Пайор Лиза, 14 лет
(гимназия №3 г. Ярославль)

ЧУДУ НЕ ПРИКАЖЕШЬ

Эта история произошла в маленьком городке под названием Высотск. Городок с небольшим числом жителей «высокой культуры», как они сами про себя говорили. Там жила девочка лет тринадцати, и звали ее Алена. В малом возрасте родители отдали её в кружок танцев. Пока другие дети плакали и просили маму забрать их обратно домой, Алена радостно обсуждала с хореографом музыку, которая должна была звучать во время занятия.
– Мне очень нравится эта песня, мы в садике под нее танцуем!
– Правда? Так значит, ты знаешь некоторые движения, верно?
– Да, знаю!
Алена гордо стала показывать движение, выученное в саду. Она поставила руки на пояс и, поворачивая корпус, стала приседать.
– Молодец! – женщина улыбалась. – А тебе самой-то нравится танцевать?
– Да! – воскликнула Алена.
Хореограф удовлетворённо кивнула. Сейчас Алёна, наверное, и не вспомнит тот момент, но именно в то время зародилась её любовь к танцам.

* * *
Был ясный, светлый день. Алена возвращалась из школы. Она смотрела в чистое небо и наслаждалась запахом весны.
– Ты всё мечтаешь... – подруга, что шла рядом, прервала любование небом.
– Да я вообще мечтать люблю, – улыбнулась Алена.
– Думаешь, всё как в сказке будет? Ты – принцесса, а вокруг тебя всё крутится?
– Нет, я не принцесса, я не живу в замке с башнями, у меня нет собственного дворецкого… Но... Но если всё красить тёмными красками, то всё вокруг таким и будет.
Алена точно знала, что чудо обязательно произойдет, нужно только подождать.
Забежав домой, Алена кинула рюкзак и взяла сумку с одеждой. Она спешила на танцы. Там её с улыбкой встретила руководитель.
– Здравствуй, Аленка.
– Здравствуйте, Кристина Вячеславовна!
Немолодая, но подтянутая женщина продолжала улыбаться.
– Проходи, переодевайся.
Алена с кивком шагнула в комнату, где уже было три человека.
– Всем привет.
– Привет, – отозвались девочки. Они что-то бурно обсуждали; вдруг одна из них резко повернулась к Алёне.
– А ты знаешь, где мы выступаем? – она переминалась с ноги на ногу от нетерпения.
– Нет, а где?
Девочка удовлетворенно кивнула и начала свое повествование.
– Кристина Вячеславовна вчера сказала Насте (а она ведь язык за зубами не удержит), что мы выступаем на всероссийском конкурсе «На пути к совершенству», представляешь?!
– Что?! Всероссийском – вот это да… А когда выступаем?
– Уже в конце месяца, так что нужно готовиться.
В диалог вступила Кристина Вячеславовна.
– Девочки, а вы не знаете, что с Надей? Она в двух танцах держит центр, без нее – никак.
В Телеграмм девочкам пришло сообщение: «Привет, можете передать Кристине Вячеславовне, что меня сегодня не будет... И ближайший месяц тоже. Я сломала ногу».
– Она… Она сломала ногу…
Вокруг послышались возмущенные возгласы: «Что?!», «Как так?», «Неужели прямо перед концертом?!»
– Успокойтесь, у нас же есть Диана, она знает партию Нади, – попыталась успокоить подруг Кристина Вячеславовна.
– Но Диана же ни разу нормально центр не держала! – раздался выкрик откуда-то из глубины раздевалки.
Диана обернулась на звук.
– Я постараюсь, я смогу!
– Правильный настрой, Ди!
Кристина Вячеславовна подбадривающе покивала головой.
– Всё – наше время, пошли в зал!
Месяц подходил к концу, команда усердно готовилась, надеясь попасть в десятку лучших. Алена переживала, но верила: если чудо случится, то сейчас – самое время.
В «день икс» девочки встретились на остановке. Было прохладно. Ветер холодил лицо.
– Вот! Вот наш автобус, – выкрикнула Алена.
Поднялся гул. Все расселись по сиденьям; ехать было недолго, возможно, поэтому все молча смотрели в окно. Все были погружены в свои мысли. И вот коллектив уже стоял на пороге ДК.
Все зашли внутрь.
«Так много команд, – вдруг подумалось Алёне. – Наверняка сильные соперники...»
В Алене заиграла нотка неуверенности, но внутри всегда оставалась надежда на чудо.
Сцена. Сердце бьётся с бешеной скоростью. Вот заученная за время репетиций мелодия. Пора. Танец словно лился изнутри, все не просто танцевали, а наслаждались.
За кулисами по старой доброй традиции все обнимались, наперебой рассказывали свои впечатления, со смехом говорили, кто недотянул ногу, спешил или наоборот – «тормозил». Кристина Вячеславовна впервые сказала, что «мы превзошли себя».
– Ди, ты отлично держала центр! Молодец! – сказала Алена.
– Спасибо, я очень старалась.
Оставался еще один танцевальный блок, он длился два часа, после чего судьи ушли совещаться.
И вот уже часы волнения прошли… Девочки и все коллективы стояли на сцене. Сердце опять начало биться в бешеном ритме… Ведущий объявляет тех, кто проходит в конкурс дальше...
Нас там нет. Объявляет двадцатку лидеров… Нас нет снова. Неужели мы настолько плохо станцевали?
«Чудо, где же ты?» – стучало в голове у Алены.
Ведущий говорит название нашего коллектива.
– Поздравляю, вы – на 25 месте!
Двадцать пятом? Может, это ошибка? Но – увы…
С самого детства родители учат верить в чудеса, они рассказывают нам добрые сказки, мы читаем книги и смотрим фильмы с хорошим концом и, повзрослев, продолжаем верить, что в сложный момент чудо обязательно случится и с нами.
Но чуду не прикажешь. Важно понимать, что если чудо не произошло, то это не завершение истории, а повод работать дальше. В понедельник после уроков девочки снова собрались в зале. Им больше не нужно чудо, у них есть желание танцевать, упорство, а теперь еще и опыт. Алена была в предвкушении успеха...

Чивилёв Владислав, 13 лет
(МАОУ «Видновский художественно-технический лицей»)

ТАЙНА О ПОХИЩЕНИИ ПАКЕТИКА

Однажды великий детектив Чайник и его друг-ассистент Чашка гуляли по городу Столотаун. Вдруг к ним подбежала Миска. Чайник спросил: «Что случилось?» Миска, задыхаясь, ответила: «Пакетика убили!» И потеряла сознание.
Спустя час Миска очнулась в больнице великой Вилки. Над ней склонились Чайник и Чашка. Чайник спросил:
– Так что ты говорила насчет Пакетика?
А Миска ответила:
– Вот пришла я к Пакетику в гости, как обычно, и увидела, что в его доме открыта дверь. Я зашла вовнутрь и увидела остатки сушки, которые были в Пакетике. Я осторожно пошла по следу сушек в его комнату. Сначала ничего не увидела, потому что в комнате было темно. Но услышала хруст. Внезапно зажегся свет, и я увидела в тени чайного столика восьмилапое существо, которое держало в одной из лап обрывок Пакетика. Оно обернулось ко мне. Я сначала остолбенела от страха, но в этот момент существо поползло на меня. Я закричала и покатилась со всех тарелок. И катилась так, пока не увидела вас. Ну, а дальше вы все сами знаете.
Чайник почесал носик и задумчиво сказал:
– Очень странно. Восьмилапое, говоришь?
– Да, – взволновано сказала Миска.
Чашка предположила:
– Может, это какое-то насекомое?
– Но они не появлялись в Столоталуне целых восемь чаепитий, – возразил Чайник.
– Ну, а вдруг? – не сдавалась Чашка. – Может, это паук? У него же восемь лап.
– Ну, не знаю, – с сомнением протянул Чайник.
– Если честно, я не очень разглядела, но, по-моему, это и вправду был паук.
– Вот видишь! – и Чайник торжествующе взглянул на Чашку. – Надо бы все проверить. Давай сходим в дом к Пакетику.
Чашка и Чайник, оставив отдыхать Миску в больнице, пошли к дому Пакетика. Вдруг они увидели, что дом окружен ограждающей лентой. Чайник подошел ближе, но путь ему преградили два половника: «Извините, но дальше вам нельзя». «Я – детектив Специальной самоварной службы, вот мое удостоверение, а это – мой ассистент-помощник». Охранники молча пропустили их. Детективы вошли в дом и увидели, что везде валяются кусочки сушек. Здесь вовсю работали полицейские. Чайник попросил осмотреть тело Пакетика. Но ему ответили: «Мы не нашли его тело, видимо, его забрали».
– Странно, – сказал Чайник. И детективы вернулись домой ни с чем.
– Надо бы расспросить соседей Пакетика, может, они видели что-то.
– Хорошо, – согласился Чашка. – А кто его соседи?
– Я знаю, что рядом с ним живет Утюг, – сказал Чайник.
– Ну, тогда пошли к нему, – воскликнула Чашка.
Детективы пошли домой к Утюгу. Чайник постучал в дверь, но никто не отозвался. Чайник постучал настойчивее, но не получил никакого ответа. Вдруг сзади них раздался голос:
– Вы ко мне?
Они обернулись и увидели Утюга.
– Видимо, да, – ответил Чайник.
– Ну, что ж, проходите, – сказал Утюг.
В квартире Утюга было уютно. Чайник сразу перешел к делу и расспросил Утюга о происшествии. Оказалось, что Утюг ничего не знает, потому что всю неделю был в гостях у гладильной Доски. Чашка и Чайник, попрощавшись с ним, разочарованно пошли обратно.
– Кстати, а помнишь, Миска нам давно рассказывала о странном и неразговорчивом соседе неизвестного вида посуды, не пора ли наведаться к нему, – сказал Чайник.
– Давай, – ответила Чашка.
Они направились к этому дому. Детективы постучали в дом. Им открыло дверь существо на восьми лапах, в плаще.
– Это вы хозяин дома? – спросил Чайник.
– Да, – прошелестело в ответ существо.
– Мне необходимо вас опросить. Вот удостоверение, – продолжил Чайник.
– Хорошо, проходите в дом, – ответил хозяин дома.
Когда они вошли в дом, Чашка пробулькала Чайнику: «Это точно паук!»
«Я уже понял», – ответил Чайник.
Они прошли дальше – на кухню. И вдруг увидели Пакетика!!!
– Что ты тут делаешь? – ошеломленно спросил Чайник.
– О, привет, ребята. Мой друг паук приехал на свою летнюю дачу, и я так торопился, что наткнулся на стол, и у меня открылась рана, и из нее посыпались сушки, а пауку повезло оказаться рядом. Он и помог мне.
– Но Миска видела, что паук ел тебя, – возразила Чашка.
– Просто паук зашивал мне рану своей паутиной, – ответил Пакетик.
– Что ж, получается, расследование завершено, – расплываясь в улыбке и с великим облегчением сказал Чайник.

Гуськова Юлия, 13 лет
(МБОУ СОШ №27 г. Мытищи)

МОЯ СЧАСТЛИВАЯ ИСТОРИЯ

Меня зовут кошка Линда, и я хочу поделиться с вами своей счастливой историей.
Я уже и не помню, как оказалась на улице. Я скиталась по дворам, искала пропитание, мерзла по ночам. Моя шубка стала непонятного грязно-серого цвета, тельце покрывали противные блохи, которые кусали меня, глазки стали болеть и слезиться, а животик постоянно урчал от голода. Мне было всего два месяца, а маленькому котенку очень тяжело одному выжить на улице.
Как-то я нашла в одном из дворов объедки от колбасы и только хотела ими полакомиться, как тут же на меня набросились бродячие собаки, чтобы отнять скромное лакомство. Со скоростью ветра я бросилась наутек. Не знаю, как долго я бежала. Из последних сил, тяжело дыша, я запрыгнула на капот какой-то машины и, увидев, что опасности нет, легла и сразу уснула от усталости.
Проснулась я оттого, что меня держал в руках хозяин машины. Он внимательно рассматривал меня, приговаривая: «Откуда же ты, такое чумазое чудо, взялось?» От голода у меня не было сил вырываться и кусаться, а человек смотрел на меня добрыми глазами, и я решилась довериться ему.
Оказалось, что хозяин машины был ветеринарным врачом. Он принес меня в клинику, где меня отмыли, обработали от блох и закапали в глазки лекарство. Меня вкусно накормили и уложили спать на теплую подстилку. Я наконец-то почувствовала себя счастливой – ведь меня гладили, говорили ласковые слова. Оказалось, что у меня очень выразительные зеленые глаза, красивая трехцветная шубка и мягкие розовые подушечки на лапках. Меня называли зеленоглазой красавицей.
А потом мне стали подыскивать любящих хозяев, ведь не могла же я постоянно жить в ветеринарной клинике. И вот, через несколько недель за мной приехали люди, которые решили забрать меня к себе домой.
Это была семья из трех человек: папа-хозяин, мама-старшая хозяйка и маленькая девочка-маленькая хозяйка. Когда меня привезли в новый дом, я очень переживала, хорошие ли хозяева мне достались, и будут ли они меня любить. Незнакомая обстановка и незнакомые запахи пугали меня, и хотелось куда-нибудь спрятаться. На кухне мне поставили специальный домик для кошек, в него я и залезла. Ночью я вылезла из домика и решила исследовать кухню. Я увидела какую-то дверцу, приоткрыла ее и пролезла внутрь. За дверцей стояло какое-то ведро, куда я и запрыгнула. Там я нашла шкурки от колбасы и сыра, погрызла их и уснула. А вскоре меня разбудил шум и громкие голоса. «Ну, что такое! Поспать не дают!» – недовольно промяукала я. Оказалось, что маленькая хозяйка не нашла меня в домике и разбудила свою маму, чтобы она помогла найти меня. Мама девочки быстро нашла меня, вытащила из ведра и понесла мыть мои лапки специальным шампунем. Я брыкалась и пыталась вырваться. «Линда! Нечего было залезать в мусорное ведро!» – возмущалась мама девочки. «А я-то откуда знала, что нельзя залезать в мусорное ведро? Теперь запомню», – подумала я.
На новом месте я очень быстро освоилась. Меня баловали, покупали разные игрушки, полезную еду.
Я очень любила шалить, как и все маленькие котята. Я могла спрятаться под диваном, а когда старшая хозяйка проходила мимо, запрыгнуть ей на ногу и убежать, а она смешно визжала от неожиданности. Еще я делала «кусь-кусь» за ноги своим хозяевам, когда они уже спали. Главное – потом успеть спрятаться…
Мне очень нравилось заворачиваться в длинную оконную занавеску, хотя старшая хозяйка и сердилась, что дырки от коготков остаются. «Мяу! – возмущалась я. – Я же прЫнцесса! Хотя нет – королевишна! Фррр!»
Я узнала, что можно, а что нельзя делать. Нельзя, например, драть обои, даже если очень хочется, иначе старшая хозяйка будет ругаться.
Когда я подросла и поумнела, то решила взять на себя разные обязанности по дому. Я занимаюсь дизайном квартиры, слежу за комнатными растениями. «Что ты, хозяйка, кричишь? Ну, убрала я с окна на пол горшок с цветком – некрасиво он смотрелся на подоконнике и не вписывался в интерьер. Зато ты полы пропылесосила, а то пыльно как-то было. Для тебя же стараюсь! Мяу!»
Еще я помогаю маленькой хозяйке делать уроки. Я сажусь рядом и слежу, чтобы она прилежно занималась, а не отвлекалась на игры. Глаз да глаз за ней нужен. Кроме того, я дегустирую еду хозяев – проверяю, все ли вкусно, пока они не видят.
Я слежу, чтобы старшая хозяйка утром не проспала, а то любит, когда будильник прозвонит, поспать еще пять минут. Знаю я эти «пять минут». Сейчас уснет и проспит, а потом будет носиться по квартире с криком: «Мы проспали!» И я начинаю постукивать ее лапкой по щеке до тех пор, пока она не встанет. Заодно и мне корма насыплет, а то что-то пузику голодно.
В ответ на заботу моих хозяев обо мне я научилась заботиться о них. Как-то я съела много травы, и мне стало очень плохо. Меня тошнило и не хотелось бегать. Я лежала на полу и плакала. Старшая хозяйка взяла меня на руки, уложила на диван и дала лекарство, а затем села рядом со мной, долго гладила и успокаивала. И вскоре мне стало лучше.
Конечно, сложно быть любимым питомцем. Каждый норовит погладить, взять на руки и даже поцеловать. А мне потом опять приходится сидеть и умываться. Ну ничего, зато очень приятно чувствовать себя любимой кошечкой. А ещё я очень люблю поваляться на спинке, и чтобы старшая хозяйка в это время чесала мне животик, а я за это делаю ей «нежный кусь». Так я проявляю свои чувства.
Вот такая у меня история со счастливым концом.
В заключение своего рассказа хочу сказать, что заводя маленького, смешного котенка, нужно помнить, что из него вырастет взрослая кошка со своим характером. Как и люди, мы тоже болеем, стареем. Иногда у нас может не быть настроения бегать и играть.
Помните, что друга заводят в первую очередь для души, а не ради похвальбы породистым котенком.
Вы подбираете нас с улицы, спасаете от голода и холода, а мы дарим вам свое тепло, мурлычем песенку, когда вам грустно, лечим вашу душу, когда у вас горе. С нами можно поговорить, рассказать свои секреты, мы – благодарные слушатели. Мы учим никуда не торопиться, а просто наслаждаться жизнью.
Пожалуйста, не обижайте котиков, ведь они не могут дать сдачи! Котик может простить обиду, стоит только погладить его по головке или почесать пузико, ведь ему так хочется любви и заботы.
Но есть злые, бессердечные люди, которые обижают животных: бьют, мучают, убивают. А есть еще и такие, которые кормят бездомных кошек отравленной едой, и они потом в мучениях погибают. А за что? Ведь мы не виноваты, что оказались на улице и кого-то раздражаем своим видом!
Наши хозяева должны понимать, что мы не игрушка, с которой можно поиграть, а когда надоела или сломалась – выкинуть. Мы – живые существа, которые тоже любят, грустят, обижаются. У нас тоже есть чувства, и мы любим и верим своим хозяевам, что они не бросят и не предадут нас. Очень важно найти своего человека, который будет любить тебя не за то, породистый ты или нет, а просто за то, что ты у него есть.
И как говорил Маленький принц из любимой книги моей маленькой хозяйки: «Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил».

Победители конкурса «Свободная тема» (апрель 2024)

Мирошниченко Ольга, 13 лет
(г. Абакан, МБОУ «Гимназия»)

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЖИЗНЬ!

Рождественский сочельник. Мы едем по заснеженной дороге в деревню, к прабабушке Анне. За окном мелькают молодые сосны, редкие дома, а я вспоминаю наши прежние встречи с Анной Яковлевной Сягловой – младшей сестрой моего прадеда, ветерана Великой Отечественной войны.
«Сколько же у тебя игрушек, Олюшка! – восхищалась бабушка, приезжая к нам в гости. – Жаль, что в моем детстве совсем не было игрушек. Береги их!»
Эта энергичная невысокая женщина с приветливой улыбкой на лице всегда встречает нас с радостью. К сожалению, родных детей и внуков у Анны Яковлевны никогда не было, и всю свою любовь и заботу она отдает нам. Интересно, изменилась ли она с нашей прежней встречи? О чем сегодня она нам расскажет?
Мы поднимаемся по лестнице, тянем за дверную ручку. Открыто. Конечно, Анна Яковлевна уже заждалась нас. Я слышу, как она гремит посудой на кухне и напевает:
Я люблю тебя, жизнь,
И надеюсь, что это взаимно!..
«Проходите, проходите, мои дорогие, сейчас обедать будем. Олечка, помоги мне расставить посуду», – радостно говорит взволнованная бабушка. В комнате у бабы Ани стоит рождественская елка, ярко светятся гирлянды, на столе застелена бархатная скатерть, которую бабушка достает по особым случаям.
Судьба у Анны Яковлевны похожа на сюжет кинофильма. Родилась Анечка в 1932 году, самой младшей в семье. Старшие братья Иван и Петр всю жизнь оберегали Нюрочку. Когда малышке едва исполнился один год, семья была репрессирована и выслана в глухую тайгу – в далекую Томскую область с одним сундуком вещей и маленькой иконой.
Родители день и ночь трудились. Анечка уже в пять лет лихо скакала на лошади и ходила с отцом на охоту.
Накануне войны отца парализовало; старшего брата Петю призвали на фронт, средний брат Иван в двенадцать лет стал повозчиком при военкомате. А девятилетняя Анечка осталась в доме за главную: ухаживать за отцом, вести хозяйство.
– Мамы почти никогда не было дома, – рассказывает Анна Яковлевна. – Она возвращалась затемно и с первыми лучами солнца снова отправлялась в колхоз – армии требовалось продовольствие.
Есть было практически нечего, все отправляли на фронт. Мы даже пойманную рыбу не пробовали. Матери разрешали забрать только рыбные потроха. Она промывала их и варила нам жиденький холодец. Летом тайга выручала: ягоды, грибы, саранки – казалось, что ничего вкуснее и быть не может.
Все мужчины были на фронте, а детей постарше, вроде меня, привлекали к работам в поле. Помню, когда мне было лет десять, пришел к матери председатель колхоза: «Варвара, собирай свою Нюрку, поле пахать нужно; Марьин сынок слег, заболел. Она у тебя с малых лет с лошадьми ладит».
Казалось, что этот весенний пахотный день был бесконечным. Обуви у нас не было, наматывали тряпки на ноги да в лаптях по сырой земле ходили. Я шла за лошадью по вспаханной полосе, проваливаясь в ледяную сырую землю почти по колено. Падала без сил и снова поднималась. Не помню, как я вернулась домой… Мать усадила меня на печь отогреваться, но я всё-таки успела простудиться.
Ухаживать за мной было некому, ведь мама вынуждена была теперь всё время вставать и идти на работу в поле. Спустя несколько дней я уже не могла самостоятельно встать с постели. На счастье, матери разрешили вырваться на денек домой. Это меня и спасло. Она выпросила у соседки куриное яйцо, сделала травяной отвар, усадила меня к себе на руки и по маленькой крошечке кормила этим отварным яйцом, чтобы хоть немного сил появилось…
Рассказывая об этом моменте из своего военного детства, Анна Яковлевна по-особенному улыбается, замолкает и, кажется, на миг вновь возвращается на 80 лет назад.
– Наверное, это было самое светлое воспоминание моего детства… Знаете, в этот момент я почувствовала себя ребенком, так как раньше у мамы не было минуточки времени, чтобы приобнять меня, приласкать…
Наступил 1944 год. Я окончила четыре класса, а средняя школа была только в районном центре – в сорока километрах от дома. Мама очень хотела, чтобы я получила образование. Она нашла семью, которая согласилась приютить меня на время учебы.
…Наступали новогодние праздники, мне не терпелось увидеть родителей, и я рискнула отправиться домой пешком – в сорокаградусный мороз по сугробам, через тайгу.
Я растирала щеки рукавицами, останавливалась, чтобы отдышаться и снова шла вперед. Я боялась, что если присяду на пенек, то уже не смогу встать и идти дальше.
Когда силы почти покинули меня, а слезы, обжигая лицо, текли по замерзшим щекам, я наконец увидела вдали, на холме огоньки домов… Мама плакала от счастья и от ужаса, представляя, как я в одиночку смогла преодолеть этот путь.
Спустя несколько дней мне нужно было возвращаться. Дома не было денег, чтобы я смогла взять их с собой, возвращаясь на постой в чужую семью. Мама взяла взаймы у соседей, отправила меня в магазин, чтобы собрать что-то в дорогу.
В магазине я поняла, что карман моего тулупчика пуст. Видимо, по дороге деньги выпали из кармана, и их замело снегом…
Мама предложила мне остаться дома, а в школу пойти на будущий год. Но я просто рыдала: должна продолжать учиться, я найду выход. И, слыша, как мать читает молитву мне вслед, отправилась в обратный путь.
Мама заморозила в мисках молоко, собрала кое-какую провизию, но я вряд ли преодолела бы путь с ношей. Она умоляла проезжего почтальона довезти меня на своей повозке, но у него было много писем и посылок, он отказал, согласившись лишь захватить узелок с провизией, который должен был передать мне уже в городе. Спустя несколько дней мама узнала, что узелок так и остался на почте, а нашли его, когда молоко растаяло и растеклось по полу…
И всё-таки мы выжили! Наступил победный 1945 год. Жизнь начинала налаживаться. Соседи собрались переезжать в Абакан. Там жила сестра моего отца, поэтому мама вновь начала молиться и просить, чтобы добрые люди смогли забрать меня с собой – хотела, чтобы я получила образование.
Денег на дорогу не было. Меня усадили в сундук и занесли в багажное отделение парома. Уже в пути я смогла выйти и добраться до далекой Хакасии.
Анна Яковлевна получила четыре профессии: хореограф, педагог по вокалу, руководитель театральной студии, библиограф. Всю свою жизнь она посвятила людям!
Ее энергии хватало на все: съемки в художественных фильмах, концерты, театральные постановки, агитбригадные выступления для полевых работников, лыжные гонки, поэтическое творчество, путешествия. До сих пор бабушка Аня не сидит на месте: создает памятные альбомы для районного музея, поет с такими же активными бабушками в хоре. Её день расписан по минутам.
– Бабушка, а в чем секрет твоей энергии и долголетия? – спрашиваю я.
– Мама всегда говорила нам, что уныние – это грех, нужно уметь радоваться жизни, а еще просила беречь вот эту икону, которая досталась ей еще от ее бабушки. Она помогла нам выжить в тот первый год в ссылке, уберегла Петю на войне. Эта икона сохранила меня тогда, когда я простыла на пахоте и когда шла в одиночку по морозной тайге. Всю жизнь она оберегает нашу семью. Пусть и вас, мои дорогие, она бережет долгие годы…
Через пару недель прабабушке Анне исполняется девяносто два года. Я смотрю на старую икону на стене и слышу, как Анна Яковлевна продолжает напевать:
Я люблю тебя, жизнь,
И надеюсь, что это взаимно!..

Катанский Егор, 13 лет
(МБОУ СОШ №27 г. Мытищи)

ЧУЖАЯ БОЛЬ

И вот опять сижу перед раскрытой тетрадью с мыслью, которая уже несколько недель не отпускает меня. Я успешно провел много операций, и каждый раз мне не давали покоя глаза моих пациентов: боль, много боли, беззвучный вопль о помощи – вот, что я видел в этих глазах. Столько раз я ставил себя на их место и поражался способности русского человека переносить страдания. Как же облегчить те несколько минут, кажущиеся часами? Именно об этом уже столько ночей толкую сам с собой, не в силах заснуть… Обычно я так и сижу, витая в облаках собственных мыслей до самого утра, пытаюсь ухватиться за спасительную идею… Сегодня же свечей у нас почти не осталось и, наскоро умывшись и потушив последнюю, ложусь спать.
Ночью со стола упала склянка, но не придав этому значения, я проспал до полуденной кукушки и вот сейчас собираюсь на завтрак. Очень странно: все утро зеваю, хотя накануне лег пораньше, даже не дождался первых петухов. Пока варилась перловка для раненых и опоздавших, я решил пройти по госпиталю. Медсестра при встрече недовольно сказала о моей непробудности сегодня утром – мол, трясла-трясла, так и не смогла разбудить. Очень странно... Обошел палаты и, осмотрев раненых, особых ухудшений не заметил. Только недавно прибывший молодой вояка все никак не идет на поправку. Вероятно, в ближайшее время придется оперировать. Поздоровавшись с остальными хирургами, я направился в столовую; недавно как раз завезли свежий хлеб, который так любят наши пациенты. Там мне опять предложили двойную порцию каши, но я, естественно, отказался. Пока по тарелкам разлеталась перловка, смотрел в окно. Снег падал хлопьями, а одинокие деревца мерно покачивались, царило спокойствие совершенно непривычное для столь немирного времени. Ни птиц, ни другой живности не видел уже давно, все разбежались, едва услышав приближающуюся с каждым взрывом тяжелую поступь войны. Мои раздумья прервал ударивший в нос запах каши, но санитарки забыли принести приборы. Взял ложку, пошел обратно и через мгновение понял, что не чувствую холодного прикосновения металла к коже. Еще через секунду меня осенила одна мысль, и, позабыв о еде, я ринулся в комнату. Рывком распахнув дверь, вбежал внутрь и нашел в мусорном ведре осколки и бумажную полоску с пропечатанными буквами: «ЭФИР». Я сел за стол и застрочил в тетради. Наверняка вы, читая эти строчки, еще не разделяете со мной радости – огромной радости наконец завершенного дела. С помощью эфира я проведу операцию в новом ключе. Я зевал из-за разбившейся склянки, всю ночь я вдыхал его пары и поэтому не чувствовал холода от прикосновения предметов и спал столь непробудным сном. Вот оно, решение проблемы, которое все время было рядом!
Через неделю была проведена первая операция с применением наркоза. На ней присутствовала целая группа академиков из центра. Но если коротко, то сначала я наложил эфирную маску, а потом провел необходимые манипуляции и благополучно всё закончил, обжигаемый недоверчивыми взглядами наблюдателей. Все дивились тому, что пациент за все время так и не шелохнулся.
– Он умер? – спросил кто-то.
– Очнется через минуту-две, – с уверенностью сказал я.
Лишь когда парень очнулся на койке и рассказал академикам, что не почувствовал боли, вся группа громко зааплодировала.
– Николай Иванович, как вам это удалось?
– Это прорыв!
– Чудеса… – неслось со всех сторон.
Так прошла первая в России операция с применением паров эфира, эфирной маски и наркоза.
Как некоторые уже могли догадаться, речь шла о хирурге Николае Ивановиче Пирогове, жившем в середине девятнадцатого века. И верно – уже 1 февраля 1847 года успешно прошла первая операция с применением наркоза.
Лишь за пятьдесят первый год доктор провел более четырехсот операций с эфирной маской. Получив множество наград, он стал поистине всенародно любимым «чудесным доктором». Николай Иванович Пирогов умер в 1881 году и был похоронен близ Винницы, неподалеку от собственной усадьбы.

Ничипуренко Александра, 15 лет
(МБОУ СОШ №27 г. Мытищи)

ПИСАТЕЛЬ — НЕ ПРОФЕССИЯ, А СОСТОЯНИЕ ДУШИ

Кто же такой «писатель»? Всё просто: писатель – это человек, который нашел себя в чем-то особенном, а именно – в сотворении образного мира. У него немного иное представление об этом мире, где-то – чуточку прекраснее, а где-то – причудливее. У таких людей хорошо развит разум, образное мышление. О! А какая же у писателя богатая фантазия, это, между прочим, превосходный навык, помогающий в различных казусных ситуациях. Сочинять, оказываться в своем воображении, где угодно, продумывать различные линии сюжетов и есть то «прекрасное», к чему стремятся все, но не у всех это получается.
Тяга к творчеству может проявиться с малых лет. К примеру, знаменитый писатель Стивен Эдвин Кинг написал свой первый рассказ, когда учился в первом классе.
И все-таки почему нет такой профессии – «писатель»? Почему в университетах нет направления «Искусство писателя»? Потому что этому нельзя научиться. Сам человек своим трудом, душой и желанием может выбрать для себя путь – стать ПИСАТЕЛЕМ. А передать свой многогранный опыт могут те, кто уже прошел шаги познания всех тонкостей творчества. Приобрести необходимый опыт для того, чтобы создавать гениальные работы, можно только методом проб, ведь не попробуешь – не узнаешь. Можно начать писать с маленьких рассказов, постепенно раскрывая в себе потенциал и новые возможности своего разума для написания более серьезных работ.
Далеко не все люди способны по несколько часов, дней, а то и лет сидеть за написанием книги, отдавая ей свои сердце и душу. Да и идеи для рассказов не всегда можно найти в повседневной жизни или купить «в магазине гениальных идей». Как говорил Стивен Кинг: «Нет на свете Свалки Идей, нет Центрального Хранилища, нет Острова Погибших Бестселлеров. Хорошие идеи рассказов приходят в буквальном смысле из ниоткуда, падают прямо на голову с ясного неба: две совершенно отдельные мысли сцепляются вместе, и под солнцем возникает что-то новое». Истина в том, что задача писателя – не искать идею, а узнать ее, когда она появится.
Но нужны ли вообще в современном мире писатели? Ответ: безусловно – да! Элементарно для того, чтобы стремиться лучше понять себя и других, а также изменчивый и непредсказуемый мир, в котором каждый из нас живет. Писатели могут открыть глаза на страшную правду, а могут увести в волшебную сказку мечты.
В написании рассказов человек находит себя, и этот процесс правда очень затягивает. Я тоже пишу рассказы, которые в скором времени, надеюсь, будут полноценной книгой. И они правда появляются в моей голове сами собой. Сначала возникают отдаленные образы, и если они меня цепляют, я продолжаю над ними работать, развивать мысль и выстраивать сюжет.
Продумывая весь план рассказа в голове, буквально всё до мелочей, – где герой улыбнется, где он удивится повороту событий, где найдет нового друга, – переношу все мысли на бумагу, постепенно внося корректировки и делая текст разнообразным и интересным. Вот так появляется на свет мой рассказ.
Проводить время за написанием рассказа можно вечно. Придумывать, переделывать, добавлять детали и, наконец, довести до идеала. Конечно, не все бывает гладко. Иногда просто нет мыслей, сидишь невероятное количество часов, и всё впустую. Ну не получается и всё! Не можешь определиться, будет ли твой герой кататься на коньках, пить чай дома или скакать на лошади мимо Белогорской крепости (обращаясь в воспоминаниях к произведениям великих классиков).
И вот рассказ готов. Но тут ты вынужден столкнуться с критикой. Да, кому-то твой, как тебе кажется, шедевр может не понравиться или кто-то захочет внести свой слог. Ко всему этому тоже нужно быть готовым.
Подводя итоги ко всему вышесказанному, я хочу добавить, что писатели – это неотъемлемая часть жизни любого человека и общества в целом. Они отдают нам свой внутренний мир, высказывают разные точки зрения и не боятся этого. А также это невероятный труд, каждодневная работа над собой и желание преодолеть самые высокие пороги. Писатели были, есть и будут всегда.

БОРИСОВ Евгений, 20 лет
(Литературная мастерская «Слово» г. Мытищи)

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Каждый год 9 мая вся Россия отмечает День Победы. Для нашей страны это один из самых важных праздников. Ведь нет ни одной семьи, которой бы не коснулась Великая Отечественная война. В этот день мы вспоминаем наших родных и близких, которые победили фашизм.
В моей семье воевали два прадеда. Один из них, Михаил Иванович, вернулся домой только в 1946 году. Всю войну он провёл на Ленинградском фронте, на Невском пятачке, ставшим ярчайшим примером мужества и доблести всех советских солдат.
Прадед был награждён орденом «Красной звезды», медалями «За отвагу» и «За оборону Ленинграда». В 1943 году, после прорыва блокады участвовал в восстановлении города на Неве.
Второй мой прадед, Павел Николаевич, родился на Украине. В 1939 году был призван на службу в ряды Красной армии, в Баку окончил лётное училище и всю войну прослужил бортмехаником в авиационной части. Окончил войну под Варшавой. Также был награждён многими военными и правительственными наградами.
Моя прабабушка шестнадцатилетней девчонкой была угнана в Германию на работы. Невозможно себе представить все те ужасы, которые ей пришлось пережить.
Так же, как почти все ветераны нашей страны, мои прадеды не любили рассказывать о войне, но мы, их потомки, не должны забывать о великом подвиге советского народа. Важно чтить память своих предков и стараться, чтобы весь этот ужас больше никогда не повторился на нашей земле.

«Специальный приз» редакции

Нагина Эвелина, 12 лет
СОШ №10 имени А.К. Астрахова г. Мытищи Моск. обл.


СИБИРСКАЯ ВОЛШЕБНИЦА

Фрагмент сказки

На востоке России, за Уральскими горами, на окраине города Иркутска жила девочка. Это была обычная девочка двенадцати лет. Такая же, как и все. Её звали Лиза. Она была очень милой и доброй, любила помогать своим друзьям в школе. У неё была замечательная семья: родители и младший семилетний брат Саша. Лиза с Сашей были очень дружны. Летом вместе помогали бабушке на даче, а зимой лепили снеговиков, играли в снежки и строили снежные крепости. Конечно, ребята иногда ссорились совершенно по пустякам, но быстро мирились. Родители очень любили Лизу с Сашей и постоянно баловали их: покупали разные игрушки и дорогую одежду, возили их по интересным местам и старались проводить с ними много времени.
Ни родители, ни Саша не догадывались о том, что у Лизы есть удивительные способности. Девочка с рождения умела общаться с животными. Она могла понимать их чувства и мысли, знала, что они хотят, и хорошо с ними ладила. Лиза любила животных. У неё дома жили три кошки и два хомяка. Когда она однажды вместе с родителями и Сашей поехала в зоопарк и увидела животных в клетках, ей стало их очень жалко. Лиза подслушала мысли хищников и поняла, что они хотят побегать по зелёной травке, погреться на солнышке или просто поохотиться. Ещё Лиза любила растения. Она всегда увлекалась биологией. Это её любимый предмет в школе! Дома у неё было много растений: два фикуса, четыре кактуса разных видов, комнатная роза, фиалка, герань, алоэ, бегонии. Казалось, что дом скоро превратится в питомник или настоящую оранжерею!
Поскольку Лиза так любила животных и растения, родители решили отвезти её с братом в большой заповедник. Он назывался Байкало-Ленский. В нём находилось озеро Байкал – самое глубокое озеро в мире. Лиза с нетерпением ждала этого путешествия. Утром назначенного дня она проснулась очень взволнованная и радостная.
– Урааа! Наконец-то мы сегодня поедем в заповедник! – кричала на весь дом девочка. Она подбежала к одной и своих кошек и крепко обняла её.
– Ты слышала, Фиалка? Мы едем в заповедник!
Фиалка недовольно посмотрела на Лизу. «Отпусти меня!» – грозно прошипела кошка.
– Ой, прости, пожалуйста! – испугалась Лиза и поспешно опустила Фиалку на пол.
– Что-то случилось, Лиза? – спросила мама, заходя в комнату.
– Нет, просто Фиалка возмущалась, что я её брала на руки.
– Ясно. Пойдём на кухню, завтрак уже готов.
Папа и Саша были уже там. На столе лежали блинчики с шоколадной пастой и омлет с ветчиной и сыром.
– Ммм, как вкусно пахнет! – восхитилась Лиза, садясь за стол.
– Доброе утро, – поприветствовал девочку папа.
– Доброе, – улыбнулась Лиза.
Все быстро позавтракали и начали собираться. Папа настраивал фотоаппарат для красивых снимков животных и растений, мама готовила бутерброды в дорогу, а Саша зачем-то начал гоняться за бедными кошками, которые отчаянно мяукали и просили оставить их в покое. Но, конечно, кроме Лизы их никто не слышал.
– Прекрати за ними бегать! Они же просят тебя дать им отдохнуть! – воскликнула девочка, подходя к брату.
Саша вопросительно посмотрел на неё:
– Откуда ты знаешь, что они хотят? – возмущённо сказал он.
– Я их понимаю! И они сказали, что хотят поваляться в кровати, пока нас не будет.
– Животные не умеют разговаривать, – заметил Саша.
– Умеют! Если бы не умели, то не разговаривали бы сейчас со мной! – гордо заявила Лиза.
– Ты выдумываешь!
– А вот и нет! – девочка повернулась и ушла в свою комнату.
«Почему мне никто не верит? – думала Лиза. – Я же говорю чистую правду!»
Девочка тоже начала собираться. Надела джинсы, футболку и джинсовую куртку, расчесала волосы и собрала их в хвост. К ней в комнату зашла вечно недовольная Фиалка. Она посмотрела на Лизу умными глазами и махнула хвостом. Девочка сразу поняла этот жест. Он означал, что кошка хочет с ней поговорить. Лиза села на колени рядом с ней.
– Скажи, Фиалка, почему мне никто не верит? Почему никто не понимает, что я умею общаться с животными?
«Видишь ли, для людей это очень удивительно и нереально, – мяукнула Фиалка. – Они не верят тебе, потому что боятся в это поверить».
– Что ты имеешь в виду? – не поняла Лиза.
«Люди боятся волшебства», – объяснила кошка.
– Но я не волшебница! – возразила девочка.
Глаза Фиалки как-то странно сверкнули. Она легко вскочила на кровать и свернулась там клубочком. «Скоро ты всё поймёшь», – зевнула кошка и закрыла глаза.
Лиза пожала плечами. Она взяла свою любимую сумку и вышла в коридор. Как только девочка начала обуваться, за её ногами спрятались Мурка и Лия – кошки, за которыми гонялся Саша. «Спрячь нас от этого монстра! – отчаянно промяукала Мурка. – Пожалуйста!» Лиза прыснула от смеха и взяла двух напуганных кошек на руки. К ней подбежал Саша:
– Можешь их отпустить? Я… поиграть с ними хотел…
«Он врёт! Этот увалень хотел нас помучить!– сердито сказал Лия. – Не верь ему!» Лиза кивнула и посмотрела на брата:
– Тебе уже пора собираться, Саша! Ты же хотел посмотреть на редких волков в заповеднике? – а про себя добавила: «Если родители разрешат…»
– Конечно, хотел! – воскликнул Саша и убежал в свою комнату.
Девочка аккуратно опустила кошек на пол. «Ох, спасибо тебе большое! – выдохнула Лия. – Я уже думала, что мы до вечера будем убегать от него по всему дому!»
– Да не за что, – отмахнулась Лиза, – пустяки.
«Кроме тебя нас никто здесь не понимает, – грустно мяукнула Мурка. – Двуногие не знают, что мы хотим на самом деле. Кстати, желаю интересного общения с животными из заповедника!»
– Спасибо, вам тоже хорошего отдыха.

* * *

Лиза ехала в машине вместе с братом и родителями. Она была очень взволнована и счастлива. В заповедник надо было ехать около трех часов. Из-за большего количества пробок пришлось добираться дольше. Саша нетерпеливо спросил:
– Когда мы уже приедем? Я хочу поскорее увидеть волков!
– Каких волков? – испуганно спросила мама. – Мы будем смотреть только на безобидных животных.
Саша, похоже, пропустил её слова мимо ушей и продолжил ныть.
– Если тебе скучно, ты мы с тобой можем поиграть в слова, – предложила сестра.
– Давай! На какую тему?
– На тему «географические объекты». Победитель получает три бутерброда вместо двух.
– Хорошо, я начинаю! – заявил Саша. – Иркутск!
– Краснодар, – не растерялась Лиза. Она хорошо знала географию.
– Россия.
– Япония.
– Якутия.
Лиза задумалась.
– Яуза! – вдруг вспомнила она.
– Яуза? Это город?– удивлённо спросил Саша.
– Нет, это река, которая находится в Московской области.
– А ты откуда знаешь?
– Моя подруга жила рядом с Яузой в городе… Как его там? Мытищи, кажется… А потом переехала к нам в Иркутск.
– Понятно. Продолжаем играть! Анапа!
– Австралия.
Саша глубоко задумался.
– Я не знаю больше слов на «я»! – обиженно воскликнул он.
– Значит, я выиграла и получаю три бутерброда, – сказала девочка.
– Так нечестно! У тебя в школе есть урок географии, а у меня ещё нет!
– Я не виновата, что география начинается только с пятого класса, – пожала плечами Лиза. – К тому же, мы пока не проходим географические объекты.
– А что вы проходите? – поинтересовалась мама.
– Перед майскими праздниками, как раз на прошлой неделе, мы работали с планами местности, мерили расстояние от одного объекта до другого и учили условные знаки на карте. В начале учебного года мы изучали известных путешественников, правда, я не очень хорошо их запомнила.
– Интересный у вас предмет! – восторженно сказал Саша. – Скорее бы перейти в пятый класс!
Лиза вспомнила про ВПР, которые начинаются с четвёртого класса, и про бесконечные переходы из кабинета в кабинет в старшей школе. Это всё было сложно, но Лиза смирилась с этими неудобствами. Девочка любила ходить в школу, общаться с друзьями и изучать много нового на уроках.
– Мы подъезжаем к заповеднику! – вдруг весело сказал папа.
Лиза повернулась к окну и увидела великолепные пейзажи заповедника: величественные зелёные леса, а за ними – могучие горы, которые тянулись своими верхушками в бескрайние небеса… Лиза быстро вышла из машины и побежала в сторону леса. Её длинные тёмно-коричневые волосы развевались на ветру. Девочку переполняли радостные чувства, ей хотелось отрастить крылья и лететь высоко в небе, любуясь на красоту заповедника. Её заветная мечта наконец-то сбылась! Она сможет увидеть необычные растения и удивительных животных, посмотрит, как они живут и чем любят заниматься, сможет пообщаться с ними всеми и найдёт среди них новых друзей. Лиза остановилась перед входом в лес. Она подождала родителей и Сашу.
– Лиз, ты рада? – спросил её брат.
– Конечно, рада! – воскликнула девочка. – Я ждала этого момента всю свою жизнь!
Она повернулась к родителям и кинулась их обнимать.
– Вы – самые лучшие! Спасибо огромное!
– Пожалуйста, – улыбнулась ей мама. – Мы с папой долго пытались получить разрешение на посещение этого заповедника.
– Да, это было непросто, – согласился папа.
– Пойдёмте скорее! – поторопил всех Саша. – Я хочу всё здесь обойти!
– Мы не успеем всё обойти, – засмеялась Лиза. – Байкало-Ленский заповедник очень большой.
Она взяла Сашу за руку, и они вместе направились ко входу в лес. Там их встретила девушка:
– Здравствуйте, – поздоровалась она. – Приветствую вас в нашем чудесном заповеднике. Покажите ваш пропуск.
Папа стал искать разрешение в своём рюкзаке. Через минуту он вытащил его и показал девушке. Она взяла пропуск и поставила на нём печать.
– Можете проходить, только сначала изучите правила поведения на территории заповедника.
– Хорошо, спасибо, – ответила мама и направилась к турникетам. Семья прошла через них и очутилась в огромном лесу. Слева была табличка с правилами.
– На территории заповедника разрешается: прохождение по туристическому маршруту, сплав по реке на безмоторных средствах… – начал читать папа.
– Ого! Мы будем плавать по Байкалу? – перебил его Саша.
– Нет, нам не на чем плавать, – ответила мама.
– Тут, кстати, можно собирать грибы и ягоды в установленных местах, – сообщил папа. – Будем собирать?
– Но у нас же нет корзины, – вздохнула мама.
– И чем тогда здесь заниматься? – сердито спросил Саша.
– Мы будем любоваться природой, гулять по лесу и вдоль озера, смотреть на жизнь животных и растений! – мечтательно сказала Лиза. – Пойдёмте быстрее, я хочу многое успеть!
Она повернулась и начала углубляться в прекрасный лес. Вокруг девочки возвышались деревья – ели, сосны, лиственницы, пихты и кедры. Было слышно щебетание птиц. Везде приятно пахло хвоей и другими растениями. Лиза подошла к ближайшей лиственнице и стала вглядываться в густые заросли можжевельника. Ей показалось, что оттуда на неё кто-то смотрит ярко-голубыми светящимися глазами. Лиза вскрикнула и попятилась назад.
– Лиза, что случилось? – обеспокоенно спросила мама, подходя к девочке.
– Мне показалось, что там кто-то есть, – ответила Лиза, указывая на можжевельник.
– Кто там? Может, это волк? – предположил папа.
– Волк! Можно мне на него посмотреть? – воскликнул Саша, но его остановили.
– Нет, не подходи! Это может быть опасно!
– Ну, мам! Я так хочу посмотреть на волков! – возмутился мальчик.
– Мы не пойдём на них смотреть. Волки могут съесть человека.
Повисло недолгое молчание. Его нарушил папа:
– Пойду посмотрю на того, кто спрятался в зарослях можжевельника.
Саша резко повернулся и пошёл дальше в лес.
– Ты куда? – спросила Лиза.
– Иду искать волков. Если мама не хочет на них смотреть, значит, я пойду один.
– Нет, не пойдёшь! – мама начинала сердиться.
– Но почему?! Почему мне никто не даёт исполнить мою мечту?! – рассердился Саша.
– Потому что твоя мечта несбыточная, – твёрдо ответила мама. Она подошла к Саше и взяла его за руку. Мальчик отвернулся и выдернул руку.
– Тут никого нет! – крикнул папа.
– Значит, мне просто показалось, – сказала Лиза.
Семья продолжила путь по туристическому маршруту, и всё это время Лизу не покидало ощущение, что за ней кто-то следит. Но в зарослях крапивы, можжевельника, среди роскошных рододендронов, карликовых лип, редких цветов-башмачков не было никого подозрительного. Один раз Лиза увидела белку, которая легко прыгала с дерева на дерево. Девочка хотела с ней подружиться, но, видимо, у белки были дела поважнее. Ещё папа увидел ёжика. Это большая редкость, поскольку ежи чаще всего выходят ночью. Примерно через полчаса ребята с родителями вышли из леса. Перед ними появилось огромное озеро Байкал, которое было окружено высокими горами. Вдоль берега бежала рысь. Лиза направилась было к ней, но мама её остановила.
– Рысь – дикое животное. Мы не подойдём к берегу, пока она не уйдёт, – строго сказала мама.
– Но мама, я умею ладить с животными! – возразила девочка.
– Приближаться к рыси опасно, – согласился папа. – Если вы с Сашей хотите посмотреть на животных, то пойдём к оленям.
– Нет! Олени скучные! – сказал Саша.
Лиза не хотела так просто сдаваться. Она побежала за рысью.
– Лиза, стой! – крикнула мама, но девочка её не слушала. Тем временем рысь заметила её и остановилась, оскалив зубы. Лиза начала медленно приближаться к ней.
«Не подходи ко мне!» – прорычала рысь, пытаясь отпугнуть девочку. Лиза смело подошла к ней.
– Я не боюсь тебя. Я не причиню тебе вреда. Я просто хочу с тобой подружиться.
Сзади слышались голоса родителей, которые отчаянно звали девочку.
– Лиза, вернись!
– Иди к нам!
«Я не могу тебе верить! Люди всегда хотят навредить животным!» – сказала рысь.
– Но я не наврежу тебе! – честно ответила Лиза.
Рысь присела на траву и задумалась. «Ладно, я попробую поверить тебе. Ты вроде бы безобидная». Она аккуратно приблизилась к девочке. Лиза протянула руку, чтобы погладить её. Рысь резко отшатнулась. Но через минуту осмелела и, подойдя к девочке, дала до себя дотронуться. Лиза начала её гладить, и рысь замурчала.
– Давай знакомиться, – предложила Лиза. – Я – Лиза, а ты?
«Меня зовут Незабудка, – промурлыкала хищница. – Я удивляюсь, как ты можешь общаться со мной? Обычно люди не понимают нас».
– А я понимаю. Сколько себя помню, я всегда хорошо ладила с животными, слышала их мысли.
«Значит, ты мне нужна для того, чтобы…» – рысь не успела договорить, потому что сзади послышались шаги. Хищница повернулась и убежала в лес.
– Лиза! Ты с ума сошла?! А если бы рысь на тебя напала?! – голос мамы звучал взволнованно и испуганно. За мамой стояли папа с братом.
– Она не успела сказать мне что-то важное, вы её напугали! – возмутилась Лиза.
– Рысь опасна! И, кстати, она тоже может загрызть человека, – сказал папа. – К тому же животные не умеют разговаривать.
– Умеют! Просто никто их не понимает, кроме меня! – рассердилась девочка.
– Значит, так. Ты не будешь больше подходить к хищникам! А если подойдёшь, то мы развернёмся и поедем домой, – строго сказала мама. – Ты меня поняла?
– Да, поняла, – угрюмо ответила Лиза.
Семья начала двигаться вдоль берега и любоваться прекрасным озером и горами. Они несколько раз видели издалека медведей и волков, но не подходили к ним близко. Хотя Лизе очень хотелось подружится с хищниками и много чего спросить у них.
– Мы идём смотреть на оленей, – весело сообщил папа. – Для этого снова придётся зайти в лес.
Брат с сестрой переглянулись и молча кивнули.

В подмосковном городе Долгопрудном живет сегодня писатель, внесший большой вклад в развитие советской и российской литературы, лауреат многочисленных литературных премий, автор нескольких десятков книг, выходивших в СССР огромными тиражами. На протяжении более десяти лет он был главным редактором журнала «Дальний Восток» – этому популярному изданию многие молодые авторы обязаны дальнейшей творческой судьбой...

В течение десяти лет у Вячеслава Сукачева случился в буквальном смысле «обвал» книжных изданий: «У светлой пристани» (Хабаровск, 1975 год) «Любава» (Новосибирск, 1976), «В небе и на земле» (Хабаровск, 1977), «В той стороне, где жизнь и солнце» («Молодая гвардия», 1977), «Карысь» (Хабаровск, 1978), «Голубые травы» («Молодая гвардия», 1979), «Горькие радости» (Владивосток, 1979), «На перекрестках любви» (Хабаровск, 1979), «У реки» (Хабаровск, 1981), «Причалы» («Советский писатель», 1982), «Свидание у реки» («Современник», 1983), «Белые птицы детства» («Детская литература», 1984), «У порога» (Барнаул, 1985), «Особое мнение» («Современник», 1987), «Причалы любви» (Барнаул, 1987) и др. Герои произведений Вячеслава Сукачева – люди разных профессий и поколений, ищущие, сомневающиеся, счастливые и несчастные, но непременно – Любящие. Немало книг Сукачева посвящены Великой Отечественной войне.

В Долгопрудном писателя посетил главный редактор издательства «Новое слово» Максим Федосов (на фото - справа). Поговорили о перспективах короткой формы в современной литературе, истоках русских литературных традиций, новых совместных проектах и многом другом.

Приводим выдержку из нашей беседы.

– Вячеслав Викторович, в нашем издательстве много внимания уделяется жанру рассказа, так называемой «малой прозе». Есть ли у этой творческой формы какие-то надежды на будущее?

– Я думаю, что любой литературный жанр безусловно имеет перспективу на будущее. Взять и сказать, что завтра никаких рассказов или повестей не будет, невозможно. Жизнь продолжается, и вместе с ней продолжается творческое развитие. Так было во все времена и, думается, так будет и дальше. Другое дело, что нашему государству необходимо мотивировать начинающего автора, чтобы у него появилось желание писать и публиковаться. Да и гражданскую позицию необходимо воспитывать у такого человека. И начинать нужно со школы, с азов: мы просто обязаны давать молодым людям правильные ориентиры, а не меркантильные установки, бог знает кем и зачем поставленные сегодня во главу угла. Увы, к большому сожалению как-то так получилось, что на первые роли вышло сейчас то, как человек живет, есть у него машина или нет, какая квартира, а вот духовная суть куда-то подевалась...
А ведь у нас неисчерпаемо богатые духовные традиции, идущие от Пушкина, Тургенева, Достоевского, Толстого, Чехова, Шолохова, Астафьева и Распутина. В произведениях этих творцов такой кладезь духовности, что черпать нам из него и никогда не перечерпать. Казалось бы, бери, пользуйся, развивайся. Увы и ах, все это в наше лихое время с нашими лихими управленцами как-то само собою постепенно затухло, а то и вообще исчезло с литературного горизонта... Конечно, вся наша жизнь развивается по цикличному принципу, как штормовое море: вначале приходят небольшие волны, потом – побольше, потом – девятый вал, а после него все идет на спад, снова затихают волны и так – до полного штиля. Так и наша жизнь, она не бывает однородной. Будем надеяться, что новый подъем духовности и творческой мощи у нас впереди. Например, в середине прошлого века, сразу после войны в литературу пришли очень талантливые люди. Какие имена, какие фамилии, я даже не берусь все их перечислить – что в поэзии, что в прозе! Они подняли уровень нашей литературы на недосягаемую высоту, одержав еще одну победу, теперь уже – на духовном, творческом фронте.

– Вячеслав Викторович, вы являетесь членом жюри национальной премии «Большая книга». Скажите, пожалуйста, каков творческий уровень прозаических произведений, поступающих к вам на прочтение?

– Трудно припомнить все, что я перечитал как член жюри за последний десяток лет. В год получается читать по двенадцать и более произведений самых разных авторов. Поэтому я не буду перечислять их поименно, скажу только, что высший балл (а конкурс проводится по десятибалльной системе) за все эти годы я поставил, увы, только трем авторам, хотя, повторюсь, прочел более ста книг. А так, в основном, творческий уровень предложенных на прочтение книг тянет на шесть, семь, очень редко на восемь баллов... В моем понимании, даже это уже очень и очень неплохо. А все остальное значительно ниже среднего уровня. А зайдите в любой книжный магазин – полки ломятся от обилия книг... А вот какие это книги в основном – даже и говорить не хочется.
Сейчас на стилистику, на образность художественного языка почти никто внимания не обращает. В лучшем случае, если зацепит тебя какой-то сюжетный ход, какая-то любопытная ситуация. Все остальное – удивительная преснятина, похожая друг на друга, как фантики от конфет. Но даже если нашел писатель любопытный факт из жизни, его еще нужно суметь подать. А с этим в современной литературе, на мой взгляд, бедновато. Детективы, фантастика, сентиментальная женская проза как-то исподволь подменили настоящую литературу, создав своеобразную эрзац-прозу. Как долго это будет продолжаться – бог его знает. Хочется верить, что новый взлет нашей литературы еще впереди. А заодно возродится и станет востребованным в вальяжных издательствах, поднаторевших на зарабатывании денег, жанр рассказа. И появятся у нас новых чеховы и бунины, куприны и нагибины, носовы и казаковы. Но это, на мой взгляд, всецело будет зависеть от издательской политики современных глубокомудрых издателей, в одночасье переродившихся в современной жизни в эффективных менеджеров...
Мне, кстати, очень нравится, что ваше издательство – «Новое слово» – уделяет особое внимание жанру рассказа. Когда я узнал про ваш издательский сервис, выпускающий несколько альманахов разных направлений, меня это приятно удивило. Думаю: кто же это взялся в наше время за такое неблагодарное дело? Как можно посвятить такому формату целую издательскую программу? Даже в советские времена писать и издавать рассказы, как, впрочем, и стихи, было неблагодарным занятием. Другое дело – роман, тем более, – трилогия, в таких случаях и автор хорошо зарабатывал, и издательство оставалось с приличной прибылью. А жить-то как-то надо, семью содержать, внуков поддерживать, вот и бежали писатели сломя голову от малой прозы к эпическим фолиантам. Написал ты рассказ, тиснул его (если повезло, конечно) в «толстом» журнале, получил 100-150 рублей и – гуляй, Ваня, во всю ивановскую.

– В свое время в издательстве «Прогресс» выходила серия сборников новелл разных стран и культур: сборники французской новеллы, английской, итальянской...Есть много известных писателей, посвятивших себя жанру малой прозы. Взять хотя бы Антона Чехова, Ивана Бунина Стефана Цвейга, Проспера Мериме. Да и вообще многие известные писатели начинали с новелл – Эдгар По, Чарльз Диккенс, Лев Толстой, Владимир Набоков. И, надо сказать, ранние рассказы этих писателей буквально пропитаны поэтикой, образами, яркими сюжетами.

– В наше время, когда мы начинали писать, в литературную студию приходили семьдесят процентов поэтов, двадцать процентов – прозаиков и десять – критиков. Через пару лет большинство поэтов неизбежно переходили в прозу. Но вот что интересно: если начинающий прозаик прошел поэтическую школу, если в его творческий багаж был заложен стихотворный опыт, то из него, как правило, со временем получался вполне приличный прозаик. Да я и сам начинал со стихов: печатался в газетах и тонких журналах, и даже небольшой стихотворный сборник умудрился издать. Стихи, как правило, дисциплинируют, учат мыслить образами, пользоваться метафорой и сравнением. Я и драматургией занимался, писал одноактные пьесы, не понимая, почему и зачем. Значительно позже меня осенило, что таким образом я учился писать диалоги. Да и вообще, эта форма помогает начинающему литератору быть точным и индивидуальным в передаче разговорной речи, учит не размазывать разговор, по выражению Бабеля, словно «кашу по столу». Кстати, Исаак Бабель однажды признался, что переписывал один из своих рассказов… двадцать восемь раз! Он очень внимательно работал над вариантами каждого слова, каждого предложения. А у нас сегодня: написали пару страниц и скорее выкладывать в Интернет – вот, смотрите, какой я рассказ написал!

– Я недавно прочел ваш рассказ «Черепаха» в коллективном сборнике за 1977 год и вдруг осознал, что в 90-е годы XX века выпуск этих сборников прекратили. А мы в это время в издательстве рассматривали проект выпуска отдельного сборника рассказов, и у нас было большое желание назвать его именно «Рассказ-24». Так вот, Вячеслав Викторович, я хотел бы с Вашей помощью перебросить своеобразный «мостик» из 1977 года в 2024-й... А ведь это – без малого 50 лет! Вот и хотелось бы, чтобы Вы дали своеобразное творческое напутствие авторам альманаха «Рассказ-24».

– На мой взгляд, вы беретесь за очень благородное и честное дело – перебросить творческий мостик через такую пропасть времени, почти половину века. Поменялись времена, люди, условия жизни, но самое главное – сменились приоритеты: сегодня за советом и добрым словом напутствия идут не к мастерам слова, как это было еще тридцать лет назад, а к лицедеям и политикам. А что они могут насоветовать, легко догадаться, судя по современным образцам театральных и политических опусов. Пошлость и бесконечное вранье с лицемерием – вот истинный удел современных поводырей от политики и культуры. Да и при нашем сумасшедшем ритме жизни – телефонном, интернетном – людей просто-напросто рвут на куски. Какой там двадцать восемь раз переписать рассказ, успеть бы вычитать его до запуска в печать! Мне кажется, раньше люди, занимавшиеся короткой формой прозы, были более усидчивые, целеустремленные и трудолюбивые, наконец. Ничто не могло отвлечь их от творчества: днем на работе, ночью за письменным столом – да пожалуйста! Хоть до скончания веков готовы были начинающие писатели на такой «трудовой подвиг». А сегодня, увы, слишком много каких-то соблазнов: и на престижную презентацию заглянуть, и на выставку модного художника успеть, и на книжную ярмарку заглянуть, и с друзьями-подругами за чаркой доброго вина посидеть... На творчество, – настоящее, художественное, трудное и вдохновляющее, – увы, очень часто не остается времени. А надо писать, надо трудиться – «и день и ночь, и день и ночь»...
Так что дело Вы затеяли богоугодное, и очень хотелось бы, чтобы всё у Вас получилось (первый номер альманаха «Рассказ-24» уже вышел — прим. редактора), чтобы и талантливые авторы нашлись, и средства не истаяли после первого выпуска. Ну, а каким будет художественный уровень публикуемой в альманахе прозы, целиком и полностью зависит от того, кто и как будет ее отбирать. В конце концов, выбрать, думаю, будет из чего. Все-таки у нас в России таланты пока не перевелись, и, даст Бог, никогда не переведутся.

– Насчет «как отбирать»: я был большим фанатом журнала «Литературная учеба», на нем, можно сказать, вырос. Когда мне было лет восемнадцать, он еще выходил в свет. Я открывал этот удивительный журнал, а там сразу после рассказа уважаемый критик делал его разбор. Причем, такой разбор, что будь здоров! Если я сейчас начну своих начинающих писателей так же разбирать, половина из них просто сбежит. Тем не менее, здоровая критика – это, на мой взгляд, очень хорошая и полезная школа. Я готов после согласия автора разобрать его рассказ, чтобы другие авторы принципы этого разбора могли применить к себе. Ведь доброжелательная критика, так сказать, по делу – безусловно вдохновляет автора, помогает справиться с какими-то недостатками и просчетами. Так что впереди у нас еще много работы... Учиться читать, наблюдать, анализировать необходимо постоянно.Вместе с нашими авторами мы планируем создать «Мастерскую рассказа», где будем вместе читать, наблюдать, анализировать и работать с текстами. Так что «мостик», о котором я говорил выше, нам нужен для того, чтобы из накопленного опыта прошлого взять лучшее, взять самое главное, что есть в современной литературе.

– Это очень хорошая идея – насчет «Мастерской рассказа». Даже я попробовал бы как-нибудь поделиться своим творческим опытом в рамках вашей мастерской. Я уже посмотрел несколько публикаций в альманахе «Рассказ-24» и скажу сразу, что есть там неплохие работы, приличные рассказы. В конце концов, надо пробовать, надо дерзать! Как известно, кто пробует и ищет, у того чаще всего и получается. Все-таки в России особое отношение к литературе, к ее традициям, наработанным веками. Это и есть главная задача творчества – сохранить форму и мастерство прошлых времен и наполнить его новым содержанием. Я Вам желаю в этом много плодотворного труда и Божьей искры. Уверен, что у Вас непременно всё получится!

Страница альманаха «Рассказ-24»

ЗА КАЖДЫЙ МЕТР...

(глава из книги «Не прощаемся» — приобрести книгу можно в интернет-магазине OZON)

Памяти Героев России Д. Г. Дементьева, А. С. Досягаева, Ж. Н. Раизова

Иван облокотился грудью о бруствер окопа и в сотый раз оглядел лес. Светало. Рыжие сосновые стволы, мокрые от дождя, иссечены осколками и пулями. Вся хвоя осыпалась и густо покрыла воронки: мелкие – от мин, крупные – от снарядов. Бинокль Ивану не нужен – до опорника хохлов метров сто, а может, и меньше. Обе стороны – и русские, и украинцы – тщательно маскировали окопы. От наблюдателей, от снайперов и, самое главное, от коптеров.
Второй номер – Гвоздь – потянулся (он сидел рядом на полене) и тяжело вздохнул. Гвоздю не пришлось докладывать Ивану, тот сам услышал шорох. Кто-то тронул его за плечо, и Иван уступил место Тёме, пожал командиру руку и сел рядом с Гвоздем на туристический «поджопник», прикрепленный к бедрам.
Их наблюдательный пункт – двухместный окоп, секторы стрельбы обращены в сторону противника. Недавно танковый снаряд ударил под корень сосны, разметал пригорок – крепкий, грибы такие любят. Воронка вышла несимметричная, ясно же – наш танк стрелял, ее и раскопали под НП. Потому с тыла окоп пологий, сверху по-прежнему воронка. Один сектор стрельбы – аккурат под поваленным стволом, второй прикрыт мебельным щитом под толстым слоем песка и хвои. Все вокруг густо присыпано сучьями. Чужак ненароком обязательно наступит и выдаст себя хрустом. Но сучья от многодневных дождей размокли – не хрустят.
Иван с удовольствием вытянул ноги; скоро рассвет, облачность стала выше, значит, полетят коптеры. Иван еще раз осмотрел окоп: нишу для боекомплекта – коробки с пулеметными лентами сухие; узкую щель – укрытие от обстрела; щит над головой – не капает. Оператор коптера даже с тепляком не разглядит никого сверху: воронка как воронка, бурелом как бурелом. Весь лес Серебрянского лесничества изуродован войной.
Иван подышал на кончики пальцев, согревая; зимние тактические перчатки он так и не стал носить, обошелся летними. «Вот и перезимовали», – подумал он. Извлек из рюкзака термокружку. Чай за ночь остыл, но пить можно.
Тёма сполз спиной по стенке окопа, сел рядом, протянул Ивану картонный планшет, к которому канцелярским зажимом прикреплен лист А4. На листке – передний край, рука у Тёмы твердая, рисунок – почти карта. Тёма постарался изобразить и завалы, и перепады высот – любая горка важна. Штрихами обозначены будущие секторы стрельбы. «Значит, в атаку идем, – догадался Иван, – а я только настил на пол НП собрался постелить. И бревнышек подобрал одинаковых». Гвоздь занял место наблюдателя у пулемета. Иван протянул Тёме термокружку.
Тёма – командир роты, хоть и сержант. Их предыдущий командир, старший лейтенант Раизов, погиб в сентябре. Герой России посмертно. Тёма пришел посоветоваться с Иваном, потому что следующим командиром роты быть ему. Комполка Аляска и так выбирал между ними двумя, но выбрал Тёму. Не важно! Место Ивана – во второй «тройке» атакующих. С пулеметом. Первая «тройка» зайдет в окоп с правого фланга, начнет зачищать, двигаясь к центру, навстречу второй штурмовой «тройке». Иван с Гвоздем пойдут правее, с ними – Заноза, сейчас он оператор антидронового ружья. Летом таких ружей еще не было.
Иван посмотрел на схему атаки, нарисованную Тёмой, и уточнил:
– Вот тут лягу, вот тут – видно будет; нет, вот тут лягу, а вот тут мне некомфортно будет. Пусть лучше снайпер работает.
Иван заметил значок снайпера на схеме, но не понял, как тот будет двигаться.
– Усиление будет? – спросил он.
– Миномет 82, «Нона» и танк обещали, – ответил Тёма.
Они, настороженные, умолкли. Тёма явно хотел что-то добавить, но первым высказался Иван:
– Что-то больно жирное усиление.
– Дело пойдет, следующий опорник сразу возьмем. «На плечах».
Иван посмотрел на схему – второго ряда хохляцких опорников на ней нет. Надо бы достать смартфон, развернуть приложение с картой. Но никакая топографическая карта не покажет нужных в атаке подробностей. Здесь каждый бугорок важен.
– Ротный опорный пункт развернем, – продолжил делиться планами Тёма.
Иван поморщился:
– А соседи? – он показал справа пустое место за схемой.
– Второй батальон.
– Но у них редколесье.
Тёма махнул рукой, вернул кружку, забрал у Ивана планшет со схемой и сунул его под бронник. Они прислушались. Жужжание коптера не слышно, лишь легкий ветер качал уцелевшие сосновые стволы.
– Командир, движение на два часа, – доложил Гвоздь.
Тёма и Иван вскинулись – для Гвоздя они оба командиры. Но расчищенный сектор наблюдения узок для троих, потому Иван осмотрел передний край вторым.
Силуэт человека, напоминающий ком листвы и хвои, двигался в их сторону короткими перебежками от одного поваленного дерева к другому. Иван заметил длинный ствол с глушителем и понял причину спокойствия Тёмы. Это возвращался наш снайпер.
– Уйгур, – уточнил позывной снайпера Тема и снова извлек планшет из-под бронежилета.
Снайпер проскочил мимо НП, бойцы терпеливо ждали, пока Уйгур сориентируется. Наконец тот выглянул из-за сосны, нашел Тёму взглядом, словно спрашивая: можно? Тёма кивнул. Уйгур на четвереньках переместился в окоп, в его движениях есть что-то звериное и комичное. «Небрежное, – мысленно рассердился Иван, – демаскирует нам НП».
Уйгур напоминал монгола: лицо маленькое, потное, узкие глаза сверкали охотничьим возбуждением. Ни слова не говоря, он у входа в окоп вскинул три пальца. Плюхнулся рядом, пытаясь отдышаться. Тёма протянул Уйгуру планшет.
– Вот здеся, здеся и здеся – чисто, – снайпер показал три секции украинского окопа.
– Начало атаки через десять минут, – объявил Тёма.
Тёма и Уйгур ушли. Гвоздь вернулся на место наблюдателя, а Иван закрыл глаза еще минут на десять.
Артподготовки не будет? Атака по-тихому?
В метрах двадцати от наблюдательного пункта прошли трое из штурмовой группы; Иван узнал одного – высушенного брюнета с темным злым лицом. Его имени Иван не помнил. Помнил, что штурмовик – мобилизованный, бывший «вагнеровец», два ранения и ни одной награды. Штурмовая «тройка» бесшумно ушла тем же маршрутом, которым пришел Уйгур.
Из-за спины появился Заноза с широким, как в фильме о пришельцах, антидроновым ружьем. Из разгрузки Занозы торчала собственная рация.
– Приветствую! – Заноза бережно положил ружье на дно окопа.
Иван посмотрел пять кнопок частот чуть выше рукоятки, но спросить, по какому принципу их выбирают, не успел. Еле слышно прошелестели лопасти пропеллера высоко над лесом. Наш коптер полетел работать.
В ста метрах от НП по украинскому окопу начали ложиться мины. Выходов Иван не слышал, только прилеты. Земля вздрагивала – расстояние маленькое. С настила струился песок, с деревьев ссыпалась хвоя. Начал работать танк. Огнем с закрытых позиций он отсекал возможное подкрепление со второй линии украинской обороны. Иван услышал вторичный разрыв – хлопок гранаты. Значит, мина задела растяжку, которую не заметили штурмовики.
Минометный обстрел прекратился. Иван с пулеметом наперевес, Гвоздь с запасными коробками бопасов в бауле (автомат – за спиной) и Заноза с антидроновым ружьем бегом покинули НП. Их первая точка – в тридцати метрах, над головой свистят пули. «Не наши», – порадовался Иван.
– Своя! – он услышал крик бывшего «вагнеровца».
Этим криком члены штурмовой группы предупреждают товарищей о броске гранаты.
Хлопали гранаты, трещала стрелковка.
– Своя!
Иван и Гвоздь перебежали ко второй точке, упали на мокрый песок, установили пулемет на сошки. Уйгур – красава, хорошие места нашел. Заноза куда-то делся.
Между первой и второй линией украинских окопов находились одиночные ячейки, сейчас оттуда велся огонь по бойцам, штурмующим первый опорник. Из-за деревьев появились фигуры в камуфляже, это – украинское подкрепление. Двигались грамотно, от укрытия к укрытию, стрелки из одиночных окопов прикрывали их огнем.
– Граната!
Таким криком десантники предупреждают своих о гранате врага. Иван посмотрел влево. Боец за шиворот тащил из украинского окопа раненого. Вторая тройка штурмовиков спустилась в обмелевшую траншею. Где-то дальше в одиночку дрался «вагнеровец». «Таха!» – вспомнил Иван его позывной.
Иван сделал глубокий вдох, такой же глубокий выдох и спокойный – их позицию еще не обнаружили – открыл огонь по зеленым фигуркам, мечущимся между стволами сосен.
Отстреляв магазин, он покосился влево: над украинской траншеей мелькали лопаты. Десантники захватили опорник и сейчас копали новые боковые ответвления от траншеи. Дело в том, что окопы пристреляны украинской артиллерией с точностью до метра, и необходимы новые укрытия. Никто из украинцев из первого окопа живым не вышел.
Украинцы из второго опорника не успели прийти на помощь первому – Иван с Гвоздем отработали хорошо. Уцелевшие отходили назад, те, кто их прикрывал из одиночных окопов, убегали следом. Мины парами падали среди сосновых стволов там, где располагался второй опорный пункт.
Иван всматривался, что-то его беспокоило. В самом деле, второй опорник оказался в низине, мины и танковые снаряды сорвали маскировку с брустверов, и секторы стрельбы стали четко видны. Иван поменял позицию и открыл огонь по каскам натовского образца, то и дело мелькающим над украинской траншеей. На касках – ярко-зеленые нашлепки.
– Вперед! – скомандовал Тёма и первым выпрыгнул из захваченного окопа.
Минометный обстрел прекратился.
До второго опорника – метров сто, может, сто двадцать, одиночные стрелковые ячейки пусты. Иван понял намерение командира. Пока украинцы не пришли в себя, можно захватить и второй опорник, раз уж они его так по-дурацки выкопали. Иван подхватил пулемет и побежал вперед. Рядом мчался Гвоздь.
В атаке должны участвовать восемь штурмовых троек, кто-то наверняка ранен после первой атаки, кто-то должен остаться в боковом охранении. «Я?» – мелькнуло в голове Ивана.
Второй окоп рядом. По ним стреляли, но Гвоздь одну за другой метнул четыре гранаты. Первая – недолет, вторая – перелет, но дальше товарищ приноровился, успокоился, третью и четвертую гранаты положил аккуратно в траншею. Иван короткими очередями стрелял по каскам украинцев, но они сместились левее, ближе к центру опорника.
Иван отбежал метров на двадцать правее, выбирая позицию для пулемета. Товарищей придется прикрывать от возможного флангового удара. Сверху, цепляясь за сучья, упал коптер. Наш? Подавили?
Иван обернулся и увидел Тёму.
Тот, высунувшись из окопа в полный рост, обернулся к своим отставшим десантникам и крикнул:
– Эй! Я уже здесь!
Пуля ударила его в ухо. Ивану показалось, что каска на командире стала мягкой, подобно яичной скорлупе. Он хотел было сплюнуть, но вдруг ощутил себя на земле, уткнувшимся лицом в песок. В ушах звенело. Он поискал руками пулемет. Гвоздь рядом что-то кричал.
К Ивану вернулся слух. Опорник перемешивали огнем из пулеметов, похоже, било что-то крупнокалиберное.
– …мешок! – услышал наконец Иван крик Гвоздя.
Второй опорный пункт оказался ловушкой. В низине, окруженный пулеметными гнездами, простреливаемый насквозь.
Иван развернул пулемет вправо, оставляя опорник за спиной. «Справа должен идти второй батальон», – подумал он. Продержимся.
Пуля прошила правую руку навылет, задев кость. В глазах Ивана потемнело. Снайпер. Тёму тоже убил снайпер. «Я уже не боец». Это понимал и Гвоздь, он схватил товарища за карабин, который у всех крепится сзади к бронежилету, повалил на спину и потащил. Но недалеко. Буквально метр.
– Я сам могу! – крикнул Иван.
Но Гвоздь его уже и так никуда не тащил. Чтобы понять, что произошло, Иван, опираясь на здоровую левую руку, сел и обернулся. Гвоздя отбросило пулей на полтора метра, и это был больше не Гвоздь. Бывший секунду назад Гвоздем десантник лежал на спине, и лба у него не было.
«Снайпер!» – чуть не плакал Иван. Он смотрел на оставшийся в ногах ПКМ – пулемет стоял на сошках. «Сейчас я!..» Иван мысленно готовился стрелять левой рукой, представляя, как прижмет приклад пулемета к плечу, как нащупает предохранитель... «Откуда стреляет эта сука?»
Иван оглядывался, но боль в простреленной руке застилала глаза. «Ага, вроде, оттуда, – определил он. – Сейчас я тебя…» Опираясь на здоровую руку, он начал продвигаться к пулемету, встал на четвереньки. Очередная пуля пробила левую руку в том же месте, что и правую, – у самого плеча. Удар сильный – Ивана перевернуло и бросило навзничь. Пулемет – вот он, в тридцати сантиметрах, невредимый. Приклад, такой родной… стоит на песке. Но рук дотронуться до оружия нет.
Еще одна пуля пробила левую руку в трех сантиметрах от предыдущей и уткнулась в пластину броника. «Издевается сука, – подумал Иван о снайпере, – сейчас добьет». Он услышал свист мины, 120 миллиметров. «Моя?!» Мина вонзилась в тело Гвоздя, что лежал справа, на расстоянии чуть больше метра, и разорвала его. Гвоздь принял на себя большую часть осколков и взрывной волны, а Ивану досталось совсем немного – горсть мелких осколков впилась в правый бок, туда, где нет пластин в бронежилете. Словно раскаленный нож медленно вошел в почку, глубже, до кишечника, и провернулся. А уже свистела новая мина. Сейчас все кончится! Но мина упала чуть дальше. Иван больше не чувствовал боли в простреленных руках, вся боль сосредоточилась в животе. «Держись! Ты не умер сразу, не потерял сознание, значит, осколки – фигня, терпи! Боль отступит! Снайпер потерял к тебе интерес».
Комья земли от близких разрывов сыпались на каску, на лицо, на бронежилет, на ноги… Присыпало сильно. Накрыло, как кисеей. Иван открыл глаза, но, запорошенные песком, они слезились, и он не видел неба, лишь тени безголовых сосен над головой.
«Сейчас я усну!» Ноги – тяжелые, тянули вниз, вглубь земли. «Вот и хорошо». Он вытянул ноги, словно на кровати. Земля впитывала кровь из ран Ивана. Земля казалась мягкой и упругой одновременно. Ни один сучок не впивался в спину, он погружался. «Земля! – радовался Иван. – Она больше не липкая, противная грязь. Земля! Родная! Принимай!» Иван часто моргал, пытаясь избавиться от песка, попавшего в глаза. Небо стало голубеть, вот-вот рассвет. Тени сосен ускользали в сторону.
«Полетели! – скомандовал себе Иван и закрыл глаза. – Сейчас я усну! И наконец отдохну!»
Боль отступила, стала ноющей, убаюкивающей. Иван сделал глубокий вдох, преодолевая тяжесть броника на груди, и такой же глубокий выдох. Бронежилет больше не давил. Иван улыбнулся. Все!

* * *

«Я же умер». Иван очнулся от необычного ощущения вдоль целого левого бока. Что-то с шелестом скользило мимо него, а он этому чему-то мешал, весь такой тяжелый, большой и живой. «Я живой…» Пульсирующая ноющая боль в руках напомнила о пулевых ранениях. «А живот? Про внутренности лучше не думать, сколько из меня крови вытекло? Сейчас шевельнусь, и меня добьет снайпер, – подумал Иван и решил еще поспать. – Вокруг – тишина: ни арты, не стрелкотни. Может, я все-таки умер? А что за фигня скрипит рядом, спать мешает?»
Иван открыл глаза. Те же сосновые стволы склонялись над ним, серое небо в вышине. Перед смертью небо голубело. Сколько же сейчас времени? Мысль о часах на запястье отдалась болью в левой руке. Лучше не шевелиться! И не думать об этом! Еще немного отдохнуть. Иван закрыл глаза и прислушался.
«Где я? Опорник в огненном мешке наши вряд ли удержали. Значит, я у хохлов? Они б меня прикопали, чтобы не вонял». Нос заложило, Иван посопел, высморкался, пытаясь прочистить нос. Начало крутить болью внутренности. Он замер в надежде унять ее. «Да, пахнет мертвечиной. В отрубе я пролежал прилично. Снова клонит в сон. Ты дурак? Какой сон?» В плечо уткнулось что-то костлявое. Иван открыл глаза. «Мавик-3», без тепляка, весь изломанный, перемазанный в грязи. Оператор предвидел, что коптер подавят РЭБом, и, чтобы не увели, привязал его леской. Сейчас тянул по кустам, сучьям и окопам к себе. А чей коптер? От «мавика» отломался очередной крошечный пропеллер, зацепившись за плечо Ивана, но коптер двинулся по песку дальше. Ухватиться бы за него, записку написать, попросить о помощи – да нечем! И потом, чей это коптер? Обе стороны используют китайские игрушки, обе стороны применяют РЭБ, обе стороны привязывают дроны леской, если лететь на разведку недалеко. Может, в степи это и уместно, а здесь, в лесу, фишка бесполезная.
Иван пытался вспомнить: в каком направлении наши? И вдруг понял, что чудовищно замерз! Пулемет у ног, значит, ползти надо назад. От пулемета. Ползти? А как встать без помощи рук и не используя пресс? Иван думал. Левая рука измочалена двумя пулями, правая – одной, но справа – осколки в боку. Иван прислушался к себе: какая из ран болит сильнее? Один черт! Надо пробовать!
Он попытался перевернуться на левый бок; вышло это с трудом. Ивана прилично присыпало землей от разрывов. Больно! Иван закусил губу, стараясь утопить перебитую левую руку поглубже в рыхлый песок, сучил ногами, пробовал прижать колени к груди. Стылая спина не гнулась. В глазах темно. Он дождался, пока боль утихнет, пока вернется способность соображать. Нет, это не в глазах темно, это – вечерние сумерки. Через несколько минут Иван уперся лбом в землю, перевернулся и подсунул левое колено под себя, поставил ногу на стопу и… Толчком встал, балансируя, стараясь распределить боль в животе на обе ноги. Кровотечение возобновилось. Кровь потекла по бедрам в берцы. Надо поспешить. Иван оглянулся, увидел опорник хохлов. Первый, захваченный утром. Искореженные снарядами траншеи. Наши – дальше. «До моего НП метров сто двадцать. Не дойду!» Он шагнул и пошел, слабея с каждым шагом. Девять шагов! Испарина на лбу, которую не утереть.
– Стой, кто идет!
Иван завертел головой: откуда кричат? Крик на русском, без акцента. Свои?
– Стой, стрелять буду!
Иван прохрипел в сторону темнеющего входа в блиндаж. Два наката бревен поперек траншеи, вот и весь блиндаж. Слова не шли из пересохшего рта. Иван сипло выдохнул, и прошептал:
– С-с-с-с-вои-и…
– Кто – свои? Позывной?
– Саноса, ты?
– Ваня? Живой!
Иван, подавшись вперед, чуть не упал в окоп:
– Да!
Споткнулся о тело убитого. В вечерней тени не понять, наш или украинец, но падать нельзя! И Иван устоял. Обошел покойника.
– Иван! Ты сам как-нибудь, а? – попросил Заноза.
Иван не ответил. Лицо оператора антидронового ружья белело в темноте блиндажа.
– Мы раненые тут все, неходячие, – сказал Заноза.
Вход в блиндаж загораживали два мертвеца, сложенные друг на друга.
– Обезбол есть? – шепотом спросил Иван, переступая через убитых, и оказался внутри.
Три пары обутых в берцы ног торчали из темноты, шевелились. Живы! Заноза сидел у входа, привалившись спиной к бревенчатой стенке. Обе его ноги выше колен были перехвачены жгутами, бинты поверх штанов почернели от крови. Бледный, как смерть, Заноза баюкал автомат:
– Нету!
– Найди обезбол в моей аптечке. Я не могу, – попросил Иван, усаживаясь поудобнее.
Ноги опять тяжелые. Иван закрыл глаза. Почувствовал копошение у себя на поясе – Заноза рылся в аптечке Ивана. Потом в бедро впился шприц.
– Ты, если можешь идти, уходи, – в словах Занозы прозвучала неясная горечь.
– Не дойду.
– Если у тебя только руки, дойдешь.
– У меня живот, – Иван обнаружил, что сидит в луже собственной крови.
– Мы хохлов ждем, – хриплый незнакомый голос из темноты.
Иван присмотрелся. На Занозе не было бронежилета. А в левой ладони товарищ зажал гранату. Кольцо на месте.
Заноза покосился на висящие, как плети, руки Ивана:
– Когда придут, ты меня грудью накрой. Вместе подорвемся.
– Вместе, – согласился Иван.
Он видел время на часах Занозы: выходило, что провалялся в лесу девять часов. Вот и вышел к своим. А толку? Все равно помирать. Промедол начал действовать.
– Аляска – сука, – вспомнил командира полка ближайший раненый, – загнал нас в ловушку.
– С коптера не видна глубина окопов, – возразил второй, – он мог не знать.
– Не жалко им нашего брата, – застонал третий.
– Это – преступление... – у первого раненого перехватывало дыхание, в горле у него что-то булькало, но он продолжил. – Нашего первого комбата помните, как убило? То же самое было. Атака на неподавленный опорник. Все ж слышали в эфире, как комбат, царствие ему небесное, Аляску трехэтажным обкладывал.
– Но комбат пошел… – не согласился второй, – и подвиг свой совершил, пацанов не бросил, спас.
Иван боролся с ускользающим сознанием. Потряс головой и на всякий случай уточнил:
– Меня слышно?
– Да, братан, – откликнулся третий, который лежал в самом дальнем углу.
Иван не видел их лиц, не узнавал голосов, хотя первого вроде должен знать, ведь Иван тоже был под Васильевкой.
– Мы все – человеки… А человек ошибается. Разница лишь в том, кто сколько на себя берет.
Иван умолк, ему никто не возражал, и потому он продолжил:
– И цена ошибки у всех разная. Снайпер ошибся – одна цена, взводный ошибся – другая.
– И цена ошибки – жизни, – перебил второй.
– Нашшши шизни, – прошипел третий.
– Аляска – кэп, он берет на себя много, всех нас. И цена ошибки Аляски очень высокая, – Иван сглотнул и начал говорить быстро, нутро наливалось смертельной тяжестью. – Будь я на его месте или ты... Кто нас знает? Как ошибались бы мы?
– Везде – бардак, – третий раненый попытался засмеяться.
– Да уж, я б накосячил так накосячил, – булькнул первый. – Но все же...
– У Аляски хоть результат есть, – перебил его второй.
– Да, – кивнул Иван, – результат есть: полк идет вперед, значит, мы гибнем не напрасно.
– А здесь? – спросил первый.
– И здесь, – вступил в разговор молчавший до сих пор Заноза, – Аляска цепкий, силы в кучку соберет, мозги всем расправит и… Вперед!
– И потом, – Иван спешил высказаться, тяжесть из живота растеклась вокруг и давила даже на уши.
Похоже, ОНА подошла и стоит близко, у самого входа в блиндаж. Тяжесть снаружи блиндажа – это ОНА!
– Представьте, что Аляска сейчас чувствует, сидя на ППУ?
«Я успел! – подумал Иван. – Успел заступиться за командира! Сказал главное! Теперь пусть приходит!»
Но глухая тяжесть обволакивала блиндаж и как-то неуверенно пульсировала, словно кровь в висках.
«Мимо иди», – прошептал Иван ЕЙ, роняя подбородок на грудь и ускользая в беспамятство.

* * *

– Тихо, пацаны! Тихо! Я – медик из пятого батальона. Хьюстон. За вами пришел.
Иван открыл глаза. Из нагрудного кармана огромного медика еле светил голубым фонарик смартфона. Медик стоял на коленях, перегнувшись в поясе под низкими накатами блиндажа, и внимательно рассматривал лежащих на полу раненых.
– Тихо, малой, тихо! – Хьюстон нашел в песке между Занозой и Иваном колечко и аккуратно вставил назад в чеку гранаты, которую по-прежнему сжимал в руке Заноза. – Вот так-то лучше.
Над головой коротко ударил пулемет.
– Это наш! Прикрывает.
Иван слышал, как в темноте копошится медик, осматривая раненых.
– Еще гранаты есть? Кольца где? Решительные парни! Я с вами поседею сейчас! Спокойно, малой!
Хьюстон добавил яркости экрану смартфона и осмотрел складки одежды раненых, песок между ними, нашел одно кольцо, другое.
– По очереди, лады? – с кольцом на указательном пальце медик двумя руками обхватил посиневший от напряжения кулак ближайшего к Ивану раненого, оторвал его от груди:
– Осторожно, вот этот пальчик отожми, хорошо?
Хьюстон нашел отверстие в чеке, вправил туда кольцо, уверенно разогнул усики.
– Все! Можно отпустить гранату!
Еще одно колечко сверкнуло в песке между колен медика, но третий раненый бесшабашно протянул ему гранату сам.
– Аккур-р-ратно!
Все в порядке, чека доступна. Медик аккуратно сложил обезвреженные гранаты в рядок у стенки окопа. Запалы из них он не вывинчивал – вдруг пригодятся?
Хьюстон притянул к себе медицинскую сумку, осмотрел раненых, но из-за его спины в темноте Иван не видел подробностей. Он прикрыл глаза и открыл их лишь когда услышал копошение рядом. Медик осматривал турникеты и повязки на ногах Занозы, цокал языком, хмурился. Ивана Хьюстон осмотрел последним и вынес вердикт:
– Братан, тебя первым потащу.
Иван не ответил. Хьюстон перевязал ему руки, достал из сумки два кровеостанавливающих брикета и сунул их Ивану под измочаленный броник с правого бока, потом добавил третий.
– В сознании? В сознании! Терпи!
Медик схватил Ивана за подмышки сзади и вытащил из окопа. Затем поволочил по земле, ухватив за броник. Иван, как мог, помогал, упираясь пятками, но сил у него оставалось немного. Ивану хотелось закрыть глаза, но над ними свистели пули, некоторые в темноте падали рядом. Крошили и без того истерзанные пригорки. Хьюстон отдыхал у развороченных корневищ, пока в древесину впивались пули, Иван ждал. Пулемет бил все ближе и ближе; будучи пулеметчиком, Иван угадывал, когда коллега перебегал на другую позицию, когда менял ленту. Иван слышал мат пулеметчика, когда медик перетаскивал его через три слившиеся воедино воронки от снарядов. Но едва Хьюстон перетащил Ивана через гребень, пулемет смолк.
– Твою ж...! – выругался медик и обернулся к Ивану. – Тута будь!
И исчез в темноте.
Иван уставился на блеклые звезды и прикинул – сколько они прошли? Где-то полпути до первого опорника. Там же наши. Пятый батальон. Хоть один опорник, но взяли!
Хьюстон перевалил через гребень тело пулеметчика, при виде лица которого у Ивана мороз пробежал по коже. Пуля пробила пулеметчику глаз и вышла через висок. На вид рана страшная, но неглубокая – пулеметчик оставался в сознании, лишь дышал часто-часто. Пулеметчика Иван не узнал, видать, тоже из пятого батальона.
– Вставай и иди! – крикнул Хьюстон пулеметчику. – Подумаешь, глаз! Я пацанов не могу там бросить! Я разоружил их! И на помощь позови!
– Сейчас!
Изуродованный пулеметчик силился встать с четверенек, раскачиваясь. Иван отвернулся, он не понимал, почему медик не перевязал пулеметчика, но ответ на непрозвучавший вопрос последовал немедленно. Хьюстон из соседней воронки открыл огонь из пулемета. Короткие очереди удалялись в сторону блиндажа с ранеными.
Наконец пулеметчик рывком встал и, наклонившись, посмотрел на Ивана единственным глазом. Иван вдруг понял, что не умрет, улыбнулся и потерял сознание.

РАДУГА

Вечер был дождливым и необыкновенно красивым, озарённым ярким фиолетовым закатом, дарящим предчувствие некой законченности и предстоящего начала чего-то. Артём любил время, когда есть возможность наблюдать за тем, как идёт дождь. Это непревзойдённая пора, возвещающая нам то, что однажды узнает каждый, но в своё время.
Посёлок, приближающийся к городу, отличался своей дружностью и искренностью, которой порой не хватает сейчас и здесь, в мире развивающихся технологий, которые пытаются прийти на смену важному и жизненно необходимому, ибо оно – душевно. Параллельно с высокотехнологическим миром существует ближнее измерение, к которому можно протянуть руку, независимо от нашего местонахождения. Это пространство всегда рядом, но готовы ли мы оказаться там, отказавшись от мира шума, гама и вечной суеты?
Артём смотрел на скатывающиеся слезинки неба и пребывал в состоянии замешательства перед тем миром, который внезапно открылся перед ним. Ведь он – выходец из мест глубинных, где живёт в людях то самое сокровенное, что делает их таковыми, – живость души. Тем, кто однажды соприкоснулся с живыми людьми, никогда не избавиться от того, что с ними сделала встреча с их необъяснимо одухотворённой аурой – те люди отпечатаются навсегда, и будут на всю жизнь сохранены мгновения познания о том, что такое живость души, и каковы люди настоящие. Даже если окажешься в забытом всеми месте, всё равно не сможешь забыть тот привкус атмосферы действительности, который однажды свою завесу приоткрыл. Артём смотрел на непрестанно движущийся город, слушая его шум и понимал, что здесь есть буквально всё, о чём мечтали детворой: возможностей различных – море, выбирай, какое по душе, и двери откроются, лишь шаг навстречу сделай ты. Но всё же чего-то не хватало в этом «самостоятельно достаточном» мире – в нём не было того, что однажды познал Артём.
Выбегая в дождливый вечер на свободу вне стен зданий, он широко раскинул свои руки, будто были они крыльями, а голову запрокинул назад, позволяя дождю осуществить очищение, смывая с него всё, оставляя лишь «ничего». В этот миг сопричастности каплям манны дождя не нужно было думать. Мысли оставили его, предоставив возможность почувствовать растворение в очищающем потоке и единении. С частью того настоящего, что никогда и никому не стереть, ведь оно – под кожей, под каждой костью и всеми сосудами, оно – глубже: там, докуда человечество своими медицинскими опытами не смогло пробраться, как бы ни пыталось изучить человека от и до. Это невозможно: человеческому разуму это не под силу, здесь есть иное – благодать, которую можно почувствовать, будучи отрешённым от всего того, что связывает нас с землёй.
– Единственная отрада – дождь, который называю я «Сегодня». Он связывает с тем, что утрачено было видимо, но при этом с тем, что не утрачено невидимо. И с теми, с кем были совместные мечтания. В мирском шумном мире нет их… Где же они сейчас, и что с ними? Живы ли? – Артём погрузился в свои воспоминания…
– Нас было шестеро: три юнца и три девицы. Как же прекрасно было там, в деревне нашей, где прямо с самого утра собирались и в запряжённой лошадьми повозке катались, а в обед через заборы в саду цветочном перелезали и наперегонки бежали до качелей, где все мечтательно глядели в небесную синь. Ту самую, что сверху на всех нас глядит. И загадывали мы желания, смотря прямо вон туда – на белоснежные облака, которым признавались во всём-во всём, что было сделано и что хотелось сделать, – улыбка вновь посетила лицо, даря то утраченное беззаботное чувство. – Желал я устремиться к вершинам незыблемым и сделать вызов всему миру… И эта устремлённость всё же перевешивала тогда любовь к родному месту, из которого хотелось вырваться, несмотря на тёплые чувства к нему.
Артём горько вздохнул, потому что сейчас всё по-другому…
– Никита хотел просто уехать, куда глаза глядят. У него никогда не было никаких планов на жизнь, он – дитя чистейшей свободы, неизменно связанной с привязанностью к лесу и грибам, щебетанью пташек и аромату лугов и полей, которым пропитаны все существа мест древесных и далёких, въедающихся внутрь раз и навсегда. У таких жизнь – полотно чередований сегодня-завтра и сейчас, без осмысления того, что происходит, а чистое пребывание в моменте без мыслей, свойственных другим, – настоящее питие мига «здесь», – Артём призадумался, потому что вновь всплыл перед ним образ друга детства, который всегда казался ему непонятным и не способным быть познанным другими. Потому что истинные дети природы, коих мало на земле рождается сейчас, они никому не поклоняются: ни людям, ни идолам, ни кумирам – никому. У них чаще всего ничего нет: пусты они и обнажены, но это лишь так кажется. На самом деле за счёт отсутствия привязки к материи земной являются такие дети истинной свободой.
– Да, Никита – тот ещё фрукт. Я его никогда не понимал, но, похоже, именно по этой причине он был мне интереснее и ближе другого нашего компаньона – Владислава. Тот, как и я, поклонялся славе и мнимой дороге будущего, к которой поскорее хотели подобраться и окунуться в омут дел предстоящих, которые помогут не только ступить на новую тропинку, но ещё и удержаться на ней.
– Эх, Владислав. А ты где? Наверное, уже в другой стране. Да, мечтал ты о том, что другим казалось невозможным, и чтоб быть всегда в курсе всего происходящего. Это проще сделать, когда находишься поблизости к представителям власти, к числу которых мечтал Влад быть причисленным. Думаю, ему это удалось, с его-то упорством и пробивным характером. Надеюсь, Влад, что ты счастлив, достигнув того, о чём мечтал когда-то.
Артём тяжело вздохнул, понимая, что если Владислав и счастлив, так он сам – нет. Ведь не смогло его материальное состояние сделать цельным по-настоящему. Лишь частично, но не целиком. Для всей полноты необходимо то, что ни за какие средства не купить – живость души. Способность окрылённым стать, отбросив всё земное и воспарив к выси духа. Достигнув желаемого в материальном плане, будучи при этом человеком из иной среды, однажды вспомнишь ту самую среду. Когда-нибудь она даст о себе знать и к себе потянет…
Артём продолжил вспоминать…
– С нами были три девчонки: Анастасия, Виктория и Алина. Втроём были уж различны очень, с вектором жизни непохожим. И удивительно было то, как могли друг с другом уживаться и общаться, не уставая видеться ежедневно.
Анастасия была старшей. Любила она аромат природы: чащ лесных и болот бурлящих с внезапным ветерком, стихией которого пыталась управлять она. Бегая по дощечкам деревянным в красочном саду, представляла себя колибри – пташкой, мчащейся, куда глаза глядят, не ведая ни о каких пределах и границах. По душе из их компании ей был Никита, с которым было общее – чувство принадлежности к природе. Выражалось оно в отсутствии стремления к городским прибоям центра, в которых наблюдается несмолкаемый шум. Нет… для душ таких допустимы другие звуки: прибой реки, шум трактора и ветра вой, шелест травы и звук накрапывающего дождя, и сама тишина. Но ни в коем случае не городские рекламы с неумолкаемыми двигателями машин. Такое – не для них.
Средняя девчонка – Вика. С Анастасией бегала в саду она, пытаясь как-то той подражать и вместе по заборам подниматься вверх, хотя была возможность пройти и через дверь… Но, выполняя разные несвойственные ей движения, не чувствовала она себя собой, с каждым днём больше убеждаясь в том, что непонятна ей непредсказуемость Насти, и что не хочется ей больше бегать по дощечкам, от которых впивались в кожу деревянные занозы, достававшиеся при помощи иглы бабушкой. Больно было Вике и непонятно, отчего же Насте нравилось пищать, когда занозы ей вытаскивали, но после всё равно бежала в сад…. Хотя и знала она, что может вновь наступить на мины, поймав зловещие остатки древа, вонзающиеся вовнутрь. Вика смотрела на Настю и понимала, что перед ней – сама странность. Но раз уж она таковой её считала, то почему всё равно повторять за ней продолжала?..
И была с ними младшая девчушка – Алина. Домашний цветочек, не знавший того порыва движения, необъяснимо тянувшего Анастасию, за которой слепо следовала Виктория. Алина со стороны наблюдала за этими двумя и предпочитала оставаться в стороне, про себя считая обеих ненормальными и от которых стоит держаться подальше, но при этом не переставая с ними общаться. Таким образом, охраняемому цветку было необходимо одновременно пребывать на двух сторонах, делая вид, что разделяет интересы обеих. Усидишь ли на двух стульях?.. Рано или поздно придёт время, когда нужно будет сделать выбор в пользу чего-то одного.
– Вечно ты сидишь в стороне, отчего же не присоединяешься? – из всех шестерых друзей истинную суть младшей обнаружил лишь Артём. – Пока все уже давно в дороге, ты уныло торчишь здесь одна. И почему же у тебя всегда такая мина?
Он один видел это непонятное выражение лица, которое больше никто не замечал, считая, что всё в порядке.
Алина молча посмотрела на Артёма, продолжая сохранять воцарившуюся тишину и смирять его ледяным взглядом. Но вдруг всё же свой голос подала: «А с чего мне радоваться? Почему моя «мина» должна быть другой?»
Теперь настала очередь Артёма молчать, недоумевающим взглядом смотря на Алину и осознавая, что ему нечего ей ответить.
– Вот видишь. Ведь для того, чтобы радоваться, нужна какая-то причина. Не может же она взяться по щелчку пальцев без определённых событий, которые бы способствовали возникновению этой самой радости, – Алина вновь равнодушно взглянула на Артёма. – Поэтому тебе и не даёт покоя моё лицо: кажусь тебе унылой, потому что свойственно задумываться и погружаться в мысли, отдаляющие меня от того пространства, в котором нахожусь физически.
– Тяжело тебе будет, Алина. Ох, как тяжко! – неожиданно и резко воскликнул непонятно чем поражённый Артём.
Алина на его слова лишь незаметно улыбнулась, считая его глупым, хоть он и был по возрасту старше её.
– Почему же ты думаешь, что будет мне тяжело? Я думаю иначе: должно быть проще, ведь стремление к анализу и отдалению от окружающего нас повсеместно может сыграть на руку именно мне, ведь это я буду выбирать, а не кто-то другой, – теперь Алина улыбнулась явно и победоносно. Так, что Артёму стало грустно, взирая на подругу детства.
– Всем по-своему тяжело, в своей мере. Просто никому не бывает. Но мне кажется, что ты словно пытаешься кому-то что-то доказать. Возможно, даже тому, кого и вовсе нет. А может, и всему миру, – задумчиво произнёс Артём.
– Доказать? Хм… так ведь вся жизнь – смена попыток доказать своё достоинство, не находишь? Так и живут люди, пытаясь стать кем-то, прыгнуть выше своей головы: быть тем, кто выше тебя самого. А если у них не получается, то стараются изо всех сил рисовать из себя кого-то и им казаться, даже если и не являются таковыми. И для чего всё это? Чтобы доказать, что ты – не пустое место, а действительно достоин и не чего-то там, а самого лучшего, – глаза Алины засияли ярче.
Артём тяжело вздохнул.
– Это апогей печали. Нет ничего хуже жизни в призме созданных иллюзий и стремления к тому, чтоб быть кем угодно, но не собой. Надеюсь, что это не про нашу шестёрку. Пусть будем мы теми, кто мы есть, не стремясь проецировать то, чем мы не являемся.
– Это твоя мечта, – Алина улыбнулась. – Из нас шестерых только трое смогут этому соответствовать: ты, Настя и Никита – да, вы сможете быть собой, а мы с Викой и Сашей – не сможем. Всё-таки начало имеет смысл. Не только конец покажет нам истинное положение, он лишь его закрепит (если был настоящим) либо опровергнет. Возможно только два варианта – или закрепление и утверждение, или открепление и опровержение.
Алина отвернулась.
– Вы – другие, вас троих в полной мере не понять. Это невозможно для нас. Всё же есть в мире людей градация негласная, о которой могут вслух не говорить. Но она незримо существует и проявляется в наших делах и мыслях, а также тем, чем человек живёт. А это всё рождается внутри, на что повлиять снаружи никто не сможет. Даже если и попытается, то у него по итогу ничего не выйдет. Потому что есть то, что не изменить. То, что не сломить, как бы сильно кто-то ни пытался.
– Градация людей…. Да, я с тобой согласен, что есть разделение всех нас: мы все разные, и это – факт. Ты говоришь, что тебе не понять нас. Но, знаешь, и нам не понять вас. Мы просто из другого теста. Вот и всё. Как ни пытайся, друг друга нам не понять. Мы просто два разных лагеря. И возможно лишь два пути – либо принять различие и продолжать существовать в едином пространстве, либо враждовать, пытаясь изменить друг друга. Но второй путь бессмысленный, поскольку всё равно человек не сможет изменить внутреннюю составляющую другого человека. И эта дорога неизбежно приведет к уничтожению и гибели одного из лагерей… Да, поэтому иди с миром. Не стану тебе больше что-либо говорить. Поступай, как знаешь, – сказал Артём.
– Насильно никто не сможет привить что-либо. Последнее слово всегда за человеком. У всех нас есть воля и свободный выбор.
– Я хотел сказать совершенно другое, но вышло как всегда… не то и вовсе не запланированное… Пожалуй, я пойду, – Артёму хотелось уединиться и подумать над словами Алины. Он находил, что действительно их шестёрка была разделена на две группы. В состав первой входили он сам, Никита и Настя. Но далеко не во всём они были похожи, хотя и как-то оказались приписаны к одному лагерю. Ведь Артём не был готов вот так резко, как Настя и Никита, оставить всё и следовать за тем, что подсказывает нутро. Но всё же их объединяло то, что и позволило им быть друг к другу ближе – понимание и слушание чего-то незримого, направление туда, куда по-настоящему нужно. И разница в том, что Настя и Никита готовы были следовать за этим, не задумываясь ни о чём. Они чувствуют, что это – то самое. И идут туда. А Артём знает, что это – то самое, но не идёт туда. Почему же?..
Отчего б не идти туда, куда ты словно фибрами души чувствуешь и понимаешь, что да, нужно идти именно туда и никуда больше, но не идёшь… Что-то мешает туда идти, что-то удерживает и не даёт продвинуться туда, куда нужно. Но что же это?..
А другая группа в лице троих – Алины, Владислава и Виктории – не чувствует того, что чувствует и к чему стремится другая тройка. Для них порывы их – всего лишь лепет, непонятное ничто. Чудаки да и только. Но если б только чудаки… Алина в стороне стояла и наблюдала за Анастасией, а что ж рождалось в голове ее? И Виктория, которая подражать хотела, неужели тоже равнодушно и всерьёз слепо повторяла за Настей? И Владислав, со своей мечтой готовый на всё… Разве может эта готовность позволить остаться душевной живости? Или такой настрой умертвит её? А может, всё-таки именно мечта и действия во имя достижения намеченного будут подкреплять внутренний огонь жизни?
Артём встряхнул головой и потёр глаза руками, пытаясь отойти от воспоминаний детства, проведённого со своими друзьями по большей части в поле и на реке, как парное молоко, куда также добирались в запряжённой телеге, за которой бежала целая свора собак.
– Это оконце туда, где я был. И сквозь это оконце можно лишь наблюдать, без возможности что-либо изменить в пейзаже. Мы только смотрим на прошедшие эпизоды. Хотя есть кое-что ещё, что в силах наших сделать с оконцем этим: на прошлое взглянуть обновлённым взглядом и сделать вывод, который помочь сумеет сейчас, хотя и была та пора давно, – Артём направил взгляд вдаль, видя, что дождь стихает, и постепенно проявляется радуга. Она – мелькающее напоминание о том, что освобождение настанет. И живость души, которая могла быть шумом городским задавлена, но лишь на время, снова оживёт. Ведь глубинное не погибает, а выжидает часа своего для того, чтоб восстать и вновь вернуться в начало.

КРАСКИ ЛЕТА

Тундра. Кто не бывал в тундре, а знает о ней из печати, телевидения, кинофильмов, тот не имеет о ней объективного представления. Тундра кажется бескрайней, неживой, не вызывает положительных эмоций. Так думала и я.
Приехав на Крайний Север молодым специалистом, я узнала много интересного не только об истории Колымы и Чукотки, но и о ее природе.
По работе мне приходилось бывать в командировках, объездить и облетать этот край и узнать много интересного, о чем не могла даже предполагать.
Был июль месяц, самый теплый на Севере. На вертолете по санитарному заданию я вылетела на Чукотку с другими врачами. Это было в первые годы моей работы на Крайнем Севере. В пути экипаж вертолета получил сообщение, что поселок, в который мы летели, по погодным условиям закрыт. Нужно было принять решение: вернуться назад или переждать непогоду где-то в пути.
Решено было приземлиться в тундре и ждать разрешения на вылет. Это обычная ситуация, к которой привыкли северяне. А вертолет – такая замечательная летательная машина, способная сесть в любом месте и в любое время.
С коллегами я вышла из вертолета и огляделась. Нас окружало бескрайнее пространство. Под ногами стелилась мелкая зеленая травка. День, на удивление, был теплым.
Отойдя от вертолета, посмотрела внимательно под ноги. И каким же было мое удивление – я стояла на цветочном ковре. Оглянулась вокруг и увидела множество разнообразных цветов. Я насчитала 15 видов, названия которых не знала, хотя некоторые были мне знакомы. Эти растения отличались хрупкими тоненькими стебельками и листиками, неяркой расцветкой. А когда подул ветерок, то донесся легкий, еле уловимый аромат от них.
Я была очарована увиденным. Зеленая земля с вкраплениями разнообразных цветов напоминала необычный ковер. Такой прекрасный ковер, вернее, его рисунок, к сожалению, не создала ни одна мастерица. Ведь его надо не только видеть, но и чувствовать. Невольно на память приходили разные сравнения.
Мы восхищаемся цветами на альпийских лугах. Они тоже радуют своей необычностью. Их яркий цвет, буйный рост будоражат.
А разве без волнения и какой-то тихой радости пройдешь мимо цветов тундры? Конечно, нет. Ведь растут они за Полярным Кругом на вечной мерзлоте, приспособившись к трудным условиям существования. И все же цветы альпийских лугов и тундры объединяют общие черты: жажда жизни, выносливость и, конечно, красота.
Это было давно, но я до сих пор помню эти яркие впечатления о тундре, ее неброскую красоту.

МАЛЫШОК

В один из теплых летних дней наша постоянная компания друзей поехала на рыбалку. Самый старший из нас, Григорий Петрович, обладал стареньким, видавшим виды «Москвичом», на котором мы и путешествовали. Кроме того, у него была собачка Малышок, всегда сопровождавшая хозяина в поездках.
Григорий Петрович подобрал брошенного кем-то щенка, обогрел его, накормил, и Малышок стал любимым членом семьи. Это была маленькая дворняжка с красивой, блестящей черной шерстью, смышленая, активная и ласковая. Когда Григорий Петрович приходил с работы, Малышок встречал его веселым лаем и не отходил от хозяина ни на минуту. Сопровождал его в выездах на отдых за город и выполнял все его команды.
Когда мы приехали к реке, то мужчины занялись ловлей рыбы, а потом развели костер и стали готовить уху. Малышок, повизгивая, обегал каждого рыбака, а Григория Петровича особенно приветствовал, облизывал ему руки, лицо и молча сидел рядом, виляя хвостом. Затем, сорвавшись с места, бегал за птичками, бурундуками, находил что-то в траве, подбегал к костру и громко лаял.
Повара сварили прекрасную уху и накормили нас. После еды мы устроились у костра на отдых. Дрова потрескивали в костре, пламя озаряло наши лица. Клонило в сон. Малышок на коленях хозяина вместе со всеми тихо дремал.
Побродив по лесу, мы набрали немного брусники и вернулись к костру. У затухающего костра пили особенный, таежный чай. У него был вкус брусники, аромат хвои и запах дыма. Чай пили из металлических кружек, согревая руки об их теплые бока.
Темнело, воздух стал прохладным. Собрались в обратный путь. Улов рыбы оказался небольшим, но все же мы уезжали не с пустыми руками. Главное, что мы хорошо отдохнули, надышались свежим августовским воздухом, а от нашей одежды шел запах костра.
Когда сели в машину, то обнаружили, что нет Малышка.
«Малышок! Малышок!» – звучало на разные голоса по территории, где мы находились. Искали собачку долго, но так и не нашли. Стемнело. Нужно было возвращаться.
Проехали километра полтора, останавливаясь, звали Малышка. Но без результата. Настроение у всех испортилось. Особенно переживал Григорий Петрович. Сердце его болело за хвостатого друга. Он уговорил нас вернуться к костру.
Подъезжая, увидели бегущего навстречу пса. И как только открыли дверцу машины, он пулей, с громким лаем вскочил в нее. Мы радостно приветствовали «потеряшку», а он подскакивал к каждому из нас с лаем, облизывал благодарно и, наконец пристроившись в углу на заднем сиденье, затих.
Когда приехали в город и стали расходиться по домам, Малышок боялся выйти из машины. Пережив стресс, наша дорогая дворняжка боялась вновь потеряться. И только когда Григорий Петрович взял ее на руки и прижал к груди, она весело залаяла, благодарная людям за внимание и любовь.

НЕОБЫЧНАЯ ВСТРЕЧА

Многим незнакома ягода жимолость. Она имеет прекрасный вкус, ее сравнивают с вишней. На севере, где она растет, ее особенно любят и ценят, готовят из нее варенье, соки, напитки. Жимолость очень вкусна и в натуральном виде по вкусу превосходит все известные ягоды.
Кусты жимолости растут обычно по берегам рек, маленьких речушек и радуют северян обильными урожаями.
Ежегодно мы делали из этой ягоды заготовки на зиму, знали места, где она растет, и всегда возвращались домой с полной тарой.
Как обычно, когда созрела эта ягода, я и муж вместе с друзьями выехали вечером из города на машине в знакомые ягодные места, чтобы утром заняться сбором урожая.
Мы проехали на «москвиче» более ста километров и остановились на ночлег на берегу маленькой бурной речки с дном, покрытым крупной галькой.
Посидев у костра после ужина, который приготовили на нем, после приятного общения стали устраиваться на ночлег. Нас было пять человек – постоянная команда, которую объединяла многолетняя дружба, взаимопонимание, любовь к природе севера.
Поражала нас всех красота здешних мест. На противоположном берегу реки поднималась невысокая сопка. Ее сказочно прекрасный вид менялся в зависимости от времени года. На сопке местами рос мелкий кустарник темно-зеленого цвета, между которым пестрели полянки красной брусники. Так было обычно в конце августа, а раньше на этих местах созревала голубика, которая плотно росла рядом с брусникой. А осенью кусты голубики украшали сопку ковром желто-красного цвета. Подножие сопки окружал гирляндой вечнозеленый стланик.
Множество речушек обычно открывают неповторимую красоту: чистейшая вода струится по каменистому руслу, искрится на летнем солнце. Наледи, которые за короткое время не всегда успевают растаять, напоминают осколки хрусталя. Воздух к вечеру наполнен ароматом трав. Конечно, окружающая природа располагала к хорошему отдыху.
Мы устроились на ночлег в спальных мешках на гальке по берегу речки. Обстановка была привычной: звездное небо, светила луна, шумела речка. Каждый из нас быстро заснул.
Мы планировали встать около пяти часов утра, чтобы по утренней зорьке приступить к сбору деликатесной ягоды. Начало светать.
Когда я проснулась и, не вылезая из спального мешка, осмотрелась вокруг, меня сковал ужас. На расстоянии полутора-двух метров от меня на гальке лежали огромные сине-розовые «лепешки», от которых шел пар.
От страха я потеряла голос, боялась пошевелиться, чтобы себя не выдать. Мне было ясно, что только что рядом с нами прошел косолапый, и, возможно, он стоит где-то рядом. Ведь из мешка сразу не выскочишь, лицо остается открытым, так что медведю большого труда не стоило познакомиться с нами на вкус.
Когда прошел первый страх, и я смогла пошевелиться, то нашла в себе силы осмотреться вокруг и поняла, что медведя рядом нет. Вероятно, он был сыт, и мы как возможные «жертвы» его не заинтересовали.
Вскоре проснулись все мои друзья и так же испугались от увиденного. Вылезли из спальных мешков и стали обсуждать сложившуюся ситуацию.
Несмотря на страх, с которым мы так и не смогли справиться окончательно, решили не уезжать с этого места, начать сбор ягод, но быть очень внимательными и осторожными. Толпились у одного куста, прислушивались к каждому шороху. Напряжение не покидало нас до самого отъезда.
Когда забрались в машину, то расслабились и «тихое» поведение сменили громкая речь, смех, шутки. Наступило какое-то возбуждение. Каждый по-своему оценивал пережитое и давал выход своим чувствам. Ясно было одно – нам повезло.
В жизни каждого бывают опасные и тревожные ситуации, но везение и удача помогают с ними справиться, сохранить не только здоровье, но и самое главное – жизнь.

ПУРГА

В одну из зим моей жизни на Севере я была в командировке в одном из отдаленных районов Колымы. Мне необходимо было побывать в одном из сел на берегу залива. В этом районе проживали эвены, коряки, занимающиеся рыболовством, оленеводством, охотой.
В каждом из местных сел, в поселках были начальная школа, детский сад, фельдшерский пункт, магазин, а также мастерская по пошиву меховой одежды.
Жили сельчане в деревянных домах. Многие семьи имели собачьи упряжки. Оленеводы, пасущие оленей, обычно живут в ярангах – передвижных домах из меховых шкур.
В поселки района можно было добраться только на вертолетах, вездеходах, собачьих и оленьих упряжках, а летом – по заливу на катере.
В районном исполкоме мне предложили поехать в село на собачьей упряжке. Я обрадовалась предложению, так как с этим видом транспорта еще не сталкивалась.
К гостинице утром подъехала упряжка из пяти северных лаек. Собачки поразили меня совей красотой. Они были очень пушистые, на светлой шерсти местами виднелись светло-коричневые полоски. Животные стояли спокойно, казалось, что наблюдают за происходящим вокруг.
Каюр-эвен был маленького роста. Мне он показался очень старым человеком. Лицо в морщинах, глаза прятались в складках век и казались закрытыми. Одет он был в национальную одежду – старенькую, потертую кухлянку. Обут в удобную, очень теплую обувь – меховые торбаса. На голове была шапка из оленьего меха с опушкой и вшитыми в мех кусочками цветной кожи.
Я попыталась с ним заговорить, но в ответ – улыбка и кивок головой. Каюр помог мне сесть в нарты, сел сам, что-то крикнул, и упряжка двинулась в путь.
Ездовые нарты оказались очень удобными. Меховые шкуры укрывали ноги, а я сидела, как в мягком кресле, тоже в меховых шкурах. Собаки весело бежали по проторенной дороге по берегу залива. Стояла тихая морозная погода.
Когда проехали половину пути, я заметила, что собаки стали волноваться, лаять, останавливаться. Вожак упряжки несколько раз ложился на снег и не хотел двигаться дальше. Каюр слез с нарт, посмотрел вокруг и сказал: «Однако будет пурга». Достал лопату и стал рыть яму в снежной насыпи, которая тянулась вдоль берега залива.
Погода заметно портилась. Появилась поземка. Ветер сдувал снег. Начиналась пурга. Потемнело. Вокруг стало ничего не видно.
Когда каюр вырыл яму, то бросил в нее меховые шкуры. Мы влезли с ним в эту яму, укрылись шкурами. У входа в укрытие легли собаки.
Ветер кружил снег. Раздавались разнообразные странные звуки. Казалось, что на нас что-то падает и разрушает наше укрытие. Собаки лежали спокойно, прижавшись друг к другу. Очень быстро их засыпало снегом, превратив в сугроб с неровными контурами.
Сидеть в яме, конечно, было очень неудобно. Колени прижимались к подбородку, неприятно пахло моржовым жиром. Прошло не менее двух часов, а пурга все не унималась. У меня онемели ноги, спина. Хотелось спать.
Вдруг наступила тишина, а через некоторое время зашевелился сугроб, залаяли собаки. Вожак поднимал упряжку. Каюр вытащил из ямы шкуры, и стало видно, что пурга закончилась. Можно было ехать дальше.
Каюр ласково гладил собачек, морду вожака, и мне казалось, что умные животные понимают его без слов.
Я с трудом встала на ноги. Пришлось сделать несколько кругов вокруг упряжки, пока не смогла уверенно стоять. Стояла тишина. Не верилось, что пару часов назад бушевал ветер, кружил снег и ничего не было видно вокруг.
Мы продолжили путь. Собаки бодро бежали по дороге, на которой после пурги гребнями лежал снег.
Когда приехали в село, я занялась своими делами. Нужно было успеть сделать многое. Каюр с упряжкой остановился у своего родственника, распряг упряжку, чтобы собачки отдохнули, накормил их рыбой.
Когда я сделала все, что нужно было по плану командировки, наступил вечер. Мы собрались в обратный путь. Несмотря на темноту, собаки уверенно бежали по дороге с ухабами.
Я смотрела вокруг, вспоминая подробности прошедшего дня, мечтала о теплой гостинице и горячем чае.
Прошедшая пурга была короткой. Тяжелее, когда она длится сутками. Кажется, что жизнь замирает. Снегом засыпает дома до дымовых труб, дорог как не бывало, все меняется вокруг до неузнаваемости.
За годы жизни на Крайнем Севере я пережила немало метелей и пурги. Помню, как в одном из поселков Чукотки после многодневной пурги выходила из двухэтажного дома через чердак. Люди привыкают к таким сюрпризам природы. Каждая пурга считается обычной, но в то же время со своим «характером». Затем все восстанавливается, и жизнь людей продолжается в привычном ритме.
У меня осталось самое теплое воспоминание о путешествии, заботе и внимании ко мне неразговорчивого каюра-эвена и о красивых, умных, сильных лайках.

РОЗОВЫЙ ВЕЧЕР

Костя с трудом дождался конца уроков. Он был в очень хорошем расположении духа. Намечалась вечеринка у Таньки, куда она позвала всю поселковую детвору. И Алиса должна прийти; во всяком случае, Танька сказала, что она ее тоже звала.
Костя с Алисой были совершенно разные, и, видимо, именно это обстоятельство Костю и притягивало.
Так, Алиса любила книги, а Костя их терпеть не мог. Нет, ну если книжка нужная, полезная, например, такая как «Телевидение – это просто!», почитал и телек починил, это Костя понимал. Он не понимал другое. Например, зачем читать про природу? Когда Костя и так может пойти на речку с ее камешками и чистой, прозрачной водой, поваляться на зеленой траве, вдохнуть аромат полевых цветов, вгрызться зубами в только что сорванное восковое яблоко, небрежно вытертое о штанину. Зачем читать, когда можно увидеть, вдохнуть, вкусить? Ну, может, у кого-то всего этого нет, не всем же так повезло, как ему, тогда пусть хоть почитают. А ему-то зачем? Еще менее были понятны Косте всякие душевные переживания литературных героев на пустом месте.
Уроки по литературе были для Кости самыми ненавистными после политзанятий с вожатой Мариной Николаевной. Дело в том, что учитель литературы Анна Сергеевна все время заставляла писать сочинения и настоятельно рекомендовала излагать в них свои мысли. А мысль у Кости после с трудом прочитанного произведения, по сути, была одна: «Дураки какие-то». Написать это он, конечно, не мог.
Неделю назад он, изрядно промучившись, попросил Алису написать за него заданное на дом сочинение. Алиса написала. Костя переписал в свою тетрадь и сдал на проверку. Получив тетрадь после проверки с заветной пятеркой, он возрадовался. Но радость была недолгой: Анна Сергеевна попросила остаться его после уроков, что уже само по себе ничего хорошего не предвещало. Его опасения подтвердились. Анна Сергеевна усадила его за парту и попросила написать сочинение по тому же произведению, но на другую тему. Произведение он, по ее словам, хорошо понял, и труда ему написать еще одно сочинение не составит. И сделать это Костя должен был в ее присутствии. Анна Сергеевна уселась за свой стол и стала проверять тетрадки, периодически с любопытством поглядывая на Костю. Костя тщетно пытался что-то из себя выжать, но так и не смог. И ему пришлось признаться, что сочинение, за которое он получил пятерку, написал не он. Анна Сергеевна прочла ему мораль на тему «врать нехорошо» и поставила в дневник кол. Но на этом Анна Сергеевна не успокоилась и провела беседу с Алисой тоже. Откуда она узнала, что сочинение написала Алиса, Костя так и не понял. Алиса же была уверена, что он ее «сдал», и потому обиделась. И не разговаривала с ним неделю, несмотря на неоднократные попытки с его стороны помириться. Просто отворачивалась и уходила.
Теперь Костя планировал помириться с ней на вечеринке, так как лучшего способа и придумать было трудно.

* * *
– Костя, посмотри, какая красотища! – Алиса настолько была поражена чудесным садом, что даже забыла о том, что они с Костей в ссоре. – Посмотри, сколько их. И они все разные. И как они пахнут…
Костя не сильно разделял восторги Алисы по поводу роз, но он обрадовался, что Алиса больше на него не сердится.
– Да, красиво, – поддакнул он.
– Ну, что вы там стоите, – крикнула с порога дома Танька, – идите в дом, надо включить быстрее музыку.
Таньке не терпелось начать танцы.
Они вошли в дом. Через небольшой коридорчик прошли в гостиную. У ближней стены ко входу стоял большой диван на изогнутых ножках. Напротив располагался искусственный электрический камин. Танька тут же продемонстрировала его работу, нажав на кнопку. Горел камин очень реалистично, искусственным огнем «облизывая» бревнышки. Посреди комнаты стоял круглый столик с изящной резьбой. В комнате также были два кресла с такими же изогнутыми ножками, как у дивана, телевизор, стереосистема с двумя большими колонками, старинное пианино; на стенах висели картины, кругом стояли вазы, светильники, статуэтки.
Правая от входа стена была заставлена шкафами со стеклянными дверцами, за которыми благородно мерцали темные корешки книг. Книги, по сути, занимали целую стену немаленькой гостиной, от пола до потолка.
Алиса, увидев это богатство, обомлела:
– Это же полные собрания сочинений! – воскликнула она.
– Еще бы мой папа неполные выписывал, – возмутилась Танька.
«Ну, все, – подумал Костя, неприязненно глядя на книги, – сейчас засядет».
И действительно: Алиса взяла с полки какую-то книгу и уселась с ней в кресло.
– Костя, давай колонки в окно выставим и музон включим, – нетерпеливо ныла Танька.
Костя завозился со стереосистемой. К восторгу находящихся под окнами подростков загремели «Белые розы». Началась дискотека.
Костя вышел на улицу. Посмотрел, как под музыку ритмично дергается толпа, центром которой являлась Танька. Она подпрыгивала выше всех.
Костя танцевать не любил. Не видел смысла в этой бестолковой дерготне. Однако пригласить Алису на медленный танец он планировал. Вообще-то, если уж так совсем на чистоту, Косте просто хотелось обнять свою подружку. А это был формальный повод.
Тут, как раз сменив «Белые розы», зазвучала медленная плавная композиция. Вокалистка приятным глубоким сопрано вопрошала, «где я» и сетовала на то, что скучает от одиночества.
Костя решил, что настал его звездный час и вернулся в дом. Здесь музыка не так грохотала. Алиса сидела в кресле и читала книгу и даже вздрогнула, когда он к ней обратился:
– Алиса, давай потанцуем.
Алисе, видимо, не хотелось уходить далеко от своего кресла и книги, но и обижать Костю отказом ей тоже не хотелось.
Поэтому она предложила:
– Давай тут.
Костя обрадовался – еще лучше, они будут вдвоем. Алиса встала с кресла и подошла к Косте. Он осторожно положил руки ей на талию, и они стали медленно, в такт музыке, передвигаться по кругу.
В комнату вбежала Танька.
– О-ля-ля! Да у вас тут романтик!
Алиса чуть отпрянула от Кости, но он сжал руки, не отпуская, и шепнул ей на ухо: «Не обращай внимания».
– Сейчас я вам обстановочку создам, – не унималась Танька.
Она включила светильник, стоящий на столике, и выключила люстру. Комната наполнилась мягким, приглушенным светом. Что-то в светильнике начало медленно вращаться, по потолку и стенам побежали разноцветные зайчики.
Танька побежала на улицу, заодно выталкивая из комнаты пытающегося проникнуть к стереосистеме Женьку.
В полумраке комнаты Костя позволил себе чуть больше положенного, он обнял Алису. Она не сопротивлялась. Ее руки тоже обхватили его чуть теснее.
Женька все-таки прорвал оборону и сменил музыкальную композицию. Толпа за окном заорала в унисон с Юрой Шатуновым: «Я не знаю, что сказать тебе при встрече».
Косте не хотелось, чтобы Алиса опять засела в кресло с книжкой, и он предложил ей:
– Пойдем еще на розы посмотрим.
Алиса согласилась. Они ходили по розарию, Алиса рассматривала цветы, наклонялась, вдыхала аромат. Костя потихонечку направлял ее в дальний угол сада, где он заметил лавочку, над которой на опорах плелся куст необыкновенно ярко-красных роз. Розы свисали такими огромными шапками, что из-за цветов практически не были видны листья. Они сели на эту лавочку, вдыхая опьяняющий аромат роз.
Как из-под земли вынырнула Танька.
– Костя, пойди нарви черешни, вон там, – она показала куда-то вглубь сада, – и Алису угости. Там стремянка есть. С верхушки рви, самую сладкую и крупную.
Танька вручила ему небольшой бидон.
Костя пошел за черешней, вернулся минут через двадцать, и они с Алисой стали есть черешню прямо из бидона – немытую, выплевывая на землю косточки.
Когда вечеринка закончилась, и им настала пора возвращаться домой, Алиса попросила у Таньки книгу почитать.
Танька разрешила:
– Авось отец не заметит, ты только верни через неделю.
– Хорошо, а можно еще Косте взять?
Костя досадливо поморщился: еще этого не хватало. Танька разрешила. Алиса окинула Костю взглядом с ног до головы, словно оценивая его, подумала и взяла томик Беляева.

* * *
Костя собирался ложиться спать и наткнулся взглядом на книгу, которую надлежало скоро отдавать. А Костя ее не удосужился еще открыть. Он подумал, что Алиса может начать расспрашивать его по поводу прочитанного и, поняв, что он не читал, обидеться. И опять придется с ней мириться. Он вздохнул и открыл книгу. К его удивлению, он отложил книгу, когда прочел ее всю. Посмотрел на часы; было три ночи. Книга ему неожиданно понравилась.
Алиса через неделю вернула, как и обещала, Таньке книги. И на следующий день подошла к Сергею Петровичу.
Немного стесняясь, она обратилась к нему:
– У вас замечательная коллекция книг. Любая библиотека могла бы вам позавидовать.
Сергей Петрович несказанно обрадовался. Хоть кто-то в селе оценил по достоинству его коллекцию книг.
Конечно, он разрешил Алисе брать книги и впоследствии все сокрушался: «Ах, если бы моя Танька так же любила книги».
Алиса брала для себя и для Кости. На Костю обрушились Жюль Верн, Джек Лондон, Стивенсон, Дефо. И Костя потихонечку втянулся.
Ему нравилось, что он теперь иногда стал видеть мир глазами Алисы. Проявлялось это иной раз весьма причудливым образом. Например, раньше, когда они лежали на траве, запрокинув головы с травинками во рту, разглядывая облака, Костя видел в облаке очертания совы, Алиса – кошки. Теперь же Костя не перестал видеть свою сову. Но он также стал видеть и Алисину кошку.

БУДЕМ ЖИВЫ – НЕ ПОМРЕМ!

Историю, которую вы будете читать,
я написала не ради тщеславия,
а в качестве свидетельства
о промысле Божием и Его Славе.
Автор

После УЗИ врач сообщил Ирине, что нужно оперироваться. Собрав свои обследования и все силы, в указанный день она поехала в онкодиспансер на операцию. На улице ей встретилась бывшая коллега, учительница школы, которая сообщила о причине смерти ее классного руководителя – Людмилы Николаевны М. Она умерла от рака. «Пути Господни неисповедимы», – этой фразой часто отвечала Ирина.
В онкодиспансере у нее была надежда, что во время операции диагноз «злокачественное новообразование» не подтвердится, но все пациенты отделения убеждались именно в нем. «Надо его принять и понять, что Бог попустил болезнь, потому что так будет лучше», – сказала соседка по палате. Принять услышанное Ирина отказывалась и рассуждала, как говорится, «от ветра своей головы».
Шов был около тридцать сантиметров, по бокам – дренаж в виде двух трубок с прозрачными кульками. В таком виде ходили все прооперированные, поэтому девять дней прошли в коллективной реабилитации и стремлении к жизни. В день выписки Православная Служба поздравляла всех с Пасхой и угощала куличиками. «Это хороший знак», – подумала Ирина, ничего толком не зная о Христовом Воскресении.
Ирине сообщили, что в ее отсутствие в подъезде убрали из шахты лифт, а новый установят лишь месяца через два. Тело не было готово к подъему по лестницам на восьмой этаж. При стечению обстоятельств Ирина осталась сидеть в квартире с родителями и родственниками на два месяца, решая все бытовые вопросы только с их помощью: повернуться было больно, а нагибаться практически невозможно. Священное Писание учит, что делами милосердия люди спасают свои души. Про творящих живые дела во Славу Божию Господь сказал: «Блажени милостивии: яко тии помиловани будут» (Мф.5,7); то есть спасутся.
Пока сидела дома – на канале «Союз» одна за другой шли православные передачи. Ирина еще в 25 лет покрестилась, но Бога не знала, так как в храм не ходила, молитвы, Священное Писание, Евангелие не читала и, конечно, запуталась в грехах, как в паутине. Одно только было: носила крестик и читала по утрам небольшую часть утреннего Правила.
В одной из передач священнослужитель сказал, что крещеного Бог обязательно позовет и повернет лицом к себе, поскольку он является божиим человеком, душа при крещении принадлежит Богу.
Ирину каждый день посещала мысль об исповеди и причастии после двадцатилетнего забвения. Прочитав основы православной веры, слушая Апостол и Евангелие на том же канале, она поняла, что ее заболевание стало импульсом в осознании своей греховности и желании быть с Христом. Ирина перестала слезно жалеть себя, потому что еще один священнослужитель сказал, что слезы бывают разные. Может быть, вы ревете о себе, а надо – о своих грехах, ведь не все современные православные люди понимают разницу. Тогда же она поняла, что душа вечная, что на все воля Божия, поэтому надо верить и доверять Богу. «Думай о смерти и вовек не согрешишь», – эта фраза стала девизом ее жизни.
Прошло больше года, и Ирина устроилась преподавателем в колледж. «Поработаю во Славу Божию! Принесу пользу», – так решила. Время с сентября по апрель пролетело быстро, она радовалась группам и работе в целом.
В апреле два заместителя директора колледжа вызвали Ирину на разговор, а причиной стала жалоба от одной группы (но не всей) и матери студентки, которые писали, что преподаватель проводит религиозную пропаганду в светском образовательном учреждении. Такая формулировка является запретом заниматься педагогической деятельностью. Еще в жалобе было написано, что Ирина непрофессионально проводила в их группе занятия. Про это утверждение она сказала в беседе с замами, что оно спорное, так как другие семь групп подобное не высказывали ни руководству, ни друг другу, занятия посещала уполномоченная сотрудница колледжа и негативных мнений не высказывала.
«Пропаганда религиозных взглядов» выражалась в том, что при проверке работы про цель в жизни двум студенткам Ирина не поставила оценку, а попросила переписать работы с другими формулировками своих целей: одна собиралась открыть на пару с подругой оккультный салон и практиковать «черную магию», а другая – разработать вывеску для тату-салона. Ирина написала, что это вредит душам людей и пагубно влияет на самого человека. Поставить положительную оценку не поднялась рука, потому что Ирина вспомнила свое прошлое, когда до исповеди была в этом грешна и хотела уберечь студенток... Справедливости ради надо сказать, что девушки все ж таки переписали свои работы и были оценены.
Заместители директора колледжа заняли сторону студенток и той мамы, которая (с их слов) грозилась пойти в министерство образования. Ирине сказали писать объяснительную со словами: «Вы – профнепригодны!» На выданном формате А-4 она написала не объяснительную, а заявление «по собственному желанию» и поехала домой как побитая собака. При наличии жалобы все надежды на долгую и плодотворную работу в колледже «накрылись медным тазом».
Слез не было, потому что до разговора Ирина просила Бога помочь ей найти подходящие аргументы и повторяла про себя, что на все Воля Божия. Но что-то внутри давило. Она рассуждала: «Может, я виновата из-за своей гордыни, может, однажды сама несправедливо поступила с человеком, в ответ получила такое...» Воля это Божия уйти с работы или нет, она не поняла. Подписывая обходной, заведующая отделением по-доброму сказала ей: «Если одна дверь закрывается, то другая открывается».
С октября того же года Ирина проводила занятия в группе другого учебного заведения, руководство которого поверило в нее. В конце последнего занятия Ирина сказала себе: «Реабилитировалась...» На душе было мирно. И наступила новая Пасха, и родственники купили куличики, и жизнь продолжалась... Да, пути Господни неисповедимы. «Если Бог даст мне еще пожить, пусть с испытаниями и скорбями, – говорила Ирина, – буду славить Бога за все! Будем живы – не помрем!»

ЗАЧЕМ НУЖНЫ МЕДУЗЫ

– Опять сегодня в море не войти! Грязно, и медуз полным-полно! – ворчала Рита, усаживаясь в шезлонге. – Что ж за напасть такая? И откуда они только берутся?
– Вчера шторм был. Вот поэтому сегодня – медузы, – философски заметила мама.
– Обидно же не купаться, когда море такое спокойное! – продолжала горевать девочка. – Зачем только нужны медузы эти? Никакой пользы от них.
Мама посмотрела на дочку, недовольно поджавшую губы, и, улыбнувшись, сказала:
– Как это – никакой пользы? Они и сейчас важным делом занимаются: море после шторма от грязи чистят. Вот съедят весь мусор и уплывут отсюда.
– Всё равно ненавижу медуз, – хмурила брови девочка, – они такие слизкие и противные!
– Это потому что их мягкое желеобразное тело почти полностью состоит из воды. Представляешь, что если медузу отжать через ткань, то можно получить питьевую воду? Прямо в открытом море!
– Ничего себе! – удивилась Рита. – Значит, они морякам пользу принести могут? Закончится на корабле вода, а берег далеко. Надо сачком медуз наловить, отжать их через наволочку, например, и питьевая вода готова!
Девочка даже в ладоши захлопали от восторга. И уже с интересом стала наблюдать, как малыши сачками вылавливали у берега медуз.
– А что ещё ты про них знаешь? – спросила Рита.
– Ну, если у тебя появился интерес к медузам, тогда слушай, – сказала мама и начала свой рассказ:
– Эта история началась глубоко-глубоко – на дне Чёрного моря. Планула – личинка медузы размером с рисовое зёрнышко – после долгого плавания опустилась на большую морскую раковину. Это было идеальное место! Тихо, спокойно и незаметно для рыб, проплывающих мимо. Теперь можно хорошенько закрепиться и начать расти. Через некоторое время из планулы вырос маленький полип – стебелёк с щупальцами и ртом посередине. Этими стрекательными щупальцами он ловил мельчайших рачков, мальков рыб и другой планктон, а потом отправлял к себе в рот. Так полип питался, рос и развивался. От этого полипа периодически отпочковывались ещё другие полипы. Через несколько лет большая морская раковина оказалась вся закрыта колонией из них. Но появившееся откуда-то холодное течение остановило их рост. Полип перестал питаться. На самом верху у него набухла почка, и он стал похожим на гвоздь. Шляпка его постепенно разрослась и опустилась вниз. В ней-то и формировались медузы. Маленькие, тоненькие и плоские, в назначенный час они отделились друг от друга и отправились в свободное плаванье. Эти новорожденные медузы размером около трёх миллиметров назывались эфирами.
– Эфира, – нараспев повторила девочка, – какое красивое имя!
– Да, – согласилась мама и продолжила. – Эфиры состоят из восьми раздвоенных лучей, плавают за счёт сокращения круговых мышц тела и питаются зоо- и фитопланктоном. Постепенно края их зонтика выравниваются, появляются органы чувств и ротовая полость. Через два месяца эфира подрастает до восьми миллиметров и становится молодой медузой. Ещё через полтора месяца молодые медузы, достигшие двух сантиметров, направляются туда, где есть еда. Они начинают свою работу по очистке моря. Человек загрязняет прибрежные зоны канализационными стоками и удобрениями. Вдоль берега разрастаются водоросли, потребляющие кислород. Это мешает размножаться рыбам, а вот медузам очень комфортно. Они приплывают к таким берегам, и их становится здесь всё больше и больше. Много мусора волны прибивают к берегу после шторма. И сразу же, как только море успокаивается, приплывают медузы. Ведь здесь много пищи для них.
– А чем ещё полезны медузы? – поинтересовалась Рита.
– А ещё, – мама загадочно улыбнулась, – некоторые большие медузы спасают мальков рыб, перевозя их под своим куполом на различные расстояния. Хищные рыбы боятся стрекательных щупалец медуз и не могут съесть этих малышей. Вот так и плавает по морю большая медуза-няня с рыбьим детским садом.
– Надо же, как интересно! А почему они так называются – медузы? – спросила девочка.
– Своё название в честь мифической медузы Горгоны эти животные получили не так давно, – ответила мама, – в девятнадцатом веке. А вот появились они очень давно – раньше, чем динозавры, более шестисот миллионов лет назад. Представляешь, сколько за это время появилось и исчезло разных видов животных? А медузы остаются такими же, время не меняет их.
Мама и девочка немного помолчали, пытаясь представить, как изменилась Земля за время существования медуз.
– А ведь медузы не все одинаковые? – спросила Рита, спустя какое-то время.
– Медуз в мире очень много, более девяти тысяч видов. Они плавают во всех тёплых морях и океанах. А вот в нашем Чёрном море встречается только три вида: корнерот, аурелия и гребневик.
– А чем они отличаются? – продолжала расспрашивать девочка.
– Корнерот – это самая большая и опасная медуза. Её купол окрашен в синеватый или фиолетовый цвет, из-под купола свивает пучок толстых щупалец, похожих на корни. Они и дали название этой медузе. Прикосновение к щупальцам у человека вызывает жжение, как от крапивы. И если вдруг такое происходит, то надо обязательно промыть место ожога солёной морской водой. Пресная вода в таких случаях опасна – яд может распространиться по телу. Обычно через несколько часов всё проходит. А вот для обитателей моря эти стрекательные щупальца могут быть гораздо опаснее. Поэтому корнерота в Чёрном море никто не ест. Вот он сам и бывает медузой-нянькой для мелких рыб.
– Хорошо, что такая медуза мне не встречалась, – вздохнула с облегчением Рита, – а то бы я очень испугалась.
– Да уж, – согласилась мама, – от неё лучше держаться подальше. Видимо, поэтому она ярко окрашена. Чтоб её было хорошо видно.
– Расскажи про других медуз, – попросила девочка.
– Гребневик из рода мнемиопсис появился в Чёрном море совсем недавно. Но его появление чуть не привело к большой катастрофе. Это небольшое хищное животное, способное светиться в темноте (по-научному называется флуоресценцией), изначально обитало в тёплых водах Атлантики у берегов Америки. Путешествуя на дне кораблей по просторам Мирового океана в восьмидесятых годах прошлого века, гребневик проник в Чёрное море. Здесь его ждал приятный сюрприз: было много любимой пищи (а питается он зоопланктоном, моллюсками, икринками рыб и другими водными микроорганизмами), комфортные условия обитания, и не было ни одного хищника, способного убить нежданного гостя. Этим и воспользовался гребневик. Он стал главным конкурентом местных видов рыб, поглощая их пищу. Численность рыб резко снизилось. А вот численность мигранта сильно увеличилась и достигла угрожающих величин. По ночам море светилось, как будто его покрасили фосфором.
– Но сейчас в Чёрном море есть рыба, – перебила дочка мамин рассказ. – Как же она выжила?
– Не дал полностью уничтожить экосистему Чёрного моря ближайший родственник – гребневик берое. Эта полупрозрачная голубоватая или розоватая небольшая медуза овальной формы была завезена в Чёрное море также в балластных водах кораблей через несколько лет после гребневика мнемиопсиса. Это было спасением! Ведь берое питаются только одной пищей – они пожирают мнемиопсисов. Постепенно численность первого мигранта снизилась и количество рыбы в море увеличилось.
– Надо же! – воскликнула девочка. – Один гребневик губит море, а другой его спасает, съедая первого! А как называются медузы, которые плавают сейчас у берега?
– Это неопасная и самая многочисленная разновидность медуз Чёрного моря – Аурелия, ушастая медуза.
– Ушастая медуза! Как смешно! – засмеялась Рита. – Значит, она слышит?
– Ну, можно сказать, что она слышит голос моря, – ответила мама.
– Как это? – недоверчиво спросила девочка. – У моря есть голос?
– Когда ветер начинает усиливаться, – начала объяснять мама, – он захлёстывает гребни волн. В результате происходит акустический удар, который и слышат медузы своим «инфраухом». Этот акустический удар и есть «голос моря», который появляется примерно за двадцать часов до шторма. Человеческое ухо его не слышат. А вот медузы чувствуют шторм намного раньше, чем он приблизится, и успевают уйти на глубину, где его спокойно пережидают, чтобы не быть выброшенными на берег и не разбиться о скалы.
– Значит, медузы ещё и шторм предсказывают! – подытожила Рита.
– Да: если в море не видно ни одной медузы, значит, скоро будет шторм, – согласилась мама.
– Пусть тогда плавают. Только несколько штук. И подальше от берега, – разрешила девочка.
Мама в ответ улыбнулась и перевернулась в шезлонге. Дочка некоторое время тихо лежала рядом и загорала. Но вскоре ей стало очень жарко и захотелось охладиться.
– Пойду море проверю, – сказала Рита, поднимаясь с шезлонга.
Через несколько минут она, довольная, прибежала обратно и стала тормошить мать:
– Мама, мама! Пошли скорее купаться! Клининговая компания «Медузы» отлично справилась со своей работой!
– Вот видишь! – улыбнулась мама. – А ты говорила, что они не нужны.

ЮБИЛЕЙ

Директор нашей фирмы попросил коллектив собраться в большой комнате офиса, где мы обычно поздравляем одного из сотрудников компании с наступившим днём рождения или весь коллектив – с какими-то праздничными датами. В одиннадцать часов мы собрались и стали полукругом, ожидая руководителя, выходящего, как правило, без особой задержки из своего кабинета в общее офисное пространство.
Сегодня он одет если не празднично, то несколько нестандартно для офиса, привыкшего видеть своего босса в тёмно-синих джинсах Wrangler или Montana и в рубашке в клетку или однотонной, с худи поверх неё. На шефе сегодня – новые чёрные вельветовые джинсы, приталенная белая рубашка с узким бордовым кожаным галстуком и тёмно-коричневый пиджак, покрой которого можно было бы отнести, скорей, к спортивному стилю, чем к официальному.
В этой одежде он выглядит моложе своих лет. Наш директор не молод, но энергичен, подтянут и улыбчив, даже в непростых ситуациях находя слова, заставляющие улыбнуться и с большей отдачей взяться за решение поставленных задач. И всегда это теплое и уважительное отношение к своим подчинённым срабатывало во благо фирмы.
Если вернуться к тому, как выглядит наш шеф, то надо сказать, что вряд ли на пляже его фигура может притягивать взгляды молодых женщин, но как только он начинает с вами разговаривать, его годы куда-то исчезают. Собеседник, как правило, выносит из диалога с ним удовольствие от знакомства с приятным человеком и умным руководителем. Если вы говорите с ним по телефону, то незнакомых людей вводит в заблуждение о его возрасте доброжелательный молодой голос с приятной хрипотцой, вызывающий у всех без исключения уважение.
Итак, наш руководитель вышел из своего кабинета и остановился напротив нас, в трёх шагах от входа в свой кабинет, и начал говорить:
– Я попросил сегодня вас собраться здесь по поводу, о котором вы знать не можете. Вижу, что вы переглядываетесь между собой, не понимая, у кого же сегодня день рождения, из-за которого шеф собрал вас вместе. Открою вам тайну – такого именинника в нашем коллективе сегодня нет. У нас сегодня – юбилей. Говоря «нас», я имею ввиду себя и мою жену Любашу, к которой вы все обращались по работе: «Любовь Владимировна». Сегодня наш с ней юбилей – 50 лет совместной жизни. У нас сегодня золотая свадьба.
Тут мы все захлопали в ладоши, и по офису понеслись отдельные возгласы: «Поздравляем!»
– Спасибо большое. Вы не против того, чтобы я вспомнил и рассказал вам, как всё начиналось, если вам, конечно, интересно? Ну и потом, мы здесь – одна семья. А в нормальной семье заведено делиться со всеми не только трудностями и сложностями, но и радостью, даже если эта радость с привкусом горечи.
Все мы закивали, загалдели и попросили директора начать рассказ.
– Я сейчас представляю, как здорово мы бы с Любочкой отпраздновали пятидесятилетний юбилей бракосочетания, но, к сожалению, сегодня этот юбилей состояться не может. И вы знаете, почему! Потому что три года назад я похоронил свою жену, которую забрал коронавирус, – Владимир Яковлевич замолчал. Все сотрудники офиса стояли тихо, казалось, что все перестали дышать…
Через минуту он продолжил…

– Так вот, пятьдесят лет назад в этот день, в это время я уже ехал на машине вместе со своим лучшим школьным другом Володей забирать невесту из её родительской квартиры на последнем этаже дома, стоящего как раз посередине «китайской стены» – такого длинного сооружения, состоящего из пяти пристроенных друг к другу торцами кирпичных пятиэтажных домов, с высоты птичьего полёта наверняка напоминающего коленчатый вал.
У меня в руках был букет белых кал, а в голове была каша, в которую от волнения превратились мои слова о любви к своей невесте. Эти слова я должен был торжественным голосом и с подобающим моменту лицом произнести перед своей невестой, её родителями, свидетелями, родственниками, соседями по квартире и множеством детей всего дома, собравшихся на весёлое, по их мнению, представление, почти что цирк, которое обязательно должно окончиться чем-нибудь вкусненьким. Или, на худой конец, мелкими денежками. Тут меня мой папа подготовил. Не знаю, с какой целью он собирал, но в нашем большом шкафу было место складирования копеечек, которых скопилось много, и которые теперь тоже были у меня в руках, в увесистом прозрачном пакете. Копеечки были выданы мне моими родителями для посыпания дороги при движении к невесте уже перед квартирой и внутри неё. Кроме того, они предназначались для раздачи всем желающим, участвующим в брачном массовом мероприятии, конечно, в первую очередь – детям, как манны небесной ожидающих этих копеечек, перемешанных с конфетами, фантики которых, всех цветов и оттенков, скрывали не сильно отличающуюся между собой начинку. В основном это были тянучки, батончики, «Раковые шейки», кстати, которые очень любила моя дорогая невеста, и сосательные леденцы типа конфет «Театральные», которые в то время давали бесплатно пассажирам авиарейсов при взлёте и посадке самолёта. Конечно, понимая, что от бесплатного отказываться нехорошо, практически все авиапассажиры их брали с подноса стюардессы и, сняв обёртку, начинали перекатывать их во рту – от щеки к щеке, ожидая появления чуда растворения конфетки, сглатывая сладкие и в то время казавшиеся невообразимо приятными изделия кондитерской промышленности страны. Меня всегда только удивляло, какой логикой конфета с названием «Театральная» была связана с гражданской авиацией. Где авиация, и где – конфетка «Театральная». Правда, на каком-то этапе развития авиаперевозок этой странной логикой или отсутствием её озаботились и кондитеры, позже начав комплектовать самолёты конфетами «Взлётными», вкусом от «Театральных» не отличающихся.
Преодолев все препятствия, зашли мы с Володей в квартиру к моей любимой, и я, конечно, обомлел, увидев свою теоретически уже жену в белоснежном свадебном наряде, в фате и с её, обожаемой мной, улыбкой, и с сияющими от счастья глазами. Красивее её и в тот момент, и в течение всей своей жизни я женщины не видел. Она была очаровательна и прекрасна. Она вся светилась любовью. Руки Любочки я просил у её родителей, но глаз от её лица отвести не мог. И только получив благословение, о котором просил, я стал рядом с воплощением моей любви. Папа невесты налил нам с ней немного шампанского в хрустальные чешские бокалы. И тут я погорячился: мы выпили за наше семейное счастье и любовь и я, почему-то осушив бокал, взял и грохнул его об пол – в мелкие брызги хрусталя… Не знаю, что мне в голову пришло. Может, я где-то в кино видел, что надо для счастья разбить бокал, из которого пил, не знаю. Мы несколько раз со своей женой потом этот момент вспоминали со смехом. Самое интересное, что Люба свой бокал не разбила, а вернула папе. У нее был прекрасный вкус во всём – и в одежде, и в расстановке мебели в доме, и в выборе посуды или в накрытом к приходу гостей праздничном столе. Но в тот момент она, понимая, какую красоту держит в руках и пьёт из неё, не могла даже подумать о том, чтобы его разбить об пол.
В момент свадьбы мы были на пятом курсе института, и учились оба в одной группе на энергетическом факультете института инженеров железнодорожного транспорта. До свадьбы мы дружили больше двух лет.
Уже на третьем курсе института в группе, в которой я учился, после летних каникул появилась новая студентка. Она была переведена в наш институт из политехнического института г. Свердловска. Ничего сверхъестественного в этом я не видел и, честно говоря, несмотря на то, что кто-то из наших студентов при встрече в городе сказал, что у нас в группе появилась кукла, никакой заинтересованности во мне не родилось. В одно время с ней у нас в группе появился новый парень Николай, которого перевели к нам из соседнего института. Честно говоря, я и не запомнил сразу, из какого учебного заведения он перевёлся, а сейчас вспомнить это просто невозможно. Учёба в институте ещё не началась, потому что наш курс направили на месяц, с первого сентября, на завод сельскохозяйственного машиностроения для оказания помощи в производстве зерноуборочных комбайнов. На этом заводе каждый год в сентябре работали почти все студенты городских вузов, ну, может быть, кроме медицинского института.
Так вот, во время одного из перекуров выйдя из заводского цеха, где мы работали, на улицу, я оказался рядом с новым парнем – Николаем. Он что-то рассказывал ребятам про нашу новую студентку из Свердловска, часто упоминая слово «кукла». Я его спрашиваю:
– Коля, а что за кукла? Красивая девушка?
И он отвечает:
– Да. Знаешь, просто классная. Но, ребята, чтобы все знали: она – уже моя!
Я пожал плечами – так я вроде как и не собираюсь конкурировать. Куклу эту я так и не увидел до начала нашей учёбы.
А в первый день учёбы на первой паре наш преподаватель по электротехнике Семён Григорьевич, поздоровавшись с нами, сказал, что хочет увидеть новых студентов, появившихся в нашей группе. Он назвал фамилию нашего новенького Николая – Кравцов. Тот встал и тут же сел на своё место, услышав в свой адрес: «Садитесь, пожалуйста!» А затем Семён Григорьевич произнёс: «Кукла».
Я резко оторвался от рассматривания фоток летнего отдыха моего друга, с которым мы сидели на лекции рядом, и начал искать глазами того, кто при этом поднимется. Только сейчас до меня дошло, что Кукла – это фамилия новой студентки! Это было очень нестандартно! Когда я увидел, кто встал со своего места, я понял, что в это мгновение, сегодня, сейчас я сражён стрелою злого Амура…
Нет, сказало мне сердце, уступить Николаю без боя то, что должно принадлежать мне, просто неразумно да и нечестно по отношению к самой Кукле. Во время очередного большого перерыва в очереди за плюшками в столовой я об этом сказал Кравцову. Он что-то нечленораздельное промычал в мой адрес. Может быть, это было и ругательство, но мне было уже всё равно. Пошёл отсчёт времени: до нашей свадьбы с Любашей оставалось два года и пять месяцев.

В этом месте женская часть сотрудников офиса захлопала рассказчику. А мужчины одобрительно заулыбались. Одновременно в офис зашел и остановился позади руководителя новый водитель Руслан, проработавший уже неделю с момента трудоустройства. Конечно, он не знал сути ситуации, о которой говорил директор. А наш босс продолжил.
– Руслан, проходи к коллективу, – и пропустил его поближе к нам. Руслан встал рядом со мной. Но я-то отработала на фирме десять лет и всё обо всех знала в той мере, которую про всех может знать работник бухгалтерии – женщина. Ну, то есть – всё!

– Дорогие мои друзья, я заканчиваю свой рассказ о сегодняшнем несостоявшемся юбилее…
Наверное, за праздничным столом, в окружении родных и близких людей, с бокалом шампанского в руках я бы обратился к жене с такими словами: «Дорогая моя Любочка! Сегодня мы с тобой отмечаем нашу золотую свадьбу. Моя любимая, единственная, прекрасная жена, хочу сказать, что все эти годы я был счастлив с тобой. Я не мыслил свою жизнь без тебя. Мы с тобой прошли по жизни невероятно длинный и непростой путь со множеством испытаний и всегда находили силы идти дальше. Из двух милых и любимых дочурок мы вырастили, выучили, поставили на ноги и отправили во взрослую жизнь красивых женщин, человеческими и профессиональными качествами которых мы сегодня можем гордиться. Я безмерно рад, что мы прошли по дороге жизни вместе, рядом, держась за руки и поддерживая друг друга на временами скользких отрезках пути. Ты – навсегда в моей душе, ты – навсегда в моём сердце. Ты – моё всё, потому что ты и есть моя судьба. Я благодарен тебе за ту теплоту, любовь и заботу, терпение и силу, что ты вложила в наш брак.
Я люблю тебя и буду любить всю свою жизнь! С днем золотой вадьбы, моя дорогая!»
А теперь я всех сотрудников приглашаю в нашу столовую, чтобы вы скушали по кусочку торта «Райское яблочко» с чаем, с кофе или с соком. Согласитесь – символическое название торта. Буду рад, если за несостоявшийся юбилей вы выпьете пару глотков шампанского. К Руслану «пару глотков шапанского» не относится.
Когда мы все подняли бокалы и отпили шампанское, не чокаясь, как попросил Владимир Яковлевич, вдруг Руслан сказал, улыбнувшись и не поняв до конца, что это за юбилей, и кто с кем пятьдесят лет прожил: «Шампанское – горькое! Горько!», хотя бокала у него в руках и не было. Все как-то смешались. Улыбок на лицах сотрудников не было. Никто не знал, как разрядить обстановку. Шеф мягко сказал, повернувшись к Руслану: «Я бы с радостью целовал бы свою жену, невзирая на шампанское, – сладкое оно, полусладкое или горькое. Но, к сожалению, сделать это могу только в своей памяти…»

СУЩЕСТВУЮТ ЛИ ЧЕРНЫЕ КУВШИНКИ?

Говорят, детективы любить неприлично, низкопробное, мол, чтиво. Что ж, значит, я совершаю нечто подобное каминг-ауту, признаваясь в эдаком постыдном занятии, но последние два года читаю очень много детективов: нет лучшего способа уйти от действительности. Детективы всё больше скандинавские, ирландские, английские и французские, никак не пера Донцовой или Устиновой, да простят меня эти матроны российского детектива.
Мне повезло наткнуться в самом начале моего детективо-исследовательского пути на романы Мишеля Бюсси, конкретно – на его книгу «Черные кувшинки». На то, чтоб сказать «повезло», у меня, как в давнем шлягере Игоря Николаева, «пять причин…»
Итак, по порядку. Причина первая – детали. В небольшом предисловии к «Черным кувшинкам» Мишель Бюсси пишет: «Описание деревни Живерни на страницах этой книги максимально соответствует действительности. Все упомянутые в ней места существуют на самом деле: отель «Боди», приток реки Эпт, мельница Шеневьер, школа, церковь Святой Радегунды, кладбище, улица Клода Моне, шоссе Руа, Крапивный остров, не говоря уже о розовом доме Моне и пруде с кувшинками... Сведения о жизни и творчестве Клода Моне и судьбе его наследия абсолютно достоверны – так же, как сведения о других упоминаемых в книге художниках-импрессионистах, в том числе Теодоре Робинсоне и Эжене Мюрере. Информация о кражах произведений искусства почерпнута из газет. Все остальное – выдумка автора».
Конечно, проверить, как там, в Живерни, не представляется сейчас возможным, но автору веришь, тем более, что все сведения о жизни Клода Моне, которые можно найти, те же самые. Мелочь, скажете вы, но «живая» атмосфера детектива располагает, дает тексту «воздух».
Вторая причина, второй плюс именно этой книги (о чем уже есть намеки в цитате) – в том, что интрига разворачивается вокруг полотна Клода Моне, якобы утерянном безвозвратно, но на самом деле прекрасно спрятанном. Это побудило меня не только прочесть в Интернете «много букв» о творчестве и жизни художника, но и сходить на выставку его картин, благо такая случилась сейчас в Москве. Уверена, что Мишель Бюсси знает и любит картины Моне и эту свою любовь передает читателю.
Третий несомненный плюс детективного романа «Черные кувшинки» – отсутствие признаков гендерной принадлежности автора. Эк я закрутила, да? За этими словами стоит совсем простая подоплека. Часто, оценивая ту или иную книгу, говорят «женская проза», «мужская проза»… Признаюсь, и я совсем недавно оперировала этими понятиями, но сегодня ответственно заявляю: для хорошей прозы неважно и, главное, непонятно, кто ее написал – мужчина ли, женщина? Среди других детективов, прочитанных мною, была серия, написанная от лица мужчины, отставного военного следователя, знающего мир криминала не понаслышке. Автор серии – Роберт Гэлбрейт. Вроде всё понятно и правильно; может, этот самый Роберт пишет о своем прошлом. Как бы не так! Роберт Гэлбрейт – псевдоним Джоан Роулинг, «мамочки» Гарри Поттера, если вы вдруг забыли. Никогда не подумаешь!
Так же и у Мишеля Бюсси в его «Черных кувшинках». Во-первых, повествование ведется неторопливо, с психологическими размышлениями, в духе бабушки Агаты – это вам не лихой детектив с перестрелками и погонями. Во-вторых, и одно вытекает из другого, получился у Мишеля Бюсси, несмотря на детективную составляющую и крайне скупо выписанную, почти не влияющую на сюжет любовную линию, какой-то трепетный и нежный, чисто женский, сказала бы я прежняя, роман. Главные героини этого романа – три женщины: «…очень разные женщины. Но кое-что их объединяло. Все три втайне мечтали уехать из дома. Да-да, они спали и видели, как бы покинуть Живерни – эту знаменитую на весь мир деревню, куда люди со всего света стремятся попасть хоть на денек». Ко всем этим героиням автор относится с невероятной симпатией. Повествование ведется от лица самой старшей из них, и я верю, верю, что рассказывает пожилая женщина! Мне не дано знать, откуда молодой мужчина знает старушечьи мысли, ее наблюдения и выводы, которые она из этих наблюдений делает, может, автор срисовывает образ со своей бабушки? Потому так почтительно, так тепло относится он к этой не совсем приятной особе.
Но всё это цветочки… А вот вам и ягодки – два последних, самых мощных довода, почему я говорю, что с этим детективом мне повезло.
Начну с того, что Мишель Бюсси – не писатель. Автор бестселлеров пишет детективы по выходным, а в будние дни трудится профессором в Руанском университете. В среднем на создание романа у Мишеля уходит год. Он пробовал писать еще в юности; что-то у него не задалось, он взял паузу, сделал вдох, задержал дыхание на целых десять лет, и лишь начиная с 2008 года, его книги приобрели просто-таки бешеную популярность. В отрочестве будущий писатель любил книги Агаты Кристи и Рэя Брэдбери.
Я не буду пересказывать детектив – это самое последнее дело! Но автор находит такие концовки своим романам, что читатель, закрыв книгу, долго крутит головой и восклицает:
– Да как так?
Я, во всяком случае, долго не могла, что называется, дух перевести.
Всегда, в любом детективе неожиданная развязка, безусловно, архиважна (как сказал бы давно забытый многими дедушка Ленин), но у Мишеля Бюсси этот слом неожиданный вдвойне, втройне... В голову не придет такого поворота, ей-богу! И особенно ярко это проявилось именно в «Черных кувшинках», и этого мне хватило, чтобы искать и другие детективы Мишеля Бюсси и читать их запоем.
И последний крючочек, на который подцепил меня Мишель Бюсси, это эдакий детектив в детективе.
Клод Моне – импрессионист, более того, он, если можно так выразиться, отец импрессионизма, потому как название этого направления появилось именно с его картины.
На выставке в Париже в 1874 году демонстрировалась работа Клода Моне «Впечатление. Восход солнца» («Impression, soleil levant»). Вот эта картина и дала название группе импрессионистов и целому художественному направлению. На выставке был критик Луи Леруа, он написал в газету фельетон о выставке, прицепившись к Клоду Моне и ругая его за такое отношение к искусству, подвергая критике возможность выбора первого впечатления для сюжета картины. «Я не вижу никакого восхода, одно только впечатление», – писал он в этой заметке.
Моне и друзья не только приняли название, данное им Леруа, но и сделали ее официальным названием своей группы. Слово «импрессионизм» особенно понравилось Клоду Моне. Он объявил, что первое впечатление для него имеет первостепенное значение. Третья выставка в 1877 году проводилась уже под официальным названием объединения: выставка импрессионистов.
В 1912 году Клод Моне переехал в деревушку Живерни (помните, в детективе «Черные кувшинки» действие происходит именно там, но в другие, более близкие нам времена). Клод Моне написал более двухсот пятидесяти полотен с водяными лилиями, что равнозначно «с кувшинками» (вполне возможно, дело и вовсе в разном переводе одного и того же названия водяного цветка), а вообще рисунков сада Живерни, который Моне считал своим самым главным шедевром, великое множество. Была ли картина с черными лилиями? Вот вам детектив в детективе. Картины Клода Моне – это воздух, свет, вода... Его полотна – воодушевление, жизнелюбие, восторг… Откуда черный цвет? В последние годы жизни у художника развилась катаракта, он перенес две операции, и цветовая гамма его поздних картин изменилась. На поздних полотнах зеленые и синие тона несут в себе оттенки бурого, вместо чисто-синего художник использует фиолетовый. Но черных тонов нет!
«Нет, нет! Только не черное! Не для Моне! Черный – это не цвет!» – так эмоционально высказывался Жорж Клемансо в прощальной речи на похоронах Клода Моне.
Самая близкая к черному, пожалуй, картина «Водяные лилии поздним вечером», но и там вода глубокого темно-малахитового цвета, а книга называется «Черные кувшинки»!
Так существуют ли «Черные кувшинки» Клода Моне, или они есть только у Мишеля Бюсси?

ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ

Рассказ лужайки

Февральские метели заботливо укрывали меня пушистым снежным одеялом. Я тихо мечтала о близких солнечных днях. Однако март оказался холодным, он словно забыл, что с ним приходит весна.
Когда настал апрель, солнце наконец-то согрело меня, а птицы и бубенцы капели пожелали доброго утра, доброго дня... Снег сошёл. Наконец-то весна на дворе! Пора и принарядиться. Я надела новое платье из первых мягких травинок.
Май тоже порадовал: рассыпал по сочной зелени моего платья жёлтые горошины – одуванчики. Их любопытные головки привлекли мохнатых пчёл. Трудяги зажужжали, закружились над цветами с щедрым нектаром. Душистые пылинки падали и на меня. Я их пила вместе с каплями дождя и удивлялась: если эти капли такие сладкие, то какой вкусный пчелы приготовят мёд?..
Однажды мой наряд изменился: одуванчики накинули белые косынки. Но июньский ветер напугал цветы. Он разыгрался, как мальчишка-озорник, сорвал белые лёгкие пушинки. Я чувствовала, как нежно они щекотали мои зелёные ладони.
Вот загадка: где семена опустятся, где родятся весёлые солнышки? Следующей весной с нетерпением буду ждать встречи с новыми их семейками.

Любопытство

Тихий летний вечер. Среди веток невысокого куста, в моём маленьком гнёздышке – трое птенцов. Малыши быстро растут, радуют меня, но летать пока не умеют, и я весь день добываю им корм. Сегодня наудачу нашла большую гусеницу, обрадовалась – на всех хватит!
Возвращаюсь домой. Но что это? От страха я выронила гусеницу: к моим деткам крадётся котёнок! Шаги его осторожные. В глазах – шальные огоньки. Голову и уши прижимает. Но воробышки его заметили и от любопытства, глупенькие, высунулись из гнезда, щебечут, не умолкая, перебивая друг друга.
– Чей, чей такой пушистый? – кричит старший.
– Чего, чего хочешь? Зачем к нам ползёшь? – чирикает второй.
– Хочешь поиграть? – щебечет маленький птенец.
Котёнок прислушался, замер на миг. Наверное, думает: «Сейчас – цап-царап во-он того, маленького, он сам от любопытства чуть не вываливается из гнезда… На таких и охотится большой чёрный кот во дворе, а потом рассказывает истории с погонями, криками…»
Котёнок совсем близко подкрался. Нельзя ждать! Я кинулась на него сзади. Клюю в затылок, бью крыльями.
– Мя-ау! – запищал, зашипел проказник, распушил хвост и – бежать.
Я – к птенцам:
– Прячьтесь, прячьтесь!
А они смотрят удивлённо и ещё пуще перебивают друг друга.
– Зачем ты его прогнала? – кричит старший.
– Он только хотел познакомиться... – чирикает второй.
– Хотел поиграть, – щебечет младший.
– Он – хищник! – сердито сказала я.
– А кто такой хищник? – спросил младший.
– Тот, кто ест маленьких птичек. Он хотел съесть вас!
– Съесть нас? – в голос зачирикали глупыши.
– Да! Такие звери разоряют гнёзда.
– А что, что надо делать?
– Не высовываться из гнезда, тихо сидеть, когда одни. А если хищник окажется совсем близко, нападайте первыми – сзади, чтобы враг вас не достал, и клюйте в голову. Бейте крыльями, кричите, что есть сил. Он испугается и убежит, как сейчас убежал этот котёнок. Запомнили?
– Конечно, конечно, – зачирикал старший.
– Ещё бы, ещё бы, – прижимается к нему средний.
– А ты нам приносишь червячков и даже гусениц, – защебетал младший и с любопытством спросил. – Значит, мы тоже хищники?
– Лишь отчасти. Мы едим зёрнышки и крошки, иногда – червячков и гусениц и этим помогаем растениям. Ведь червяки и гусеницы – вредители.
– Чудно! Чудно! – расчирикались малыши…
Сейчас можно и покричать, ведь я рядом, опасности нет. А встреча получилась полезной. Надеюсь, мои птенцы больше никогда врага к себе не подпустят.

Дождь

Летний вечер. Сижу у открытого окна, слушаю шёпот кленовых листьев. Их ладони постукивают в стекло. Звуки становятся тревожнее, ветки от ветра качаются всё сильней. Воробьи, до этого голосящие, притихли.
Вдруг – новый звук. Что это?.. Капли дождя побежали по крыше, по зелёным зонтикам листьев. Я затаилась, боясь спугнуть их хрупкую беседу.
А дождь словно почувствовал, что мне нравится его музыка, и резво застучал по карнизу. Наверное, передаёт мне свой привет. Мотив его стал смелее, громче. Капли на подоконнике растанцевались, падая тёплыми брызгами мне на руки.
– Здравствуй-здравствуй, дождь, – сказала я. – Рада тебе. И клён, слышу, рад.
Немного потанцевав, дождь полетел дальше. Некогда ему стоять на месте. Земля ждёт его сладких, оживляющих после затянувшегося зноя капель.
Брызги быстро испарились на подоконнике, но летний гость оставил после себя приятную прохладу.

Озорница

Я не вижу с самого рождения и потому не раз задумывалась: «Может, завести собаку-поводыря, которая стала бы не только помощницей, но и настоящим другом». Хорошо бы, но как за ней ухаживать, находить общий язык? Долго ли привыкать?.. В нашей семье никогда не было собаки. Однажды в обычный зимний день ответы на мои вопросы нашлись.
У моей знакомой, как и я, незрячей девушки, появилась собака-поводырь, годовалый лабрадор. Кличку ей дали Ася. Позже я поняла: Ася весёлая, общительная, этим очень похожа на свою хозяйку. Настя – активный человек, ни одно школьное событие, ни один праздник или конкурс не проходят мимо неё. Она хорошо поёт, выступает на концертах, любит настольный теннис (есть и для слепых такая игра), участвует во многих творческих проектах. Как раз для одного из них Насте понадобились фотографии на зимней природе, и она попросила мою маму после уроков помочь ей пофотографироваться. А я, естественно, напросилась с ними: интересно же, заодно прогуляюсь и наконец-таки с Настиной Асей познакомлюсь.
В назначенное время мы с мамой были у нужного перекрёстка. Чтобы не мешать прохожим, отошли в сторонку. Ждём. Вдруг мама удивлённо сказала:
– Ой, вот и Настя... – и умолкла, будто задумалась.
– Почему «ой»? – почуяв, что что-то не так, спросила я.
– Она переходит через дорогу и еле-еле успевает за своим поводырём. Прохожие расступаются.
Настя подошла к нам, тяжело дыша, а собака, похоже, радуясь встрече, старалась лизнуть каждого из нас. Я сняла варежки, чтобы погладить её, и тут же влажный тёплый язык оставил мокрый след на ладонях. Ася суетилась, постукивая вокруг моих коленей упругим хвостом. Лишь после того, как собака со всеми поздоровалась, мы пошли в сквер.
Начались съёмки. Ася не мешала, а когда было надо, даже послушно позировала. Фотокадры, как сказала мама, получились удачными. Настя радовалась, что Ася вела себя прилично, назвала её умницей и угостила припасённой собачьей вкусняшкой. Разрешила мне потрепать Асины большие мягкие уши. Ася снова ласкалась, снова облизывала мне руки, будто пыталась сказать, что я ей нравлюсь.
На обратном пути Настя неожиданно предложила:
– Валерия, хочешь немного погулять с Асей?
– Да-а! – обрадовалась я.
– Только крепко держи её за шлейку.
Я взялась за специальную дугу-поводок. Ася, наверное, почувствовав руку чужого человека, резко рванула вперёд. Рванулась и я. Ноги проваливались в снег, трость моя цеплялась за все неровности на пути. Казалось, я вот-вот упаду. Собрала все силы, но… рука ослабла, и шлейка выскользнула.
Ася с весёлым лаем помчалась по глубокому снегу, похоже, для неё это была забавная игра «Поймай меня!» Я же оказалась одна в сугробе. Стояла и думала: что делать? Слышала, как Настя издалека строго звала собаку:
– Ася, Ася, ко мне!
А где я? Где мама? Прислушалась: едут машины, шурша колёсами, значит, недалеко дорога. Я сориентировалась и пошла на голос Насти и мамы – она шла мне навстречу, и я зашагала увереннее. Хорошо, что рядом оказались девочки. Они поймали беглянку, подвели к хозяйке. Мама взяла меня за руку, и мы вскоре снова оказались все вместе. Ася ластилась тише, уже не рвалась целоваться, будто извинялась.
Мы проводили Настю и её поводыря, попрощались у знакомого перекрёстка.
На обратном пути я сказала маме:
– Заводить собаку – это большая ответственность. Чтобы она тебя слушалась, нужно самой научиться понимать её характер, повадки.
– И собака должна научиться понимать хозяина, но ведь это и интересно, это и есть настоящая дружба.
Может быть, у меня скоро появится такой четвероногий друг.

СЕМЬ РАЗ ОТБРЕЙ, ОДИН – ВРЕЖЬ

(Глава из романа «Стоп-кран»)

Филипп когда-то был одноклассником Кости. Потом поменял школу на математическую и блестяще её закончил. Ему прочили МГУ и большое будущее, но он выбрал неочевидный факультет прикладной космонавтики в Институте геодезии, аэрофотосъёмки и картографии. Окончил его лейтенантом запаса с красным дипломом. Распределился в почтовый ящик, то есть конструкторское бюро, пребывавшее в подчинении министерства общего машиностроения. Купил готовый костюм, подогнал в ателье по своей нестандартной фигуре. Ездил на работу на метро, котлетизировался биточками на пару́ в столовой общепита, два раза в месяц складывал в карман красные советские червонцы. Жизнь хоть и текла однообразно, а всё равно радовала.
Однако карьера не заладилась, так как почтовый ящик, то есть конструкторское бюро, в которое его распределили, а на самом деле оторвали с руками, было расформировано уже через полгода. Старпёров выперли на пенсию, спецов в расцвете лет со скрипом куда-то распихали, самые талантливые из них свалили за границу, а молодых специалистов распустили по ветру.
Будучи человеком крайне практичным, Филипп не стал обивать пороги загибающихся КБ и НИИ. Едва ли это имело смысл в той ситуации, в которой оказалась страна, преданная Горбачёвым и добиваемая командой младореформаторов. Профессиональные навыки Филипп отложил на будущее, когда государство возглавит достойный человек и возьмёт курс на восстановление Отечества. А пока… Надо было прокормиться самому и содержать старушку-мать. Филипп был поздним и единственным ребёнком в неполной семье.
Коммерческий ларёк показался ему неплохой компромиссной идеей. Да, повозиться придётся. Зато он сохранит независимость, которую можно грамотно конвертировать, если подвернётся действительно интересное предложение по работе. Ведь налаженный бизнес можно оставить на опытную заведующую, а таковая у него имелась. Соседка Алка, дама с претензией, кассирша гастронома. Она уже неоднократно и недвусмысленно набивалась Филиппу в партнёры. И не только по бизнесу.
Когда-то Филипп был грузным неспортивным мальчиком, и молодая задорная Алка заигрывала с ним в духе: мол, подрастёшь, женишь меня на себе. Он вырос в дородного стодвадцатикилограммового молодого мужчину с красным дипломом и перспективами. Однако юные девицы не спешили заводить с ним отношения, предпочитая косолапым тяжеловесам писаных красавчиков. Одна Алка хранила «верность». Ветрено прогуляв свои золотые годы, каких только эпитетов не заработав, Алка по-прежнему прочила себя в филипповы жёны, игнорируя двенадцатилетнюю разницу в возрасте в свою пользу.
Надо отдать должное, женщина она красивая, фигуристая, опытная. Кавказ в полном составе от неё без ума. Сто раз ей предлагали переехать в Гянджу, в Кутаиси, в Гюмри. В Алке странным образом сочетались закоренелая москвичко́вость с провинциальным то́ржеством. Да-да, именно в первозданном смысле этого слова: с ударением на первый слог, когда смысл его был в ярмарочности, оттого и праздник, что позже отложилось в народном языке как торжество́, со съехавшим набекрень ударением. Она умела изящно порхать в капсулах на каблуках-костылях, а могла и многоэтажную конструкцию выстроить своим фирменным басовитым тоном с хрипотцой, чтобы послать заносчивого в незабываемое путешествие. Так что баба толковая, торговый бизнес потянет. Да и пьёт немного (водку так вообще не пьёт), несмотря на чудовищное сочетание имени и фамилии: Алка Голик.
– Хе! Подумаешь, Алка! – распинается дама перед застывшим в восхищении благодарным слушателем с юга. – Отца моего, если что, звали Алексей Кондратич Голик. АлКоГолик, так-то. Водку на дух не переносил.
На Алку накатили воспоминания, и она изменилась в лице.
– Правда, пил коньяк. Что его и сгубило. Оттого и кличка у него была: Коньяк-Горбунок.
Ларёк сгрузили краном и установили на кирпичи у ближайшей автобусной остановки от своего дома. Так Алка настояла. Чтобы ей далеко не ходить. И телефон квартирный, случись что, всегда под рукой: пожарных вызвать или, не дай бог, милицию.
Алка заглянула внутрь. Ларёк был старый, ржавый, с прогнившим полом.
– Надо отуютить этот сарай. Заковролинить его, обзанавесить, отабажурить...
– Я тебе дам «обзанавесить»! Не смей мужиков сюда водить.
Алка аж поперхнулась соплями, насколько Филипп попал в точку. Шустричок на рабочем месте – одно из немногих удовольствий для души, в котором она не собиралась себе отказывать.
– У меня квартира образцовой содержанки и высокой попкультуры, – насупилась она. – Почему рабочее место должно быть хуже? Ты мне, главное, счёты принеси!
– Какие счёты, Алка? Девяностые на дворе. Я тебе калькулятор Citizen выдал.
– Какие-какие… Деревянные. С костяшками. Я – приличная женщина, а не куркуляторша какая-то.
– Почему куркуляторша? – не уловил Филипп.
– Куркуля с калькулятором как ещё назвать? Я советский торговый техникум заканчивала. С отличием, между прочим. Так что не спорь – раздобудь счёты. Не заставляй честную женщину воровать рабочий инструмент на прежнем рабочем месте – в гастрономе.
– Они, поди, списаны уже все. Сходи в гастроном – тебе так подарят.
– Хрен там. Даже трудовую до сих пор не отдали.
Филипп приносит сумками, прикатывает тележками и подвозит фургонами разнообразный товар. Продукты с оптовки на Птичьем рынке в Калитниках. Остальное – от Кости и подобных ему Плюшкиных. Алка приходует хабар в общую тетрадь. Девяносто шесть жухлых листов в бледную клетку за сорок восемь советских копеек с гербом СССР, на котором Алка в детстве любила рассматривать пару горлышек от бутылок шампанского.
– Погоди, щас в очки переоденусь, – протестует Алка молодому предпринимательскому напору директора.
Филипп торопит: артикул потом запишешь. Диктует Алке цены.
– Не взваливай на мою память слишком многого. У меня склероз рассеивается, – лениво ощетинивается та.
Уныло поглядывает на блоки сигарет, ящики пива.
– Хоть бы для души привёз чего. Изголодалась по прекрасному.
– Ты ж книг не читаешь!
– Скажешь тоже – книги! Когда мне их читать-то? Я всю жизнь была уверена: раз Гекль Берри – финн, то Том Сойер – эстонец какой-нибудь. Или швед. Ни за что не поверила, что они оба – американцы! Так что мне бы календарик какой отрывной освоить. Анекдотики, рецепты, стишки. И то хлеб. Пища для ума.
– Ума у тебя и так палаты. Царские. Психушка отдыхает.
– А что, я и председателем правительства смогла бы. Думаешь, слабо мне?
– Избери меня президентом, – буркнул уставший от Алки Филипп, – назначу тебя министром-поднимистром. Страну поднимать. А сам буду в банных спа-салонах и на охотах в Завидово зависать. Тебе – полный карт-бланш.
– Ишь чё захотел, болезный, – взъерошилась Алка, – на моём горбу в учебники истории въехать. Шиш тебе без масла! Оно нынче до́рого.
Алка уронила очки и полезла за ними под прилавок. Кряхтела, сопела, юлила попой. Вылезает обратно существенно добрее.
– Давай я лучше буду твоим персональным ночным министром-поднимистром. Возьми, Филипп, меня в жёны!
– Алк, ты старая, – дружелюбно бормочет Филипп.
– Старая кобыла борозды не портит, – Алка уж и не спорит, выискивает плюсы.
– Не то, – лениво отмахивается Филипп. – Боливар не вывезет двоих. Вот! Одна старушка у меня уже есть.
– Ты про мать, что ли? Фу, какой ты грубый.
– Ну не всегда, – замиряется Филипп, – только когда ухожу в глухую защиту.
– Тоже мне глухой защитничек нашёлся. Ухоженный…
– Не тобой нашёлся, не тобой, Алк. Забей на эту тему. Работай!
В другой раз Филипп предъявил Алке номер «Торговой газеты» (бывшая «Советская торговля»), где автор передовицы замахнулся на системный анализ молодой индустрии коммерческих палаток.
– По статистике в торговой точке лучше всего прокачиваются пиво, сигареты, спирт «Рояль» и сникерсы. Так что портвейн, жвачку и колбасу держим лишь для ассортимента.
– Остерегайся статистики, – запротестовала Алка. – Малиновые пиджаки едят мясо, мигранты из Азии едят рис, мы, сирые, едим капусту, а в среднем по России, выходит, народ ест вполне себе гостовские голубцы. Что есть абсолютная неправда.
Алка заглянула в ближайшую коробку.
– О, колготки! Бездырые. Знаешь, Филипп, народную примету? Если у жены на тёплых колготах завелись дыры, дело – к весне.
Алка ещё порылась в коробках. Ножницы, карандаши, скрепки, гвозди, ложки, клей. Трубочки для коктейля, пробки для электропроводки, замазка для окон, игральные карты. Воспитанная на гастрономическом ассортименте, Алка лишь качает головой.
– Давай уж сразу напишем на ларьке: «Хламтовары». Чего людей за нос-то водить?
Филипп привык к умничающей партнёрше. Алкины вирши к его ушам не липнут. Загружает в ларёк хабар.
– Вот тут ещё польская косметика. Целая коробка.
– А на фига она нужна? Сами поляки своей отечественной косметикой только покойничков подмазывают перед панихидой.
– Это потому что они могут себе позволить французскую, – терпеливо объясняет Филипп. – А у нас это дорого.
– Так и бери французскую. Дальше – моё дело.
– Себе заберёшь?
– Я – женщина не избаблованная, – жалуется в голос Алка. – Меня по соча́м не возят.
Вздохнула глубоко, добавила с покорностью в севшем голосе:
– Продавать буду.
– Да где ж я тебе достану её?
– Костя твой – тот ещё Достаевский! Пусть придумает что-нибудь.
– Ладно, проехали, – морщится Филипп, – есть дела поважнее. Что с мёдом будем делать? Ведь говённый оказался.
– А что – мёд? Ну не повезло. В прошлый раз улетел. В этот – всё не так просто. Но я – женщина честная. Я честно предупреждаю: мёд липовый!
– Смотри, Алка, доиграешься! Траванётся кто…
– Так они и так постоянно травятся. Кто чем… Думаешь, мёд кто-нибудь заподозрит? Поход в ларёк – как игра в русскую рулетку. После каждой бутылки непонятно, выживет клиент или нет.
– А водка-то наша хорошая? – насторожился Филипп.
– Ещё никто не возвращался.
– Ну а как в целом покупатели, радуют?
– О чём ты, Филипп? Мы же с тобой живём на Переяславке. Места, похожие на отхожие, где прохожие бьют по рожие.
– Что, газовый баллончик тебе купить?
– Хе-х! Я – женщина, закалённая советской торговлей. Расправлюсь с любым клиентом, – ржёт Алка, но тут же посерьёзнела: – Если что, придушу.
– Ты там полегче, на самом деле.
– Пьяную морду – об колено… И больше – ни-ни!
– С наплывом клиентуры справляешься?
– Справляюсь. Чем больше больница, тем усреднённее её температура. Всё одно и то же. От щенячьей радости до преклонной старости.
– Будь поосторожней с откровенными дебилами.
– Зато тут такие экземпляры попадаются! Иной раз жалею, что «холст-масло» – это не про меня.
Филипп улыбнулся, почувствовав жареное. Он знал: Алка умеет рассказывать.
– С переулка с Орлово-Давыдовского ходит ко мне один. Валентин по прозвищу Траля-Валя. Шесть языков знает! Пылеглот! Ежедневно по библиотекам пыль глотает. А ко мне приходит на закате за поллитрой и «Беломором». Отопьёт из горла́, затянется и как пойдёт на седьмом языке трещать! На том, который обычно запикивают в кинолентах. Тут такие конструкции выстраиваются, что даже я, многоопытная, млею и фигею. Оттого его мужики и прозвали Траля-Валя, потому что, когда пересказываешь кому эту брехню, через слово затраливаливаешь авторские обороты. Иначе в компании приличных матершинников неловко.
– А наркоманы есть?
– Есть тут одна… Муха-Токсикотуха. То клей резиновый, то жидкость для снятия лака. И так – через день. А в глазах – хлад могильный. Спрашиваю: ну и как тебе? Отвечает: «Мне попробывалось, и я понравиловась».
– Какие кадры мимо дурки просачиваются!
– А что ты хочешь? Откретинилась от окружающего дерьма. Имеет право.
Не успел Филипп усмехнуться, в ларёк просунулась немытая вихрастая голова их соседа, Панкрата. Кричит, визжит, жестикулирует.
– Чего ты визжишь, словно резаный панасоник? – терпеливо урезонивает его Алка.
– Гомункулуса не видала? Токо шо из арки выскочил.
– Герасимыч, ты совсем спятил, што ли?
– Профсоюзным билетом клянусь! Вышмыгнул из скафендры и зада́л стрекоча до подворотни. А сам белёсый такой, весь серо-зелёный, на вид склизкий. Глаза – во!
– Полюбуйся, – повернулась Алка к Филиппу, – ведь приличным человеком был, а теперь вон – «скафандерталец»!
И Герасимычу:
– Чего стои́шь, остолоп? Тащи сюда скафендру, запульнём Российскому космическому агентству втридорога. Ведь даже не импортный, а инопланетный!
Филипп прекрасно знал Панкрата Герасимовича с третьего подъезда, в прошлой жизни – мелкого управленца из заглавной высотки министерства путей сообщения. Его «Москвич-408» ржавел во дворе на спущенных шинах уже далеко не первый год.
У другого заслуженного деятеля минувшей эпохи персонального автомобиля не было. Зато в своё время был персональный водитель.
– Аллалексеевна, что-то в последнее время не везёт мне с вашими половинками буханок. Как ни зайду, вы мне всё меньшую половину отгружаете. Нечестная такая пантерна.
– Ты ерунду-то не пори! Тебя люди слушают вообще-то. Половины – они завсегда одинаковые.
– Аллалексеевна, эмпирический опыт подсказывает мне, старику, что двух равных половин не бывает!
– Как же, батенька? Половина… она завсегда половина: пятьдесят процентов. Как с листа.
– Ну-ка, подайте мне печентье. Вот я переламываю его пополам. Теперь смотрите: разве половинки одинаковые? То́-то!
На другой день после трёх у ларька собралась целая очередь.
– Пожалуйста, водочки и закусочки какой нетипической, – мнётся сантехник Пахом из местного ЖЭКа.
– Ты не майся, конкретно говори.
– Грибков бы...
Алка протянула банку маринованных опят.
– О! Грибы опиата, – разглядел этикетку молодой парень, следующий в очереди.
Девчонка, что стояла за ним, заржала. Пенсионерка за ней заворчала:
– Сами жрите свои грибы. Мне бы колбаски. Хоть сто граммов. Соскучилась я по колбаске. Молодой человек, а что за колбаса у них? Вы пробовали?
– Отличная колбаса! Благодаря этой колбасе глисты у меня сами вышли.
– Значит, надо брать, – уверенно закивала бабка обутой в кожаную шапку башкой.
Девка в очереди чуть не описалась. С ноги на ногу переступает, уссывается. Раскраснелась. Уже влюблёнными глазами на парня позыркивает. А у того очередь подошла.
– Я в соседнем лесу пил берёзовый квас. На закуску к нему захотел ананас, – песню допевает и – Алке: – «Балтики» мне, бутылок девять.
– Девять, – передразнила Алка, – а почему не одиннадцать?
– Ну да, три по три. А впрочем, давай тринадцать. Альбертик подтянется после работы. А рыба к пиву у вас откуда?
– Да один тут кавказский волгожитель из Калязина на своём каблучке поставляет.
– Свежак?
– Позавчера с подлёдного лова, вчера коптили, сегодня торгую, – соврала Алка, не выдав себя ни единой судорогой. Она давно усвоила: успех лжи зависит исключительно от того, насколько ты сама веришь тому, о чём балаболишь. А с верой у Алки проблем не возникало. Она легко верила во всё, что сама выдумывала.
– А ещё… Буханку чёрного и бутылку белого. Тьфу! Батон белого. Бабка соседская просила…
– Ананас брать будешь?
– Какой ананас?
– Как песни орать – все мастаки. Как за свои слова отвечать – мне в кусты ломиться за вами?
– А что, тут и ананасы имеются?
– Насчёт ананасов не знаю, это вряд ли, да и смысла никакого, но один ананас есть. Имеется.
– Девушка! – это он к соседке по очереди. – Разде́лите со мной трапезу с ананасом?
Как дело дошло до дела, девчонка напряглась. Парень, спору нет, шутит колоритно, каламбурно. Но она явно не готова забуриваться с незнакомым человеком в его берлогу, даже ради вкуса экзотической фрукты. Короче, струсила и дала заднюю.
– Облом с ананасом, – посмурнел молодой человек, – брать не буду. Чисто в мужской компании он на хрен не сдался.
– А мне мамаша велела пачку муки купить, – девчонкина очередь подошла, и она теперь мямлит.
Алка рассматривает её, а та явно по внешним признакам – семиклассница. Рановато дочке в матери. Куда ей по холостяцким хатам шастать? Ей ещё дневники-мневники́ писать. Песенники-анкетки заполнять. Вырезанные фоточки киноартистов вклеивать. Мечтать неявно. Томиться. Сама такой была. Можно сказать, вчера. Помнит всё про ту юную особу. От первого прикосновения к себе до первого проникновения в себя. Аж прослезилась Алка от накатившего чувства. «Где мои четырнадцать лет?..»
Разгребла Алка очередь, хлебнула чайку с бутербродами. Подвалил к ларьку путеец Мартемьян с Москвы-Каланчёвской. Во времена былые путалась с ним Алка.
Выработал человек смену тяжёлую. Ломы́ во всём теле. Мечтает стресс снять, а до зарплаты – неделя. Аванс же давно растаял облачком сизого табачного дымка.
– Ты что такая общипанная? – поприветствовал Алку Мартемьян.
– А ты что такой породистый? – язвит в ответ Алка.
– Алка, будь дру, дай в кредит бутылку спирта до получки.
– Кредитов не выдаю. Депозиты не принимаю. Проценты не выплачиваю. Сходи, Мартик, стрельни у супруги и возвращайся. Спиртяга пока есть.
Насупился Мартемьян. Татуированные пальцы сами собой в кулак зажались.
– Ты мне тут свой архипелаг с кулак не демонстрируй. У меня на такие вещи иммунитет.
– Да как ты не понимаешь? – понизил голос путеец. – Люська мне на такую просьбу скалкой ответит. Промеж глаз.
– А мне ни к чему знать – промеж глаз или промеж ног. Кто у вас кого за сиськи таскает, а кто – за яйца… Это ваше грязное бельё.
– Ты тоже, поди, любительница яйца потеребить. При том, что сама с отвислыми сиськами.
– Не рассказывай, как ты соскучился по мне. Всё равно ничего не получишь.
– Ага! В точку! – ржёт Мартемьян. – Я теперь понимаю, почему ты длинные футболки носишь. Сиськи отвисшие прикрываешь.
На что Алка покрыла ледяным тоном:
– А я поняла, почему ты носишь короткие шорты.
– Ношу. Летом. В жару. И чё?
– А то, что нечего прикрывать!
Путеец аж задохнулся от злости. Готов прибить наглую Алку. Да разве ж её в ларьке достанешь? Забилась, как рачок-отшельник в раковину. Клешнёй защищается. В смысле, жжёт глаголом.
– Я, между прочим, простой советский труженик, пролетарий, можно сказать. А ты…
– Ты – пролетарий? Ну так и пролетай.
Был бы пистолет у Мартемьяна, пристрелил бы эту суку, честное слово.
– Короче, иди-ка ты на... Мартемьян. И это будет самая тяжёлая командировка в твоей жизни.
Сменялись даты. Алке нравилась её новая роль: правительница лавки Алла. Волшебная лавка Алла-Дина. Впрочем, Дины у неё пока не было. Но у Алки были тайные планы завести себе сменщицу – подружку Динку, продавщицу из бакалейного отдела родного Алкиного гастронома. Зато Хоттабыч свой есть – Филипп Шкловский. Респектабельный красава и доставала.
Управдом Парамон Мелентьевич Криветко и участковый милиционер Пулебякин обсуждали, как приструнить ответственного квартиросъёмщика из восьмой квартиры – Нила Карпыча Чертопрахова, который намедни учинил форменное безобразие. А именно: Нил Карпыч возвращался вечером из ресторана, с юбилея замдиректора производственного объединения «Мослапша» Некрасивичевой Тамары Громиловны. Тьфу, Тамары Горилловны. Господи, ты боже мой! Тамары Гавниловны. Да что же это такое?
Так, спокойно… Три-четыре! Тамары Гавриловны. Вот! И всё бы ничего, но будучи серьёзно подшофе, Нил Карпыч напрудил в лифте, погрузился в свой рукотворный пруд и крыл благим матом любого, кого одолевали заботы механического перемещения на верхние этажи многоквартирного здания. А также отгонял их своей тяжёлой буковой тростью. Очень больно отгонял, если нужны пикантные подробности.
– Алла, у тебя ручка есть?
– Три рубля.
– Да мне только расписаться. Дай на минуточку...
– Мне что ж, теперь до шестидесяти считать?
– А ты умеешь? – рассмеялся милиционер Пулебякин. – Я думал, только до десяти. По числу костяшек в линейке на счётах.
– Умник нашёлся, – с укором парировала Алка, – думаешь, раз ты местечковый милиционер, то людям хамить можно? Сам, поди, только до шести считаешь.
– Почему это? – удивился добродушный сержант, ибо не врубился, куда клонит дамочка.
– Так шесть же патронов в барабане у нагана.
– Ну-у, вспомнила наганы. Это в гражданскую было. С тех пор совсем другие пистолеты…
– А мозги и портупеи те же самые остались, – отрезала Алка. – Их не переделаешь.
– Аллалексеевна, а какая ваша водка самая лучшая?
– «Пшеничная» завода «Кристалл», – на автомате отчеканила Алка.
– Монополька?
– Да, поллитровка, – Алка подвисла лишь на полторы секунды. Сущая мелочь ей потребовалась, чтобы вспомнить довоенное название классической бутылки водки. Опыт дорогого сто́ит. Филипп в Алке не ошибся.
– Беру. А ведь когда-то заказывал только водку «Золотое кольцо». Слеза. Стоила втрое дороже «Столичной».
– Не сыпь мне соль семидесятых на раны девяностых, – вздохнула Алка.
– Вот вы, Аллалексеевна, тут сидите, водочкой торгуете… Про «коленвал» и «бескозырку» в курсе. А ведь наверняка не знаете, как само слово «водка» расшифровывается.
– Вот те на! – искренне удивилась Алка. – Ну и как же?
– «Вот он добрый какой, Андропов».
– Ну да, народ благодарен кремлёвскому старцу за море дешёвой водки-андроповки.
– Качество бытия определяет качество пития.
– Кстати, батенька, а ты разве своё уже не выхлебал сполна? Вдруг откинешься?
Придвинулся к прилавку пенсионер, ввинтился в окошечко и доверительно сообщает почти на ухо:
– У меня сегодня в гостях дама. Такая же красивая, как вы, Аллалексеевна. А я – старожил, да… Старожил, старожив, старым буду жить! Вот такая пантерна, не обессудьте.
Алка внемлет. Хоть инстинктивно и отдаляется от смрадного рта, сама преисполняется гордости за советских пенсионеров. Жили они счастливо. Но недолго. Правда, умирают вразнобой, не в один день.
В какой уже по счёту раз нарисовался чёткий пацан. Весёлый упырь. Так его Алка про себя обозвала, чтобы как-то качков между собой различать. Этот отличался близко посаженными глазками олигофрена и чебурашливыми ушами. А также тем, что постоянно улыбается, что нетипично для его среды.
– Привет! Пришёл спросить, когда Фишка нам ответ даст?
«Какой-то он вежливый сегодня, – мелькнуло у Алки, – то ли от того, что один подкатил, стрёмно ему хамить, то ли от того, что трезвый. Ну да это мы сейчас исправим».
– Ответ у меня будет простой, – Алка выставила на прилавок бутылку самой дешёвой водки. – Выпей за мою доброту да за здоровьишко твоих родителей. И не приходи сюда больше, пожалуйста. А то я на тебя осерчаю. Не всё скоту масленица. И это может быть больно.
На остановке неподалёку опорожнился автобус. В окошке ларька вылепилась наглая небритая харя.
– Бритва есть?
– Только такая, – Алка положила на прилавок эпилятор на батарейках.
Харя явно заинтересовалась новинкой технического прогресса. Теребит глянцевую импортную упаковку, пялится на красивую девку на этикетке.
– А как им пользоваться?
– Там же инструкция прилагается.
– Эй, да тут смурью писано, не по-нашенски.
– Обыкновенный английский, – пожала плечами надменная Алка, хотя сама не понимала ни бельмеса, – подумаешь…
– Алка, бьюсь челом о лубок твоего порога.
– Чего тебе, Горыныч?
– Россия в дерьме. Душа в огне… Пиво у тебя есть покрепче?
– Пиво как пиво. «Балтика» да жигулёвское. Ну вот разве что бадаевское.
– А сколько в нём? Ну, этих… диоптрий?
– Семь и две.
– Пойдёт. Дай шесть бутылок.
– Не забудь пустые принести.
– Если не побью… Пасибыч, Алк. Ты – настоящая баба. Не то что…
– Как тебе, Филипп? «Настоящая баба» – это самый крутой комплимент у прошедших интенсивный курс тюремного заключения.
– А ты разве не согласна? – оторвал голову Филипп от пачки с купюрами.
– У нас слишком много баб, больше, чем мужчин, и гораздо больше, чем женщин. Я вот себя к последним отношу, если что. А ты – нет?
– Нет, ну, конечно, ты – женщина! Какая из тебя баба? – с удовольствием подыграл Филипп Алкиному самолюбию. – У тебя вон и маникюр-педикюр, и перекись-завивка, и шанель-диор.
– Эвон ты о чём, – оскорбилась Алка, – так это всё специи. У женщины что главное-то?
– С главным, Алк, у тебя тоже всё хорошо. Ты – кекс-бомба! – жжёт Филипп. С Алкой ему легко. И бреет, и отбривает. Это с другими девчонками язык к зубам приклеивается. Полушария в противоречие вступают, искрят – одни междометия на выходе из мыслительного процесса.
– Сам ты – бомба бомбастая, Карлсон без пропеллера, – негодует Алка. – У женщины главное – душа.
– Чужая душа – потёмки, Алк.
– Чужая ту́ша в потёмках, – обиделась Алка, – вон опять прётся. Старичок-большевичок.
– Аллалексеевна, я вас унизительно прошу. Есть у вас что-нибудь от клопов?
– Скипидара нет. Может, уксус? Самый безвредный вариант!
– Если энта штука безвредная, то она, скорее всего, бесполезная.
– Тогда ошпарьте их кипятком.
– Ох! Спасибо за пантерну!
– На здоровье!
– Видал, Филипп, я тут ещё и рубрику «Советы хозяйкам» веду, восьмая колонка. Безвозмездно.
На другой день в тех же декорациях состоялся такой диалог:
– Дайте мне, пожалуйста, штук семь презервативов, только не разрывайте их!
Алка буднично отсчитала ленту из семи штук и привычно разломила перфорацию, разделяющую куплетики хрустящей упаковки.
– Ой!
– Я ж вам сказал!
– О, смотри! Говорящий! – издевается Алка.
– Сказующий! – нашёлся покупатель и воздел к окошечку ларька свой крючковатый перст.
Алка лишь пожала плечами. Она руководствуется формулой советской торговли: клиент всегда прав, но продавцу обычно пофиг. Вот как сейчас Алке.
– Для моей это важно. Когда резинки все вместе, она контролирует расход. А так скажет, что я приводил кого, а потом докупил недостающее количество и втихаря доложил.
Под медленно валящими густыми хлопьями апрельского снега на пятачке перед ларьком нарисовались чёткие пацаны. На этот раз в полном составе.
– О-о! Бандитура понаехала, – напряглась Алка.
– Эй, маруха! Деловой вопрос назрел. Выйди поговорить.
– Запрещено мне пост покидать. Трудовое соглашение, параграф пятый, – отрезала Алка.
– Забей на параграф и выходи! Баба ты красивая, мы тебя не тронем.
– Мы тебя под микроскопом разглядывать будем, – посмеиваются качки.
– Во-во! Смотрю на тебя, и силы мужские приливают, – не стесняется главарь.
– Губу подбери, а то раскатал в три погибели, – защищается напуганная Алка.
– Сгореть мне со стыда, если я не прав. Услада для глаз, – напирает вожак.
– Сгореть глазами можно в любом возрасте и при любом раскладе сил, – отчаянно кроет Алка.
– А что, пацаны, давайте её силой раскладём? – доносится с галерки. – Возраст бабе не помеха.
– Так, – взбесилась Алка, – это что за вислоухий карась подбарабанивает там? Во-первых, не раскладём, а разложим. А во-вторых, сам в гробу разложишься на грибы и прочие молекулы.
– Ты базар-то свой фильтруй или как?
– Фильтруй не фильтруй, главное не отфильтруешь, – атакует Алка. – Проблемы тебе зачем? А, папуас!
– Папу… Кто?
– Купи себе в ухо усилитель русского.
– Проблемы будут у тебя, сучка.
– У меня и так проблемы. А с тебя в вендиспансере в полный рост напишут химическим карандашом медицинскую карту: «Папуас и новая гонорея».
Выдвинулся было вперёд оскорблённый качок, но был придержан твёрдой рукой.
– Не связывайся с этой простодыркой, – осаживает качка главарь, – базарить надо с Фишкой. Выследим его и потолкуем. Пошли, братва.
Выдохнула Алка. Выбешивали её такие фрагменты бытия. Будучи бабой не только отчаянной, но и умничкой, знала Алка, что рано или поздно нарвётся. Но ничего не могла с собой поделать. Защищала достоинство изворотливо, на грани фола. Да вот нервы уже не те. Заперла ларёк на час раньше обычного и отбыла на родной скрипичный диван раны душевные зализывать, стресс залечивать. И да поможет в этом нескончаемая «Санта Барбара»: богач с нелепым именем Си Си, зарёванная красотка Иден Кэпвелл и непременный мачо Круз Кастильо с каменным фейсом. Между прочим, потайной Алкин фаворит.
– Аллалексеевна, завтра отбываю в санаториум, долго не увижу вас. Вот принёс вам конфекту на память. «Грильяж».
– А что же ты за мной-то решил поухаживать? Дама твоя где?
Придвинулся старик-большевик к окошечку, молвит полушепотом:
– Я к ней и так со своей пантерной, и эдак. А она мне уже на пороге призналась, что тридцать лет у неё мужчины не было. Атрофирована она. Воно как! Не дай бог вам, Аллалексеевна, такого на старости лет.
Пожала плечами Алка. Подумала, что если у неё мужиков не будет, то до старости она точно не доживёт.
– А куда, батенька, едешь-то?
– В этот, как его… Коктейль Бель.
– Неплохое направление на майские праздники, – закусила губу Алка. – Ты там, батенька, не расслабляйся давай!
– Почему? Путёвка от собеса. Имею право как персональный пенсионер союзного значения, бывший партаппаратчик.
– Труд облагоро́живает человека. А отдых – облагожо́пывает.
– Ах. Юморные вы, Аллалексеевна! Донесу вашу пантерну до праздной публики.
– Конечно, сидишь тут в будке с утра до вечера и юморишь, – бурчит себе под нос уязвлённая Алка, – ибо единственное праздничное направление, которое доступно, – самое бюджетное. А именно: гастроном, диван, телевизор.
– Простите, а чая у вас нет?
– Как нет? Вот, в пачке. Или вам в пакетиках?
– Мне бы в стакане, – мнётся молодая девушка, а сама сминает посиневшие пальцы.
– Я тебе тут что – чаечная?
Но у Алки под толстой шкурой прожжённой советской торговки глубоко запряталась широкая русская душа, посему она сжалилась над замерзающим созданием и добавила заметно теплее:
– Ладно, охолодела совсем. Заходи, тут радиатор. Чаю я тебе из термоса налью.
Филипп прибрал колени, чтобы пропустить человека. В глубине души ему всё это не нравилось. Коммерческий ларёк – не проходной двор. Но девушка реально дрожала от холода. Лицо выбелено, губы сизые. Курточка хоть и по сезону, но апрель выдался вполне себе февральским. Шапка отсутствует. Юбочка укороченная. Колготочки так себе, офисные, дэн тридцать-сорок. Ботильончики на каблучонках с подиума, не приспособленные под заледеневшие тротуары. Надо было с этим что-то делать.
– Чаечная, говоришь? – буркнул он. – Ради таких случаев нужна чачечная.
– Твоя правда, Филипп, – спохватилась Алка.
Отодвинула термос, достала початую бутылку водки из-под прилавка, плеснула в картонный стаканчик. Девушка недоверчиво покосилась на алкоголь.
– Пей, – настояла Алка.
Вероятно, это была первая водка в жизни человека. Она глотала её в мучениях, в спазмах и конвульсиях. Одолела пятьдесят грамм и обмякла, прислонившись к стеллажу. Кровь запульсировала в висках. Щёчки зарозовели. Обрадовалась Алка, плеснула и чайку – догнаться. Развернула для гостьи карамелепипед ириски.
– Откуда ты такая, красавица? Из музея восковых культур?
– Из Ростова-на-Дону. Тёма психанул, высадил меня и умчался. Битый час простояла на морозе, надеялась, вернётся.
– Что теперь будешь делать?
– Блука́ть не стану, обратно вернусь, наверное. Тёма два месяца уговаривал: поехали в Москву. Там из тебя звезду сделаем. Приехали. Три кастинга за один день, и все – мимо. Вот Тёма и смалодушничал.
А Филипп косится на оживающую девчонку и осознаёт, что она действительно красавица. Из категории тех, которые на него никогда не обращают внимание.
– Он успел где-то квартиру снять. Объявление на столбе увидел. Из таксофона звонил.
– Сам-то, поди, в тепле, – негодует Алка, – а девчонку свою бросил, нелюдь. Так что хижину дяди Тёмы искать бессмысленно. Наоборот, стоит его проучить.
– Так ты что ж, с корабля – на бал? – Филипп преодолел робость и настроился поучаствовать в судьбе человека. – Тебе ж, наверное, уборная нужна, ужин, постель.
Девушка обернулась.
– Нет-нет, ты не подумай чего, – тут же спохватился Филипп.
– А я ничего и не думаю, – произнесла смелая ростовская девушка, достойный потомок донских казаков.
Зато Алка подумала. Заёрзала, заревновала. Увальня своего не узнаёт.
Филипп же взял быка за рога. Решил твёрдо: хоть раз в жизни приведёт в дом красивую девчонку. Пусть даже и просто перекантоваться. Ему это было важно для повышения самооценки. Отпихнул Алку, которая уже нацелилась перегородить им дорогу, и подал руку девушке, чтобы та уверенно ступила с порога на лёд.
Тёма нарисовался через час с четвертью. Шастал взад-вперёд. А спросить всё одно, кроме Алки, не у кого. Улица – вымерзшая и вымершая, как после бомбёжки.
– Дамочка, я девчонку одну ищу. Высадил в сумерках напротив вашей палатки.
– Я что, похожа на сексота?
– Кого? – растерялся молодой человек.
– Секретного сотрудника. Я тут что, прохожих, по-твоему, пасу?
– Так девка она видная, затмит тут кого угодно. Могли случайно и обратить внимание.
– Ох ты, возбухты-взбарахты! Ты, маменький прынцъ, по правде считаешь, мне дело какое до того, кто там за периметром солнце затмевает?
– Слушайте, дамочка, я бы посоветовал повежливее…
– Не советуй, что мне делать, и я не скажу, куда тебе идти, Тёма.
– Откуда вы меня знаете?
– Ты ж в телевизоре звездил. Забыл?
– Не звездил я нигде. Вы меня с кем-то путаете.
– Тебя спутаешь… С тобой спутаешься, потом бес попутает. Гуляй с миром, Тёма. Бог простит.
Алка захлопнула заслонку окошка и плюхнулась на табуретку. В висках стучало, сердце ныло за Филиппа. Ведь и вправду красивая девка. Наломает дров увалень.
Прошло минуты две. В заслонку прилетает обученный кулак.
«Ну, погоди, Тёма!» – разозлилась Алка. Взболтала бутылку «Херши-колы», сорвала крышку, распахнула окошко и распорядилась содержимым бутылки, как огнетушителем, ещё и притыкая горлышко пальцем для усиления струи.
Но! Там был не Тёма. Там оказались чёткие пацаны, которые пришли поинтересоваться, что ларёчник решил по поводу крыши? Распиравшая продажные резиновые души безбашенность сдулась сквозь раскрытые от удивления рты, инстинктивно проглотившие брызги колы. Охреневшие от такого невежливого обращения, местечковые лбы забыли, зачем пришли, и бросились наутёк.
Ночью Алка не могла заснуть, ибо её трясло. На Тёму ей было плевать. Но наезд на преступную группировку ей не простят. Проще быть дурой и радоваться по жизни маленькими порционными человеческими радостями. Одна за другой, по поводу и без. Но мозги у Алки были. Она осознавала неизбежную месть выпукло и феерично. Филипп так и не объявился. Нет его, ну и хорошо. Не надо и рассказывать ему о произошедшем.

ИЩУ ЧЕЛОВЕКА

Из цикла «Вагонные истории»

– Ищу человека. Мы много лет переписывались. А видели друг друга живьем один раз. А потом он пропал.
Катерине лет 45, не больше. Пухлая, круглолицая, с широко расставленными глазами. Кривит рот при разговоре, чуть раздувает ноздри – эмоции переполняют. Иногда начинает жестикулировать.
– Переписывались? В «Одноклассниках», наверное?
– Зачем в «Одноклассниках»? По почте. Конверт стоил то ли шесть копеек, то ли десять. Покупала на почте конверт, писала письмо. В доме напротив был почтовый ящик. Опускала туда. А потом приходил ответ. И так – пять лет.
– Да, цен таких уже нет! Какие десять копеек?
– Какие-какие... монетка такая, серебряная... Да уже тридцать лет прошло! А я всё ещё ищу.
– Так, давай сначала. Когда и где познакомились? Имя, фамилия, адрес...
Катя задумывается, прикрывает веки. Несколько секунд. Я уже и не рада, что задала вопросы. Всякое в жизни бывает, а уж тридцать лет назад... Тогда и попутчице моей уже за пятьдесят. Но бодрая такая, улыбается, на верхнюю полку билет купила и ловко на неё забирается.
– Помнишь начало девяностых? В Москве много радиостанций появилось. И были те, которые гимн по утрам не включали, а крутили битлов, Цоя, Шевчука – ну, неформат советский. И я однажды написала на такую вот внеформатную радиостанцию. И моё письмо прочитали в эфире.
– Круто! Мне бы так!
Хотя чего – мне бы так? К психологу надо бы сходить, в баню с подружками... Потом в киношку на последний сеанс... Да и на какой радиостанции сейчас письма слушателей читают? Не про поздравить маму-папу, а вот про жизнь чтобы рассказывали....
– Да, я до сих пор помню свои ощущения. Розовые с золотыми букетами обои на стене, лампа настольная с бордовым абажуром, сумерки. И отцовский приёмник. И тут слышу, Сергей читает моё письмо. Ведущего Сергей звали, фамилию уже не помню. Ласково читает. Выразительно. Называет адрес и просит поддержки. А потом в подарок от радиостанции мне песню ставит. Красивую песню на английском языке, а из всех слов я понимаю только одно – Иисус. И мурашки по коже.
– И он ответил?
– Да. Письма приходили два месяца. Пачками. Люди писали разные. Парни в основном. Из Москвы, из Питера. Даже из «Крестов». Предлагали встретиться, познакомиться поближе. Некоторые сразу в любви объяснялись... У родителей просто отвал башки – кто это? Что это? Мама вообще непонятно в чем меня подозревала. А потом....
– Написал он?
– Некоторым я отвечала. Они потом мне тоже писали. А Саша... я даже сейчас ничего не смогу объяснить... Он писал какие-то простые слова про свою жизнь, про музыку, институт. Уже позже он рассказал про свою группу и отправил кассету. Полчаса рока. Конечно, учиться ещё и учиться. Но не попса! Мы с ним попсу не любили. Я так до сих пор не очень. Так, музыка для ног...
– У Саши была своя группа? Он на басу играл?
– Да, как у многих в то время. Играл он на гитаре точно, но на басу – не знаю. Я писала стихи. Знаешь, такой закос под Янку Дягилеву. Хотя сейчас скажу, что не было никакого закоса. Была Янка, и была я – Катерина. Вернее, Янки тогда уже не было.
– Янка? Не знаю такую певицу.
– Её по телевизору не показывали. От слова «совсем». Кассеты были, у меня были. А потом однажды по весне девушку нашли мёртвой в реке где-то в Сибири или на Урале... она ж не москвичка...
– Грустно. Про Сашу же расскажи!
– Да. Саша писал песни на мои стихи и однажды отправил кассету с ними на «Радио России». Там конкурс был молодых исполнителей. И его пригласили в студию! Молодого рыжеволосого паренька из Подмосковья и сразу – на «Радио России»! Разговаривали про музыку, поэзию. Песни его обсуждали. И вот он и говорит, что, мол, в Москве есть поэт (не поэтесса) – Катерина Смирнова. И что ряд песен на её стихи написан. А потом песня. Саша записал всю программу на кассету и мне отправил запись.
– А где кассета сейчас? Её вообще реально найти?
– Где-то в недрах квартиры родительской лежит. А послушать можно – у меня магнитофон двухкассетный остался с того времени.
– А потом?
– Что потом? – Катерина начинает размахивать руками. Кисти у неё маленькие, аккуратные. Но машет она, как мельница у Дон Кихота.
– А потом он мне признался в любви. А я влюбилась в совершенно другого парня. Ещё потом Саша женился. А я всё сидела и ждала, когда мой то институт закончит, то ординатуру... А Саша уже и развелся, но стихи просил присылать. Он называл меня «сестрёнка». Я присылала. Конверты подорожали. Надо было марки докупать и клеить на стандартные. А в мае он написал: купил билеты в консерваторию. Встречаемся. Отпросилась с работы, сделала укладку – ну просто баба на чайнике. Взрослая тетка, толстая, в ярком платье вульгарном. Саша написал, что пойти не сможет и просил забрать оба билета. И вот тогда я его и увидела первый и последний раз в жизни. На выходе из станции метро Краснопресненская. Высокий, рыжеватый блондин, а вот цвет глаз не помню... Но волосы его – таких ни у кого не видела.
В консерваторию не пошла, мой жених не одобрил. А ему написала, что пошла, что музыка была, и вообще – всё круто! А потом Саша стал писать всё реже. Последнее письмо пришло из Питера. На принтере распечатано. Нам было уже по двадцать пять - двадцать шесть лет. Я всё ещё в девках, а он... Не знаю.
– И?
«Как же ты быстро сдалась, мать», – про себя думаю.
– Что – и? Всю жизнь не расскажешь. Ну как бразильский сериал пересказать? Вышла замуж, развелась. Потом опять замуж; дети, быт. И я поняла, что хочу найти его. В сетях нет. В «Одноклассниках», кстати, его точно нет. И в ВКонтакте нет. Он вообще жив? Не знаю. И где ещё искать... И в розыск не подашь – мы же не родственники. Жил он рядом с госпиталем в Архангельском… Куда там ехать? Не знаю.
Женщина успокаивается. Руки и лицо расслабляются. Пытается улыбнуться.
– Да, вот такая я дура. Переписывалась с одним, замуж за другого вышла, а дети вообще от третьего.
Мы ложимся спать. Время позднее. Поезд придет в Москву ранним утром. Надо ещё выпить чаю на дорожку, собраться...
– А зовут хоть как?
– Саша. Александр Сергеевич. Пыжиков. Родился в начале марта. На год младше меня.
Катя залезает на верхнюю полку. Слышу, что плачет.
Где ты, Саша?..

КАЖДОЙ ТВАРИ ПО ПАРЕ

Спасая во время потопа жизнь на Земле, Бог велел Ною взять в ковчег «каждой твари по паре». Но где она ходит, эта твоя пара? И как понять, твоя ли эта половина?
Существует гипотеза, что древнегреческий философ Диоген жил в деревянной бочке, стоявшей посреди афинской площади, и размышлял о смысле жизни. В свободное от трудов время он любил сидеть на берегу реки, связывая нити: простую с простой, простую с золотой, золотую с простой и, крайне редко, золотую с золотой и пускал их плыть по течению. Так он соединял пары.
Может быть, поэтому в жизни так мало людей, счастливых в браке? Почему, как когда-то заметила одна моя знакомая: «На каждую приличную девушку всегда находится какой-нибудь мерзавец, и как только видишь хорошего парня, его тут же охмуряет какая-то стерва»? И, может быть, те пары, которые кажутся счастливыми, не так уж и счастливы? Ведь недаром говорят: «Под каждой крышей – свои мыши».
И кто виноват во всем? Выходит, Диоген. А, может быть, это происходит по закону противоположностей, который мы изучали в школе на уроках физики: противоположности притягиваются, как плюс и минус? В природе должен же сохраняться баланс!

Наша судьба во многом зависит от того, что в нас заложили в детстве. Родители старались дать нам все, что только можно было. Нас учили добру, приучали к труду, чтению книг. Все начиналось со сказок. В сказках Иванушка-дурачок очаровывает принцессу и женится на ней, Иван-царевич женится на лягушке, в Золушку влюбляется принц. Скажите, чем очаровать мог Иванушка-дурачок принцессу, лентяй Емеля, который все время лежал на печи, – царевну? Они что, много читали, много знали, умели, с ними было интересно? Или Золушка… Да, красивая, трудолюбивая, добрая… Вот и выходи замуж за такого же простого, работящего парня. Так нет же, принца ей подавай. Что общего у них с принцем? О какой духовной близости может идти речь?
Вот поэтому сказки всегда заканчиваются свадьбой. А о том, что было потом, умалчивается. Потому что потом начинается жизнь со всеми ее «прелестями».
«Сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». Вот и делай вывод.

– Если в жизни нет удовольствия, – говорил Диоген, – то в ней должен быть хоть какой-нибудь смысл.
Ответ мы получаем из «Ветхого Завета». Господь благословил Адама и Еву и сказал им:
– Плодитесь и размножайтесь.
Но Бог не учел, что этот процесс нельзя пускать на самотек, и доверил такое серьезное дело Диогену. И получилось то, что получилось.

РАБОЧАЯ ЛОШАДЬ

Человек произошел от обезьяны? Может быть. Обезьяна любознательна, деятельна, внешне похожа на людей. Говорят, труд сделал из обезьяны человека. Слава труду!
С детства меня приучали к работе – убери, принеси, помоги, сделай то-то и то-то… Я хорошо училась в школе. «Учеба – это твоя работа», – говорили мне. Вот я и старалась добросовестно ее выполнять. В институте тоже серьезно занималась. Но я что-то не припомню, чтобы при устройстве на работу кто-то заглянул во вкладыш с оценками. Кстати, наши троечники устроились в жизни не хуже, а может быть, и лучше нас, отличников: один из них стал зав. кафедрой в нашем институте, другой – начальником управления.
Выходит, кто не умеет работать, тот руководит. Я же и мне подобные умеем только трудиться. Вот я и работаю, работаю, а руководят мною троечники. Отдыхать я не умею, не научили. Дома я все время что-то тру, убираю, готовлю. На отдыхе я изнываю от безделья. Хорошо, если подобралась хорошая компания, с которой можно все вокруг объездить, осмотреть. А так вот, лежать на пляже и ничего не делать, я не могу. Вот даже: приезжаю к друзьям на дачу. Меня хватает на несколько дней. Ну, погуляли в лесу, пообщались, попарились в баньке, посидели у самовара – а дальше что? Сидеть на грядке, как это делает подруга, я не могу – гипертония, остеохондроз, да и городская я – далека от земли. «Если надумаю вам помочь, – говорю я, смеясь, – привяжите меня к забору, а то я что-то не то вырву». К кухне меня не подпускают – полежи в гамаке, подыши свежим воздухом. И на меня такая тоска находит! Скорей бы уже отпуск окончился, и я занялась бы делом. Но самое интересное, когда я на работе – хочу домой. Но вот только подхожу к дому – окна черные, никто меня не ждет, и идти домой не хочется. Когда же я дома, мне не хватает работы…
– Мама, сколько ты еще будешь вкалывать? – спрашивает дочь. – Не пора ли оставить работу?
– А что я буду делать дома? – отвечаю я ей. – Ну, убралась в квартире, приготовила обед, а дальше что?
– Почитай книгу, сходи на выставку, в гости – ты же это любишь; просто погуляй, – говорит она.
– Просто гулять я не умею, отдых – не для меня, я – трудоголик.
– Трудоголик, – усмехнулась дочь. – А жить-то ты когда начнешь?
– По-твоему, жизнь – это «ничегонеделанье». Милая моя, знаешь ли ты, какое счастье заниматься любимым делом, видеть результаты своего труда?
– Но отдыхать-то тоже нужно? А ты, как рабочая лошадь, не можешь остановиться.
Рабочая лошадь…
– Ты знаешь, дочь, я бы памятник поставила рабочей лошади. О ней незаслуженно забыли. Ведь не даром мы говорим: этот двигатель – в столько-то лошадиных сил. Этим все сказано. Быть рабочей лошадью – большая честь, без нее не было бы прогресса. Безделье еще никакой пользы не принесло людям.
– Да? – усмехнулась дочь. – А как же Ньютон? Сидел себе под деревом, отдыхал или, как ты говоришь, бездельничал, сверху ему на голову упало яблоко, и он открыл свой закон.
– Ньютон не бездельничал, а размышлял, занимался умственным трудом. Это серьезная работа.
– Слава труду! – воскликнула дочь. – Труд из обезьяны сделал человека, а затем превратил его в лошадь.

ШТАМП В ПАСПОРТЕ…

Я очень любила Андрея и была согласна на все, лишь бы быть с ним рядом, лишь бы ему было хорошо. Конечно, как любая нормальная девушка, я хотела, чтобы все было, как у людей: и свадьба, и цветы, и белое длинное платье, и фата, но Андрюша только смеялся над этим. «Тебе что, необходимо поставить государство в известность о наших отношениях? Штамп в паспорте… Зачем? Мы любим, доверяем друг другу – это главное. Нам хорошо и так! А штамп… штамп еще никого не удерживал. Разве тебе плохо со мной?» – говорил он. Я молчала и старалась во всем угодить ему, а он принимал это как должное. Детей, как он говорил, нам заводить рано – нам еще учиться и учиться… Но, как говорил Жванецкий, «одно неосторожное движение и»…
Мы оформили наши отношения. Свадьбы как таковой не было: пришли в джинсах и свитере в ЗАГС, зарегистрировали брак, и – все. «Белое платье, фата, – заявил Андрей, – мы столько лет вместе, что нет надобности устраивать цирк. Все эти шарики, куклы, ленточки на машине – как это пошло!»
Родился Максик. Молока у меня было мало. Ребенок беспокойный, все время кричал. Андрей привык, что на первом плане он, а тут, оказывается, есть кто-то поглавнее. Я чувствовала, что что-то с Андреем не то. Наверно, зря, но я задала ему вопрос: «Ты что, разлюбил меня?» И он ответил: «Да, я полюбил другую женщину. А любовь – это главное». Мне бы затаиться и перестать выяснять с ним отношения, но я не могла остановиться. Вскоре он ушел, сказав, что вины передо мной не чувствует, что я хотела иметь ребенка (иначе сделала бы аборт), я его и получила. А Максика он любит и не бросает его, он привязался к ребенку (когда успел?), будет помогать, как может.
Что было со мной… Мне хотелось одного: лежать, уставившись в одну точку, никого не видеть и не слышать, хотелось уснуть и не просыпаться больше. Но ребенок возвращал к жизни.
Друзья пытались утешить меня:
– Жизнь долгая, все еще может наладиться: Андрей может одуматься и захотеть вернуться, ты еще можешь встретить и полюбить хорошего человека. Не надо отчаиваться!
– Да нет, я успокоилась. Я любила, я была счастлива, и у меня есть Максик. Не все могут этим похвастаться. А что будет потом – жизнь покажет, – отвечала я. – Но когда Андрей появляется, а он изредка приходит на несколько часов погулять и поиграть с сыном, я, конечно, снова завожусь. Максик радуется, когда папа с ним играет, катает на качелях, с горки. Наигравшись, Андрей с чувством выполненного долга уходит. К сожалению, он так и не стал взрослым. Андрею нужна свобода. Он ее получил. Только от себя не уйдешь.

* * *
– Мы были очень молоды, когда поняли, что любим друг друга, – говорил Андрей. – Мы не стремились к браку. Брак – он и есть брак, дефект. Но когда Аня случайно забеременела (я делал все, чтобы это не произошло), я, как порядочный человек, не мог допустить, чтобы в свидетельстве о рождении ребенка в графе «отец» был прочерк. Появился малыш. Пеленки, распашонки, бессонные ночи… У нас не было ссор и скандалов, мы доверяли друг другу, разговаривали обо всем. Но исчезло ощущение волшебства. Любовь ушла. Мы все проговорили, проанализировали и поняли, что в наших отношениях нет какого-то стержня, за который стоило бы держаться. Мы сохранили прекрасные отношения, вместе воспитываем Максика. Мне нет еще и тридцати лет, а я успел уже и образование получить, и в браке пожить, и ребенка сделать. Для мужчины это вообще не возраст. Можно сказать, я только сейчас мужчиною становлюсь. Мне нравится холостяцкая жизнь, и в ближайшие годы мне серьезные отношения не нужны. Я – свободный человек.
Что тут скажешь?

* * *
Время лечит. Постепенно Аня стала спокойнее ко всему относиться. Она даже была рада, когда Андрей забирал на пару часов ребенка на прогулку. Можно было спокойно, не отвлекаясь, делать свои дела. И потом ребенку, особенно мальчику, нужен отец. Разговоры Андрея уже так ее не задевали.
Но… странное дело: почему в такие моменты, когда женщина успокаивается, в мужчинах просыпается чувство собственника, даже если эта женщина им не нужна?
– Я, кажется, созрел, чтобы вернуться в семью. Ты такая стала красивая, сексуальная – роды пошли тебе на пользу, – сделал Андрей комплимент бывшей жене. – Надеюсь, ты меня простишь?
– А мне это нужно? – подумала Аня. – Предатель, он и есть предатель. А жизнь… «Жизнь слишком длинна для одной любви» – слова моего любимого Ремарка. Надеюсь, жизнь не обойдет меня стороной.

ПАПА ВУНДЕРКИНДА

Володька был любимцем всей семьи. Он учился во втором классе, когда его сестра вышла замуж, а в третьем стал дядькой. И очень гордился этим – теперь он не самый младший!
Малыша он любил, а малыш при виде Володьки начинал радостно дрыгать ножками.
Всё лето семья провела на даче. Центр внимания семьи переместился, и Володька почувствовал себя более свободным: целые дни гонял с соседскими пацанами мяч, дразнил бодливого козла и бегал с пацанами на речку, где появляться без взрослых ему было строжайше запрещено.
В сентябре в школе задали сочинение «Как я провёл это лето».
Володька написал про свои мальчишеские приключения и очень трогательно – про малыша.
Учительница прочла его сочинение перед классом как лучшее, а школа представила его на конкурс.
Там Володькино сочинение заняло первое место среди сочинений младшеклассников!
В торжественной обстановке Володьке вручили Почётную грамоту и большую, красивую книгу «Сказки Пушкина».
Папа гордился сыном и радовался его триумфу, он читал Володькино сочинение всем и каждому: гостям, родственникам и знакомым.
Папа был начальником у себя на работе, и когда он читал подчинённым Володькино сочинение, все восхищались им.
– Кто знает, может быть, в нашей семье растёт новый Чехов, – мечтательно говорил папа.
Папа был человеком обстоятельным и не привык серьёзные дела пускать на самотёк: он купил большую общую тетрадь, на которой было написано «Амбарная книга», чтобы Володька вёл дневник.
Через несколько дней, заглянув в Володькины записи, папа сказал:
– Нет, Володенька! Ты пишешь, как регистратор. Ты описывай внешность действующих лиц, обстановку, тогда получится настоящий рассказ!
Ради занятий литературой Володьке даже разрешили бросить музыкальную школу, наконец-то он освободился от всяких там арпеджио и адажио! Он занимался музыкой, поскольку «мальчик из приличной семьи не должен болтаться на улице».
Каждый вечер, придя с работы и поужинав, папа садился в глубокое кресло у себя в кабинете и, закинув ногу на ногу, внимательно слушал, как Володька читал ему очередной рассказ. Потом обсуждали. Володька перечитывал горы книг: писатель должен иметь большой запас слов (круг чтения ему подбирал папа). Чтобы критиковать квалифицированно, он внимательно изучил толстый том Белинского.
Когда Володька стал постарше, папа решил, что пора публиковаться; у него был знакомый журналист, и он обратился к тому за советом. Просмотрев Володькины сочинения, журналист сказал, что это всё не подходит для газеты, посоветовал подготовить какой-нибудь репортаж.
Володька написал репортаж о школьном празднике, и его опубликовали. Опубликованный текст, правда, сильно обкорнали, а лучшие Володькины перлы заменили газетными штампами, чем папа был обескуражен. Но первый шаг был сделан!
Через журналиста папа познакомился с известным в городе писателем. Готовясь к встрече с ним, папа прочёл два последних романа этого писателя, но вернулся со встречи разочарованный. Володька слышал, как он сказал маме про писателя:
– Ты знаешь, он на меня произвёл странное впечатление. Он же знал, что к нему придут для серьёзного разговора, а встретил нас выпившим. Всё время ёрничал, и нормально поговорить так и не получилось.
Поближе познакомившись с журналистско-писательской средой, папа задумался: у журналистов был странный образ жизни, больше похожий на разгильдяйский, сам он привык уходить утром на работу, а вечером приходить домой усталым, и эта окололитературная среда была папе малопонятна.
Кроме того, он обнаружил, что пишущих – легион, и не все они классики русской литературы.
А с заработком вообще: то густо, то пусто. Всё у них зыбко как-то...
Когда Володьке пришло время выбирать, в какой институт поступать, папа, проанализировав биографии великих писателей и начитавшись мемуаров, заметил, что больше всего среди них было врачей: Вересаев, Короленко, Булгаков и ещё полтора десятка знаменитых. Это логично: врач имеет дело со множеством людей и ситуаций, а это богатый материал для писателя.
Володя категорически отказался поступать в медицинский.
Всех несколько удивила твёрдость возражений всегда послушного сына: в семье авторитет папы был непререкаем и его мнение – определяющим.
Настаивать не стали; на семейном совете, учитывая склонность Володи к точным наукам (его любимым предметом была геометрия), решили, что Володя пойдёт поступать в транспортный, который заканчивали родители.
Из-за подготовки к поступлению, занятий с репетиторами на литературу у Володи оставалось мало времени. А на первом курсе сразу же навалилось черчение. Как-то сочинительство отошло на задний план.
Была ещё одна веская причина: Володя влюбился. Анжелку он приметил ещё на вступительных, был рад, что она поступила, и теперь они учатся в одной группе.
Все его мысли были только о ней, излагать их на бумаге и обсуждать с папой ему не хотелось.
Папа, огорчённый тем, что у Володьки совсем не остаётся времени на литературу, высокопарно вёл нравоучительные беседы о том, что надо бережно относиться к своему таланту и помнить о своём высоком предназначении.
Заметив, что сын увлечён девушкой, мама расспросила о ней: Анжела была на два года старше Володи, и она не произвела на маму хорошего впечатления. Не такую невесту мама хотела бы для сына. Впрочем, о невестах она вообще ещё не думала: Володя был слишком молод.
Как-то в разговоре она мельком, со смешком спросила сына:
– Не думаешь же ты на ней жениться?!..
– Думаю! Я люблю её и женюсь в самое ближайшее время!
Чем настойчивей родители стремились уменьшить влияние Анжелы на сына, тем твёрже было намерение Володи поскорей на ней жениться.
В декабре ему исполнилось восемнадцать, они с Анжелой сразу подали заявление в ЗАГС, а родители были поставлены перед фактом.
Несколько дней семью штормило.
Когда были исчерпаны все аргументы, и накал страстей дошёл до апогея, папа поставил вопрос ребром: «Нет!!! Или я, или она!» Естественно, получил ответ: «Она!», после чего Володя хлопнул дверью и ушёл к Анжеле.
Папа был потрясён! Он всегда считал себя и сына единым целым, и вдруг всё рухнуло...
Он тяжело переживал разрыв с сыном.
– Ничего-ничего, – успокаивал он себя и жену, – вернётся! Это он сгоряча. Покрутится и вернётся.
Володя не вернулся.
Отец на свадьбу не пошёл и обиделся на жену, что она не была с ним солидарна.
Володя старался забегать домой, когда отца там не было, а если они встречались, то, сухо здороваясь, расходились в разные стороны.
В конце первого курса Володя сообщил маме, что через несколько месяцев станет отцом, поэтому он решил после летней сессии перейти на вечернее и пойти работать. Мама уговаривала его не делать этого, обещала материальное обеспечение его семьи взять на себя, пока он учится, и сразила железным аргументом:
– Ты понимаешь, что как только ты уйдёшь с дневного, тебя сразу заберут на два года в армию? Ты ничем не поможешь своей семье. Ты сделаешь хуже всем и, прежде всего, себе самому. И ребёнок родится без тебя.
А когда она рассказала папе, тот даже взбодрился:
– Вот и хорошо! Пусть его заберут в армию, пусть! Там ему быстро прочистят мозги! Он вернётся взрослым человеком! И жизнь узнает. Я запрещаю тебе содержать его семью!
На что мама со страшными глазами обернулась к нему:
– Знаешь что!!!..
Что именно он должен был знать, она не пояснила, но они не разговаривали после этого целую неделю. Впервые за всю их совместную жизнь.
Папа почувствовал, что теряет авторитет в семье, и он ничего не мог уже с этим поделать...
Мама принимала живейшее участие в жизни семьи сына. Папа на внука не пошёл даже взглянуть.
Он не признавал брак сына, холодно относился к его семье. Надеялся, что «этот нелепый и ненужный» брак скоро распадётся.
У папы испортился характер, он часто бывал мрачен и пребывал в подавленном настроении. А когда сын с семьёй приходил к ним, он, сухо поздоровавшись, удалялся к себе.
Володя не стал писателем. А папа так никогда и не смирился, не смог простить сыну «предательства».

МАША И НОВЫЙ МИР

Маша ходила по комнате туда-сюда. Она уже поиграла во все игрушки, которые были в ее большом комоде. Она их разложила по комнате, чтобы они красиво стояли и радовали глаз. Потом ей стало скучно, и она перевернула каждую игрушку снизу вверх и посмотрела на них, улыбнулась во весь рот. Потом нашла свободное место и сама встала вверх головой. Постояв так немного, у нее закружилась голова, и, опустившись на ножки, она с надеждой посмотрела на дверь; когда голова перестала кружиться, она подошла к двери. Дернула ручку и разочарованно вздохнула – дверь все еще была заперта. Маша без спроса вышла на улицу и гуляла возле дома на детской площадке, пока мама не нашла ее и, сильно отругав, не наказала – закрыла ее на ключ в детской комнате. Маша не знала, сколько еще будет длиться ее наказание. Она поиграла уже во все игрушки и вот теперь ходила по комнате в раздумьях, ища, чем бы еще заняться, во что бы еще поиграть? Тут она посмотрела на стопку книг, которые стояли на комоде с игрушками. С одной стороны сидел плюшевый медведь, а с другой стороны – пушистый заяц. Они придерживали книги, не давая им упасть с полочки. Маша подошла к книгам. Мама не разрешала ей играть с ними и лишь перед сном выбирала одну и читала Маше. Но тогда Маша засыпала и никогда не могла дождаться конца сказки. Маша посмотрела еще раз на дверь, потом снова на свои игрушки и только потом – на книги. Она протянула руку и, ухватившись пальчиками за крепкую и твердую обложку, потянула ее на себя. И вот в Машиной руке оказалась книга, но в то же мгновение несколько книг посыпались и, пролетев мимо Маши, упали на пол. Маша села на пол возле комода и стала смотреть красочные картинки. Она открыла книгу и увидела яркую большую курицу, которая стояла возле дедушки и бабушки. Потом посмотрела на следующую картинку, где дедушка в руках держал скалку, а бабушка – большую ложечку. «Что же они хотят сделать?» – подумала про себя Маша и посмотрела на следующую картинку, на которой дедушка с бабушкой плачут. «Что же у них случилось?» – снова подумала Маша. Она вертела и крутила книжку, внимательнее рассматривая картинки. Она видела, что на картинках есть знаки, они черными полосочками отображены прям на странице, она на них долго смотрела, но совсем не могла понять, что они означают. Она взяла в руки следующую книгу. И с любопытством стала рассматривать ее. В ней также были красивые красочные картинки. Бабушка на картинке месила тесто, а дедушка держал толстую ветку и большой инструмент. Маша перелистнула страницу, на которой было большое окно с красивыми красными занавесками в белый горошек, а на подоконнике в тарелочке сидел улыбающийся круглый шарик. Маша посмотрела на страничку – на ней также были знаки, составляющие черную полосочку. Она пыталась понять: что же это? Но так ничего и не поняв, перевернула страницу. На следующей странице она увидела зайца и тот самый круглый шарик, они улыбались друг другу. Маша, держа книжку, встала и, подняв ее перед своим зай-
цем, который сидел на комоде, стала сравнивать их.
– Похож, – сказала Маша сама себе, переводя взгляд с картинки на игрушку и обратно.
– Только ты пушистый! – улыбнулась она своему зайцу. – А на картинке какой-то не очень пушистый, – добавила она и снова села на пол смотреть книжку.
Тут в дверях послышался звук поворачивающегося ключа. Маша подняла голову. Дверь открылась, и в детскую комнату вошла мама. Маша улыбнулась во весь рот.
– Мама! Мамочка! Ты уже меня простила? Я больше так не буду, – быстро говорила Маша. Она подбежала к маме и крепко обняла ее за ноги.
– Что ты не будешь делать? – спросила мама строго, еле сдерживая улыбку.
– Я больше не буду одна никуда ходить! – быстро воскликнула Маша, и пока мама ничего не ответила, добавила:
– А если куда-нибудь захочу пойти, спрошу у тебя, мамочка, – сказала она, улыбаясь.
– Очень хорошо, – ответила мама и посмотрела вокруг на перевернутые игрушки и книги, которые все еще лежали на полу.
– Что это ты тут делала? – спросила она.
– Я играла, – ответила быстро девочка.
– Мамочка, – начала она, вспомнив, что ей очень нужно все узнать. Она взяла книжку и показала черные полосочки:
– Что это такое? Мне очень хочется знать!
– Хорошо, – просто сказала мама, снова обводя взглядом комнату с разбросанными игрушками.
– Сначала ты уберёшь все игрушки на свое место. И когда ты это сделаешь, мы с тобой возьмем книжку и почитаем. Я все тебе покажу, – сказала, улыбаясь, мама и снова вышла из комнаты.
Маша огляделась вокруг: действительно, казалось, что все игрушки беспорядочно разбросаны, потому что они стоят не на своем месте. Она стала по очереди складывать игрушки. Маленькие игрушки сложила в комод, каждую – на свою полочку. А большие правильно поставила вдоль пустой стеночки. Она взяла книжку и побежала к маме.
– Мама! Мама! Все готово, – громко сказала она, заходя в комнату мамы. Мама сидела за большим письменным столом и что-то делала на компьютере. Она закончила свою работу и повернулась к своей четырехлетней дочери.
– Ты все убрала? – спросила она, вставая. – Сейчас посмотрим.
И она направилась в комнату к девочке. Посмотрев, что все убрано, она улыбнулась и сказала:
– Вот видишь, какая ты у меня бываешь молодец. Хорошо, раз ты все убрала, идем, почитаем.
Мама присела за свой большой письменный стол и взяла свою маленькую дочку на руки. Они открыли перед собой книжку, которую принесла Маша.
– Жили-были бабушка и дедушка, – начала читать мама.
– Мама, ты смотришь не на картинку, а на эти черные полосочки? – вдруг спросила Маша, останавливая маму.
– Да, – ответила мама.
– А что это? – спросила Маша с большим любопытством.
– Посмотри внимательно, – сказала мама, показывая на какую-то отдельную часть черной ленточки, – это же буквы. Мы же с тобой много раз их видели и даже читали про них стихи.
– Как же так получилось, что они здесь все вместе? – спросила Маша, внимательно присматриваясь к каждой буковке в книжке.
– Буквы вместе, потому что они создают слова, а слова создают целое предложение, – начала объяснять мама.
Она взяла карандаш и показала на первую букву:
– Вот, посмотри: эта какая буква?
– Это буква «ж», – быстро ответила Маша. Уж буквы-то она по отдельности все знает, как и цифры.
– Правильно, – поддержала ее мама. – А это какая буква?
– Это «и».
–Теперь посмотри, – мама обвела карандашом букву «ж» и букву «и», – а теперь буква «ж» и буква «и» будут у нас вместе жить как «жи». Повтори.
– «Жи», – повторила Маша.
– Давай посмотрим: дальше у нас какая буква? – мама на нее показала карандашом.
– Я знаю, – сказала уверенно Маша, – это буква «л».
– Молодец, – поддержала ее мама и показала карандашом на следующую букву. – А эту мы уже называли, она снова тут.
– Это буква «и», – поддержала ее Маша.
– Теперь давай соединим букву «л» и букву «и», – и мама обвела карандашом две эти буквы. – Скажи: «ли».
– «Ли», – послушно повторила Маша.
– А теперь посмотри, – обратила ее внимание мама на то, как возникает все слово, – «жи» и «ли» живут вместе, они образуют одно целое слово: «жили». Поняла?
Мама внимательно посмотрела на свою маленькую дочь.
– Да, я поняла! – довольная собой, воскликнула Маша. – Это слово «жили». Давай дальше.
Она с нетерпением торопила свою мать, желая быстрее научиться читать. До самого конца дня и до позднего вечера Маша просила маму сложить все слова, и в конце концов они почти дошли до конца сказки. Но Маша даже не заметила, как заснула в маминых руках. Мама подняла спящую девочку и отнесла ее в кроватку. Сняла тапочки и, накрыв малышку одеялом, выключила свет и вышла из комнаты. Утром, когда Маша проснулась, она обнаружила, что спит в своей комнате. Она потерла глаза и встала с постели, одела тапочки и первым делом подошла к полочке с книгами – проверить, все ли на месте. Да, все книги были на месте, даже книжка, которую они вчера читали с мамой, тоже здесь. Тут Маша услышала шум, донесшийся с кухни. Она быстро пошла туда. Но вместо мамы у плиты стояла няня. Маша разочарованно вздохнула.
– Доброе утро, Машенька, – сказала няня, которая варила кашу. – Иди умывайся и приходи кашку есть.
– Доброе утро, – сонно ответила Маша и послушно отправилась умываться. После того, как поела, она встала из-за стола и сказала:
– Спасибо.
– Ты куда? – спросила няня, удивившись тому, что Маша ничего больше не просит.
– Я пойду книжки читать! – гордо сказала девочка и вышла из кухни под взглядом округлившихся глаз няни.
Маша вошла в комнату и сразу взяла ту самую книжку, которую они с мамой вчера читали. И сразу стала вспоминать, как мама ее учила буквы складывать и произносить слова. Няня, заволновавшись, что Маша совсем не выходит из комнаты, тихонько заглянула к ней. Маша стояла рядом с открытой книжкой, которую она разложила на своем маленьком столе. На странице был нарисован красочный медведь и круглый румяный колобок.
– Ты чего это, хотел чужую еду съесть? – грозно грозила маленьким пальчиком Маша сидящему на ее стуле большому медведю. – Ты же вон какой огромный медведь!
Она громко говорила, продолжая распекать плюшевого зверя.
– Не огорчайся, – вдруг участливо заговорила она, – ты бы все равно не наелся…
Няня тихонько вышла и отправилась готовить обед. А Маша продолжала читать одну книжку за другой и постепенно стала очень умной и послушной девочкой. Теперь она всегда слушалась маму и никогда ее больше не огорчала. Ведь книжки именно этому учат.

ЭТО БЫЛА Я

– Кто крайний в двадцать первый кабинет? – спросила невысокая женщина в темно-синем платье.
– Я, – громко отозвалась я из очереди.
Женщина кивнула и села рядом со мной на жесткую лавочку у стены длинного больничного коридора. В её коротко стриженных волосах поблескивала седина, и лицо, красивое и ухоженное, выдавало возраст далеко за сорок. С интересом осмотрев информационный стенд о профилактике ковида, она повернулась ко мне и тихонько сказала:
– Вы сейчас так четко и уверенно сказали: «Я», – она загадочно улыбнулась.
Я внимательно посмотрела на неё. Чокнутая?
– Что же здесь странного. Вот я. Тут сижу. В очереди. Неоспоримый факт, – я пожала плечами и уткнулась в телефон.
Женщина помолчала минутку и сказала немного грустно, словно извиняясь:
– Обследование вот прохожу. Перед операцией… А вы?
– У меня диспансеризация, – ответила я, не поворачиваясь. Разговаривать о проблемах со здоровьем незнакомой женщины у меня не было никакого желания, и я делала вид, что ищу какую-то важную информацию.
Дама не унималась:
– То есть вы уверены, что вы – это вы? – она как-то подозрительно прищурилась.
Ого. Тут что-то интересное! Я убрала телефон в сумку. Не люблю скучных разговоров ни о чём, а вот необычные психи – совсем другое дело.
– Что вы имеете в виду?
Женщина, немного поколебавшись, ответила:
– Я тоже раньше думала, что быть в своем собственном теле – это самая надежная вещь в мире. Я – это я. Ведь я смотрю вокруг своими глазами, хожу своими ногами. И моё сознание явно в моей голове. Где ему быть ещё? Не так ли?
Тут я решила, что операцию женщине будут делать, очевидно, на голове. Явно с мозгами что-то.
Словно услышав мои мысли, она рассмеялась:
– Я не сумасшедшая. Хотя однажды со мной приключилось нечто такое, что если рассказать кому, никто не поверит. Я и сама подумала, что у меня крыша съехала.

* * *
Однажды, много лет назад Ксения – так назвалась моя собеседница – сидела в кафе за столиком у окна. В этот день она чувствовала сильную усталость и вязкую тяжесть в голове после многих дней напряженной работы и очередной бессонной ночи. Она без аппетита ковыряла ложечкой десерт, пила остывший кофе и слушала выпуск новостей. На экране телевизора какой-то профессор рассказывал про необычайно сильную магнитную бурю и возникновение черной дыры вблизи пояса астероидов.
«Как вы считаете, это явление может вызвать какие-то опасные последствия на Земле?» – спрашивала у профессора журналистка.
«Нам неизвестно, какие именно феномены могут возникнуть, – отвечал он, – однако мы предполагаем, что изменения гравитационного и магнитного поля могут вызвать значительные искривления пространства и времени. Возможно даже появление так называемых «кротовых нор».
Ксения рассеяно слушала передачу и смотрела в окно, на автомобили и прохожих. Люди, как обычно, спешили по своим делам.
Мимо кафе неспеша шла девушка в красном пальто. Бледное худое лицо её обрамляли длинные темно-каштановые волосы. Девушка разглядывала вывески. Вдруг она остановилась и заглянула в окно. Ксения вздрогнула. Девушка была так похожа на неё саму, как отражение в зеркале. Та тоже увидела Ксению, и её глаза расширились от испуга. Она тут же отвернулась и быстро зашагала прочь. Ксения вскочила с места и прильнула к стеклу. Долго смотрела вслед незнакомке, пока та не скрылась за углом.
«Надо же! Померещится же такое! Если бы я не была единственным ребенком в семье, подумала бы, что это моя сестра-близнец. Это всё от переутомления. Надо больше спать», – решила Ксения и забыла об этом происшествии через минуту. Допила кофе и отправилась домой. Там её ждала гора неразобранных документов и очередная бессонная ночь.
Ксении редко удается сдать работу в срок. Она не ленивая, нет, пожалуй, даже слишком старательная. Но она делает всё медленно и обстоятельно, застревает на всяких мелочах. И вечно ничего не успевает. Периодически на нее нападают приступы упадка сил и сонливости. Из-за такого характера она считает себя рохлей и неудачницей. Муж ушёл к другой. Живет Ксения совсем одна.
Обычно после работы она каждый день возвращалась в пустую квартиру, что-то наспех перекусывала, потом скручивала волосы узлом, закалывала карандашом и опять садилась за работу.
А в тот день ей стало мерещиться чьё-то присутствие в доме. Мелочи, конечно: пульт от телевизора в другом месте и кружка. Она гнала страхи прочь. Наспех выпив чай, села за ноутбук.
Вдруг из кухни послышался звон упавшей ложки и негромкие шаги. Она замерла в тревоге, но убедила себя, что это шум от соседей.
А потом с кухни потянуло запахом кофе.
Еле сдерживая дрожь в коленях, она пошла на кухню и включила свет. Никого. Всё на месте. Но запах кофе явно ощущался. Ничего не понимая, она потерла виски и ушла обратно в спальню. Спала она в ту ночь тревожно, прерывисто, будильник не услышала.
Утром, наспех собравшись, Ксения побежала на метро.
И вдруг опять! В нескольких метрах впереди неё спешила к эскалатору девушка в точно таком же, как у неё, красном пальто и с такими же темно-каштановыми волосами. Ксения обогнала девушку и, положив руку на плечо, заглянула в лицо. Та отпрянула и покрутила пальцем у виска. Незнакомое рябое лицо исказилось презрительной гримасой.
«Это точно не я, – Ксения облегченно выдохнула и посмеялась над собой. – Конечно, это не я. Бред какой-то!»

* * *
Следующие несколько дней ничего необычного не происходило. Ей наконец, хоть и с опозданием, удалось сдать отчет. И вот она неспеша возвращалась домой. Птицы щебетали, а каштаны у дороги покрылись бледно-розовыми цветами. Ксения остановилась, чтобы получше разглядеть цветы. Протянула руку, поймала ветку и приблизила к своему лицу. И вдруг на другой стороне улицы она заметила как бы копию себя, которая с задержкой в пару секунд тоже подошла к дереву, растущему у обочины, улыбаясь, поймала ветку и приблизила к лицу. Ксения в изумлении разжала пальцы. Отпущенная ветка спружинила вверх, и цветы осыпались дождем на землю. Через пару секунд её копия на другой стороны улицы сделала то же самое. Ксения растерялась. Видение почему-то не вызывало в ней страха, только любопытство. Оно повторяло все её движения, но с небольшой задержкой. Ксения натянуто улыбнулась и помахала девушке рукой, и та ответила. В эту минуту проезжающий большой автобус закрыл на несколько секунду обзор. Когда он умчался прочь, на другой стороне дороги уже никого не было. Ксения сжала руками голову и побрела домой.

* * *
Вернувшись в квартиру, она громко сказала:
– Я дома! – тишина была ответом. Ксения успокоилась, сняла свое красное пальто, убрала в шкаф, разулась и пошла на кухню. И вдруг замерла как вкопанная.
Там за столом сидела другая она – с ноутбуком, кружкой чая и карандашом в волосах.
Ксения вскрикнула от неожиданности почти одновременно с другой Ксенией. И та, вторая, выронила кружку. Кружка упала и разбилась. Остатки чая растеклись по полу. Ксения завизжала и – как была, без обуви – выскочила на лестничную площадку и принялась давить кнопку звонка соседней двери. Вышла соседка. Ксения сбивчиво рассказала, что у нее в квартире кто-то есть. Соседка внимательно посмотрела на неё и участливо сказала:
– Кому там быть? У нас подъезд с камерами, под охраной.
Они вместе зашли в квартиру. В кухне ветер мотылял настежь открытую створку окна. На полу в луже чая блестели осколки кружки.
– Вот! Вот! – тыча пальцем в них визжала Ксения.
– Так ты ж сама окно не закрыла, оно от сквозняка распахнулось, и кружку на пол снесло. А чего ты бледная такая? Тебе успокоиться надо, выспаться. Давай я тебе корвалолу накапаю.

* * *
Напившись успокоительных, Ксения приняла горячую ванну и легла спать. Свет и телевизор выключать не стала. Через несколько минут она погрузилась в глубокий, долгожданный сон.

* * *
Утром, еще толком не проснувшись, она почувствовала рядом чей-то теплый бок. Ксения улыбнулась и, не открывая глаз, решила, что это вернулся любимый муж. Она пододвинулась ближе и обняла его. Но в туже секунду отдернула руку истошно закричала. Рядом под одеялом спала какая-то молодая женщина. В следующий миг Ксения вспомнила и про свой развод, и про то, что не видела бывшего мужа уже несколько лет, и про то, что живет он в другом городе.
В ужасе вскочив, она поглядела в лицо незваной гостьи и опять узнала в ней себя.
«Должно быть, я умерла и вышла из своего тела», – подумала Ксения, но ощупав себя с головы до ног, убедилась, что тело на месте. Женщина-двойник тоже была из плоти.
Ксения яростно принялась трясти её за плечо и кричать. Та не двигалась и не отвечала. Темные волосы разметались по подушке. Она дышала глубоко и спокойно, как крепко спящий человек. Ксения пугалась и злилась всё больше. Она с размаху дала пощечину незнакомке, потом еще одну. И зарыдала.

* * *
Ксения глубоко спала после приема успокоительных, когда на рассвете почувствовала, как чья-то тонкая и нежная рука обняла её сзади. Чёрт возьми! Кто это? Не иначе призрак-суккуб. Больше некому. Она хотела закричать и вырваться, но не могла пошевелиться. Тело было словно парализовано. Чья-то рука перевернула её на спину. Ксения пыталась проснуться, но едва-едва могла приподнять веки и вдруг с ужасом увидела над собой девушку-двойника с искаженным от гнева лицом. Девушка что-то кричала, трясла её. Но Ксения не могла ответить и пошевелиться. Откуда она взялась в её доме? Похоже, это та самая, которая появилась вчера на пороге, у двери, когда Ксения пила чай на кухне. Тот призрак так испугал её, что Ксения уронила и разбила любимую кружку.
А до этого она видела её у каштана на другой стороне улицы. А еще раньше – в окне кофейни. Но как такое может быть? Сестры-двойняшки у неё не было. Откуда взялся этот клон?
Вдруг Ксения ощутила удар по щеке. И еще один.

* * *
Сознание Ксении помутилось и заметалось. Она вскочила и подбежала к окну. Открыла его. Свежий воздух и птичий щебет ворвались внутрь. Что же делать? Она посмотрела на часы. Шесть утра. Время собираться на работу. Но как уйти и оставить ЭТУ здесь? Ксения вновь принялась трясти себя – то есть её – за плечо. Она ощущала эту тряску и ничего не могла поделать, даже открыть глаза. Сознание перекидывалось то в одно тело, то в другое. Она смотрела на себя, одновременно стоящую у окна и лежащую в кровати. Ксения запуталась: где её настоящее тело? И всё, чего хотела бедная девушка, это стать снова одной. Быть в одном теле. Ей стало так страшно, что, отчаявшись, она залезла на подоконник и прыгнула вниз. Раздался хруст сломанной ноги, и Ксения погрузилась во тьму.

* * *
Ксения проснулась и села на кровати, озираясь по сторонам. Ветерок, врываясь в открытое окно, трепал нежно-голубые занавески. Сердце бешено колотилось. Что за странный, дикий сон? Девушка подошла к окну и посмотрела вниз. Там никого не было. Только дворник-таджик мерно махал своей метлой.
Ксения посмотрела на часы. Начало седьмого. Пора на работу. Она быстро оделась, плотно закрыла все окна и поспешила к станции метро.

* * *
Очнулась она в больнице. Ей уже сделали все снимки и наложили гипс. Задав Ксении не слишком много вопросов, доктор выписал рекомендации и отпустил домой. Конечно, она и словом не обмолвилась о странных своих видениях. Сказала, что упала случайно. Зачем ей лишние проблемы и справка из психушки? Она позвонила соседке, та привезла в больницу костыли. И вот, забрав в регистратуре выписку, Ксения поехала домой.

* * *
Она почти дошла до пешеходного перехода. Осталось всего несколько метров. Запищал сигнал, загорелся зеленый человечек, и потоки пешеходов двинулись навстречу друг другу. Ксения решила не спешить и дождаться следующего зеленого сигнала. Опираясь на костыли и оберегая травмированную ногу, она рассеяно смотрела на людей, переходящих улицу. Внезапно в толпе она вновь увидела своё красное пальто и своё лицо.

* * *
Переходя улицу, на другой стороне дороги Ксения увидела своего двойника на костылях с загипсованной ногой. Она невольно остановилась посреди перехода. Люди обгоняли её, ругались и задевали рукавами. Ей было страшно идти вперед. Все пешеходы были уже на другой стороне, когда звуковой пульс светофора участился. Ксения осталась одна на проезжей части.

* * *
Ксения, которая с гипсом, видела, как в замедленной съемке: на пешеходный переход влетает черный автомобиль. Визг тормозов и удар! Хрупкая женская фигурка на её глазах перелетает через капот. Чьи-то истошные крики. В глазах Ксении темнеет. Судороги выкручивают суставы и мышцы.
К бьющейся в эпилептическом припадке девушке подбегают прохожие, вызывают скорую помощь.

* * *
Когда Ксения приходит в себя, она спрашивает:
– Что с ней? Она погибла?
– Кто?
– Девушка на перекрестке.
– Какая девушка? У вас случился судорожный припадок. Вам ставили раньше диагноз «эпилепсия»?
– Нет. Но… там была я… Я была там…Это была я.

* * *
– Но никто ничего не слышал про ДТП на перекрестке. Никто, – Ксения вздохнула.
Я смотрела на её пальцы, которые нервно теребили носовой платок, и боялась пропустить хоть слово.
– Гипс мне сняли через пару месяцев, – продолжала она. Больше мои видения не повторялись. С тех пор прошло уже больше двадцати лет.
Дверь кабинета открылась. Выглянула медсестра в белом халате и спросила:
– Ксения Сакс здесь? Проходите.