РАПСОДИЯ БУЛЬВАРНОГО КОЛЬЦА

1.

От Пречистенки с Арбатом
Закольцует чародей
Цепь бульварных перекатов,
И «воротных» площадей.

Заведет со мной беседу
Раритетная Москва,
И шагаю, словно еду
На трамвае с буквой «А».

Подивлюсь на карту снова,
Что увижу наяву:
Нет кольца, а есть подкова,
Подковавшая Москву.

Перед взором вереницей
Проплывёт за домом дом,
Полистает, как страницы
Старой книги, за окном...

2.

Там – усадьба, тут – доход,
Времена, фамилии,
И бульварный пешеход
Обрастает былями,

Бродят разные миры
На пути «до Гоголя»,
Где зарылся Черторый,
Чтоб его не трогали.

Сивцев Вражек...
Голос, слышь,
Детский и упрямый? –
Это я, ещё малыш,
Здесь гуляю с мамой.

Я опять хочу ко льву,
Другу детства давнему,
Сесть на лапу наяву
К доброму фонарному.

– Что ты, дождь, домой идём! –
Рассердилась мама,
Только связан я со львом
Дружбой крепкой самой...

Может быть, в тот хмурый день
Небеса растрогались –
Невзначай упала тень
На меня – от Гоголя...

3.

Нарочно для чего-то
Открыты всем ветрам,
Арбатские ворота,
Не видимые нам.

Куда-то на задворки
Отправились на слом
Их кованые створки,
Ведущие на холм.

И башню их, и стены
Сломав в конце концов,
Родилось постепенно
Бульварное кольцо.

И стало антикваром
«Воротных» площадей,
Венчающих бульвары,
Как эхо прежних дней.

Динамики с заботой
Объявят с хрипотой:
«Арбатские ворота!» –
Выходим мы с тобой.

И даже не смутимся,
Что всё наоборот,
Привычно устремимся
В отсутствие ворот…

4.

О Старом Арбате непросто теперь написать,
На облик его наложился мотив Окуджавы,
Открою Арбат с кучерявой зимой на висках,
Где осень вчера опускала свой занавес ржавый.

Когда от Смоленки пойду по нему не спеша,
То станут века под ногами кружиться позёмкой,
И где-то опять меня вдруг остановит душа,
О чем-то взгрустнёт
и прошепчет чуть слышно: «Пойдемте».

Какие шаги на его мостовые легли,
Не просто пройти –
прикоснуться мгновеньем коротким,
Я вижу, как Пушкин идёт со своей Натали
И кто-то по-дружески машет
со встречной пролётки...

5.

Троллейбус у «Праги»
Проедет с трудом разворот
И синим китом
Поплывёт по арбатской теснине...
Я в память его
Провожу от Арбатских ворот,
Как то, что уже
Никогда мне не встретится ныне.

Не надо грустить,
Что былое ушло навсегда,
Оставив рассказ
И сюжет кинохроники старой,
Меняется мир,
И меняются с ним города,
Об этом споют
Пешеходам арбатским гитары.

Под землю нырнёт
И опять раздвоится кольцо,
Короткий бульвар
От домов с двух сторон защищая,
К музею Востока
Охота сойти мудрецом,
Но что-то мешает
Обыденность наша земная.

Былой «Унион»
Не киношеством занят сейчас ...
А, знаете, это
Уже досаждает не сильно:
Привычны и церковь,
И светлое здание ТАСС,
В Бульварном кольце
Что-то есть от повторного фильма...

6.

«Дворцы, сады, монастыри. Садов на Никитской было мало, но монастырь и впрямь, как видим, соседствовал с дворцами, и наша улица была типичной улицей Москвы».
А.С.Пушкин

Дворцы, сады, монастыри
По-над московскими холмами,
В посадах до сих пор царит
История над именами.

Никитская была длинна,
Но утверждали острословы,
Что Пушкину она видна
Лишь с середины – с Гончаровых.

Его увесистая трость
Вдоль по Никитской постучала,
Он был всегда желанный гость
Среди Юсуповского бала.

Но вот сошёлся клином свет,
И о себе замолвить слово
Влюблённый в Натали поэт
Просил товарища - Толсто́го.

Представьте: старый длинный дом
Напротив Фёдора Студита,
Где печи с белым изразцом
Не позволяли простудиться,

Московским зимним вечерком
У Гончаровых раут, кофий,
И в зале с низким потолком
Звучали пушкинские строфы...

Длинна Никитская, длинна,
А посмотреть его глазами -
Типичною была она
Между московскими холмами.

Там монастырский островок
Тогда «соседствовал с дворцами»,
А на другом краю – Шейлок
С земными бренными долгами.

И, собираясь под венец,
Между приятными делами
Шел Пушкин из конца в конец:
То в храм, то в дом с ростовщиками.

Мне часто грезилось, что с ним
Я на Никитской повстречаюсь,
Что, может быть, поговорим
За чашкой кофе или чаю.

И раз, услышав за спиной,
Я замер, не поверив гостю,
Но обогнал меня слепой,
Слегка постукивая тростью.

7.

Углублюсь ли бродить в параллелях аллей,
Или буду сидеть на скамейке случайной -
На Тверском именитых следов мавзолей,
может, встретится кто ненароком, нечаянно...

– Кто такой...? – остановит меня репортёр,
И нацелится камера выпуклым глазом...
– Извините, не вспомню... – и весь разговор,
Мне в герои опросов путь просто заказан.

Перегружена память, как старый комод,
Может, вспомню потом иль забуду об этом,
Лучше просто у Пушкинской съем эскимо
На бульваре Тверском с мимолётным сюжетом.

8.

Тверской бульвар осенний –
Река меж берегов,
Задумчивый Есенин,
Сошедший на него.

Распахнуто пальтишко
Ветрами над Москвой.
Привет тебе, парнишка,
С курчавой головой!

Я повторяю строки –
Выплескиваю грусть
О вечной, светлоокой,
Которой имя – Русь.

Она до пьедестала
Дала ему дорог
И так однажды сжала,
что выдохнуть не смог…

Тверской бульвар все тот же,
Что у тебя вчера,
Кленовый лист положит
Осенняя пора.

9.

Дойти б до Пушкина бульваром
Сквозь городские вечера,
Где, запахнувшись боливаром,
Он ждёт московские ветра.

Слагаемых не переставить:
Передо мной иная ширь,
И полнозвучие октавы
Не завершает монастырь.

А был в ансамбле смысл высокий:
Поэт, возлюбленный страной,
Пришёл пред горние истоки
И шляпу спрятал за спиной...

Но бытие сломало чары,
Бессилен тут могучий дар,
Он, переехавший с бульвара,
Зачем-то смотрит на бульвар.

Покажется, что на мгновенье
Посмотрит на меня в упор,
Как будто даст благословенье
Во временах застывший взор...

10.

Пересечение с Тверскою...
Поток машин замрёт послушно,
И снова выльется рекою,

Сбегу с толпы многокаблучной
Под сень Нарышкинского сквера,
Там одному бродить беззвучно,

И слушать, как шумит без меры
Страстной движением по краю,
Оставшийся как символ веры,

Что до сих пор оберегают
Наш город сонмы сил небесных,
А страсти – люди продолжают...

Бульвар – хранитель бессловесный
Обломков встреч и расставаний,
Сияний глаз, признаний честных

И просто будничных гуляний
Пред колоннадами домов,
В себя впитавших пыль веков...

11.

У Петровских ворот застыв, –
Руки – в стороны, голос – вверх, –
Снова юность напомнишь ты,
О Каретном пропев Москве.

Наше время верни назад,
В переулках звучи - броди,
Дай мне песен твоих самиздат
без Ваганькова впереди.

Ощущая тебя – живым,
Станет лесенкой к небу гриф,
Хриплым голосом спев твоим,
Взяв по струнам аккорды рифм.

Запиши их край облаков,
Подтолкни незаметно к нам -
До Петровки дойти легко,
Прикасаясь к твоим словам:

«Где ты не бредешь,
Нет-нет, да по Каретному пройдешь»...

12.

Памяти Оли М.

В городе – осень,
И вниз от Петровки
К Трубной листву подгоняет бульвар,
Наглухо ворот закрыт у ветровки,
И в капюшоне уже голова.
Дымом и снедью потянет от улиц,
Скрытых заборами особняков,
Будто с задворок ночлёжки вернулись
Духом исчезнувших в них бедняков.
Тропки к проломам в чугунной ограде,
Редких скамеек обшарпанный вид,
Дух девяностых в шальной кавалькаде
Вытоптал всё, что могло оживить.

– Оля, тут жили...
– Ну, жили, а толку?
Глянь, на скамейки нигде не присесть...
Вижу, глазастой насмешливой Ольке
Жалко деревья, засохшие здесь.

Срок девяностых уже на исходе,
К новому веку прижмётся зима,
– Может, чего-то изменится, вроде
Миллениум скоро, везде кутерьма,

Что-то придумают – кашлять не буду,
Может, весною вскопают бульвар, -
Оля сказала, – не знаю откуда
Вижу кусты и под ними – трава... –

И потащила подальше от дыма,
Свой ингалятор в ладошке зажав.
Оба мы были ещё молодыми,
Видели травы в своих миражах.

...Всё в нашей жизни постольку – поскольку,
Горечь от дыма и с горечью – дни,
Больше мы так и не встретились с Олькой,
Что умерла, я узнал от родни...

13.

В старый цирк на бульваре Цветном,
Где «сегодня и ежедневно»,
А под новый год – непременно –
Мы любили ходить с отцом.

Помню, ехали с ним «до Трубы»,
Где-то с рук покупали билетик,
И смотрели, про всё забыв,
Два часа на манеж, как дети.

Старый цирк,
Где афиша с Кио
И Никулиным с Шуйдиным,
В яркой капельке детство слило
Через двери в морозный дым,

Где троллейбуса не дождаться,
И бульваром домой - пешком,
Что нам стоит наверх забраться,
Если рядом иду с отцом!

...Пусть не равен мой шаг отцовскому,
Семеню за ним по Петровскому...

14.

Приложило поле Куликово
К крутизне московского холма
Вдовие молитвенное слово
За осиротевшие дома,

За погибших там, на поле брани,
Где седые гнутся ковыли
На просторе подступов-окраин
Русской несгибаемой земли.

Поднимусь Рождественским бульваром,
Шаг за шагом ощущая круть,
С высоты захочется Икаром
По-над Трубной площадью вспорхнуть.
Чудится...
Стена, как оболочка,
Закрывает от мирских страстей,
А под ней зимою тащит бочку
«Тройка» из измученных детей...

Это – здесь,
Не выдумано – было,
Как фантом, стоят в глазах они,
Помоги им, Господи, всей силой,
Той, какой «спаси и сохрани»...
Тишина.
У монастырских арок
Здесь трамваи не звенят давно,
И сидят насельники бульвара -
Старички с доской и домино.

15.

На Сретенском бульваре бродит дождь,
Стекает из подставленных ладош,
Ласкает дробью по скамейкам слух
И застывает в ожерельях луж.

Когда-то на бульваре до Прудов,
Я двести десять насчитал шагов,
Их каждый раз, как заново, открыв
В обеденный короткий перерыв.

С Милютинского выйду и опять
Начну шаги по-прежнему считать,
И погрущу, что, как ни поверни,
Короткими становятся они,

И в череде спешащих в Лету дней
Бульвары нам становятся длинней.
...И не поймёт никак помпезный дом,
Зачем я вдруг пошёл гулять с дождём?..

16.

Лене

Идти и думать,
Собирая взглядом
Закрученность балконного литья,
Угадывая в офисных фасадах
Черты живого бывшего жилья.

Встречать объятья сумеречной хмары
Под желтизной московских фонарей
В аллее Чистопрудного бульвара,
Холодный вечер делая теплей.

Поймать восторг от отражений бликов
Воды в начальной стылости своей
И явленных на темных стеклах ликов
Небесной круторогости ветвей.

Добраться незаметно до Покровки,
Домами прегражденной, как порог,
И на развилках суеты московской
Искать себя изгибами дорог...

17.

У Покровских ворот на Покровке
Перекрещенные пути,
За тобой я бежал с Петровки,
Где искать теперь – и не найти?

Не понять мне, куда свернуло,
Растворилось в далёких днях,
То, что в юности некогда было
Смыслом главного для меня.

На Покровке вдруг стало понятно,
Что прошедшее – не найдёшь,
Разве что повстречаешь внезапно,
Как короткий московский дождь...

18.

Памяти М. Цветаевой

В этом доме с богатым фасадом
Что-то виделось вроде щита,
Чтоб не выла морозовским взглядам
Из ночлёжки былой нищета.

Ванна, газ, телефон – удобства,
И четырнадцать метров – «рай»,
Но Поэту они – как сиротство,
Бытия коммунального край.

Выйти в город – и все восторги,
Что идёшь по нему пешком,
Что – судьба?
Все домá – пороги,
Если двери закрыть молчком.

Живы – в будущем, ныне – поздно,
Лишь на вольном просторе взор
Будет царствовать пешеходно
Над Москвой – с Воробьевых гор.

Только город, знакомый с детства,
Стал тяжёлым, что нету сил
С ним соседствовать по-соседству,
Если вытолкнул, не вместил.

И – наружу, под сень бульвара,
Тяжким вздохом осев в груди,
Дом, приют её светлого дара,
Хоть безмолвием – проводи...

19.

На бульваре последнем,
Яузском,
Символический – узкий дзен,
Он обходит изгибом яруса
Пантомиму московских стен,

Над массовкой простого жителя,
Заповедною стороной
Путь от храма Христа Спасителя
И до Яузы – по кривой.

Здесь деревья с оградой – рядышком,
И за ними – подать рукой ! –
Звякнет «Аннушка» встречным бабушкам,
Нарушая дневной покой

Заулючинок-подворотинок
Вдоль Бульварного, да Кольца,
Под высотами всех высотинок
Не утратившего лица.

Я не выдумщик, не Мюнхгаузен,
Потеряю бульварный след:
Перед Яузой площадь паузой,
Где он просто сошёл на нет.

Вот и всё,
А дороги до́роги,
Есть, чем в памяти дорожить,
Белым призраком,
Белым городом
На мгновение
Покажись!

ОСЕНЬЮ

Осень к нам крадётся постепенно,
Зелень портит ржавчиной тишком,
Сквозняком пронзает незаметно,
Заливает затяжным дождём.

Мы-то знаем — дальше будет хуже:
Будут вьюги, будет и мороз,
Чтоб весны дождаться, будет нужен
Всех желанных чувств анабиоз.

Чтобы мы в отчаянье не впали,
Выйдет солнышко на пару дней.
Позабыты будут все печали,
Жить нам станет сразу веселей!

Мы себя обманывать не будем,
Второпях меняя гардероб,
И любви желание остудим,
Увернувшись от случайных проб!

СОЧЕЛЬНИК

Когда город вечерний
Окрашен цветными огнями,
И потоки машин,
Словно реки из лавы
Горящей, текут,
Мы гуляем с тобой,
Ощущаем себя москвичами,
Нас мерцанье гирлянд
И круженье снежинок
Зимы новогодней влекут.

Год прошёл,
А мы ещё живы!
Только в масках,
Но эти невзгоды пройдут.
Бесконечное счастье
Бывает для нас только в сказках,
Наши внуки его
Как сюрприз новогодний
Под елкой зелёной найдут!

Этот вечер в сочельник
Нам ценней, чем всё то,
Что когда-нибудь будет
В этом явленном свете,
Где любить это значит и жить,
Так что будем кружить
В бесконечной людской эстафете
Коль нам джокер-насмешник,
Предлагает плохое, что было,
Навеки забыть!

ПЕТЕРБУРГСКАЯ БЕЛАЯ НОЧЬ

Наконец-то июнь одарил нас теплом
И дождливый циклон улетел с ветром прочь,
А растаявший день за волшебным окном
Полнолуньем залил эту белую ночь.

И от этого ночь стала чуть-чуть белей.
И от этого ночь стала чуть-чуть добрей.
И от этого ночь стала чуть-чуть нежней.
Петербургская белая ночь!

Я к ней в гости пришел без цветов, без вина,
А она потемнела — все не так поняла.
Мне пришлось объясниться, и сейчас же она,
Чтобы я не сбежал, все мосты развела.

На ступенях гранитных у самой волны
Наблюдал я сияние Суперлуны
И не верил, что вижу мой город воочию
Петербургской бело-лунною ночью.

НОЧНАЯ КАРТИНА В ОКНЕ

Ночная картина в окне:
Подсвечена церковь огнями!
Откуда есть вера во мне
И звёздное небо над нами?..

Откуда желание жить,
Бродя в лабиринтах незримых,
Держать путеводную нить,
Для поиска выходов мнимых?

Зачем я ниспослан сюда —
В мир грешный, живущий страстями?
Затем, чтоб заветы блюдя,
Идти за слепыми вождями?

Когда мой закончится путь —
Что будет со мной, я не знаю —
Познать бы загадки сей суть,
Столкнувшись с иными мирами!

ЧАЩОБА

Мне б войти в чащобу, словно в воду,
Окунуться в хвою и в листву,
Ощутить беспечность и свободу,
Ощутить, что я еще живу!

Прелая, замшелая чащоба,
Веток хруст и заросли кустов,
Троп звериных влажная утроба,
Бурелом поваленных стволов.

На травинках — росы, паутины,
По оврагам ниточки ручьев…
Тихие безлюдные картины
Манят среди каменных трущоб.

Вижу я, чащоба, ты живая!
Ты растешь и вширь, и в высоту.
Суетой вокруг пренебрегая,
Ты хранишь простую красоту.

Я и сам таким же быть стараюсь:
Чувств своих под моду не стригу,
Джентльменом городским не притворяюсь,
Быть самим собой еще могу.

Старые деревья умирают,
Из подлеска новые идут…
От грехов нам душу обновляют,
По делам за все нам воздают.

СТИХОТВОРНАЯ ОСЕНЬ

Лес чарует багряным убором,
Бабье лето вступило в права,
Стихнул шум за соседским забором,
Для стихов наступила пора!

Будь добра, стихотворная осень,
Одари листопадом поэм —
Не одной, а хотя бы штук восемь,
Я давно без затейливых тем.

Пусть одни — про любовь и разлуку,
Пусть другие — про смелость мужчин.
Погулять бы мне с музой за руку,
Обижаться ей нету причин.

Слобода, словно Болдино, вроде,
И мне хочется здесь «оболдеть».
От чарующей душу природы
Может, даже теленок запеть!

Выбирай, стихотворная осень:
Или ты ко мне будешь добра,
Иль за немощь мою с тебя спросят,
И придут за тобой холода.

МУЗЫКА СЛОВ

Буквы в слове — это те же ноты:
До, ре, ми, фа, соль, ля, си!
Гармоничны речевые обороты,
Лишь у Музы рифму попроси.

Если музыка тебя волнует,
Подбери под музыку слова.
Пусть набор из букв очарует,
Лишь услышишь ты его едва.

Кто-то спел мелодию простую,
Кто-то сочинил речитатив,
Главное, что спел ее вживую,
Главное, что был красноречив.

Позы в танце — это тоже буквы,
Фуэте и пируэты, как слова.
Их исполнят гуттаперчевые куклы
По законам звукового волшебства.

Льется звук из оркестровой ямы,
Палочкой рисует дирижер,
Скрипачи угрюмы и упрямы,
Барабанщик весел и хитер.

Начинают праздник арабески,
Вслед идут жете и па-де-де,
Антраша — уже восторгов всплески,
Драгоценности в блестящей череде!

Буквы в слове — это те же ноты:
До, ре, ми, фа, соль, ля, си!
Запиши ты их в своем блокноте,
Тихим голосом произнеси…

ПОСЛЕДНЯЯ СТРОФА

К подростку прилетела Муза,
Решила — это будущий поэт:
Пусть не окончил он престижного литвуза,
Зато в нём виден Божьей искры свет.

Парнишка стал немножечко рассеян,
Стал строчки заносить в блокнот.
За это был знакомыми осмеян,
Родным доставил множество хлопот.

К делам мирским не проявляя рвения
И избегая повседневной суеты,
Он караулил «чудное мгновение»,
Чтоб встретить «гений чистой красоты»!

Когда пришла пора ему влюбиться —
Весь мир расцвёл как ландыша бутон,
И юноша-поэт не мог не ошибиться,
Приняв за идеал для «глянца» эталон.

Познав приход поры любвеобильной
И пустоту отлива нежных чувств,
Он путь нашёл не чудный, но стабильный,
Без поэтических страданий и безумств.

Так мы взрослеем, избавляясь от иллюзий,
От неоправданных желаний и надежд,
От споров и бессмысленных дискуссий.
Мы вырастаем из теснящих нас одежд.

Прошло лет пять, и сердце его снова
Созрело для доверчивой любви,
И «свыше» поэтическое слово
В душе взыграло — знай его лови!

Она пришла, когда настало лето —
Среди ромашек, иван-чая, васильков,
И не было прекраснее букета
Для юной героини из стихов!

Медовый месяц истекает быстро,
Семейной жизни закрутил водоворот,
Рабочий ритм обломал идеалиста —
Всё не по правилам, порой наоборот.

Поэт не состоялся, Муза в шоке,
Романтик стал заботливым отцом,
Забыл о данном в юности зароке —
Себя не связывать супружеским кольцом.

Проходит время, он в потоке строгом:
Карьера, деньги, уважение, почёт —
Ну, а в итоге — всё ничтожно перед Богом!
А то, что «не преступник» — то не в счёт!

Не выполнив своё предназначение,
Он кается, но что теперь страдать?
Без Музы для него одно мучение:
Ведь сочинять, увы — не рифмовать!

И наблюдая эту жалкую картину,
Сочувствием к несчастному полна,
Спустилась Муза облегчить ему кончину,
И родилась его последняя строфа:

«Тот летний вечер никогда ты не забудешь…
Те чувства юные и я всю жизнь храню…
Не нужно было слов — я видел, что ты любишь.
Не нужно было слов, ты видела — люблю!»

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Вот написана книга, хоть какой-то итог…
Нужно выйти из дома на поиск новых дорог…
Тех дорог бесконечных, тех дорог не для всех,
Где не будет соблазнов и дешевым успех!
Тех дорог среди звезд, где привал под Луной,
Где Он выйдет и сядет для беседы со мной.
Где Он будет знакомым — примет облик отца.
Я сдержу удивление и не спрячу лица.
Он с родительской ноткой подведет мне итог,
Скажет: «Сделал ты мало, впрочем, сделал что мог».
Есть вторая попытка, отправляйся назад,
Собирай-ка в России неподкупный отряд.
Были Минин с Пожарским, а теперь Ваш черёд,
Поднимать православных за свободу в поход.
Будет сеча кровавой, надо выиграть бой —
На щите, со щитом ли — будет встреча со Мной.
И тогда над планетой вновь рассеется мгла,
На Земле позабудут, что была кабала.
Твои раны подлечим, уж не так я и строг,
Выбирай вновь земную среди звездных дорог.

ЗВУКИ ЛЮБВИ

Прости меня, моя любовь,
За то, что долгое молчанье
Не позволяло вновь и вновь
Раскрыться нежному звучанью –
Звучанью шага стройных ног,
В объятья устремившись смело.
Твой сладкозвучный монолог,
Что душу золотит и тело.
Звук самой нежной доброты
Накроет тёплым одеялом,
Заполнит нишу пустоты,
Чтоб стать спасительным причалом.
А счастье в том, что знаю я,
С тобой минуты золотые
И наша дружная семья
Невзгоды победит любые.

ПОСЛЕВКУСИЕ ОТ ПЕРЦА

Прости, я сильно ошибался,
Когда считал тебя родной.
В себе не сразу разобрался
Под увлечением тобой.
И не возможно всё исправить,
Но мне поручено судьбой
Акценты жизни все расставить,
Раскрыть все карты пред тобой.
Нет-нет, тебя не обвиняю,
Хоть нелегко тебя понять.
Тебе пришлось, я точно знаю,
Решенье трудное принять.
А память всё тиранит сердце…
Договориться с ней никак.
То послевкусие от перца
Не угасает просто так…

НОЧЬ ЛЮБВИ

Вот и ночь. Совсем стемнело.
Мрак ползёт из темноты.
И свеча давно дотлела,
Что зажгла с любовью ты.
Вышел месяц из-за тучи,
В тишине паря,
Осветил земные кручи
На правах царя.
В эту ночь совсем не спится,-
Так случается в раю…
Счастьем дольше насладиться,
Вновь лаская грудь твою.
На свободу, как из клетки,
Страсть безудержно спешит.
Чувство красочной расцветки
Нежность на устах скрестит.
В этот дом с шальным недугом
Снова тянет на закат.
А в награду по заслугам
Привкус страсти сладковат.

ПРО ЛЮБОВЬ

Себя считаю самым зрячим
Узнав тебя в толпе людей,
Был красотою озадачен
И стройной талией твоей.

Себя считаю я богаче
Всех самых крупных богачей,
Никак не может быть иначе
У снобов нет твоих очей.

Себя считаю с лучшим слухом
Ведь слышу звук твоих шагов,
Когда ты милой бодрой духом
Между моих порхаешь снов.

Себя считаю самым смелым
Ведь, королеву полюбив,
Нельзя казаться неумелым,
При смене всех прерогатив.

Судьбе своей я благодарен
Что, наконец, за много лет,
Такой любовью я одарен
Её сильнее в мире нет.

УТРО НА ДАЧЕ

Новый день, как это мило
Столько светлого тепла
И небесное светило
Туча не заволокла.
Светло – зелень ослепляет,
Небо – всё голубизна.
Смех детишек умиляет,
А в природе тишина.
Это счастье не сравнится,
С городскою суетой.
Тут же можно подкрепиться,
Грядки рядом, чередой.
Даже если солнце скрылось,
За небесной пеленой,
И земля дождём умылась,
Не поедем мы домой.
В ароматной тёплой бане,
Мы ненастье переждём,
Травяным чайком в стакане,
Непогоду перепьём.
Это счастье не сравнится
С городскою суетой.
И могу я поручиться,
За согласие со мной.

СТУК В ДВЕРЬ

В дверь утром тихо постучали,
Я снова лаской окружён,
Пришёл венец моим печалям,
Ведь я давно в неё влюблён.
И этим в дверь вошедшим чудом,
Я всей душою озарён,
Как истукан пред райским блюдом,
Ведь я давно в неё влюблён.
Сей образ с благодатным светом,
Был мной к Парнасу вознесён,
Любовь диктует быть эстетом,
Ведь я давно в неё влюблён.
Хочу, чтоб все в округе знали,
Что я любовью одарён,
Душа и сердце чтоб кричали,
Что я давно в неё влюблён.

МИЛОЙ

Мне наказанье иль награда
Тот день, когда узнал тебя?
В душе моей живёт отрада,
В беспамятстве тебя любя.
В твоей величественной сути,
Я пребываю вне себя,
Но также градусник без ртути,
Как жизнь пустая без тебя.
Хватает нам любви и смуты,
И только снится нам покой,
То будоражат пересуды,
То в унисон поём с тобой.
Иного в жизни мне не надо,
Любовный яд готов стерпеть,
Ничто не будет мне преградой,
В любви и в счастье преуспеть.

ПРО ВЕРУ

У верующего всё под стать
Своей возлюбленной натуре.
Его не в силах удержать-
Он оптимист во время бури.
Иной, споткнувшись, упадет,
Но сразу встанет и пойдёт.
Другой, забросит все дела…
Жизнь сразу станет не мила…
Про веру знаем мы уж много,
И всё, что нам известно в ней,
Всех приручает понемногу,-
И жизнь становится добрей,
И в доме больше процветанья,
В работе есть карьерный рост,
В любви всегда не увяданье,
А в жизни самый светлый пост.
Мы дышим верой полной грудью
И Бога ежечасно чтим .
А рядом люди с доброй сутью.
Всегда мы благодарны им!

ПАДШИЙ МИР

В этом мире шкурою ослиной
Не прикроешь голые бока.
В этом мире нужно быть мужчиной
С беспощадным рвением быка.
Мне не видно голубого рая
В этих занесённых облаках,
Лишь руины облачного края
С осквернённым богом на глазах.
Мне не слышно искреннего слова
В наших Богоявленных местах.
В мире ложно – истинного зова
К Богу, оскорблённому в устах.
Мы живём в эпоху покаянья,
Где не видно истины в пути.
Грешников смывают оправданьем,
Чтоб им вновь свободу обрести.
В этом мире шкурою ослиной
Не прикроешь голые бока.
В этом мире нужно быть мужчиной
С беспощадной силой кулака.


ЛЮБИМОЙ

О жизнь – ко мне ты благосклонна.
Воздвигнул я себе Парнас.
И было всё беспрекословно,
Пока не встретил этих глаз.

Я в стиле Пушкинского слога,
Свой нарциссизм приумножал,
Была ошибочной дорога,
В ту пору я тебя не знал.

Теперь я заново родился,
В эпоху счастья и огня.
И очень быстро убедился,
Что жизнь другая без тебя.

Люблю единственной любовью,
Её не в силах описать.
В разлуке мне бывает больно,
Что в силах лишь тебе унять.

Вся красота вселенской шири
Сосредоточена в тебе.
И превосходство в этом мире,
В твоей нежнейшей доброте.

Моя прекрасная хозяйка,
Мой лучший друг, моя жена,
Моя любимая всезнайка,
Мудрёным опытом полна.

Быть мамой и женой - работа,
Ты делаешь её любя.
Лихое время и заботы
Лишь приукрасили тебя.

Твои уста – как мёд в зефире,
Улыбка радует людей,
Твои глаза, им в этом мире,
Нет преданней любви моей.

ПО ВОЛЕ БОГА

По воле бога так случилось,
Иль это план у нас такой.
Как некрасиво получилось,
Так много лет играть судьбой.
Хоть мало радости осталось,
От жизни вместе не простой.
Я знаю точно, ты пыталась,
На компромисс пойти со мной.
Прости за призрачное счастье,
Прости за время не с тобой,
В семье присутствие ненастья,
И в отношениях застой.
Когда все качества мужчины,
Я смог бездарно растерять,
Ты разгоралась как лучина
Стараясь мальчиков поднять.
Спасибо за прекрасный опыт,
За наших ласковых детей.
Что, несмотря на гордый ропот,
Даёшь мне видеть сыновей.

ОСЕНЬ

Листья опадают,
Медленно летят,
Землю осыпают
Пёстрым стал наш сад.
Жёлто – красный праздник
За моим окном
Я его – участник
В парке городском.
Листьев целый ворох
Брошу над собой,
И услышу шорох
Рядом с головой.
Прошуршу до дома
По цветной тропе
Отголоски грома
Где –то в стороне.
Так вокруг красиво,
Будто бы во сне,
И везде так сыро,
Но зато к зиме.

ДИАЛОГ С МУЗОЙ

В дверь постучали.

Поэт: Входите, открыто!
А, это Муза! Устала я ждать!

Муза: Что, как и прежде строфа не закрыта?
Поздно ты стала меня вызывать!
Мне уж поспать бы, да снами забыться.
Нет же, всё пишешь, и как тут уснёшь!
Надо, вот думаю, мне объявиться,
Иначе мольбой ты меня изведёшь!

Поэт: Не обижайся, подруга, пойми же,
Если уж начал писать, то дерзай!
Бросил, прервался, и стих оборвался,
Раз уж ты здесь, то давай помогай!

Муза: Рифмы не очень, но смысл глубокий.
Видно, что жаждешь ты душу излить.
Это похвально, красивые строки.
Поэтам положено всех изводить.
Только ты слишком уж не увлекайся!
Людям, порой, тоже хочется жить!

Поэт: Это про жизнь! здесь мои размышления,
Я так стараюсь дать нужный совет.
Чужие ошибки, как опыт прозрения,
Разве не это спасает от бед?

Муза: Видится мне, что должно всё удастся,
Будешь довольна поэмой своей.
Только вот людям соблазнам поддаться –
обычное дело, ты их не жалей.
Каждый рождён, чтобы кучу ошибок
сделать, и опыт свой лично нажить.
Этому сложно сопротивляться,
Здесь хоть тверди, хоть кричи – не внушить.

Поэт: Может и так, только тот, кто читает,
Знаний приличный имеет багаж,
Планируя шаг, он сто раз проверяет,
Не допускает в делах саботаж.
Верю я в это! Сидим мы с тобою
с рифмами ночью не просто вдвоём.
Строчки слагая, и строфы латая,
читателям нашим посыл создаём.

Муза загадочно мне улыбнулась.
Безмолвием тайным повеяло вдруг,
В воздухе, будто тревога проснулась,
Отчётливо слышался сердца лишь стук.

Муза: Как ты наивна, иль хочешь казаться!?
Впрочем, не бойся, мы будем дружить.
Только без пафоса будем общаться,
И правду друг другу в лицо говорить!

Поэт он творец, но не судеб вершитель!
Пишет стихи, создаёт красоту…
Читатель его – рядовой потребитель,
Не нужно искать в нем души чистоту!

Поэт: Спорить не буду. Мельчает читатель.
Душу его всё сложней растопить.
Я лишь поэт, я усталый мечтатель.
Верить мне нужно, и дальше творить!

Муза: Время нам сложное нынче досталось,
Но как обещала – продолжим дружить.
Вместе с тобой только нам и осталось
Надежды питать, что ПОЭЗИИ ЖИТЬ!

ПРИТЧА О ПЕРВОЙ ЛЮБВИ

Он шёл без шапки в минус пять,
Чуть слышно хлюпал носом.
Никак не мог одно понять,
Всё мучился вопросом…

Как так выходит, что любовь
Бывает безответной,
И хоть кричи, хоть сквернословь
Нет истины конкретной.

Ему всего семнадцать лет,
А он уже влюбился.
Ни разу не смотрел балет
И только дважды брился.

Но видно выбрал он не ту
Объектом вожделений.
Поставил всё на красоту
Лица, груди, коленей.

А, что в итоге получил?
Расстройство чувств, обиду?
Как чашу мерзости испил
За первое либидо!

И вот без шапки в минус пять
С угрозой менингита,
Себя уставший укорять,
Шагает деловито.

Эмоции внахлест ума
Добра сулить не могут!
Здесь даже мягкая зима
И юность не помогут.

Менингоко́кков и бацилл
Разжалобить непросто.
Когда ты о себе забыл,
Они стремятся к росту.

Урок любви переживёшь –
Забудешь горе к лету!
А вот здоровье не вернёшь –
Ценней богатства нету.

ГОЛУБЯНКА
(мини-поэма)

Летела бабочка на свет,
Хотела знать на всё ответ,
И не боялась вспыхнуть разом –
Таков был нрав её и разум.

Не походила на других,
Была из редких – бунтовских.
Имела внешность не простую,
Окраску крыльев – голубую.

А все вокруг – одни белянки:
Безликие и хулиганки,
А разума, так вовсе нет,
Лишь удивляются ей вслед.

«Зачем тебе всё надо знать,
К чему головку забивать?
Ведь ты и так уже красива –
Звезда родного коллектива?

Живи спокойно и порхай,
Поляну маков опыляй!»
Но не было душе покоя,
Ведь бабочка была другою!

Ей всё казалось надо выше
Взлетать и сильный ветер слышать.
Он направлял её движенье,
Какое это приключенье!

Когда галдёж тупых соседок
Стал явно беспредельно едок,
Она решила, что устала
Их гомон слушать и восстала.

«Мои убогие соседки,
Хоть ваши лапки очень цепки,
Умеете вы лишь порхать!
Вам не дано соображать!

Вам не понять, что век наш краток,
Лишь месяц жизни дан в задаток,
А там быть может и короче,
Я вам головки не морочу!

Так, неужели, в этот срок
Вам не наскучит ваш лужок?
И не захочется познать,
Как жизнь свою переиграть?

Узнать, куда стремится ветер,
И почему рассвет так светел?
Понять, как Солнце согревает,
И дождь водою поливает?»

Переглянулись две белянки:
«Мы преданы своей полянке!
Зачем нам эти размышленья,
У нас одно предназначенье.

Отложим мы свои яички,
Надеясь, не съедят их птички,
И ничего другого знать
Не надо нам, чтоб выживать»!

«Нет, не понять моим соседкам,
Пустым и разбитным кокеткам,
Что мною выбран путь иной,
Меня не усмирит покой!»

И вот малышка – голубянка
В порыве ветра, как беглянка,
Летит на свет, чтоб ближе всех
Увидеть Солнце без помех.

Всё выше бабочка взлетает,
Но что она о жизни знает?
Летит на пресловутый свет,
Не ведая преград и бед.

Но в то же время, в том же месте
Летели ласточки две вместе.
Ведь было время подкрепиться,
Мошкой и гнусом насладиться.

А тут и бабочка в придачу -
Деликатесная удача!
Обед сегодня – высший класс:
Финал свершился без прикрас…

Нам жаль малютку, что хотела
Подняться ввысь, но не сумела.
Ведь смелости нам без притворства
Дано не больше крохоборства.

Всех тех дерзнувших и сумевших,
В стремленьях всё преодолевших,
Приводим часто мы в пример,
Тем самым признаём барьер.

Что мы обычные, земные,
А эти, ну почти, святые,
И подвиг – это не про нас,
Зачем нам слава напоказ?

Но все боимся мы забвенья,
Тотального исчезновенья.
За право в памяти остаться,
Увы, приходится сражаться!

СВЯТОЙ ЧЕТВЕРГ
(Уильям Блейк, «Художественный перевод»)

Кичитесь святостью? Себе и нам не лгите,
В богатой очень, плодороднейшей стране
На улицах вы на детишек посмотрите,
Их насыщает подаянье рук холодных не вполне.
Быть может эти стоны назовёте песней?
А крик дрожащий – это радость и восторг?
Так много их вокруг: голодных, неизвестных.
Для вас в стране богатой бедность – не порок?
Для них лучи ярила никогда не светят,
На скудных их полях – голяк, черным – черно.
Их на пути шипы, колючки встретят,
И жизнь их – вечная зима, в душе темно.
Пусть солнце – светит всем, а бедность – ужасает,
Дождь ласковый идёт, растит хлеба в полях.
Еды, тепла – для всех детей хватает.
Малыш не должен голодать на улицах, в домах.

HOLY THURSDAY
William Blake (1757-1827)

Is this a holy thing to see,
In a rich and fruitful land,
Babies reduced to misery,
Fed with cold and usurous hand?
Is that trembling cry a song?
Can it be a song of joy?
And so many children poor?
It is a land of poverty!
And their sun does never shine,
And their fields are bleak and bare,
And their ways are fill’d with thorns
It is eternal winter there.
For where-e’er the sun does shine,
And where-e’er the rain does fall:
Babe can never hunger there,
Nor poverty the mind appall.

СВЯТОЙ ЧЕТВЕРГ (подстрочник)

Это святость и её надо видеть,
Что в богатой и плодородной стране
Младенцы доведены до нищеты,
Кормятся подаяниями
холодной руки ростовщиков.
Этот дрожащий крик – песня?
Может это песня радости?
И так много детей бедных.
Может это страна бедности?
Им солнце никогда не светит.
И их поля голы и мрачны.
И пути их наполнены шипами.
Там вечная зима.
Где сияет солнце,
Где идёт дождь
Малыш никогда не должен голодать!
Пусть бедность разум ужасает.

ЗАБЛУДИВШИЙСЯ МАЛЬЧИК
Уильям Блейк (Художественный перевод)

Отец, постой, куда бежишь?
Ну не спеши так быстро.
Тебя не слышу... Ты молчишь.
Я заблужусь средь трав росистых!
Ты не со мной, ночь так темна!
Промокли ноги, вязнут в тине.
Болото глубоко и тропка не видна.
Пар от дыхания и сумрак синий.

The Little Boy lost
William Blake (1757-1827)

«Father? father, where are you going?
O do not walk so fast.
Speak, father, speak to your little boy
Or else I shall be lost.»
The night was dark, no father was there;
The child was wet with dew.
The mire was deep, the child did weep
And away the vapour flew.

ЗАБЛУДИВШИЙСЯ МАЛЬЧИК (Подстрочник)
Отец, отец, куда ты спешишь?
О не иди так быстро.
Говори, папа, говори
со своим маленьким мальчиком
Иначе я заблужусь (потеряюсь)
Ночь так темна, отца не видно.
Ребёнок промок от росы.
Болото глубоко, малыш плакал.
Пар от дыхания летел.

МАЛЬЧИК НАЙДЕН
Уильям Блейк (Художественный перевод)

Малыш заблудился, один по болоту
Шагал за волшебным огнём.
И вдруг, как отец, Бог, весь в белом, с заботой
Возник. Он ведь думал о нём.
Дитя приголубил и за руку взял,
Вёл к маме, она так ждала!
В безлюдной долине вдруг свет засиял.
Спасённого мать обняла.

THE LITTLE BOY FOUND
William Blake (1757-1827)

The little boy lost in the lonely fen
Led by the wand’ring light,
Began to cry, but Got ever nigh,
Appeared like his father in white.
He kissed the child & by the hand led
And to his mother brought,
Who in sorrow pale thro’the lonely dale
Her little boy weeping sought.
МАЛЬЧИК НАЙДЕН (Подстрочник)
Малыш потерялся в одиноком болоте
Ведомый блуждающим светом.
Заплакал, но Бог всегда рядом,
Появился, как его отец, в белом.
Он поцеловал дитя и взяв за руку
Привёл его к матери,
Которая в печали, бледная в безлюдной долине
Искала своего маленького мальчика.

СМЕШНАЯ ПЕСНЯ
Уильям Блейк (Художественный перевод)

Когда зелёный лес, веселясь весной,
Рябь и смех ручья в тишине лесной.
Воздух полон шуток, витает смех,
Холм, смеясь, ждёт радости и утех.
И хохочет луг в зелени живой,
На травинке - сцене кузнечик Озорной,
Поют девы: Эмили, Сьюзан, Мари
Сладко с уст их:» Ха,Ха,Хе» - до зари.
Птицы яркие хихикают в тени,
Где накрыт наш стол - раю он сродни.
Там орех и вишня. Так сладко жить!
Хором петь: «Ха, Ха, Хе,»- всех веселить.

LAUGHING SONG
William Blake (1757-1827)

When the green woods laugh with the voice of joy
And the dimpling stream runs laughing by,
When the air does laugh with our merry wit,
And the green hill laughs with the noise of it,

When the meadows laugh with lively green
And the grasshopper laugh in the merry scene,
When Mary and Susan and Emily
With their sweet round mouths sing «Ha,Ha,He».

When the painted birds laugh in the shade
Where our table with cherries and nuts is spread,
Come live and be merry and join with me,
To thing the sweet chorus of «Ha,Ha,He.»

СМЕШНАЯ ПЕСНЯ
(Подстрочник)

Когда зелёный лес смеётся и радость в голосе,
И рябь бежит в потоке, смеясь;
Когда воздух полон смехом от нашего остроумия,
И зелёный холм смеётся, внимая его шуму.

Когда луга смеются с живой зеленью.
И кузнечик смеётся на сцене, веселясь,
Когда Мари, Сьюзан, и Эмили
Их сладкие круглые уста поют «Ха-Ха-Хе».

Когда разноцветные птицы смеются в тени,
Где находится наш стол с вишнями и орехами,
Давай жить и веселиться вместе со мной,
Чтобы петь сладким хором «Ха-Ха-Хе».

ДОЖДЬ

Дождь, дождь, дождь за окном,
Речь, речь, речь ни о чем.
Мной твой образ забыт,
Жжет соль прошлых обид.

Соль, соль – в недрах души,
Там ты свет не ищи.
Друг вдруг станет далек,
Боль мой сверлит висок.

Боль, боль сушит глаза,
Ждет, ждет птицу гроза –
Птиц ввысь прерван полет.
Где нам вновь повезет?

Где, где нам суждено
В цепь, в цепь вставить звено –
То, что выпало прочь?
Сон – вон! Молимся в ночь:

Дождь, дождь, дождь, замолчи!
Дай, дай, дай мне ключи –
Дверь, верь, вновь отомкну.
Льет, льет дождь по окну…

ВЕЧЕРНИЙ САД

Мы поздно встретились. К чему?
Уже куражится закат,
И день дрожит сквозь синеву
Прощаньем огненных заплат.

Уже летят на вышину
Перины неизбытых снов,
А мир стекает в глубину,
Где можно обойтись без слов,

Где зрячих рук неспящий свет
Неспешно полнит пустоту –
Как барельеф прожитых лет,
Как поздних яблонь наготу,

Когда на павшую листву
Ложатся лунами плоды,
И грёз прозрачную канву
Сплетают на ветвях сады:

Вот здесь, на дне замшелой сени
Таится нежность черствых губ,
А там безудержные тени
Из плоскости ваяют куб...

Но красок нет для откровений -
С холста срываются стрижи,
И завтра нет среди мгновений.
Зачем мы встретились, скажи?

МНЕ ЖАЛЬ

Мне жаль, что не могу коснуться
Твоих остриженных волос,
И дождь мешает мне проснуться,
Чтоб сердце цепью не рвалось

На вороте колодезном. Вразнос
Гремят часы, сминая годы
В минутах, зацелованных взасос,
И запахом весны дырявит своды

В немытой вазе белая сирень,
И белой шали шейное круженье
Всё виделось тебе.... Мигрень.
Приму извечный разум в услуженье,

И с ночью – одиночества покой.
Но если встречу поперек дороги,
Уткнусь в плечо и разольюсь рекой
Соленой через торные пороги.

ХЛЕБНЫЙ ДОМ В ЦАРИЦЫНО

Звучал орган под облаками,
И средь царицынских хоро́м,
Объятый сумрака руками,
Внимал органу Хлебный дом.

В нём трубным отдаваясь мукам,
Гудели эхом кирпичи,
А стулья отзывались стуком
Органных клавишей в ночи.

И, отражаясь от стеклянной крыши,
На мрамор падали басы,
Вставали, поднимались выше,
Встревали в уходящие часы…

Дремали нищие курганы,
И плыли мимо облака –
Они не слышали органа
В прозрачном сердце чудака.

ОДИНОЧЕСТВО

Ты сказал мне: люблю одиночество,
Прозвучало, как будто пророчество,
В нем из прошлого тянутся тени -
Раскрутые под крышу ступени,
От печи на окне акварели
И сверчков закомодные трели.
В нем друзей и дорог голоса,
Опрокинутых гор полоса,
Бесконечные белые койки,
Обещанья быть сильным и стойким...
А на завтра – лесов тишина,
Вместо женщины – водка до дна.
Вот такое простое пророчество,
Только знаешь ли ты одиночество?

РАЗГОВОР В НОЧИ

Я говорю с тобою по ночам –
Неслышимым, невидимым, далеким,
И вторит тишина моим речам
Беззвучным эхом одиноким.

Я говорю с тобою о себе –
Незнаемой, несказанной, безумной,
И внемлют трепетной мольбе
Лишь облака под мглой безлунной.

Себя сжигая, падает звезда
Бессонными, бездонными часами,
Не знаешь ты, что прошлые года
Безмолвием роднятся с небесами.

Не знаешь ты, в какой судьбе
Забрезжило и засветлело снова,
Я говорю с зарею о тебе…
При встрече не скажу ни слова.

РАСПУТНИЦА-ПЕЧАЛЬ

Распутница-печаль заглянет невзначай
Вечерним часом в дом знакомый,
Я усажу незваную за чай –
За круглым столиком укромным.

Она всплакнет о чём-то небылом,
Откинет штору, упорхнет в герань,
Смахнет слезу прокуренным крылом,
И в брошке разлетится филигрань.

Потом оправит грусти кружева,
Плеснет вино на дно бокала,
Прольет на платье, пригубив едва,
И улыбнётся вполнакала...

И тут нечаянно окажется не той,
Совсем не той, что виделась вначале,
Как будто за венчальною фатой
Печальных глаз не замечали...

Я ЖДУ


Сегодня, завтра и вчера я жду до дна -
Опять одна – до дна бездонного терпенья,
До той бесплотности мгновенья, где луна,
Не зная сна, не придавая дням значенья,
Исчезнет вовсе с поля зренья половины
Земли, поставленной всей осью по косой,
И призову покорно чувству на помины
Рассудок утренний, отстроченный росой
По слезной линии, соленый дважды, как бекон,
За завтраком застрявший в горле. Шаг иглы
Звенящим эхом захохочет от окон,
Вдоль улиц сонно выходящих из-за мглы
И невпопад шатающих надречные мосты
Над жадно ждущим зеркалом воды. Покой
Нам прочат хором купола церквей, кресты,
Но мне привычней бури на ночной постой
Впускать с линчующей луной без мзды и платы
За пребыванье на моих квадратах. Дверей
Я не закрою и, дрожа, не запахну халата,
Хранящий верность мой кромешный зверь
Спросонья вновь запросит крови полну горсть
С мятущейся души, бренча несъемными цепями,
В окне фонарь несмело обнажает торс
В торосах ржавых ожиданий.... Но тебя ли
Я жду?

КАЖДЫЙ РАЗ

Я каждый раз с тобой прощаюсь
На миг. На месяц. Навсегда.
Как много настлано плащаниц
Во встречно уходящих поездах.

Как мало слов в случайных письмах
И времени в украденных дождях,
А осень покровами виснет
На косо вогнанных гвоздях.

Я каждый раз тебя прощаю,
Что расстаешься ты со мной,
Как инок с бренными вещами,
Когда провидит путь иной.

Но нерастраченная нежность
Сжигает желтую свечу,
А в небе – белая безбрежность...
Прости, что быть с тобой хочу.

ЗЕЛЕНЫЙ БЛЮЗ

Тоска зеленая,
тоска махровая
Дорожкой стелется
ко мне, ковровая.

Она черемухой
цветет морозною,
Полынью горькою
и черной розою.

Печалью терпкою
с шипами острыми
Дорога устлана
до чудо-острова.

Дождями вымытый,
насквозь прозрачен он –
Тот путь обыденный,
тоскою траченный,

До чудо-дерева
с плодами-вишнями,
Что нам назначены
путями вышними.

Печалью терпкою
с шипами острыми
Дорога устлана
до чудо-острова.

Зачем красуешься,
тоска нескромная?
Цветы терновые
твои не трону я,

Но вдруг почудится,
что кем-то любится,
Тогда, гремучая,
и ты забудешься.

СТОРОЖ

О, мой сторож ночной;
Где ты бродишь, беспечный?
И как старый портной,
Подводящий неровные плечи,
Ты походкой немой
Распрямляешь кривые проулки,
Иль сидишь, по одной
Пропуская прохожие рюмки,
Объясняешь не мне
Замороженных стёкол рисунки.
Прожигаю в окне
Я дыханьем окно в мирозданье,
И, теряясь во тьме,
Ненароком прошу подаянья
У небес, ну а снег
Пусть муаром волнующим кроется
По открытым плечам
В окружении бравурных стоечек...
Но не верьте речам,
Что бумагой испуганной сбудутся,
Скажет сторож ночам,
Что шутила так милая блудница.

МОСКВА. НОЯБРЬ. ДОЖДЬ

По двору московскому дождь прямой идёт,
За окном разомкнутым мокрый вечер ждёт,
Встречный тополь наголо не обрил главу,
Шелестит, обряженный в старую листву,

Словно молодящая свой наряд вдова,
Прячет пальцы длинные в складки покрова.
Заново вощеного в свете фонаря –
В нем не сыщешь более стен монастыря,

В нем прохожий смотрится на своё вчера,
Где ряды парадные, в красном детвора.
В октябре давно уже откраснелся клён,
Лишь витрины светятся отгоревшим днём.

Снегом, белой проседью, крыш не замело,
Ключ скрипичный клонится – Пушкина чело,
Нотным станом тянется весь Тверской бульвар
По сангине, смазанной всполохами фар.

И огни рассеянно плавают во мгле,
Рысаками чалыми – тучи по земле,
И скользят титанами тени по домам –
Так ворожит плясками издревле шаман,

Так времён обманчивы ход и естество:
Тополь, елью рядишься, будто в Рождество,
Чуешь заплутавшие в ноябре цветы…
В прошлом или в будущем обитаешь ты?

БАЛЛАДА О ПРЕКРАСНОМ ЦАРЕВИЧЕ
И ГЛУБОКОМ КОЛОДЦЕ

Я упал в колодец как-то на сорок,
Скользких стен найти опоры я не мог;
Чёрный ил ступни опутал,
Влажный мрак мне мысли спутал,
Смеркся ум, пока не занялся восток.

Ехал близь царевич гордый тех земель,
Мирно конь его ступал, устав за день.
Пожелал испить водицы
Тот царевич яснолицый,
Отразился светлый лик его в воде.

Горемычного узрел он тут на дне,
Вскрикнул, жалости исполненный ко мне:
Кто сидит на дне колодца,
Тот несчастный задохнётся
И отравит воду — быть тогда беде!

Рукавицу он с десницы белой снял,
Свесил руку он в колодезный провал.
Да мои отнялись руки,
Еле бились сердца стуки,
Но в очах моих лишь лик его сиял.

Оглянулся тот царевич вкруг-окрест:
Ни души на том безлюднейшем из мест.
Нет послушников приказу,
Кто б охоч в колодец слазить
И наверх с беднягой лезть наперевес.

И участье омрачило светлый лик,
Взял царевич из кармана золотник,
Горемыке кинул в воду:
Да воздастся за невзгоды,
Коль могилой станет сей тебе родник!

А уста мои свело на дне холодном,
И не смел я возразить ни даже стоном.
Закатилось будто солнце —
Тот царевич путь продолжил,
Я же слушал стук подков заворожённо.

И небес не видел боле я со дна,
Жалкой рябью мне казалась и луна:
Лик явил стократ прекрасней
Мне спаситель мой злосчастный,
Чья десница оказалась коротка.

Звук подков раздался снова свысока.
О, ужель судьба вернула ездока?
Но, о ужас! — вниз клонится
Смерти чёрная десница,
Что длинна вполне изрядно и крепка.

Как младенца мать голубит, так
Без боязни смерть спустилась в мрак:
Всё на свете стоит платы,
Даже дуб и даже ладан,
Чем труды мои оплатишь ты, чудак?

Царским золотом, — ответил я, гордясь,
Золотник внеся в уплату, будто князь.
Кто динар, а кто-то гривну,
Платят греки, платят финны —
Платит всяк, в колодец кто вошёл, родясь.

* * *
Нет смерти, кроме листьев на заре,
Нет смерти, кроме ветра на дороге
И кроме голоса, сказавшего: Эй, трогай! —
И кроме силы в твоей маленькой руке,
Что хлопнет дверцей так, что Эреб дрогнет...

* * *
Забудь — мы будем лёгкими, как воздух,
Сам ветер будет саблей в наших ножнах.
Забудь — дай сердцу в пепел раскрошиться,
Летает пепел легче всякой птицы.
А если встретят саблями нас люди?
Тогда бороться ветром с ними будем.
А если разлетится в поле пепел?
Тогда узнай в аду меня, мой светик.

* * *
В башне алчности и злобы,
В келье без окна и дверцы,
Где мы заперты до гроба,
Нас согреет твоё сердце.

Я приду к нему из мрака,
Об него смогу согреться,
Если ты не дашься страху
И не спрячешь своё сердце.

В мире есть тепло и радость,
В мире верность есть и вера,
Раз к моей груди прижалось
Сердце, что не охладело.

* * *
Тише! Слышишь шорох, как от ветра?
Смерть гуляет ночью по проспекту.
Слышишь плеск, как плеск волны у борта?
Смерть пьёт воду из реки у порта.
А как разгорятся шандальеры,
Смерть войдёт чрез арку за портьерой.

— О! скажи, нам будет очень больно?
Не больней, чем в склепе Антигоне.
— Нам отверзнет выси смерти жало?
Мы взойдём наверх, как по кинжалам.
— Ты подашь мне знак пред неизбежным?
Мы уже летим, мой ангел нежный.
Фарфоровая девица

Не успел и час рассветный минуть —
Обратились твои губы в глину.
Уж устам не пыхать жаркой кровью,
И навек застыл оскал фарфорный.
О, не будьте бледно-хрупки, перси!

Об пол вриз, моя соловушка, не бейся!
Но перстам не удержать пожатье,
И, фарфорные, они лежат на платье...
Не вздымаются, зажаты в лифе, перси,
И, фарфорное, в груди умолкло сердце.
Глазки не узнают меня боле,
Ручки разогнуться уж не вольны,
И всей страсти и огню моей десницы
Жизнь не внесть в фарфорную девицу.