ещё долго о чём-то говорили. Анечка ничего не слышала и не видела, у неё громко стучало сердечко, перед глазами всё кружилось. Дети медленно разбрелись по детсадовскому дворику, Аня всё сидела в беседке, всхлипывая и теснее прижимаясь к любимой воспитательнице. Неожиданно из деревянной сторожки вышел сторож дядя Петя и хриплым голосом спросил:
– Митрофанну не видели? Кто видел Митрофанну?
– Да она по делам уехала, нет её в детском саду, – ответила Галина Алексеевна. – А что за дело у тебя к завхозу?
– Да пустяк! Вот достал маленький стеклянный стаканчик, выпросил у замдиректора завода! Говорю, ребятишкам воду вынесут на прогулку, а я как на грех помогал Митрофановне да уронил поднос-то со стаканчиками. Руки после ранения дырявые. Вот один и разбился. Спохватились уже наверняка. Да, видно, опоздал.
Спохватились уже наверняка.

НЕПРЕМЕННО БАНТИК

За две недели, что Яна болела, она истосковалась по своей работе и шумным туристам. Когда ей назначили группу на два дня, Яна сразу кинулась к лекциям и записям, чтобы освежить в памяти предстоящую экскурсию.
Лучше бы она озаботилась подходящей обувью, но про нее Яна вспомнила утром, за десять минут до выхода из дома.
Ночной ливень к утру перешел в мелкий дождь. Резиновые сапоги Яна отмела сразу – на дворе июль. Времени на поиски нужной обуви у нее не оставалось, и Яна нацепила кожаные сандалии.
На обзорной экскурсии по городу намечены четыре выхода из автобуса. С зычными окриками и заливистым смехом туристы с удовольствием шлепали по лужам в своих кроссовках. После первого выхода сандалии Яны разбухли, после четвертого стали просторней на один размер.
Вечером Яна намеревалась поискать подходящую для дождя обувь, но на глаза ей попался альбом с фотографиями Карла Буллы. Взяв яблоко, Яна весь вечер провалялась в кровати, листая альбом, уповая на то, что к утру ее сандалии высохнут. Но сандалии за ночь не высохли. А за окном – все тот же моросящий дождь.
Дорога до Царского Села неблизкая. В сырых сандалиях ногам неуютно, зябко и неимоверно просторно.
На вход в Екатерининский дворец – ожидаемая очередь. Ни дождь, ни зной, ни снег не влияют на количество желающих отметиться в Янтарной комнате. В очереди волнения, с неба – вода, под ногами – мерзкие лужи, а в левой сандалии между верхом и подошвой – маленькая, узенькая дырочка, на которую Яна смотрела со смятением.
Чтобы не маяться в очереди, оставив старшего группы ее охранять, Яна предложила туристам скоротать время за прогулкой по Фрейлинскому саду.
Она так увлеклась, что из Фрейлинского сада они незаметно переместились в Собственный садик, а потом и вовсе спустились к Девушке с кувшином.
А уже оттуда по сигналу старшего группы быстрее сапсана летели в очередь. Значительно отстав от группы, Яна поняла, что маленькая дырочка на левой сандалии разверзлась в неприличную дыру, а верх сандалии скукожился, и наружу бесстыдно торчали грязные пальцы. Когда же Яна появилась в дверях дворца, группа неожиданно стихла и беззастенчиво уставилась на своего экскурсовода.
Гулкую тишину прервала служительница с накрахмаленным воротничком и брошью у ворота. Она предложила Яне примотать подошву сандалии к ноге веревочкой. Яна зарделась, смутилась и попросила скотч.
Обмотав скотчем левую сандалию, она, не раздумывая, перемотала для симметрии и правую. Служительница оценивающе посмотрела на такое произведение искусства и молвила: «Сюда непременно нужен бантик».
Группа охнула и скрылась в недрах дворца с местным гидом.
«Теперь им точно будет, что вспомнить», – досадовала Яна и, коря себя за безалаберность, твердо решила, что в ее сумке, набитой всякой всячиной, не хватает шнурка; так, на всякий случай.


СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ

Предновогодняя генеральная уборка квартиры подходила к концу, когда на верхней полке дубового шкафа Ада Яковлевна обнаружился выцветший альбом с фотографиями. Она осторожно спустилась со стремянки, подсела к столу, за которым шестилетняя внучка Ева рисовала цветными карандашами открытку родителям. Нетерпеливо смахнув пыль с обложки, с благоговеньем открыла его наугад. Несколько мгновений разглядывала вклеенную туда фотографию.
– Посмотри, Евочка; узнаешь?
Она пододвинула альбом к девочке. Та оторвалась от своего занятия, подперла щеку рукой и стала внимательно разглядывать пожелтевший снимок.
– Это моя мама?! – то ли спрашивая Аду Яковлевну, то ли признавая в маленькой, худющей, испуганной ровеснице свою маму.
– Да, мама. А кто стоит рядом? Узнаешь?
Девочка подняла бровки и округлила глаза.
– Это монстры?
Ада Яковлевна расхохоталась.
– Нет. Это я и твой дедушка Миша.
Ева распахнула глаза еще шире.
– Ба, ты и дедушка были монстрами?
– Нет, детка. Мы были Дедом Морозом и Снегурочкой.
Девочка недоверчиво посмотрела на фотографию.
– Нет, бабуль, я уже взрослая, ты меня не обманешь. Дед Мороз и Снегурочка такими не бывают, – укоризненно сказала девочка и продолжила раскрашивать свою открытку. А Ада Яковлевна, поглаживая девочку по светлым волосам, окунулась в воспоминания сорокалетней давности.
Ада с Мишей были молоды, и оба до самозабвения увлекались театром. В конструкторском бюро, где они работали, ни одно культурно-массовое мероприятие не обходилось без их участия. А уж в семейных праздниках они толк знали. К Новому 1979 году Ада с Мишей начали готовиться с октября: написали сценарий семейного праздника, сшили костюмы Снегурочки и Деда Мороза, приготовили объемный мешок с подарками. Новый год собирались встретить у родителей Миши. Дочку Мишина мама забрала на недельку в гости, их же ожидали к вечеру 31 декабря.
Ада с Мишей придумали, что придут в нарядах Деда Мороза и Снегурочки – вот дочке будет радость.


* * *
Но утро началось с сообщения Гидрометцентра: «… к вечеру – усиление мороза до 42-44 градусов, ветер северный…» Ребята расстроились. Они понимали, что в карнавальных костюмах им не доехать – замерзнут. Вариант взять костюмы с собой и переодеться у родителей они не рассматривали как нежизнеспособный – очень хотели сделать дочке сюрприз.
Решение приняли нестандартное: начали рыться на антресолях. Как оказалось, не напрасно. На свет божий было извлечено много интересного. Долго не думая, ребята нацепили на костюмы «обновки» и в таком виде предстали перед дочкой.
Когда рыдания девочки были утешены, Мишина мама сделала снимок «на память». Через сорок лет на Аду смотрела Снегурочка в необъятных серых валенках до колена, замотанная в дырявый пуховый платок. А рядом, словно призрак из революционного прошлого, держа дочку за руку, стоял ее муж в плащ-палатке до пят. Побитая молью буденовка была надвинута на глаза, вторую половину лица закрывал кусок ваты, предназначенный быть бородой Деда Мороза.

* * *

В дверь позвонили. Ада Яковлевна встрепенулась:
– Адочка, пойдем откроем, это Дед Мороз со Снегурочкой.
И на настороженный взгляд девочки добавила:
– Я точно знаю.

ОБЪЯВЛЕНИЕ В ГАЗЕТУ

Марию Николаевну печалил день обычными заботами. Беспокоило её и то, что машина, давно ненужная семье, все ещё не продана. Она решила поговорить об этом с мужем, чтоб опереться на его отзывчивость и деловитость.
Федор Макарыч, посвящённый в высокую поэзию, внимательно выслушал супругу. Её просьба была проста: следовало написать объявление в газету о продаже подержанной машины.
Глава семьи тут же отправился в кабинет, взял чистый лист бумаги и вставил его в печатную машинку. Но через мгновение автор многочисленных стихов задумался, взор его затуманился... Перевернув песочные часы, он стал печатать…

ПРОДАЁТСЯ МАШИНА

Сегодня воскресенье, и пусть в нём хватит места для маленькой заметки; под взглядом всех, кто её прочтёт, она и расцветёт.
Машина «Форд», как это ни грустно, родные стены должна оставить – она в другие руки перейдёт, чтобы её любили.
Дизайн машины прост, но милостыню у красоты не просит; салон – просторный, а мягкие сиденья доверие к удобству укрепят.
Чтоб не оказалась фальшь на пьедестале, два слова о моторе: в характере его печали нет. Внутри стальной утробы ворочается вал, в научном трении он порождает силу.
Коробку передач мы потревожим словом, чтоб зубчатое совершенство передать.
В пути она шумит, как степь, когда под голову её положат. Рычажный механизм (что мирит нас с дорогой) повенчан с поперечиной продольной: куда повёрнут руль, туда и реки потекут.
Цена машины не опрокинет представления о добре.

Прочитав текст, напечатанный мужем, Мария Николаевна лишь покачала головой.
Практические дела она ценила выше поэзии, а потому переписала текст: «Продается машина «Форд» 1996 года. Автомобиль исправен; желающие его осмотреть могут это сделать в выходные дни, предварительно позвонив по телефону: 276-456-17.
Спасибо за ваше внимание к объявлению».

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Было позднее время. Мистер Рэй долго не мог понять, почему он вернулся домой в одном ботинке, и теперь, сидя в кресле, объяснял чуткой жене причину своего позднего возвращения.
– Ли, дорогая, путь домой был нелегким. Но клянусь белой полоской на теле зебры, после работы я сразу отправился к родному очагу. Это может подтвердить настройщик пианино Казимир Махновски. Ах, какой это замечательный человек, и как трудно подобных повстречать на перекрестке возможностей! У нас была долгая беседа о важных вещах, а выпили мы совсем немного.
Что было потом? Я прощался с великим днем, обещав, что мои глаза и уши будут служить ему завтра. Помню, я несколько раз поднимался на возвышение, чтобы произнести твое имя. Наступающему вечеру оно понравилось, и в благодарность за это он познакомил меня со своими привычками, отчего вокруг стало почти темно.
Поползли глубокие тени сумерек, и я первый раз споткнулся о булыжную мостовую.
Неровная дорога была прозой в моем путешествии, а поэзия случилась, когда я упал. Почувствовав влагу на своей одежде, я увидел лунное золото, которое отражалось в дорожной луже. И в этот момент я услышал:
– Сэр, прошу вас встать! Пока вы лежите лицом вниз, я не могу прочесть в ваших глазах достоинство.
Это был полицейский. Я ответил ему, что плоской земле все равно, как я лежу, но он не согласился со мной:
– Гражданин, не обостряйте мой интерес к вашей персоне! Поднимитесь и примите образный вид: я хочу вас видеть в гуманном состоянии.
Кое-как я поднялся.
– С какой целью вы блуждаете во тьме? – продолжал он свой допрос.
Я сказал, что в уме храню адрес своего жилища, а в сердце – имя своей жены.
– Ну, тогда вас еще можно исправить словом, – сказал он и нечаянно подобрел.
– Город – это не лес, чтобы в нем заблудиться: вы лежали на улице Роз, а до глубины городских просторов еще не добрались; идите туда, может, и встретите там сочувствие.
Так я простился с первым ночным другом. И во мне тогда проснулась радость, но и она не будет знать меры, если к ней не приставить часового.
А потом был ночной фонарь. С ним я подружился сразу и навек. Он был единственным, кто дарил снисходительность ночным путникам.
– Стоишь? – спросил я его.
Он ответил мне задумчивым светом, которым жил.
– Ты высокий и гордый, а что посоветуешь мне?
– Спроси лучше звезды, они выше.
– Я уже разговаривал с луной, которая гостила в луже.
– Тогда и мое гостеприимство не пойдет тебе на пользу.
– Ты пустил корни в землю, а мой дом – в стороне. Как его найти?
– Спроси об этом моего младшего брата, его огонь светится вдали.
Я стал искать его, но нашел светящееся окно нашего дома. Дверь мне открыла ты, любимая моя жена, и я забыл про тревоги ночи почти сразу.

КРАСНАЯ КНОПКА

Энтомополис гудел, словно пробужденный улей, хотя необычным назвать такое его состояние было сложно. Скорее, сегодня родной город вибрировал для меня иначе, словно на другой частоте. Вчера я узнал его с новой стороны. Мир гармонии, справедливости и равных возможностей, в котором за тебя все делают машины, должен был навсегда избавить человека от неприятного сосущего чувства под ложечкой, но со мной этого не произошло.
Не успели измениться мой сердечный ритм и дыхание после выхода из сна, как из стенок сонной капсулы ко мне потянулись бесчисленные щупальца датчиков. Сначала – замер всех жизненных показателей: уровень сахара и кислорода в крови, анализ мочи, артериального и внутричерепного давления, веса и много еще чего, что мне казалось совершенно бессмысленным. Вместо зарядки – легкая токовая терапия для активации лимфы и застоявшихся после сна мышц. Вертикальное опрокидывание капсулы, маска для дыхания на лице, и я уже погружен в специальный раствор, который должен меня продезинфицировать. Гигиена ротовой полости шустрыми тонкими щеточками с укрепляющим гелем для эмали. Вежливый запрос на дефекацию по требованию. 30-секундная воздушная сушка, словно я белье в старинной стиральной машине, и выброс в этот дивный мир технологий, в котором за меня решено все. Четкое и лаконичное пожелание доброго утра, зашифрованное фразой: «Все жизненные показатели в норме».
Униформа, выстиранная и отпаренная, уже ждала меня на выходе из капсулы. Я натянул плотный комфортный комбинезон прямо на голое тело. Пожалуй, отказ от нижнего белья, обуви и волос стало действительно прогрессивным решением нового времени. Времени, в котором нет времени на усложнение и наслаждение.
Хотя одну лазейку я все же для себя как верховный инженер оставил, пусть и не совсем законно. Я научил домо-коплекс на завтрак творить мне вместо унылого белкового коктейля нечто похожее на кофе. Описание напитка я взял из дневника моего деда, который стал моим ветхим заветом в том, как оставаться человеком. Я знал каждую строчку наизусть и легко мог процитировать любой фрагмент.
«Алекс, окно, дневник, кофе и живо», — скомандовал я. Стандартный утренний набор приветствий для моего робота-помощника. Стена слева от капсулы стала прозрачной. Из пола плавно выросли стойка и стул, на которых стояла чашка с дымящимся кофе и лежала прозрачная пластиковая коробка с датчиком температуры. Я привычно занял место у окна: «Алекс, страница 425». В корпусе коробки послышалось легкое шуршание и привычный щелчок: «Готово. Страница 425. Зачитать вслух?»
Я потянулся к чашке и кивнул.
«Просторная капсула в виде железной божьей коровки плавно сновала в потоке других причудливых воздушных такси насекомых. Я, как обычно, сидел на переднем сиденье рядом с управляющим. Чтобы немного расслабиться перед нудной работой, я погрузился в воспоминания.
— Представь себе, что ты в залитом солнцем лесу. Подними голову и посмотри на небо. Видишь, пролетела чайка?
— Учитель, а откуда в лесу взяться чайке?
— В этом вся прелесть, мой друг, воображать можно, что угодно, и мозг не будет удивлять это противоречие. Я могу находиться в лесу, но при этом стоять, погрузив ноги в теплое море. Помни самое главное: мы – лишь капли, но из таких вот капель состоят океаны.
Воспоминание об этом разговоре с Учителем медитации погрузило меня в мечтательную задумчивость о своем предназначении и о том, как хорошо быть всем и ничем одновременно. Жаль только, что я так и понял пока, в чем же состояло мое.
Из раздумий меня вывел голос управляющего: «Марти, твоя дверь, приехали!» Коровка замерла у бордовой двери с надписью «Марти Браун – Нажиматель». Я попрощался и попросил забрать меня, как обычно, ровно в шесть. Повесив плащ на спинку деревянного стула, я сел за единственный в кабинете дубовый стол, в середине которого возвышалась большая круглая красная кнопка. В течение шести часов с перерывом на обед мне предстояло сразу нажимать кнопку каждый раз, когда я услышу звуковой сигнал. Системы в этом не было никакой, но мне платили неплохие деньги. Иногда нажимать вообще не приходилось, иногда я только и делал, что тренировал скорость реакции на сигнал. По какой-то неведомой причине после тщательного тестирования из огромного количества претендентов на эту непыльную работу выбрали именно меня. Мне очень повезло, и я заставил себя не задаваться вопросом, зачем мне нужно это делать.
В итоге каждый день я нажимал красную кнопку после условного сигнала. За все шесть лет я так и не увидел своих коллег, если они вообще были, впрочем, как и начальника. Но меня это вполне устраивало. Деньги поступали вовремя и в полном объеме, а работенка была элементарной, хотя и ужасно скучной. Я брал с собой книги и почти не замечал, как проходил очередной день. Пока однажды мне внезапно не пришло уведомление об увольнении с загадочной подписью: «Ваш лимит допустимой справедливости исчерпан. Энтомополис благодарит Вас за тщательное исполнение своего гражданского долга». Я был расстроен и ничего не понимал».
Алекс замолчал. Это были последние строчки в дневнике моего деда. Я так и не смог узнать, как дальше сложилась его жизнь. Позднее я выяснил, что при трудоустройстве с кандидатов брали согласие о неразглашении. Хотя смысла в этом особого не было, ведь дед и так, судя по записям, ничего не знал. Я перечитывал эти строчки снова и снова в попытке разгадать тайну красной кнопки и таинственного исчезновения деда. Правда вскрылась внезапно. Вчера я сумел взломать и расшифровать засекреченный электронный архив нанимателей смерти. И сейчас, сжимая в руке остывшую чашку кофе, задавался вопросом: «Что лучше: знать правду или жить в блаженном неведении в городе мечты?»
Каждый раз, когда мой дед нажимал красную кнопку по звуковому сигналу, совершенная система правосудия Энтомополиса отрубала голову очередному преступнику путем гильотинирования. «Совершенный, дисциплинированный, идеальный палач без чувства вины, угрызений совести, злорадства, без каких-либо эмоций, вовремя нажимающий красную кнопку правосудия. Безупречная работа экологичной системы лаборатории смерти в мире без насилия, где палачей регулярно освобождали от занимаемой должности посмертно, так как общеизвестен факт того, как сильно рутинная деятельность способствует эмоциональному выгоранию личности», – звучало заключение экспертов под этим многолетним социально-психологическим экспериментом.
– Алекс, активировать код доступа к внутреннему файлу моего дневника.
– Доступ разрешен.
– Запись номер 1024 этого дня. За прозрачной стенкой моей квартиры Энтомополис продолжал жить и гудеть в своем привычном ритме улея, вот только одна из пчел, кажется, навсегда разучилась летать…
– Конец записи.

И СМЕХ, И СЛЕЗЫ

Я была дежурным врачом больницы, когда Скорая помощь доставила женщину с вывихом нижней челюсти.
Она была возбуждена, рот открыт, текли слюни, слезы, в глазах – испуг. Женщина издавала непонятные звуки, жестикулировала, пытаясь что-то сказать. Вид ее производил удручающее впечатление.
Вызванный из отделения травматологии врач осмотрел больную и быстро вправил челюсть. Женщина обрела речь, но вид у нее все равно оставался жалким, испуг в глазах не прошел. С ней случилась истерика. Она рыдала и не могла говорить. С трудом ее успокоили и попросили рассказать, что же произошло.
Сбиваясь и путаясь, женщина поведала нам свою историю. Утром она из города на автобусе доехала до 13 километра Колымской трассы, по сторонам которой тянулись сопки с полянами брусники. В этих местах она ежегодно собирала ягоду, делала заготовки на зиму. Эти сопки знакомы были и мне. Обычно в конце августа на них краснел ковер брусники, который вызывал восторг. Горожане любили эти урожайные места.
Когда женщина собрала большую корзину ягод, то начала спускаться по крутой, проторенной годами тропе с сопки вниз, к трассе.
По краям тропы рос высокий кустарник, ветки которого цеплялись за ноги и мешали идти. Медленно и осторожно женщина преодолевала каждый метр тропы, когда вдруг услышала шум-треск ломающихся сучьев. Оглянулась по сторонам, но ничего подозрительного не заметила и продолжила путь.
Треск вновь повторился, и вдруг женщина увидела, что из кустов навстречу ей вышел огромный медведь. Зверь остановился в нескольких шагах от нее и страшно рявкнул. Женщина окаменела от страха, уронила корзину и хотела закричать, но не смогла. Что-то случилось с лицом. Боясь пошевелиться, она стояла напротив медведя. Зверь тоже стоял, уставившись на нее, и молчал.
Прошли какие-то мгновенья, показавшиеся вечностью, и вдруг медведь рявкнул и заковылял в кусты. Опомнившись, женщина бросилась бежать вниз по тропе, топча рассыпанную ягоду. Ей казалось, что дикий зверь бежит за ней следом.
Когда она спустилась на дорогу и добежала до автобусной остановки к людям, она ничего не могла сказать, только махала руками и стонала. Испуганные люди вызвали Скорую помощь, а та доставила ее в больницу.
Когда был закончен рассказ, в приемном отделении наступило молчание. И вдруг один из сотрудников взволнованно произнес:
– А в порядке ли медведь, ведь и он получил травму?
Эта фраза вызвала бурную реакцию смеха у всех присутствующих, и громче всех смеялась пострадавшая.
Оказывается, бывают и такие удивительные истории!

НЕОБЫЧНАЯ ВСТРЕЧА

Многим незнакома ягода жимолость. Она имеет прекрасный вкус, ее сравнивают с вишней. На севере, где она растет, ее особенно любят и ценят, готовят из нее варенье, соки, напитки. Жимолость очень вкусна и в натуральном виде по вкусу превосходит все известные ягоды.
Кусты жимолости растут обычно по берегам рек, маленьких речушек и радуют северян обильными урожаями.
Ежегодно мы делали из этой ягоды заготовки на зиму, знали места, где она растет, и всегда возвращались домой с полной тарой.
Как обычно, когда созрела эта ягода, я и муж вместе с друзьями выехали вечером из города на машине в знакомые ягодные места, чтобы утром заняться сбором урожая.
Мы проехали на «Москвиче» более ста километров и остановились на ночлег на берегу маленькой бурной речки, покрытом крупной галькой.
Посидев у костра после ужина, который приготовили на нем, приятного общения, стали устраиваться на ночлег. Нас было пять человек – постоянная команда, которую объединяла многолетняя дружба, взаимопонимание, любовь к природе севера.
Поражала нас всех красота здешних мест. На противоположном берегу реки поднималась невысокая сопка. Ее сказочно прекрасный вид менялся в зависимости от времени года. На сопке рос местами мелкий кустарник темно-зеленого цвета, между которым пестрели полянки красной брусники. Так было обычно в конце августа, а раньше на этих местах созревала голубика, которая плотно росла рядом с брусникой. А осенью кусты голубики украшали сопку ковром желто-красного цвета. Подножие сопки окружал гирляндой вечнозеленый стланик.
Множество речушек обычно открывают неповторимую красоту: чистейшая вода струится по каменистому руслу, искрится на летнем солнце. Наледи, которые за короткое время не всегда успевают растаять, напоминают осколки хрусталя. Воздух к вечеру наполнен ароматом трав. Конечно, окружающая природа располагала к хорошему отдыху.
Мы устроились на ночлег в спальных мешках на гальке по берегу речки. Обстановка была привычной: звездное небо, светила луна, шумела речка. Каждый из нас быстро заснул.
Мы планировали встать около пяти часов утра, чтобы по утренней зорьке приступить к сбору деликатесной ягоды. Начинало светать.
Когда я проснулась и, не вылезая из спального мешка, осмотрелась вокруг, меня сковал ужас. На расстоянии полутора-двух метров от меня на гальке лежали огромные сине-розовые «лепешки», от которых шел пар.
От страха я потеряла голос, боялась пошевелиться, чтобы себя не выдать. Мне было ясно, что только что рядом с нами прошел косолапый и, возможно, он где-то рядом. Ведь из мешка сразу не выскочишь, лицо остается открытым, так что медведю большого труда не стоило познакомиться с нами на вкус.
Когда прошел первый страх, и я смогла пошевелиться, то нашла в себе силы осмотреться вокруг и поняла, что медведя рядом нет. Вероятно, он был сыт, и мы как возможные «жертвы» его не заинтересовали.
Вскоре проснулись все мои друзья и так же испугались от увиденного. Вылезли из спальных мешков и стали обсуждать сложившуюся ситуацию.
Несмотря на страх, с которым мы так и не смогли справиться окончательно, решили не уезжать из этого места, начать сбор ягод, но быть очень внимательными и осторожными. Толпились у одного куста, прислушивались к каждому шороху. Напряжение не покидало нас до самого отъезда.
Когда забрались в машину, то расслабились и тихое поведение сменили громкая речь, смех, шутки. Наступило какое-то возбуждение. Каждый по-своему оценивал пережитое и давал выход своим чувствам. Ясно было одно: нам повезло.
В жизни каждого бывают опасные и тревожные ситуации, но везение и удача помогают с ними справиться, сохранить не только здоровье, но и самое главное – жизнь.

АБРИКОСОВЫЕ КОСТОЧКИ

Утро. Крик петуха. Привычное дело – вставать рано. Я, как ранняя пташка, готов к работе, так как в школу не ходил никогда. Ее не было у нас в селе, а до города – четыре часа езды. Кстати, я – Лева, и мне 9 лет.
С детства меня приучали к труду и земле в поле, где мы работали всей семьей. Я даже научился колоть дрова для бани, чему очень рад.
Жили мы небогато, но очень дружно.
Грамоте меня учили по чуть-чуть мамка с папкой. И вот настал новый день. Я проснулся от приятного запаха молочной рисовой каши. «Ле-е-ева!» – громко прокричала мама. Я вскочил с кровати и побежал во двор, к умывальнику. Это была моя любимая каша, и я не мог долго ждать.
Затем я сел за стол и навернул полную тарелку. Ну, а мамка положила на стол косточки от абрикосов. Так она меня учила счету. И вот слышим за калиткой голос: «Надежда, Надежда». Так звали мою маму.
Это пришла наша соседка, и мама с ней куда-то ушла. Долго ее не было, и я отправился в поле.
Мама вернулась и еще долго разговаривала с папой. Я не понимал, что же случилось, и даже немного испугался.
Но потом она подошла ко мне и, улыбаясь, грустно сказала: «Левонька, сыночек, ты поедешь жить в город и начнешь учиться в школе!» Я, не долго думая, как закричал: «Ура-а-а! Мы будем жить в городе-е-е-е!» – «Нет, сынок, ты будешь жить в городе, а мы останемся здесь». – «Что? – возмутился я. – Как здесь? Мамка, мамочка, родненькая, не бросай меня, я же твой единственный сын».
Со слезами на глазах я громко повторял это. Отец подошел, взал меня на руки и крепко обнял: «Тебя заберет к себе жить тети Дарьи дочь». Так позже я узнал, ее звали Ксения Юрьевна, она из нашего села, в юности уехала учиться в город, стала директором школы, вышла замуж, а детей так и не смогла завести. Тогда, будучи ребенком, я еще не понимал, какую роль в моей жизни сыграет эта добрейшая женщина.
Вечером, когда все успокоились, был серьезный разговор со мной. Мне объяснили, что учеба очень важна для меня, что я буду приезжать на летние каникулы домой.
Я не мог сдержать слез, они катились, не переставая, пол-ночи, а затем от усталости я все-таки уснул.
Наступило утро, мама уже собирала все мои вещи в папин потрепанный рюкзак. Я начал помогать и сгреб свои деревянные игрушки на стол: «ЛЄева, не забудь свои абрикосовые косточки длясчета, они тебе обязательно пригодятся».
«Обязательно, мамка», – грустно ответил я.
Папка сидел во дворе и курил папироску, казалось, что это было обычное утро, но что- то внутри меня так резко поменялось, я как будто повзрослел на десять лет вперед.
Вскоре приехала на машине со своим супругом Ксения Юрьевна, и мы все вышли из дома.
«Здравствуй, Левочка», – сказала она мне. У нее были очень добрые глаза, которые меня немного успокоили. Я протянул руку и громко поздоровался с ними, как меня учили.
«Пора ехать», – сказала Ксения Юрьевна. Я попрощался с родителями. Радость и горечь разлуки переполняла всех одновременно. Сели в машину и уехали. Мамка перекрестила дорогу вслед.

Приехали в город, и передо мной открылся новый мир. Мне купили новую одежду, кормили вкусной едой, и даже выделили мне мою личную комнату.
Я был в восторге, но письма домой писал каждую неделю.
И вот первый день в школе. С новым ранцем Ксения Юрьевна отвела меня в свою школу, где работала директором. Завела в класс и представила ребятам. Я сел за парту и весь урок внимательно слушал учителя математики.
И вот меня вызвали к доске решить пример. Я, не долго думая, достал свои абрикосовые косточки и приступил к вычислению, вдруг весь класс громко рассмеялся.
Я не растерялся и выдал: «Да они же волшебные и помогают учиться на одни пятерки». Все рассмеялись еще громче. На перемене ко мне подошли ребята и стали расспрашивать про чудо-средство. Я предложил сыграть в игру: собираешь все косточки в кучку и одной косточкой сильно бросаешь в остальные, у кого дальше отлетят, тот и выиграл. Все ребята оказались в восторге, а я благодаря этой игре обрел новых друзей.
Годы пролетели, как птицы, я вырос, стал добросовестным врачом-хирургом, и все благодаря горячо любимой и родной Ксении Юрьевне, которая не только стала мне второй мамой, но и подарила новые возможности.
Я часто приезжал в родное село к родителям и всячески облегчал им жизнь. Они очень гордились мной и были рады, что много лет назад приняли очень тяжелое решение, которое оказалось судьбоносным.
Но как бы ни менялась моя жизнь, абрикосовые косточки всегда хранились при мне – в нагрудном кармане, в мешочке, как напоминание, что мамина любовь всегда со мной.
Началась Вторая мировая война, и меня призвали на фронт.
Я усердно трудился в госпитале, спасая жизни солдат каждый день.
…Ночь, стоны раненых не смолкают. Провожу сложнейшие операции каждый день. Сплю по 4 – 5 часов в сутки. И вдруг – обстрел, осколки полетели в меня… Но наши советские солдаты отстояли здание.
И вот, снимая грязный медицинский халат, я обнаружил большой осколок в области сердца, но каково же было мое удивление, когда оказалось, что осколок вонзился в ту самую абрикосовую косточку.
«Мамка спасла», – прошептал тихо я, перекрестился и пустил слезу.

Вот таким необъяснимым образом трижды в моей жизни обычные и совсем неприметные абрикосовые косточки, наполненные материнской любовью, сыграли важнейшую роль в моей жизни.

ПЕРВЫЙ СНЕГ

«Лето, ты куда ушло?» – грустно вопрошал в наушниках Светы солист группы «Где Фантом?». Не успели оглянуться, а на дворе уже октябрь. Хмурое небо затянулось облаками, трава пожухла, подули холодные, пронизывающие всё тело ветра. Темнеет теперь раньше, светает позже. 10 класс, домашней работы стало значительно больше.
Подъем, школа, секции дополнительного образования, домашняя работа, сон. А когда же жить? Когда успевать гулять с друзьями, ходить в кафе, смотреть любимые фильмы и читать книги? Света стояла на балконе и смотрела на заходящее солнце. Всё вокруг было серым, невзрачным, глухим. На что мы тратим свою юность? Разве об этом мы мечтали, когда были детьми?
Девочка заварила лимонно-имбирный чай, взяла овсяное печенье и пошла к себе в комнату. На её кровати лежала любимая кошка. Увидев хозяйку, та ласково замурчала. Света осторожно (чтобы не пролить горячий чай) села на кровать, аккуратно потянула на себя одеяло так, чтобы не спугнуть кошку, облокотилась на стену и закрыла глаза. Пальцы правой руки машинально поглаживали Мусю. Мысли в голове кружились, словно мухи. Они бились о стенки, жужжали и протестовали против такой жизни. Света глотнула чай. Приятное тепло разлилось по груди. Жаль, что внутри было пусто. Кошка тёрлась о руку девочки, громко мурлыкая. Она достала свой телефон. Три уведомления из «Телеграм». Мелькнула надежда, что кто-то из друзей решил ей написать, но нет. Это был канал по подготовке к ЕГЭ по математике, очередной спамящий бот и классный чат. «Я опять никому не нужна. Я лишняя». Света обиженно закусила нижнюю губу и открыла заметки. Пальцы сами молниеносно набирали текст.
«Вообще, мне кажется, что моя жизнь проходит зря. Я ничего не успела, ничего не добилась. Зачем я вообще существую? Я даже в школу нормально не хожу. Просто лежу и разлагаюсь. Ну и тик-ток смотрю в перерыве между сном и тревожными мыслями, пожирающими меня изнутри. Как же они мне надоели...
У многих моих знакомых постоянно происходит что-то интересное. То с друзьями на речку сходить искупаться, то просто так в другой город съездить; постоянные съёмки, репортажи, спортивные сборы, настоящая жизнь... А я? А я сижу дома одна и просто плачу. У меня нет человека, который бы ценил меня. У меня нет настоящего друга. Но почему? Что я делаю не так?
Вот чего я добилась в жизни? Я же даже не работаю! Не могу себя обеспечить, но требую чего-то от родителей. Зачем им я?
Зачем я вообще?»
По щекам текли слёзы. Напуганная кошка поспешила уйти. И что дальше? Просто так сидеть и ждать? Но чего ждать-то? А почему бы анонимно не опубликовать этот текст? Всё равно никто не поймёт, что это я, зато могу найти людей с такой же проблемой. Недолго думая, Света зашла в анонимный паблик и загрузила туда свой пост. Ну всё, пути назад не было. Девочка глотнула уже остывший чай. Надо садиться делать уроки, но она так устала... Света поставила кружку с чаем на пол. «Я лягу всего на пару минут». Глаза слипались, по телу разлилась усталость. Девочка мгновенно уснула.
– Свет, ты уже сделала уроки? – мама зашла в комнату и села на край кровати.
– Почти, мам. Сейчас продолжу.
Девочка с трудом открыла глаза. Голова болела.
–- Который сейчас час? – спросила она
– Почти восемь вечера.
«Чёрт, – подумала Света. – Надо сделать хоть что-то».
– Приходи кушать, как всё сделаешь.
Света кивнула, и мама удалилась. Девочка дежурно проверила все уведомления и вдруг заметила активность под её недавно опубликованным постом. Какой-то Дмитрий Н. написал очень длинное сообщение. Сначала Свете было страшно его открывать, но любопытство взяло верх. «Боже, сколько он это писал?» – подумала она.
Вот что он написал.
«Солнце, я тебя понимаю!! Меня самого периодически посещают подобные мысли. Это очень неприятно, но, как ни крути, это жизнь. Может, для тебя счастье в другом. Попробуй найти себя в каком-то деле. Будь то хоккей, литературный кружок или вязание. Кто знает, к чему у тебя лежит душа. Экспериментируй, пробуй снова и снова, не бойся совершать ошибки! Только после тысячи неудач ты сможешь стать по-настоящему счастливой. И хватит смотреть на других. Зависть – плохое чувство. Они живут своей жизнью, а ты – своей. Вы не должны жить одинаково. Это априори невозможно. Если ты найдёшь дело, которым ты будешь жить, то появится возможность найти себе друзей по интересу. Вы сможете творить и двигаться дальше. Взаимопомощь – наше всё! Кем бы ты ни была, я душой с тобой. Ты обязательно станешь счастлива! Просто нет другого выхода. Давай, жду тебя на обложке какого-нибудь модного журнала, в новом фильме или на обложке бестселлера!
Удачи, солнце!!»
Света впала в ступор. «А ведь и правда, чего я жду? Что должно случиться, чтобы я встала и начала трудиться?»
Девочка нервно написала Дмитрию ответ: «Спасибо тебе огромное!! Я тебя не забуду!!» И что с того, что теперь она раскрыла свой ник? Это уже не казалось ей чем-то важным. И тут ей пришло очередное уведомление. Дима написал ей в личные сообщения: «Привет! Я посмотрел в профиле, мы с одного города. Не хочешь пообщаться?»
Света зашла к нему в профиль. А он милый. И правда, тоже из Ярославля. И учится в соседней школе. А почему бы и правда не пообщаться? «Привет!! Ну, давай», – написала она.
– Дочь, ну ты закончила? Уже девять, – недовольная мама снова зашла в комнату.
«Ой, я совсем про всё забыла», – испуганно подумала Света.
– Да, мам, я всё сделала! Сейчас приду!
Девочка написала: «Прости, я позже отвечу!» и вышла из сети.
– Я тебя жду.
Света надела наушники, включила музыку на максимум и подошла к окну. Пошёл первый снег. Она была счастлива.

ПОСЛАНИЕ

Утро субботы не предвещало ничего хорошего, как, впрочем, и ничего плохого. Просто ещё один день обыденной жизни, так стремительно убегающей вспять. Просто ещё один день… За окном было пасмурно и промозгло, тогда как в постели — тепло и уютно, и совершенно не хотелось из неё вылезать. Тишину нарушали лишь изредка проезжающий под окнами автомобиль, надрывный голос соседки этажом ниже — привычный, как ежедневный телесериал, и тревожный крик чаек. Именно чайки напоминали о море, бушующем и бунтующем, бьющемся волнами о берег в нескольких километрах отсюда…
Раздался телефонный звонок. Пришлось нехотя откинуть одеяло и опустить босые ноги на холодный пол.
— Алло?
— Привет, это я. Хотела за вещами заехать. Ты дома сегодня?
Ася. Моя теперь уже бывшая девушка.
— Сегодня — нет. Но ты приезжай, а ключи бросишь потом в почтовый ящик.
Честно говоря, я сегодня никуда не собирался, но наблюдать, как Ася окончательно исчезает из моей жизни, мне не хотелось. Печально вздохнув, она согласилась, и я положил трубку. Ну что тут поделаешь. Расставание — это всегда тяжело, а уж после измены и подавно.
Прогоняя прочь грустные мысли, я потянулся и отправился на кухню. Кофе, бутерброды да сигарета — меня ожидал нехитрый утренний холостяцкий ритуал. Устремив в окно задумчивый взгляд, я прикидывал, куда могу пойти. Конечно, можно просто бесцельно мотаться по городу на автомобиле, но, если честно, мне это уже поднадоело.
Мимо, омерзительно гаркнув, пролетела здоровенная чайка. Ужасные птицы. Единственный, наверное, минус проживания на приморских территориях. А, может, и правда съездить на берег? Когда я там был в последний раз? Давненько уже. Это ведь только туристам кажется, что местные имеют счастье лицезреть морские просторы в любой момент, когда захочется. На самом же деле мы бываем на пляже дай бог, если на выходных, да и то не всегда — то, что постоянно под рукой, рано или поздно перестаёт быть особенным. Кстати, и с отношениями та же история. Ну вот. Опять я вернулся к тому, с чего начал. Потушив сигарету, я пошёл одеваться.
День сегодня выдался довольно тёплым и безветренным — идеальным для долгих прогулок и залечивания душевных ран. С наслаждением сделав глубокий вдох, я побрёл по пляжу вдоль берега. Почему я так редко сюда прихожу? Не ценю того, что у меня есть. Вот и Ася обвинила меня в этом, пытаясь объяснить свой поступок. Может, она и права, но разве такое поведение не свойственно человеческой натуре в целом? Вон ведь сколько поговорок придумано на эту тему, не одна и не две. А, ладно! Я мысленно махнул на это рукой и сосредоточился на морских пейзажах.
Я понаблюдал за вознёй крабов в песке, поразглядывал ракушки, посидел на когда-то вынесенном волнами стволе дерева, ныне выветренном и высушенном. Иногда на моём пути встречались другие люди, но места и гостеприимства у моря хватало на всех, и случайные соседи никоим образом друг другу не мешали.
Отдалившись от пирса на довольно значительное расстояние, в прибрежной набегающей волне я вдруг заметил какой-то блестящий предмет. Наклонившись и рассмотрев его получше, я понял, что это горлышко от бутылки. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь наступил на него и поранился. Я решил донести его до ближайшей мусорки, но оказалось, что это не осколок, а целая бутылка, занесённая намытым на берег песком.
С неожиданным интересом я рассматривал свою находку. Тёмно-зелёное стекло было настолько мутным, что сквозь него ничего не было видно. Чёрная, на вид резиновая пробка плотно закупоривала длинное узкое горлышко. Зачем-то я взял и понюхал её. В нос мне ударил остро-солёный, с примесью затхлости запах. Брр! Вот это пробрало! Аж вздрогнул! Ни с того ни с сего я вдруг развеселился. Вообразил, что в бутылке может быть какой-нибудь столетний ром или даже всемогущий джин. Присев на камень, я с упоением принялся ковырять пробку ключами от квартиры.
Попотеть мне пришлось изрядно, но я уже так раззадорился, что бросить эту затею не мог. Наконец со смачным «Чпок!» пробка вылетела из бутылки. Я поискал её глазами, а потом, забив на неё, осторожно заглянул в горлышко и… ничего не увидел. Хм, обидно. Перевернув бутылку и похлопывая её по донышку, я энергично её потряс. Теперь мои усилия увенчались успехом: на песок выпала пожелтевшая, скрученная в трубочку, бумажка. Послание!
Явно английские буквы худо-бедно, но складывались в слова:
«Святая Мария, 1901».
Видимо, название корабля и год плавания.
«Мальта позади, попали в шторм…» — здесь фраза обрывалась, словно человеку пришлось отвлечься на что-то более важное, а далее, чуть ниже и, по-моему, уже другим почерком было приписано: «Никогда не сдавайся!»
Я перечитал послание ещё раз и на мгновение замер. Больше ста лет прошло. Смог ли хоть кто-нибудь из этих людей тогда спастись? Меня охватило глубокое сожаление, а ещё ощущение причастности к чему-то очень важному. Пусть и через многие годы, но их последние слова были услышаны. Они не исчезли бесследно. Сейчас они были здесь, со мной.
Я поднялся. Нужно что-то сделать. Куда идти? В музей? Порывшись в Интернете, я нашёл адрес и направился обратно к машине. Послание никак не шло у меня из головы. «Никогда не сдавайся…» Я набрал номер и, услышав тихий голос, спросил:
— Собираешься?
— Нет, — ответила Ася. — Не могу. Просто сижу.
— Я сейчас приеду, — после секундной паузы сказал я. — Не уходи.

НОВОГОДНИЕ СЕЛЬСКИЕ ЗАБАВЫ

Зимний пейзаж в лесу необыкновенно красив. Под толстым покрывалом снега угадываются различные фигуры сказочных героев.
Сельская зимняя природа представляет совершенно противоположный городскому другой мир: изысканный, волшебный и абсолютно далёкий от городских зимних улиц. Для сельских жителей зима – это труд по поддержанию обитания своей жизни, повседневные радости и манящие своим небрежным звучанием звуки метели с воем и свистом, иногда напоминающие волчий вой.
Зима в селе на восточной Украине в 50-ые годы была не та, что сейчас. Горы снега, жуткие метели, за ночь выпадало столько снега, что нельзя было открыть двери хаты, чтоб выйти наружу. Снег достигал крыши дома. В настоящее время за всю зиму почти не бывает снега. Городским жителям трудно понять сельскую жизнь. Весь процесс жизни на селе, особенно в зимних условиях, заложен в борьбе с трудностями.
За водой надо было спуститься в яр. Местность села была изрезана глубокими ярами, образованными когда-то, за столетия до нас тающими ледниками. По снежной целине идти около 500 метров до колодца, иногда была натоптана тропинка, когда какое-то время не падал снег. Колодец метра четыре глубиной; иногда в нём замерзала вода. Набрав два ведра воды, а иногда кто посильнее брал в одну из рук ещё третье ведро. Применяя коромысло через плечо, цеплял два ведра и поднимался в гору; и так почти до самого дома. При больших морозах иногда вода замерзала в вёдрах. Чтобы помыться, приходилось ходить до колодца несколько раз. Кроме того, растапливали снег для технических нужд. И это в 16-18 лет.
Как-то после большого снегопада, когда от снега откопали двери дома, соседский хлопец старше меня, Леонид, позвал меня к себе, чтобы вдвоём сходить за водой. Я взял два ведра и пошёл к нему. Не доходя до него метров десять, я вдруг глубоко проваливаюсь с головой в снежную яму. Оказывается, такую подлянку мне подготовил Лёнька. Когда я выполз из ямы, то сказал ему: «Лёня, ты подлец». На что он с издевательской улыбкой ответил: «Я хотел посмеяться оттого, как ты будешь после перепуга выбираться из снежной ямы».
В воскресенье выходили всей сельской гурьбой на улицу покуражиться. Намечали дистанцию метров сто. По очереди снимали валенки и бежали на время босыми ногами по снегу до установленного знака (обычно ставили пустое ведро) и обратно. Когда финишировали, отдавали свои валенки. И вы не представляете, какое блаженство испытываешь, когда чувствуешь в валенках жгучее тепло. Но как-то раз мои валенки спрятали и не сразу отдали. Но всё обошлось, я даже не простудился.
На Рождество ходили по хатам, колядовали. Нас щедро угощали конфетами, пряниками, а более взрослым ребятам предлагали самогонку с домашней свиной колбаской. Кстати, о приготовлении колбасы. В России часто предлагают украинскую колбасу. Но это не то. Мясо должно быть начинено в кишку кусочками, а не пропущено через мясорубку. Я помогал матери в приготовлении украинской колбасы и знаю, как это делается.
И вот однажды уже под конец колядования решили учудить. В ту зиму снега столько намело, что сугробы доставали до крыш хат. Так вот. Мы сообща сняли калитку у моей одинокой соседки тётки Дуньки и полезли с калиткой на крышу. По заснеженной соломенной крыше было хорошо перемещаться. Калитку положили на бовдур (дымоход от печки), тем самым перекрыли тягу дымоходу при растопке печи. После этого (уже под утро) разошлись по домам. Утром слышу спросонья шум во дворе и крикливый голос тётки Дуньки: «Настя, где твой Микола? Это он закрыл бовдур в моей хате да ещё моей калиткой. Пусть сейчас же идёт и снимает или я заявляю в милицию. Надо же, утром встала от холода в комнате и начала растапливать печку, а дым никак не уходит вверх, вся хата заполнилась дымом, дышать невозможно. Вышла на улицу и ба… Вижу: бовдур перекрыт моей калиткой».
Срочно надо было снимать калитку, но здесь как на грех опустился снег от крыши. Пошёл просить соседа Володьку Солохупомочь мне стащить с бовдура калитку. Он долго не соглашался: «Микола, я в этом безобразии не участвовал и поэтому на посмешище другим не пойду тебе помогать». Но в конце концов, после долгих уговоров за пачку сигарет «Прима» согласился. С большим трудом мы забрались на крышу под хохот проходящих людей, шедших в гости на Рождество.
Игры и забавы были не каждый день. Нужно было помогать родителям. Денег особенно не хватало, жили, питаясь продуктами из своего огорода. Мясо на столе было редкостью, в основном, когда резали свинью.
И как тяжело можно было жить, если для примера пенсия бабушки вначале составляла 2 руб.50 копеек, а чуть позже – 7 рублей. Мы могли покупать в магазине ежедневно хлеб, при этом на руки давали не более двух буханок. А по воскресеньям иногда покупали ситро и пряники. За тяжёлый каторжный труд в колхозе люди получали мизерные пайки.
Село долго не было паспортизировано. Нас держали в резервации, как рабов в неволе. Чтоб поехать в Харьков, надо было взять в сельсовете письменное разрешение. Вот такая была жизнь в селе. Помню слова матери: «Снова бригадир увеличил количество рядков свёклы для прополки от бурьяна. И когда эта проклятая работа закончится». И это в то время, когда кроме меня у матери были малолетние три дочки.
При подготовке к зиме необходимо было купить уголь, дрова, корове – сено и жом (это переработанный продукт свеклы на сахарном заводе). Уголь часто привозили с Донбасса. Шахтёрам вместо денег за работу выдавали уголь. А куда им столько; и вот тогда они вывозили уголь в соседние области для обмена – в основном на картошку.
После седьмого класса летом на каникулах я работал в колхозе. Был забавные случаи, но об этом – в другой раз.
Не передать словами, какие испытываешь чувства при въезде в село: перед глазами проходит вся картина моего детства. Увидишь издалека родительский дом, и на душе разливается радость, на глаза наворачиваются слёзы. Это моё детство, это моя Родина, которую нельзя забыть, сколько бы я ни прожил. И в настоящее время, когда фашиствующие молодчики пытаются возродить на Украине гитлеризм, я не могу их простить, лишивших в Отечественную войну жизни моего отца и деда. Спасибо маме и бабушке за то, что они меня вырастили и воспитали настоящим человеком.
Саша, мой сосед по школьной парте, как-то спросил меня: «Коля! Ты сможешь отловить где-нибудь на улице черного кота и принести ко мне в мешке?» Тогда я подумал, что он хочет завести дома кота. Но оказалось совсем не то, что я предполагал.
Без всяких проблем соседский хлопец Иван принёс мне черного большого кота, которого я еле затащил в мешок и отнёс Сашке.
В нашем девятом классе планировалась контрольная работа по математике. И вот в этот день Саша с Иваном принесли мешок в класс, как оказалось, с моим черным котом. Никто из учеников не обратил на этот мешок внимание. Но как только зашла учительница и громким голосом поздоровалась с учениками, так все почуяли громкое кошачье мяуканье. Саша потом говорил, что он кота не кормил, чтобы злее был. Не помню, ребята кота выпустили или он сам выскочил из мешка, но котяра с перепугу начал бегать по классу, запрыгнул на подоконник и стал сваливать цветы на пол. Урок был сорван, контрольная работа не состоялась. А состоялся педсовет, и было вынесено решение исключить из школы двух учеников за безобразный поступок. И всё же их не исключили, наказание было заменено другим. Видимо, в этом была заслуга их родителей.

КАКОГО ЦВЕТА СЧАСТЬЕ?

– Ты вообще спишь хоть иногда? – спросила Аня подругу, когда та в очередной раз зевнула и начала отчаянно тереть глаза.
– Да нет, а что? – улыбнулась Майя, потягиваясь и разминая затёкшую спину. Обеденный перерыв заканчивался, скоро снова начнутся уроки.
– Да ничего, – Аня задумчиво перебирала пособия, размышляя, на каком же остановиться. – Просто глаза у тебя заспанные. Опять какую-нибудь животину полночи спасала?
Майя кивнула, потянулась и зевнула.
– И кого на этот раз? – в голосе Ани слышался легкий упрёк.
– Котейку вчера на дороге подобрала. Машина сбила прямо у меня на глазах и уехала, представляешь? Водитель даже не остановился.
– Может, не видел?
– Как бы не так! – Майя возмущенно фыркнула. – Всё он прекрасно видел. Этот гад вместо того, чтобы притормозить, на газ нажал. Хорошо ещё, что удар пришелся вскользь. Но всё равно повреждения серьёзные: черепно-мозговая травма и перелом челюсти. Как только состояние стабилизируется, сделают операцию. А пока ждём и надеемся.
Аня внимательно смотрела на подругу.
– Слушай, неужели тебе и вправду нравится всем этим заниматься?
Майя удивлённо вскинула брови.
–- Нет, на самом деле? – Аня решительно настроилась «промыть подруге мозг». – Вот сама подумай. Ты толком не спишь, времени свободного нет, никуда не ходишь, кроме клиники, ни с кем не общаешься. Всю себя отдаешь спасению животных, которые, по сути, никому не нужны, кроме тебя. Зачем всё это?
Майя почувствовала, как в душе поднимается волна раздражения. «Вот опять, – подумала она, – каждый раз одно и то же».
– Знаешь, – медленно проговорила она, глядя Ане прямо в глаза, – если ты сейчас этого не понимаешь, боюсь, как бы я ни объясняла, ты всё равно не поймешь.
– А ты попробуй.
– Зачем? – раздражение, так долго копившееся и сдерживаемое, вдруг прорвалось наружу. – Зачем мне кому-то что-то объяснять?
– Ну ладно, не злись, – Аня примирительно положила руку подруге на локоть. – Я просто о тебе беспокоюсь. Ты со своими зверушками скоро сама в тень превратишься. Не ешь толком, не спишь, не отдыхаешь.
Майя вздохнула.
– Я не злюсь, – тихо проговорила она. – Пойми и ты меня. Сколько людей мне пытается навязать свою картину мира, ты не представляешь. Знаешь, это очень утомляет.
Она немного помолчала, потом продолжила:
– Спасение животных – это не хобби, не блажь и не сиюминутное желание. Это образ жизни. Да, я устаю, иногда чувствую отчаяние и безысходность, но со всем этим могу справиться, как это говорится, без больших потерь. Но назойливое капание на мозг, желание сделать меня такой же, как другие, – это не просто утомляет. Иногда это отнимает последние силы. Пожалуйста, не делай так больше.
Аня согласно кивнула и спросила:
– А как же личное счастье?
Майя на миг закрыла глаза, а потом сказала:
– Пока кто-то ищет своё счастье где-то там, вовне, в барах или кинотеатрах, на улицах или в Интернете, моё счастье громким мурлыканьем встречает меня у порога. Оно пушистое или гладкое, рыжее, белое или полосатое. С четырьмя лапами, а кое-кто и с тремя. И даже с обездвиженными задними конечностями. Порой моё счастье выглядит очень несчастным: голодным, холодным, больным, облезлым или пострадавшим от жестоких людей. И тогда я беру это несчастное счастье на ручки, бережно несу домой и там выхаживаю. И наблюдаю, как из несчастного моё счастье превращается в роскошного красавца или красавицу, как громко начинает мурлыкать или приветственно лаять. А порой даже чирикать или фыркать. Представляешь? И нет для меня на свете счастья дороже, чем то, которое я уже имею. Несмотря на бессонные ночи, усталость, порой отчаяние и чудеса эквилибристики, которые приходится изобретать, чтобы спасти очередного бедолагу, я не променяю это счастье ни на какое другое. Какие бы аргументы ты ни приводила, что бы ни предлагала, мне ничего не нужно кроме того, что у меня есть…Нет, наверное, не так. Мне нужны силы и больше возможностей. И тогда счастья у меня станет ещё больше…И пусть окружающие считают меня странной, не от мира сего, ненормальной, поверь, мне абсолютно всё равно. Я счастлива. Может быть, даже как никто другой.
Майя улыбнулась своей особенной улыбкой, взяла стопку тетрадей и подошла к двери. Немного помедлила, держась за ручку, а потом обернулась и спросила:
– А какого цвета твоё счастье?

В МЕТРО

Вечером еду в метро. После часа «пик». Вагон полупустой, народу совсем мало.
Напротив меня сидит женщина, интеллигентная с виду. Обращаю внимание на идеальную ухоженность её лица. Она сидит, опустив глаза, и я спокойно её рассматриваю.
Лицо очень ухоженное. Косметика наложена грамотно – ничего лишнего, видна рука мастера.
Не лицо, а произведение искусства!
Если очень присмотреться, ей лет 50–53. Но это если очень присмотреться, а так выглядит лет на двадцать моложе.
По обе стороны от неё сидят два пацана, девяти и десяти лет. Мальчишки красивые, белокожие, черноволосые, явно среднеазиатских кровей. Они всё время крутятся, смеются, пытаются достать друг друга.
Тогда женщина, так же не поднимая глаз, молча разводит их рукой. Они на секунду успокаиваются, потом начинают снова смеяться и строить рожи один другому.
Ведут они себя с ней по-свойски.
Думаю: кто же они ей? Внуки? Странно, женщина – явно москвичка и явно из верхних слоёв атмосферы. Дочь в Москве не нашла жениха? Значит, любовь! Мальчишки очень красивые. Наверно, и зять такой же красивый.
Чуть поодаль, придерживая два больших чемодана, стоит молодой узбек. Лет ему не больше тридцати, а если больше, то на месяц.
Высокий, красивый, с правильными чертами лица и хорошо сложён – прямо Аполлон! В нём по акценту угадывается кишлачник, причём из дальнего кишлака.
Думаю, зять не смог сам проводить, попросил « братишькЯ», выписанного из кишлака для помощи по хозяйству.
Дети с ним тоже говорят по-свойски, он им отвечает, улыбаясь.
Пацаны шумят; вдруг слышу, они обращаются к женщине: «Мама! Мама!»
Я – в изумлении. Надо же! Вот молодец, думаю. Это она после сорока отважилась на двоих детей!
Мальчишки стоят того! Оба такие красавчики!
Вдруг они обращаются к парню: «Папа! Папа!..»
Вот это да!!!


И СПИТ ЖЕМЧУЖИНА В МОРЕ

Наша музыкальная школа располагалась в небольшом старом особняке, перепланированном специально под неё: 5–6 классов для индивидуальных уроков и небольшой, но уютный концертный зал. В нём по воскресеньям с утра пораньше проходили занятия хора, оркестров струнных инструментов и баяна-аккордеона, а потом там занимались кружки соседней школы. Расписание кружков было плотным, занятия хора начинались в 08.00 утра. Транспорт в воскресенье утром ходил плохо, и чтобы не опоздать на хор, успеть позавтракать и доехать, детям приходилось вставать ни свет ни заря.
Невыспавшиеся ребятишки 7–12 лет, разобравшись по голосам, выстраивались в четыре ряда на сцене, и занятия начинались.
Дирижировал хором наш учитель – Карл Львович.
Он выглядел весьма импозантно, был большим модником, одевался по моде тех лет: суженный к бедрам пиджак в клеточку с широченными плечами, узкие-узкие брючки, остроносые туфли на высоких каблуках, яркий широкий галстук с пальмами.
Репертуар был обширным: мы пели пионерские песни, песни о Ленине, детские шуточные, «Калинку-малинку», «Соловей» Алябьева, романсы.
Карл Львович вёл занятия эмоционально, энергично дирижируя, то поднимался на цыпочки, потянувшись за высокой нотой, то, насупившись, склонялся к более низкой, по нескольку раз заставлял нас петь одно и то же, добиваясь безупречного исполнения.
И мы старались, но не всегда получалось...
Особенно старательно мы пели красивую романтичную песню:
В лучах лазурного дня,
Сверкая в синем просторе,
К себе зовёшь ты меня,
И спит жемчужина в море...
– Стоп! Стоп! Стоп! – начинал возбуждаться Карл Львович. – Какая жемчужина? Где спит? Это вы тут у меня спите! Сколько раз можно объяснять одно и то же?!
Из-за этой жемчужины вечно были какие-то неприятности...
Карл Львович очередной раз поправлял нас, заставив несколько учеников повторить за собой по буквам, он немного успокаивался:
– Начали. И-и-и... Раз!!!
Мы начинали петь сначала, но и со второго раза не получалось так, как он хотел.
Эта жемчужина опять всё портила...
Карл Львович боролся с ней, как мог: он собирал наши тетрадки с текстами и красным карандашом вписывал крупно буквы «О» и «Л», показывал нам какие-то открытки (на которых, впрочем, никакой жемчужины не было), где-то раздобыл карту на иностранном языке и тыкал нас в неё носами, но мы таких букв не знали, географию в школе ещё не проходили. И позёвывающие дети, и уже проснувшиеся, дёргавшие стоящих впереди девочек за косички, не очень вникали в эти объяснения.
Наконец, отчаявшись, он пел вместе с нами, перекрывая своим голосом детский хор, делал упор на «Л-Л-Л».
Во втором классе общеобразовательной школы мы писали диктант по русскому, где была фраза: «Под кустом спит зайчик». Я, помня наставления Карла Львовича, написала: «Под кустом сплит зайчик».
Учительница перечеркнула мне букву «Л» красными чернилами и снизила из-за этого оценку.
Мне было очень обидно! Я подошла к ней на переменке и сказала:
– А Карл Львович говорит, что слово «спит» надо писать с буквой «Л».
– Скажи своему Карлу Львовичу, что он малограмотный! Здесь нет и никогда не было буквы «Л»! Запомни!
Я запомнила! Я запомнила, что в обычной школе и вообще везде надо писать – спит, а в музыкалке, где всё было немножечко не так, – сплит.
Лишь через несколько лет, слушая рассказ мамы одной из своих подружек, вернувшейся из турпоездки в Югославию (что тогда было большой редкостью), рассматривая открытки, сувениры и в том числе карту её маршрута, я увидела... город Сплит.
Город Сплит на берегу Адриатического моря!
Я рассмеялась! Я смеялась и не могла остановиться!
Бедный-бедный-бедный наш Карл Львович! Сколько сил, сколько энергии и нервов он истратил, добиваясь нашего понимания.
И где только он смог раздобыть в те годы крупномасштабную карту иностранного издания?!
Отсмеявшись и отдышавшись от смеха, я запела:
– ...Сверкая в синем просторе,
К себе зовёшь ты меня,
О, Сплит, – жемчужина моря!

ПРОГУЛКА

Наверное, одно из моих любимых занятий – одиночные прогулки. Любимое не потому, что я могу просто спокойно погулять в тишине или наедине с музыкой в любом направлении (хотя это тоже). В моменты таких прогулок я будто отдаюсь целому миру и открыта ко всему. Именно поэтому важно гулять не часто. Конечно, можно прогуливаться одной хоть каждый день, но выходить с настроем «Хочу, чтобы произошло что-нибудь интересное!», нужно не чаще раза в месяц. Чудесам тоже нужен отдых.
И вот сегодня, 8 октября, случилась такая «вылазка в свет». Приятная, неожиданная и умиротворяющая.
Началось все, конечно, со сборов. Обязательно на такие прогулки нужно красиво и удобно одеться: широкие штаны, кеды, теплый свитер, пальто и собранные волосы. Изюминка – нежно-голубые сережки. Выйдя из дома, я не знала, куда хочу поехать. Думала, что придумаю маршрут по пути до метро, но не успела, отвлеклась то ли на музыку, то ли на мысли.
Уже сев в метро, поняла, что надо определяться. Решила отталкиваться от расположения любимой сети кофеен; в итоге осталось три варианта: доехать до Нарвской и разведать там улочки и парк, до Техноложки, чтобы, не торопясь, дойти до кофейни и пойти в сторону Исаакиевского или до Василеостровской. Переезд поезда между Кировским заводом и Нарвской тянулся бесконечно. Не понимала, хочу ли я выйти здесь или поехать дальше. Поезд останавливается медленно-медленно, и, плюнув, выбегаю из вагона в последний момент. Выбежав, сразу почувствовала, что не ошиблась.
Несмотря на то, что кофе особо не хотелось, просто чувствовала, что нужно зайти и взять стаканчик чего-нибудь горячего. Дошла до пункта назначения; бариста объявляет с порога: «Мы временно не делаем кофе, но у нас есть чаи, матча и какао». Поразмыслив секунду, подумала, что это знак свыше, надо брать горячий чай. Взяв травяной, пошла по направлению к парку.

На Нарвской я была не часто, лишь приблизительно знала, что где находится. Когда проезжала на автобусе в начале сентября, видела, что минутах в пятнадцати от метро есть огромный парк, вот туда-то и направилась. Однако, сворачивая около метро, взгляд упал на большое количество зелени. И так как я сегодня гуляю, сворачиваю и иду в сторону деревьев. Пройдя по мосту, захожу в красивейший парк: озеро, скамейки, множество деревьев разных видов. Учитывая, что на дворе осень, такие зеленые зоны особенно приятны. Всегда больше нравилась разноцветная мешанина.
В парке на меня напало умиротворение. Медленно блуждаю по тропинкам, останавливаюсь, чтобы сфотографировать или полюбоваться природой. Сделала круг вокруг озера; меня останавливает бабушка с палками для ходьбы, с которой мы уже столкнулись при входе в парк.
– Вы фотографируете?
Я не фотограф, но сегодня гуляю, поэтому на все отвечаю «да».
– А что нужно сфотографировать?
– Вон то дерево, – указывает палкой на дерево с красной листвой на другой стороне озера.
– Вижу, а откуда его лучше сфотографировать?
– Пойдемте, покажу!
Мы подошли близко-близко к воде; точка обзора была под искривленным деревом – именно с этого места открывается прекрасный вид.
– Я-то знаю этот парк вдоль и поперек, фотографируйте! Еще можете запечатлеть уточек, проплывающих сейчас. А если подойти с другой стороны озера, то можно еще и арку заснять, тоже потрясающий вид.
– Да, и правда красиво, – делаю несколько фото, – вам скинуть куда-нибудь?
– Нет, я сына попрошу, он придет сфотографирует. А вы показывайте фото своим знакомым, чтобы все приходили в наш прекрасный «Екатерингоф»!
От этой фразы стало вдвойне приятнее здесь находиться. Мне и самой парк очень понравился, но так здорово, когда ты разделяешь чувства с кем-то еще. Бабушка показалась мне духом этого парка, который обязательно подсказывает случайно зашедшим самые лучшие места для любования.

БОЖИЙ ПРОМЫСЕЛ

Мария Алексеевна была очень хорошим сотрудником: безотказным, надёжным и полностью лишённым чувства собственной важности. У Маши был синдром отличницы: ей всё время приходилось доказывать, что невыполнимых задач не существует…
Стараясь изо всех сил помогать мужу обеспечивать их многодетную семью (мальчик и две девочки – это по нынешним временам много!), Мария работала на двух работах: заведующим кафедрой в небольшом НИИ и проректором по международному сотрудничеству в маленьком, но уютном государственном вузе. Работы в обоих учреждениях было много: Мария Алексеевна и там, и там работала на полную ставку, так что сил на дом оставалось всё меньше, но не на детей. Каждый вечер, добравшись до дома, Маша старалась расспрашивать детей о прошедшем дне, проверять уроки, а то и помогать с ними, а потом на остатке сил проверять готовность портфелей к грядущему дню, гладить и раскладывать школьную форму, сменку, плавательные принадлежности для бассейна, папки на верёвочках для музыкальных школ…
Маша даже стригла мужа и сына в режиме тотальной экономии, а вот девчонкам нужно было лишь косички заплетать да бантики завязывать. Маша очень любила эти короткие, трепетные минуты стрижки и заплетания косичек.
Машин муж Игорь был уже старшим офицером и работал посуточно в каком-то штабе: сутки через трое, но чаще – через двое. В первые сутки после суток он отсыпался и отдыхал, а во вторые торопился к кому-то на встречу, поскольку основным жизненным принципом Игоря был альтруизм, и этим пользовались все, кому не лень.
Машин папа, из последних сил помогавший Маше поднять детей, умер без малого два года назад… Мама – ещё раньше. Теперь сама… всё сама… Но нет, неправда: Игорь ходил в магазин за продуктами и даже готовил иногда, но в остальном – да, сама…
Был декабрь 2013 года, зима… В этот зимний день Мария Алексеевна должна была ехать в командировку в Севастополь, в другую страну – в Украину. В её НИИ с просьбой провести программу повышения квалификации по перспективам Болонского процесса обратилось руководство Черноморского филиала МГУ, и Марии Алексеевне как завкафедрой системных исследований образования поручили быстро написать такую программу под нужды черноморцев и реализовать её не позднее 20 декабря этого года. В помощь себе Маша взяла старшего преподавателя своей кафедры Снежану Васильевну: Маше было жаль одинокую украинскую девушку, не добившуюся успеха в негостеприимной Москве, и хотелось её всемерно поддержать, а за эту работу должны были заплатить «приличные» для уровня их института деньги.
Ну ладно, НИИ Марию Алексеевну командировал в Севастополь. Но из вуза её никто не отпускал. Мария, конечно, постаралась убедить ректора во взаимной пользе партнёрских отношений их вуза с НИИ. И действительно, чуть позже она разработала ещё две программы повышения квалификации и благополучно реализовала их в своём вузе, повысив квалификацию каждого преподавателя и каждого административного сотрудника, причём не на бумажке, а в аудитории – всё честно, под видеозапись. Этот проект устроил обе стороны: вуз бесплатно повысил квалификацию своего ППС и административного состава, а НИИ смело и честно включил в отчётность повышение квалификации больше сотни сотрудников московского вуза сразу по двум качественным программам.
И всё равно в день отъезда Мария Алексеевна должна была не просто появиться на работе в вузе, но разгрести целую кучу накиданных ректором задач, часть из которых была вне её непосредственных обязанностей: просто, как известно, кто везёт, на том и едут.
Мария Алексеевна переделала все дела, перевыполнила все задачи, предупредила недовольного ректора о том, что уже опаздывает на поезд и побежала из вуза, на ходу пытаясь попасть в рукава шубейки.
– Вы уже уходите, Мария Алексеевна? – поджав губы, спросила грузная начальница финансово-экономического отдела.
– Да, опаздываю на поезд. Извините!
– Опять в командировку или по личным делам? – продолжала допытываться всезнающая начальница.
– Всё согласовано. Извините, очень спешу!
– Ну-ну, не опоздайте…
Мария Алексеевна выскочила из стеклянных дверей, добежала до ворот. Слева – остановка троллейбуса. Слава Богу, без багажа: маленький чемодан и рюкзак с ноутбуком должен привезти муж Игорь и передать в купе Снежане Васильевне. А Маша должна отдать ему ключи от машины: дубликат он куда-то задевал…
«Господи, ну, где уже этот троллейбус?» – Мария нервничала не по-детски: все её расчёты по времени могли вылететь в трубу из-за поломки или даже задержки троллейбуса. Такси дорого, но что поделаешь – Мария Алексеевна отошла чуть в сторону от остановки и начала голосовать. Но попутные иномарки проносились мимо: что с неё взять в этой её шубейке?
Троллейбус! «Спасибо, Господи!» – Мария впихнулась в переполненный троллейбус, и он неспешно повёз её от остановки до остановки, выпуская и принимая многочисленных пассажиров.
«Скорее! Скорее! Скорее! Господи, помоги!» – Маша не сводила глаз с часов, стараясь загипнотизировать стрелку, оставлявшую всё меньше надежды…
Конечная! Метро! Бегом!
Турникет! Вниз, по эскалатору! В захлопывающиеся двери вагона!
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Господи! Конечно, я опять во всём виновата. Одна я во всём виновата. Но Ты же знаешь, я очень стараюсь… Помоги мне, ради Бога, Господи!»
Поезд метро почти летел от станции к станции. Маша мысленно торопила пассажиров, умоляя их поскорее выходить и, не задерживаясь, заходить во все шесть вагонов. Смотрела с замиранием сердца на бегущую строку и благодарила Господа за остававшиеся минуты. Поезд влетел на станцию. Курская! Четыре минуты до отхода поезда. Бегом до эскалатора – метров 40? Или 50? Господи, это же один из самых длинных эскалаторов московского метро. Маша достала из сумочки паспорт, зажала в правой руке. Вверх по эскалатору – бегом. Выдохлась: вот тебе сидячая работа! Всё равно – вперёд, наверх. Доковыляла. Эскалатор кончился. Слева – турникеты. Справа – ступеньки и знак «Выход к Курскому вокзалу». Вверх по ступенькам! Бегом! На улицу!
Ни вокзала, ни поездов… Боже! Назад, в метро!
– Подскажите, пожалуйста, где поезда дальнего следования? – задыхаясь, Маша умоляюще посмотрела на сержанта полиции.
– Через турникеты, вниз по лестнице и направо по тоннелю, а там смотрите на табло у каждого перрона.
– Спасибо! – не бегу выдохнула Маша.
Турникет. Вниз по ступенькам. Направо по тоннелю. Подольск. Щербинка. Чехов. Белгород. Самара. Тула. Севастополь!
Налево выход закрыт решёткой. Направо! Первый путь. Мария выбежала на платформу, из последних сил перескакивая через ступеньку. Так, первый путь. Слева!
Пусто…
Маша посмотрела вслед удаляющемуся поезду, почти уже достигшему поворота, и, судорожно сглотнув морозный воздух, опустилась на заледеневшую, покрытую тонким слоем снега скамейку. Сердце колотилось, как бешенное. Маша пыталась дышать. Получалось плохо.
Мелькнула мысль о том, как быть дальше, ведь скорее всего, следующий поезд в Севастополь отправится только на следующий день. Это значит, что она опоздает минимум на полдня, а то и на целый день и сорвёт программу повышения квалификации, ведь передвинуть программу даже на один день не получится: она рассчитана на пять рабочих дней – с понедельника по пятницу по восемь часов ежедневно. Если начать во вторник, придётся задержаться на три дня – выходные плюс понедельник. А это обратные билеты, которые уже куплены, оплата гостиницы, командировочные – в общем, сплошной гемор… Да ещё и билет до Севастополя нужно купить, а это дополнительные расходы из семейного бюджета… И не факт, что билеты на завтрашний поезд есть в кассе…
«Господи, ну, почему всё так?..» – горестно подумала Маша и потянулась за висевшей на правом боку сумкой, чтобы запихнуть в неё паспорт, который она всё ещё держала в правой руке…
Потянувшись за сумкой, Мария краем глаза заметила что-то, что заставило её резко обернуться назад: на втором пути стоял поезд, и на вагоне крупными буквами было написано: КРИМ. Дверь последнего вагона была открыта, и из неё выглядывали сразу два проводника – мужчина и женщина.
Маша вскочила с замерзшей скамейки, как ужаленная. Обогнула её, едва не врезавшись коленом, и в три прыжка долетела до двери вагона, протягивая паспорт:
– Я… еду в этом поезде! Пустите! – кричала Маруся, впихиваясь в вагон, обращаясь к проводнице и вручая паспорт проводнику.
– Успокойтесь, девушка! Всё в порядке! Вы куда едете?
– В Севастополь! Я в другом вагоне – в третьем!
– Закрывай, Света!
Проводница убрала подножку, захлопнула дверь вагона, и поезд тронулся.
– Сейчас дойдёте до своего вагона. Где Ваш багаж?
– Чемодан уже в купе: его муж привёз. Мне бы…
Маша вспомнила, что так и не передала Игорю ключи от машины. Как же он будет возить детей в школу, в бассейн и на музыку? О, Господи, опять она накосячила!
Мария пошла было вдоль вагона, пытаясь увидеть мужа в окне в надежде открыть его и выбросить в окно ключи. Она попыталась потянуть вниз второе окно от двери вагона, но оно было запечатано наглухо.
Поезд уже набирал скорость, стремясь быстрее покинуть замерзший Курский вокзал.
«Всё!» – выдохнула Маша. Она опять всё испортила…
И вдруг, вдруг поезд с лязгом остановился, как если бы тепловоз наткнулся на непреодолимое препятствие.
– Что? Что случилось? – встревоженно спросила Мария.
– Кто-то дёрнул стоп-кран! – бросила ей проводница.
«А что, так можно было?» – расхожий мем промелькнул в Машиной голове.
– Смотри, Славка, бегут! – проводница что-то заметила, снова открыв дверь вагона и указывая напарнику на кого-то позади поезда.
Маша выглянула из двери вагона, присоединившись к проводникам. И действительно, от туннеля к поезду бежали полноватая женщина и упитанный мужичок, из последних сил волоча за собой два большущих чемодана… Видно, кто-то из их родственников или друзей задержал поезд. Мария посмотрела направо: вдоль поезда бежал Игорь. Маша закричала, зовя его по имени, он увидел её и ускорил бег, но опоздавшие супруги со своими чемоданами успели первыми: они втиснулись в вагон, чуть не размазав Марусю по стенке.
– Светлана, закрывай, едем! – скомандовал проводник.
Проводница потянулась к двери, но Мария была ближе: она ещё раз крикнула мужу:
– Игорь, держи! – и швырнула ключи от машины направо вдоль платформы, как можно ниже к ней, чтобы упав, они ещё проскользили навстречу адресату.
Дверь захлопнулась, поезд тронулся опять, торопясь набрать скорость, чтобы, не дай Бог, эти докучливые пассажиры вновь не сумели его остановить.
Маша прилипла к окну – поезд проскочил мимо Игоря, потрясающего ключами в поднятой руке. Муж улыбался и что-то шептал, но Маша не успела прочесть по губам…
Выдох.
«Спасибо, Господи!» – подумала Маша и, шатаясь от усталости, побрела вдоль вагонов к своему купе: 14-й, 13-й, 12-й, 11-й, 10-й….
Мария передвигала ноги вдоль вагонов и пыталась осознать невероятные чудеса, свидетелем и даже участником которых она только что стала. «Спасибо, Господи!» – единственная мысль колотилась в заболевшем левом виске.
7-й, 6-й, 5-й, 4-й, 3-й… Мария Алексеевна открыла дверь своего купе. Снежана Васильевна спокойно сидела на правой нижней полке у окна. Больше в купе никого не было.
– Ну вот и Вы наконец, Мария Алексеевна! Я уже беспокоиться начала! Ваш муж принёс Ваш чемодан, Вы с ним встретились?
«С чемоданом?» – мысленно усмехнулась Маша.
– Да-да, встретились. Всё в порядке. Спасибо за беспокойство, – вслух произнесла она. – Едем. Всё хорошо. Слава Богу!..

БЕССОННИЦА

«Чудо, когда его переживаешь,
никогда не бывает полным,
только воспоминание делает его таким».
Э.М. Ремарк, «Ночь в Лиссабоне»

Как-то посреди ночи я открыл глаза и не смог закрыть их обратно. Пытался, но никак. Это меня сильно удивило, поскольку я весь день провел на ногах в городе, который посетил впервые, и даже в общественном транспорте несколько раз чуть не позволил сну взять над собой контроль, но как только появилась возможность уединиться с уютной постелью в хостеле, то оказалось, что меня хватает лишь на три часа. А я думал, что смогу хотя бы восемь. Физиология порой более непредсказуема, чем судьба.
Я стал искать, чем заняться, но в двухнедельную поездку я ничего интересного с собой не взял, а в комнате был один, и другого не осталось, кроме как пойти прогуляться. Я потихоньку собрался, чтобы не разбудить администратора (пускай поспит, она заслужила), и вышел. Я смог описать это одним предложением, хотя бесшумно спуститься, когда отделанный в современном стиле коридор усиливает малейшие шорохи до звуков падения метеорита, довольно проблематично. Но я справился. Ну, по крайней мере, она не выбежала вслед за мной.
Прогулки по ночам прекрасны. Городские улицы пусты, лишь одиноко проносящиеся автомобили нарушают тишину, или встречаются оторванные от реальности алкоголики. Праздников на тот момент я не припоминаю, да и зима неслабо давала о себе знать, но кто ищет повод для пьянства, тот ведь найдет его в любую непогоду да в любое время года.
Я сначала хотел еще раз впитаться духом кремля, вот только в час ночи он оказался закрытым для посещения, и я пошел в парк. Это даже лучше, там хотя бы нет камер на каждом шагу, и ничто не мешает наслаждаться гармонией спящего мегаполиса.
Я просто бродил и думал обо всем. Путешествуя, обнаруживаешь у себя в голове совсем иные мысли, а на нерешенные проблемы смотришь как бы со стороны. Много планов уже построено на другую сторону жизни, от которой я пока отделен каникулами, но это даже не тяготит, а только выделяет мгновения свободы, и каждый миг чувствуешь себя лучше, чем секунду назад.
Вдруг вдали я заметил проблеск света, и он становился ярче, если я приближался к нему. Может быть, катер подает сигналы, но, взглянув на реку, я не обнаружил каких-либо судов, да и луна светила с другой стороны. Подобравшись поближе, я разглядел сидящего на скамейке человека с каким-то предметом на коленях. Оказалось, это была девушка, причем довольно молодая, даже моложе меня. Что она одна делает в парке в такое время?
Читает электронную книгу. Но вопросы этим не исчерпались, и я решил заговорить с ней.
Надо было это еще сделать аккуратно, чтобы не произвести первого впечатления о себе как о маньяке, но медлить я не стал и просто пошел.
– Может, вам дать шарф? – предложил я. – Болеть в наши годы – вещь малоприятная.
– Как хотите, – произнесла она спустя пару секунд, переключая страницу.
Конечно, я этого хочу. Читающих девушек вообще надо беречь.
– Я понимаю, что только началась суббота, но почему вы не спите? Или не читаете под одеялом, с крепким чаем в руке? – продолжал я навязываться, пока она утеплялась моим шарфом.
– Он остынет, пока его досюда донесешь, – на ее лице промелькнула улыбка.
– А что, далеко идти?
– Да нет, не совсем. Но не близко, и это меня радует. Тишина, зимняя ночь.
– Разве что проходят такие, как я, – поспешил дополнить.
– Такие, как вы, – усмехнулась она. – Давненько вас не было.
– Если быть точным, лет девятнадцать, с тех пор как я родился.
Видимо, ее разговор заинтересовал, и она отложила электронную книгу.
– А вы что тут делаете? Ищете незнакомок в прибрежных парках каждые выходные? – настала ее очередь засыпать вопросами.
– Ну, сейчас-то я нашел одну, – ответил я задумчиво, рассматривая переплетающиеся ветки кленов.
– И что дальше?
– У меня много что было, так что не буду закидывать вас вариантами.
– Да неужели? – в ее голосе явно звучал азарт.
– Ну, и к тому же, пока вы будете догадываться, ваш интерес ко мне станет еще сильнее, – закончил я.
– Еще сильнее? С чего вы решили, что меня заинтересовали?
– Человека непросто заставить отложить интересную книгу.
– А почему книга должна быть интересной?
– Чтобы заставить вас выйти из дома за полночь и по морозу пешком дойти до парка, – заключил я, поворачиваясь к ней.
С ней было так легко разговаривать. А мы знали друг друга всего лишь две минуты.
– Так говорите, что у вас много чего было? – поинтересовалась она, помолчав мгновение.
– Все верно.
– А что осталось?
– В каком смысле? – не понял я.
– Ну, что-то БЫЛО, это понятно. А я хочу знать, что ЕСТЬ.
Я, кажется, понял, о чем она, но говорить о таких вещах не очень-то хочется, особенно когда знакомишься. Мне это напоминает парад: главное, чтобы выглаженный белоснежный китель закрывал многочисленные шрамы на теле.
– Все слишком сложно, – ничего более умного я не придумал.
– На самом деле все просто. Либо есть, либо нет. Витиеватости излишни, их придумывают те, кто живет иллюзиями и воспоминаниями, будучи не в силах от них отойти.
Да, бесспорно. Но…
– А если отходить не хочется?
– Значит, вам нечем заменить прошлое счастье, а ожидания гипотетического удовольствия от несбывшихся надежд все еще движутся по инерции. Согласна, утраченное время иногда создает мираж обретенного.
– Марсель Пруст? – я хорошо помнил идею последнего тома его самого известного произведения.
– Лучше него никто не сказал.
Самое интересное, что я всегда этими же словами характеризовал творчество классика.
– До последнего тома прямо дошли? – я все еще не мог поверить в действительность происходящего.
– Не люблю слово «последний». Скорее, до заключительного.
И опять будто зеркало моей души. Но я продолжал:
– И как, было увлекательным долгое и странное путешествие по мужскому внутреннему миру?
– Можно и так сказать.
– Вот попал-то: приехал в другой город, никаких намеков на избавление от одиночества; и тут проснулся ночью, вышел на улицу, а там девушка сидит, читавшая Пруста. Я, видимо, в параллельный мир попал, – высказал я, наконец, свои мысли.
– А что делает ваша проекция в реальном мире?
– Который из миров, по-вашему, реален? – собеседник она достойный, так пусть же порассуждает.
Посидев немного, она ответила:
– Тот, к примеру, где девушки в большинстве случаев не читают книги вообще, не то что литературу потока сознания.
Так уж и быть.
– Интересный вопрос. Возможно, спит крепко дома. Или в университетском общежитии.
– А душа-то его живет и открыта, раз вы здесь.
– Да, именно она и привела меня сюда. Говорят, что ее надо чаще слушать.
– И вам это удается?
– По-разному. А вам? – я был честен.
– Чаще всего – нет, – она с грустью вздохнула. – Слишком уж много обязательств, расписаний, крайних сроков – все надо когда-то успеть, и на саму жизнь практически не остается времени. Вот и приходится убегать от всего этого сюда.
И снова улыбнулась.
– А что, неплохое место.
И почти сразу же:
– Вы хотя бы пару километров прошли, а я полстраны проехал для этого.
Всего одна, но особенная идея, объединяющая двух человек. И этого достаточно, чтобы перекрыть остальные различия.
Я предложил ей прогуляться, и она согласилась. Не знаю, как долго мы были вместе: болтая обо всем, я легко отпускал часы, которые мог потратить на сон, хотя следующим утром я должен был сесть в поезд и продолжить свою поездку. Ей было шестнадцать, а может, и пятнадцать – эту деталь я как-то забыл да в принципе и не концентрировал на ней особенного внимания. Кажется, она училась в школе, классе в десятом, когда один экзамен прошел, а другой еще не наступил, и есть целый год для оздоровления психики. Я рассказывал ей о самых разных вещах: об интересных моментах школьной и студенческой жизни, о своих увлечениях от метал-рока до поэзии и научных исследований, о всяких других мелочах, весьма обычных для нашего возраста, и она с увлечением слушала. Я вроде бы вел диалог, но не чувствовал того напряжения вследствие неуверенности в наличии внимания к тебе, от которого страдал последние несколько лет.
Мы шли все дальше, и наконец перед нами открылся панорамный вид на центр города. Не хочется мне уезжать из этого чудного места, где орды многоэтажек не мешают жить старинным музеям и театрам, но больше всего не хотел я отпускать ее. Все было так обычно, как же у меня получилось повстречать такого друга? И зачем, если все это ненадолго?
– Будь все предсказуемо, вряд ли бы ты сюда пришел. Или все же пришел, но подобных эмоций не испытал бы, – в этот момент я впервые ясно разглядел бледно-зеленый цвет ее глаз.
– Увидимся ли мы еще когда-нибудь? – спросил я, отвернувшись к дрожащей реке, чтобы не выдавать настигавшей меня печали.
– Не знаю. Может быть, – она отвечала коротко, видимо, сама волновалась. – Я не хотела бы знать наверняка. Ведь если да, то не получишь этого суррогатного удовольствия от ожиданий.
– А если нет?
– Больно осознавать, что я тебя больше не увижу.
Никаких комментариев.
Я не помню, в котором часу вернулся в хостел, и возвращался ли туда вообще; не помню также, расстались мы на той набережной, или же я проводил ее до дома; а, возможно, она пригласила меня к себе… Я лишь поднялся по будильнику, хорошо выспавшись, и, прокручивая в малейших подробностях то, что еще оставалось в моей голове, отправился в путь.
Я лишь сидел в автобусе у окошка и любовался проделками своенравной погоды, из-за которой пассажиры то и дело изрекали различные ругательства. В наушниках шел живой концерт Тиля Линдеманна из Берлина. Что-то меня заставило повернуть голову к людям, выходившим у остановки рядом с классической гимназией. И я увидал ту самую девушку. Черная куртка с меховым воротником и коричневые сапоги, белая вязаная шапка и длинные каштановые волосы, выходящие из-под нее – все точно так же, как и было на набережной, только недоставало моего серого шарфа. Автобус еще не успел отъехать, и, пройдя несколько шагов, она обернулась и заметила меня в окне. Та самая кроткая улыбка нарисовалась на ее лице, еле скрывая легкую грусть.
Я даже не помню, говорила ли она, что ей надо вставать к первому уроку. Да какие там уроки, я не могу вспомнить ее имя, поэтому намеренно не употребляю его, боясь ошибиться, ведь человека можно в полной мере описать лишь его настоящим именем.
А так ли это важно?

ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ

– Что-то меня отталкивает в его поведении.
– А что именно?
– Неискренность. Он говорит не то, что думает, а мысли свои никогда не озвучивает. И не понимаешь, что должно произойти в следующую секунду, чтобы я поверила ему…

* * *
Кто-нибудь может сказать, что это надо было сделать или не надо. А вы знаете?
Легко апеллировать фактами, когда ты не знаешь ни шиша, просто живёшь и говоришь: это правильно, а это – нет.
Легко быть умными постфактум. Легко учить. Легко говорить: то верно, а это – нет, значит, я всегда прав.
Но где гарантии, что вы, попав в эту ситуацию со всеми моими вводными, не сделали бы той же самой глубинной ошибки и роковой глупости? Ну – где?

ПЕРВОЕ ДЕКАБРЯ

Первое декабря — интересная дата.
Через тридцать дней — Новый год. Новый год — это всегда ожидание чуда. Ожидание сказки, вера в то, что всё хорошее случится. И обязательно случится. И обязательно случится именно с тобой. И именно под Новый год.
А под ёлкой тебя будут ждать самые ценные подарки.
Жизнь.
Здоровье.
Счастье.
И любовь...

МОЙ ИНСТИТУТ

Время прошло.
Нет никакого смысла сдаваться и нет никакого смысла перегадывать события непредсказуемого будущего.
Я думала, что будет так, а оказалось всё совсем иначе. Поэтому сейчас остаётся только писать стихи.
Вот так просто? Да, вот так просто!
В моей душе всегда пряталось небо. Небо, которое вело меня с самого раннего детства. Моё небо было во мне всегда!
И мне, так и быть, в жизни не хватало какого-то заземления, приземлённости, что ли.
Наперекор всем бурям и страстям моей жизни я решила: будь что будет, и поступила вразрез мнению любимых советчиков, да, по сути, всем назло, даже назло моему таланту я поступила — нет, не на лингвистический, не на юридический, а в финансово-экономический институт! Даже университет. Правда, университетом он стал гораздо позже.
Это был Казанский Государственный финансово-экономический институт, а сейчас — Казанский Федеральный университет. Во время моего обучения, точнее, на последнем курсе его переименовали. Поступала я в институт, а заканчивала обучение в университете!
Был КГФЭИ, а стал КФУ.
Вот так просто? Да, вот так просто!
А любовь с институтом у меня началась давно – в полу-детстве, в полу-молодости. Случилось это так...
Однажды мы возвращались из Петербурга домой и заехали к моей подруге (она на тот момент переехала в Казань). Остановились у неё с ночёвкой. И за посиделками с чаем и малиновым вареньем она предложила встречать Новый год у неё! Новый год в Казани! Разговоры разговорами, но предложение было принято и...
Ко времени подготовки к празднику я, уговорив ещё одну подругу поехать со мной на новогодние праздники к моей любимой Маринке, беру билеты на автобус.
Этот Новый год прошёл очень ярко. Такого весёлого Нового года у меня ещё не было.
Чудесным образом с погодой нам повезло. В Казани было безветренно и комфортно.
Новый год был классным! Мы провели его так весело! Ни один год я не встречала с такой живостью и интересом. Мы втроём были одноклассницы и общаемся до сих пор. Пусть редко, но самое главное, что мы друг у друга есть, и это – счастье!
Вот так просто? Да, так просто!
Заранее я приготовила (как первая заводила) новогоднее представление с новогодними конкурсами и весёлыми играми, и что только мы не делали! Так смеялись, что у всех болели животики! Об этом можно написать ещё один рассказ, но мой рассказ –про небо, которое живёт моей душе, а я немного отвлеклась...
О чём сейчас должна написать? Ах да, о том, что привело меня в институт моё небо.
Вот так просто? Да, вот так просто!
В первые январские дни нового года мы наслаждались прогулками по заснеженным улицам Казани. Вечером гуляя по улице Баумана, я увидела очень красивое здание на горе. Я тогда не знала города. Не знала улиц. Не знала, что в это наикрасивейшее учебное заведение меня привело сейчас моё небо как бы познакомиться, потому что ровно через полтора года я буду поступать наперекор советчикам именно сюда. В КГФЭИ.
Я увидела институт и сразу влюбилась. Я не могла наглядеться на него. Я просто была очарована им.
Рада, что застала тот момент, когда не было торгового центра «Кольцо», потому что многие казанцы, многие горожане были недовольны постройкой «Кольца» именно по той причине, что он закрывает вид на институт. Изначально это был институт на горе. Он горделиво возвышался, и не было ему равных ни с какими зданиями!
Когда уже училась в КГФЭИ, наши преподаватели по культуроведению и истории излагали нам свои мысли по поводу новостроек, которые меняют колорит старинного города Казани.
Но в моей душе институт КГФЭИ навсегда останется институтом на горе, горделиво возвышающийся над другими зданиями!
Через полтора года после празднования Нового года у подруги я поступила в финансово-экономический. И сейчас думаю: «Неужели на это повлияла моя поездка? И непринуждённое приглашение подруги встретить Новый год в Казани?»

СЕЛФИ С НЕЗНАКОМЦЕМ

Целыми днями напролет я лежу в одной и той же комнате. С белыми стенами, белым потолком. И люди приходят ко мне, одетые в белое. Мужчина и женщина. Женщину зовут Кэтрин, она медицинская сестра. Хрупкая, с большими печальными глазами на белом лице. Мужчина – доктор Стефенсон. Он внимательный и ласковый. Только взгляд у него странный. Пристальный, пронзительный.
Белые дни сменяются красными ночами. Меня мучают кошмары. Мне кажется, они хотят проникнуть в реальность. Залить белую комнату кровью. Я не хочу этого. Кричу им «нет» и просыпаюсь.
Доктор Стефенсон подолгу разговаривает со мной. Он задает мне вопросы, на которые у меня нет ответа. И выражает интерес к моим кошмарным снам. Заставляет рассказывать ему во всех подробностях. От этого у меня начинает болеть голова. Он уходит. А на следующий день все повторяется.
На тумбочке — фото. Женщины с мальчиком. Мальчика я не знаю, а женщина мне хорошо знакома. Она всегда присутствует в моих кошмарах. Она красивая и молодая. Любит фотографироваться. Водрузив свой телефон на палку, снимает себя. На природе, на улице, дома. С серым полосатым котом. И с неприятным мужчиной. Мужчина — это источник моих кошмаров, источник зла. Я его не понимаю. Зачем он обижает ее? Она ведь добрая и хорошая. А он кричит на нее и бьет по лицу.
Что он ищет под кроватью? В его руке — ремень с металлической бляшкой на конце. Я вижу, как взлетает вверх эта бляшка, и как она резко опускается вниз. Свист рассекаемого воздуха, громкий шлепок. Боль... Нет!
Он курит сигарету, руки трясутся, что-то кричит ей. Опускает руку с зажжённой сигаретой вниз. Боль... Нет!
Сегодня он особенно зол. Она пытается убежать, падает, споткнувшись о порог, он тянет ее к себе по полу за ногу. Начинает бить. Как истошно она кричит... Он звереет от ее сопротивления и крика.
Заносит над ней кулак, чтобы нанести последний удар. Страшный удар. Что-то... Что-то помешало ему... Я вижу его разъяренный взгляд через плечо. Он что-то резко отшвыривает от себя... Боль. Красная вспышка.
Я открываю глаза. Моя спина мокрая от пота, сердце бешено стучит в висках, мне не хватает воздуха... Я задыхаюсь.
Передо мной на кровати сидит доктор Стефенсон. Быстрым движением руки он берет фотографию с тумбочки и подносит к моему лицу.
— Кто это, Кристофер? Кто это? — тычет он пальцем в мальчика.
Яркая вспышка, и я словно опять проваливаюсь в свой кошмар. Только на этот раз я отчетливо вижу. Лицо женщины с округлившимися от ужаса глазами. Лицо мужчины: одутловатое, синюшного оттенка, с застывшей гримасой удивления. Я смотрю туда, куда смотрят они. Тумбочка с четырьмя острыми углами. А возле нее... Возле нее мальчик лет семи в кровавой луже. Кровь струится из разбитого виска. Он бледен и недвижим. Лицо его укрупняется, и я вижу... Я вижу...
— Это ... я, — отвечаю сдавленным голосом.
Доктор Стефенсон удовлетворенно кивает мне, его глаза вспыхивают радостным огнем, а губы трогает победная улыбка. Он все еще держит фотографию передо мной.
— Это я! Я... Я… — кричу я неистово. Хватаю фото и изо всех сил швыряю его в угол палаты. Звон бьющегося стекла.
— Это я! — задыхаюсь от разрывающей меня злости. — Я! Это я!
Вырываю из своей вены острую иглу и толкаю от себя штатив с лекарством. С грохотом приземляется пузатый бутыль, по палате распространяется удушливый запах лекарства.
— Это Я!
— Успокоительное. Пять кубов. Быстро, — командует доктор Стефенсон.
И Кэтрин с неожиданной силой для ее хрупкого тела пытается перевернуть меня на бок. В руке ее, как меч, блестит занесенный шприц. Я отчаянно вырываюсь. Доктор Стефенсон приходит ей на помощь. Чувствую укол. В бессилии скрежещу зубами. По телу пробегает расслабляющая волна эйфории. Я не могу больше сопротивляться. Веки смыкаются. Сквозь уплывающее сознание слышу:
— Доктор Стефенсон, это было жестоко.
— Я вернул ему память.
— Да... Но в некоторых случаях лучше этого не делать.
— Я всего лишь делаю свою работу. И не нуждаюсь в ваших оценках, мисс Коллинз.
— Простите, сэр.
Погружаюсь в сон. Добрая, милая женщина с фотографии, моя мама, улыбаясь, протягивает ко мне свои руки.

Цикл «Маленькие рассказы» для детей и юношества

ВОРОН И ЛИСИЦА

Ворон сел на ветку дерева и собирался отведать сыра. Тут лисица к нему подкатила.
– О, всемогущий орел! – заговорила она нежным голосом. – У подножья трона твоего стою я, от голода помираю.
Ворон от таких слов возгордился.
– Только на тебя, всемогущий, полагаюсь я, – взмолилась лисица.
Бросил ворон сыр лисице и улетел.
А потом прилетел с новым сыром во рту.
– О, всемогущий орел! – продолжила лисица. – Какой же у тебя могучий клюв… а какие роскошные перья!..
И долго воздавала она ворону почести. А ворон прыгал с ветки на ветку, гордо задрав голову, а затем бросал сыр лисице и улетал за другим.
Это повторялось снова и снова, пока ворон и лисица в тот день… не померли.
А случилось вот что.
Ворон так увлекся своим положением, что забыл накормить себя и умер от голода. А лисица съедала все сыры сразу, чтобы никому не достались они. И объелась так, что пузо лопнуло у нее.
Вот так гордыня и жадность души калечат, ребята.

СКУПОЙ

Мурат жил очень бедно. Сводил концы с концами.
Однажды он разбогател. Деньги потекли рекой. Мурат не тратил их, а откладывал. Денег скопилось очень много. Мурат хранил их в больших коробках в конюшне. Узнав об этом, к нему приехал мулла из Дагестана.
– Мурат, – говорит мулла. – Мы хотим построить большое медресе в Дербенте и собираем для этого деньги. Не хотел бы ты сделать пожертвование?
– Нет! – резко ответил Мурат. – У меня растут сыновья. Я хочу позаботиться о них. Я старый уже, скоро помру. А им еще жить и жить. Все свои деньги я оставлю им в наследство!
Расстроился мулла и уехал.
Через несколько месяцев он снова приехал к Мурату.
– Мурат. Медресе мы почти достроили. Дай хотя бы пару рублей. Не лишай себя благого удела!
Мурат разгневался и прогнал муллу.
Однажды Мурат умер. Наследство его перешло к сыновьям. Старший сын Михаил тоже вскоре умер от болезни. Тогда наследство перешло к младшему сыну – Данифу.
Мулла узнал об этом и приехал к Данифу. Рассказал он ему о своих встречах с Муратом. Даниф выслушал и сказал:
– Я дам Вам денег, мулла. Но сначала я хочу купить себе машину, дяде – квартиру, а сестрам – золотые украшения. Я обещал им.
Мулла махнул рукой и уехал.
Через месяц у Данифа случился пожар; сгорел не только его дом, но и конюшня, где хранились коробки с деньгами.
Когда молва об этом дошла до муллы, он с улыбкой на лице промолвил:
– Ну, вот и все. Сгорели все деньги Мурата. Всевышний одарил его несметными богатствами. А умер он совсем бедняком.
Мораль этой истории такова, ребята: что скупому в руки попадет, то и пропадет.

ТРИ КУПЦА

На пути к базару три купца попали под сильный дождь. Решили они спрятаться и переждать дождь в пещере. Вдруг, откуда ни возьмись, громадный камень свалился и закрыл им выход из пещеры. Стали купцы думать, что делать, и тут один говорит:
– Никто из нас не в силах убрать этот камень. Остается надеяться на милость Божью. Давайте взмолимся.
– Господи! – начал этот купец. – Я торговал ради тебя и никого не обвешивал, не обманывал. Помоги же мне выйти отсюда.
Камень сдвинулся, и купец смог выйти из пещеры. А когда он вышел, камень снова перекрыл выход. Те двое остались в пещере.
– Господи! – взмолился второй купец. – Ради тебя я торговал. Но обманул я однажды бедняка. Помучила меня совесть, и вернул я ему долю его.
Камень сдвинулся. И как только выбрался из пещеры второй купец, камень тут же вернулся на место.
– Господи! – взмолился третий купец. – И я торговал ради тебя! И тоже однажды обманул я бедняка. А потом извинился я и вернул ему долг. Бедняк очень доволен был мною, даже всем в пример меня ставил. Так выпусти же меня из пещеры.
Но камень с места не сдвинулся. Так и остался третий купец в пещере.
Второй купец призадумался: хотел понять, почему так произошло.
Первый ему объяснил:
– Ты согрешил и ради довольства Господа покаялся. А он согрешил, но покаялся ради довольства бедняка. Такова мораль, друг мой: ищешь довольство людей, уповай на них, а ищешь довольство Господа, уповай на Него.
Так пусть придет тот бедняк, который этого купца в пример всем ставил, и уберет камень.
Посмеялись эти купцы и ушли.

ТРИ МУРАВЬЯ И СТРЕКОЗА

Жили на опушке леса три муравья – Иман, Ильм и Сабр.
А по соседству с ними жила стрекоза по имени Ислам.
Однажды полил сильный дождь и затопил их жилища.
Иман верил, что дождь кончится, и выглянет яркое солнце. Но он не знал, почему все это происходит, и не мог проявить терпение. Иман не выдержал и бросился в воду.
Сабр терпел... но не знал, ради чего терпеть, и не верил, что дождь скоро кончится, и тоже бросился в воду.
Ильм знал, что дождь – по воле Всевышнего. Знал, что всегда надо терпеть трудности и надеяться на лучшее. Но у него была слабая вера, и он тоже бросился в воду.
А Ислам знал, что надо быть терпеливым, чтобы заслужить довольство Всевышнего, очень верил в это и спокойно ожидал появления солнца.
И вот однажды выглянуло яркое солнце. Осветило оно все в лесу. Вода в тех жилищах тут же испарилась.
Вот так Ислам выжил, а муравьи пропали.
У Ислама было все сразу: и знание, и вера, и терпение. Это его и спасло.

ЦАРЬ И ОВЦЫ

Овцы очень хотели царя, и Бог им однажды послал его.
Царем этим оказался волк, и правил он поначалу с оглядкой, ничего лишнего себе не позволял.
Но потом царь стал съедать по одной овце в день...
Видит царь, что никто не возмущается, и начал съедать по две овцы в день...
И опять – тишина…
Тогда царь решил, что ему можно и по пять овец каждый день поедать.
Но тут овцы разгневались:
– Зачем ты пожираешь нас, царь?
– Потому что я – ваш владыка, а вы – мои подданные!
– Уходи! – кричали овцы. – Хотим другого царя!
Поглядел на них волк и подумал: «Когда я съедал по одной овце в день, они молчали; а если придет к ним другой царь, он сделает то же самое. Так зачем мне уходить? Напугаю-ка я этих слабовольных овец и буду править вечно».
Так и поступил царь: зарычал он грозно, задрожали овцы от страха и разбежались по домам.
– Я – ваш владыка, а вы – мои подданные! – кричал он им вслед.
И правил этот царь еще долго и долго.

ЯБЛОНИ

Однажды братья Роман и Борис по одной яблоне посадили. Яблони вскоре расцвели и дали прекрасные плоды. Обрадовались молодцы.
Но в следующем году у Романа яблоня перестала плодоносить.
Роман призадумался.
– Я делал все то же самое, что и ты, – сказал он Борису, – но твоя яблоня продолжает плодоносить, а у меня все пропало.
– А когда ты сажал дерево, о чем ты думал, Роман? – спросил Борис.
– Я думал о том, что в нашем саду расцветет красивое дерево.
– А еще о чем ты думал?
Помолчав, Роман ответил:
– Еще я думал о том, что люди восхитятся моей яблоней… и будут вспоминать обо мне добрым словом.
– Вот видишь!.. Ты думал о том, как тебя люди хвалить будут. Этим намерением ты и погубил свое дело.
– Как же так?
– Смотри, ствол и ветви дерева – это всего лишь видимые деяния. Но корень дерева – это твои убеждения, твои намерения. Вот тебя в прошлом году хвалили, хвалили… А корни твоей яблони повредились. Сейчас тебя хвалить будет не за что. Не плодоносит твоя яблоня больше. А когда я сажал дерево, я думал о том, что принесу людям пользу, сделаю для них доброе дело.
Сказав это, Борис набрал полную корзину яблок и ушел. Роман стоял и с волнением глядел на свою засыхающую яблоню.

ЛЕНИВЫЙ ФЕРМЕР

У молодого фермера корова давала золотое молоко. Днем он доил ее, а вечером из молока делал золотые слитки и продавал на рынке.
Однажды к фермеру пришел богатый делец и предложил ему сдать корову в аренду за большие деньги.
– Это очень выгодная сделка, – сказал он фермеру, – ты будешь получать доход, не тратя свои силы и время на эту корову.
Делец дал фермеру пять дней на раздумье и уехал.
Фермер думал долго, мучительно. Не спал ночами.
«А все-таки… – подумал он однажды ночью, – зачем мне каждый день доить эту корову, пасти ее, кормить? Ведь можно просто сдать ее в аренду и жить себе в удовольствие?»
Фермер с радостью отдал дельцу корову.
Но спустя время делец приехал к фермеру с жалобой.
– Твоя корова не дает золотого молока, – возмутился делец, – что же это такое?
Фермер сам решил подоить корову. Доит, доит… а выходит обычное молоко, не золотое.
Плакал по ночам фермер, не мог он понять, почему перестала корова золотое молоко давать.
Тогда он решил зарезать ее, надеясь, что внутри нее найдет золото.
Корову он зарезал. Но никакого золота там не нашел.
Делец, увидев мертвую корову, покрутил пальцем у виска, назвал фермера дураком и убежал.
Вот так фермер потерял корову и разорился.
Мораль этой истории такова, ребята: чтобы достойно жить, надо труд любить.