ТРЕТИЙ

Не доверяй воде!
Человек – не рыба.
Вода не его среда.
Человеку хорошо в трактире,
В кружках его вода.
Человек в трактире знает,
Заденут – ответишь всегда.
Редко когда в трактире
Бьют стулом исподтишка.

Если будет оказия
съездить к волнам Тихого океана,
Не ленись взять крепкое:
Бутылку вина, два стакана.
Сядь к прибою, откупорь все сразу,
дай вину подышать;
Не торопись, помяни молитвой,
Тех, кого берег не смог принять.

В лодке вода!
Черпаком не заткнуть течь.
Шторм.
Берег рядом.
Солнце жалит пару обугленных плеч.

Тонуть.
Такая судьба у лодок.
Человек может спастись.
Плавают двое…, третий замер.
Как же с ним обойтись?

Нужно что-то решать.
На краю гибели, не рассуждают о бытие.
Третий знай себе, черпает,
Черпает, черпает, черпает!
Не сдаваясь беде.

Плавник.
Режет море скальпелем.
Грация смерти в своей красоте.
Сужает круг, знает Рыба:
В лодке не доверяют судьбе.

Якорь.
Пропивши совесть, не пропивай якорь.
Хоть что-то будет держать в пути.
Лодку тянет в море. Людей – к берегу.
С третьим же можно ко дну пойти.

Смиренье духа.
Дано не каждому.
Третий принял; его не ждут.
Двое, отчаянно бросившись за борт,
Волны рубят взмахами рук.

Моряк.
Не отвлекай Бога.
Не тревожь надуманным пустяком.
Смирись, колыхаясь в такт волнам,
Повторяй, ожидая исхода, вслух:

Я смиряюсь,
Господь, с неудачами.
Я один уже не тяну,
Помоги, Господи, если видишь,
Как безвольно ко дну иду.

Смерть.
Изящным обличьем рыбы
Целовала ему глаза.
Он иное думал увидеть.
Для чего ж молитва тогда?

Ждал:
Святых, Богородицу, Ангелов.
Тёмной меди колокола.
Голос рвёт отчаянно воду,
Распустив пузырей кружева.

Смех.
А что ещё остается третьему,
Веря в Небо, увидеть волхва?
Разве может слышать Рыба
Богу сказанные слова?

Что ей, рыбе,
Его смирение.
Где она и где Господь.
Шкура серая морем выдублена,
Зубы острые режут плоть.

«Так мне, грешному, значит, надобно.
По-мирски мне не утонуть.
Напоследок бритвами острыми
Разорвет чудо-юдо грудь».

И, закрыв глаза в кротости,
Третий ждал удара в себя.
Никакой не ждал условности,
Все случится от «А» до «Я».

От рыбацких деревень
к морю ведут каналы.
Здесь латают сети,
Играют дети,
женщины сколачивают лотки;
Не ленись, возьми у них разрешение
По улицам деревни пройти.
Там, на земле, не ищи медяка,
Смотри на стены лачуг.
Почитай напутствия
Для каждого
покидающего берег, земляка.

Приговорённый, помни!
Эшафот не терпит слез.
Приговорённый к смерти,
больше иронии,
Все всерьёз.
Палач тебе не животное.
Палачу на тебя не плевать.
Палач знает, быть может статься,
Все придется назад отыграть.

* * *
Капитан лодки: стерегись мелей.
А сев на банку, осмотрись внимательно.
А лучше собери у людей серебро.
Не каждый, спустившись с борта судна,
Обратно поднимется на него.

* * *
Не доверяй воде!
Человек не рыба.
Вода не его среда,
Человеку хорошо в трактире,
В кружках его вода.
Человек в трактире знает,
Заденут – ответишь всегда.
Редко когда в трактире
Бьют стулом исподтишка.

Помните, лодку, разбитую штормом,
Где двое, бросив черпак,
Кинулись в воду, уплыли к чёрту,
А третий попал впросак.

Вот что: нащупав отмель мозолью,
Найди в себе силы дойти;
И ноги устали, и тело ноет,
Травить нельзя – плыви.

Кого из них первым дёрнула Рыба,
Третий не мог указать.
Третьему … лили в кружку вина,
Желая хоть что-то узнать.

И глядя в красное сусло с ужасом,
Не чувствуя виноград,
«Людям – трактир, рыбам – море», –
Третий твердил невпопад.

Глядя сквозь бельма,
Щербатые зубы,
Губы, очки, горбы.
Швырнул свою кружку в угол третий,
Облив вином столы;

Откройте такому двери.
Пусть себе с миром идет.
Не трогайте лучше такого.
Его ж вино не берет!

С ним ли душа обитает,
С ним ли разум живет?
Никто это толком не знает,
Никто сейчас не поймет.

ТРАКТИРЩИК

Стоит ли кружка ссоры?
Дайте барыге медяк.
Рыбы ему обещайте кто-нибудь,
Стекляшка, какой же пустяк.

Ударил в лицо трактирщика третий –
Мужчины не ждут суда.
Таскал за грудки трактирщика третий.
Кричал ему: «Слушай сюда!

Глядя в глаза неминуемой Смерти,
Жми её в тиски.
Зубами кусай серую кожу,
Гни ей плавники».

Катался с трактирщиком по полу третий,
Глотку зубами рвал.
Люди испуганно кругом жались,
А третий шептал, шептал:

«У Смерти найдется тебе замена,
И если ты не дурак,
прижмись к ней ближе,
Почувствуй сердцем:
холод и будущий мрак».

Ломала толпа третьему руки,
Сетью ловила его;
Веревкой крутила, хотела прикончить,
Да разве убьешь своего.

… А он, задыхаясь пеной кровавой,
Роняя слюну, повторял:
«Не надо бояться Смерти, ребята…»
И бормотал, бормотал:
«Рыба к берегу серой тенью
Тебя с собой понесёт;
Рыба сбросит в отмели пенной
И тех двоих заберёт».

Люди.
Потом меж собой говорили:
Третий сошел с ума;
И на троих разливали красного
По стаканам вина.
И выпив, к волнам обращались тихо,
Прибоя коснувшись рукой,
Строго произносили:
Чтоб так же было со мной.

ЭЛЕКТРИКИ

Пришел электрик
В гости к электрику –
Сменщик из жилконторы.
Вместе работали – рядом жили.
В общем, друзья, одним словом.
«Грустно мне, Ваня», – сказал один.
«И мне, Колян, одиноко».
«Может быть, вместе хандру победим?»
«Можно, дай слово токо:

Чтоб о машинах сегодня – ни-ни,
И о женщинах снова,
Я прошу тебя, не говори,
Ни серьёзно, ни пустяково».

«Согласен, Ваня, дрянь вопрос,
Тока и ты обещай:
Вечер без водки у нас пойдет».
«Согласен – будем пить чай».

«Как здорово, Коля, не будет водки,
А давай и не будем курить?»
«Конечно, Ваня, раз так погнали,
Чего уж тут тормозить,
Только что делать-то будем, друг?»

«А мы, Коль, поплачем.
Слезы – верное средство мужчин
Вытравить неудачу».

«Вот так и заплачем?
Вань, ты дурак?
Ты голову не мурыжь,
Время идет, а нам еще чай
Пить по-трезвому, слышь?»

«Прошу тебя, Коля, о ерунде.
В целом – какой-то мелочи:
Поплакать с другом наедине
Ну что ж ты такой мелочный?»

Сели. Заплакали, тяжела
Слеза Электрика вечером.
Если у вас есть электрик друг,
Делать ему в доме нечего.

Слезы мужчин – океан вдохновения,
В маленькой капле воды
Сила и короткость, ум и величие
Разом заключены.

У одиночества есть предел.
Бывает слеза не в помощь,
Если источник энергии сел
Ты превращаешься в овощ.

Источник энергии нужен всем.
Вот только где взять его в полночь?
«Давай обесточим дом, Иван?»
«Коля, какая ж ты сволочь,

Зачем же дом, давай квартал,
Что же мы не умеем!
Ну-ка подай провода сюда,
Плюс быстро с минусом склеим!»

Склеили – сделали дело, атас,
Друг слово другу дал.
Ну, и в квартале свет погас,
Диспетчер звонит – аврал!

«Пойдем, Ваня, к людям», – сказал Колян.
«Пойдем, как еще собрать.
Такую компанию напополам.
Такой энергии вал».


Если, товарищи, и у вас,
Свет отключается в доме
Это – электрик затосковал,
Скучно ему «на районе».

БАЛЕРИНА

На станции Спортивная
Жила мадам активная.
В костюмчике с оленем,
В штанах из нейлона
Зимой она болтала
Ногой с перил балкона.

И летом то же самое
Проделывала тихо.
Закручивая нервы
Всем любопытным лихо.

И участковый малый,
Соседи очень умные
Прозвали балериною
Мадам сию безумную.

Злорадно ожидали:
Вот-вот батман накроется,
К земле притянет милую,
И чёрт в ней успокоится.

Но вот уже служивый
Уволился с полиции,
Соседи поразъехались…
А вместо них заехали
«ХЗ» с какими лицами,

И милая все краше
Становится фигурой.
Давайте заниматься,
Ребята, физкультурой.

БАЛЕТ И НОГИ

Утром в среду, в декабре,
Петю пнули по ноге.
На уроке физкультуры
Ровно в девять тридцать две.

Петя, растирая голень,
Проклинал себя от боли.
«Это как же так же можно
С жизнью собственной играть,
Кто понес меня к мужланам
Мяч резиновый пинать?»

(Дело в том, что в декабре
Петя мыслит быть в седле.
Петя носит Тане ранец,
В декабре у Пети танец.
Петя – мальчик, он влюблен,
Он балетом увлечен.

Петя хочет танцевать.
Хочет Тане показать,
Как талантливо он может
Ручку с ножкою спрягать,
Мушкой-бабочкой над сценой
К славе мировой порхать).

«Это ж можно так безбожно
Божьи ноги отбивать!»
Петя – истерично Коле
Объяснял: «Твою же мать!»
Коля слов дурных не понял.
Коля мат не принимал.
Пропотел от гнева Коля,
Но в руках себя сдержал …
И душой безмерной вникнув
(Петя искренне страдал),
Протянул Артисту руку,
«Извини», – ему сказал.

И вот здесь, ладонь открывши,
Коля малость не догнал…
Он таращился на небо,
Он смотрел по сторонам…
Может, это птица, может…
«Петя, ах, ты рожа.
Ты ж мне в руку наплевал».

Новый Год. На сцене театра:
Ёлка, сказка и балет.
В зале: Коля с Таней мило
Окунаются в сюжет.
Коля глаз на Таню водит.
И она ему в ответ.
Этой милой сердцу паре
До спектакля дела нет.

Дела нет им до того,
Как с фингалом в одного
Петя ножку волочит
И с презрением ворчит:
«Вот же сволочь, в декабре!
Пнул мне Коля по ноге,
На уроке физкультуры
Ровно в девять тридцать две.

ЯБЛОКИ

Пишу тебе радость:
Сегодня приснилось,
Как ты превратилась
В чудную птицу.
С тремя головами
Трех попугаев.

Они одновременно ели и пили
И своевременно заговорили
С тем полицейским,
Что ночью приперся
По клику соседей …

Ты скажешь,
Такого мне нужно стыдиться.
Мне стоит к врачу твоему обратиться.

Ну как же!
Кричали все разом!
И одновременно пили.
И полюбезно заговорили
С тем полицейским, что тут же припёрся
По клику соседей.

Без всякой закуски,
Без всякой идеи.
Ах, кто его мама,
Смешная досада …

Мы ночью смотрели вселенную разом.
Там звезды сложили
Оранжевый пазл.
Луной заморозив глаза попугаям,
А утром свалились с матерной фразой
На ёлку узором
Из яблок китайских
И кто-то сказал:
Хорошо, что не вазы
Их явно не примут в обменнике тары,
Давайте-ка сварим
Из яблок отравы.

Кислой отравы сварить не успели.
Яблоки дети сорвали и съели.

БАРХАТНЫЙ СЕЗОН

Белым мелом на доске,
У пустыни пляжа
Пишет медсестра в таблице:
«Для туриста важно!»
Градус моря – девятнадцать,
Воздух – двадцать восемь.
Середина сентября,
Что ты хочешь – осень.
Опустевший санаторий,
Собраны шезлонги,
Колыхает ветерок
Платье на девчонке.
Чистит мандарин абхаз,
С тонкой рыжей шкуркой,
Бархатный сезон укрыл
Горы серой буркой.

ВЕЧЕР

Вяжет воздух зыбкое марево,
Монотонная притча цикад,
Бесконечной балладой тянется
Апельсиново-красный закат.

Под скалистый берег катится
Малахитовым цветом волна.
Шелест битых ракушек слушает
Уходящая в море вода.

Поглощает вечер зарево.
Навещает ветер сады.
Темно-синие пятна черешни
На земле тут и там видны.

ОЧЕРЕДЬ НА РЕСЕПШН

Утро. Сентябрь. Пальмы уныло
Листья сухие к земле опустив,
Тенями рваными пляж укрывают,
В дымке туманной море блестит.

Сонный отель Краснодарского края
Принимает туристов из дальних земель.
Вместе с другими к ресепшен шагает
Саша Метелкин из города Пермь.

Руки в карманах, вальяжная поза,
Травинку солидно Саша жует,
Вместе с другими стоящими рядом
Густо о том, чего не было, врёт.

«Был я на Кипре – вот это природа!
Понюхайте воздух – в Майорке иной».
И солнце чуть-чуть его напрягает, –
Угол паденья на кепку другой.

А в прошлом году резвился в Поэлье
И красный песок с Тенерифе привез,
А нынче же, здесь в сентябре объявился
А должен был в Турцию ехать, – Пять звезд!

«Да, да», – отвечают ему тетки с Кирова. –
«И мы собирались, но вот же беда,
Сказало агентство – в любимом отеле
Скупили буржуи все номера».

«А я забронировал», – тыкает Саша. –
«В апреле, последнему туру вослед,
Но друг отказался поехать – предатель,
На Адлер пришлось перебить мне билет».

И я вместе с ними стоял этим утром
И тоже хотел кучерявей приврать,
Как, может быть в Ницце, ждала меня яхта,
А я захотел вот здесь загорать.

И с этим, сочувствуя мило друг другу,
По номерам, торопясь, разошлись,
И каждый, с балкона любуясь на море,
Спешил начинать ново-южную жизнь.

УЙТИ ИЗ ДОМА БЕЗ ЗОНТА

В холодный дождь в июньский зной,
Под козырьком двери чужой
Случайно оказались рядом,
Плечо к плечу, под рокот града
Ждать окончанья водопада
Она и Он.

Как в том кино,
Где пленки цвет ушел давно.

«Бывает же гроза в июне!»
Смеясь, воскликнула Она.
«Ну что Вы, – Ангелы всплакнули. –
Шутить пришла ему пора».
Они, смеясь, заговорили
О пустяках…, о чудесах…
Какая прелесть, в самом деле,
Уйти из дома без зонта.

Плечом в плечо, о чем попало,
Как в том кино – глаза в глаза.
За градом рокота иное
Им слышится во всех словах:

Пойдем со мной, искать по морю,
Безлюдный край, наедине,
Наговоримся всласть и волю,
О всякой разной ерунде.

Ведь дождь закончится внезапно
И, может статься, будет завтра,
Так точно, завтра будет завтра,
И мы расстанемся с тобой.
В холодный дождь в июньский зной.

Какая прелесть, в самом деле,
Уйти из дома без зонта.
И под дождем у чьей-то двери
Понять, что жизнь не прожита.

ПЕРВОЦВЕТ

В залоге у бесстрашной красоты
Цветут черты весеннего запала,
И я осознаю, что в душу ты
Мою до самой вечности запала.

Твоей улыбкой жизнь моя светла,
Твоим теплом душа моя согрета
И радостью, которой ты жила,
Исполнено горенье первоцвета.

ЛЮБИМОЙ МУЗЕ

Меня коснувшись бархатом руки,
Влетаешь грациозною огнёвкой
В моих миров пустынных уголки,
Вмещаемые черепной коробкой.

Улыбку тянешь, хочешь теплоты,
Цветами глаз читаешь мою душу,
Где тают антарктические льды
И градом слёз возносятся наружу.

Спасибо, мне не надо ничего
Касательного крови или плоти,
Анестезия, радость и покой,
Величие космических мелодий.

* * *

Не разобравшись в силе притяженья,
Я говорю любимой: «Подожди,
Не надо стопроцентного сближенья,
Ведь между нами холод и дожди».
Слегка устал я от игры на равных,
Но всё-таки тебя благодарю
За радость, что поскрипывает в ставнях,
За жизнь, в которой птицею парю.

К чему, не знаю, это красноречье,
Ведь по-простому я себя ношу
В проёмах, формирующихся речью,
Где хода нет ни кольту, ни ножу.
Слегка устал я от игры на нервах,
Но всё-таки тебя благодарю
За то, что есть ты на земле, во-первых,
А во-вторых, за тёплую зарю.

НИМФА

Ты трогала сиреневую ветку –
Символику любви и прочих сказок,
А я смотрел на ливни через клетку
В преддверие развязок

Сюжетом ты была интриги, сказки, мифа
И прочего лексического хлама,
Ты содержанием стиха являлась, нимфа,
Страницею и гаммой…

Ты стрункою была эльфийской арфы
И кислород кромсающей огнёвкой,
Снежинкою, ложащейся на травы,
Фантазиею робкой…

В неволе рассуждал я о свободе
И созерцал вдали миров руины,
А ты была мелодией в полёте,
Предметом для картины.

Неважно, кем реально оказалась,
Я всё равно люблю твои узоры:
Наигранную нежную усталость
И ангельские взоры…

ПРЕДВИДЕНЬЕ

Я знал прикосновенье лёгких губ
И взмах ресниц, вонзающихся в грудь,
Но был наивен, молод или глуп,
Влюбляясь в оболочку, а не в суть…

Чтоб не бояться спать ложиться в гроб,
Любви бы научиться я хотел.
Морщинами покроется мой лоб,
И грёзами напишется удел…

Но мне бы с Богом свидеться сейчас
И передать, как тяжко болен дух
Запутанной несбыточностью фраз –
Новеллами, корёжащими слух.

БЕЗ ЛЮБВИ

Времени прохладу чую кожей:
Цокот стрелок – топот пустоты.
Вечер заоконный – непогожий
Оплачу дыханьем на листы…
Без тебя, любимая, без неги,
Без надежд и важных мелочей
Разобьюсь о сумерки, навеки
Растворюсь в мерцании ночей.
Я свечу зажгу за всё, что кроме
Мыслей, порождающих печаль.
Тишина стоит святая в доме,
И ничуть минувшего не жаль.
Всё равно растаю, стану тенью,
Брошенной огнями лепестков,
И душа моя взойдёт сиренью
Около заброшенных садов.

ПОЙДЕМ

Пойдём в пурпурный листопад
Вдвоём…
Нальём в стаканы виноград,
Споём.
Не будет мыслей тяжких, как
Бетон.
Один короткий сделай шаг
В неон…
Где листья пышные ковром
Лежат,
Латунным светит фонарём
Закат…
В краю знакомом до костей,
В краю
Любви и радостных вестей,
В раю…
С тобой останемся одни,
Краса,
Подай мне руку и взгляни
В глаза.
Здесь осень свежестью полна,
Тепла,
Здесь над сосной сгорит луна
Дотла.

* * *

Ты не напишешь мне, не позвонишь.
Да ладно, милая, я знаю, что так надо,
Что не войду в твой розовый Париж
И снова уколюсь о холод взгляда.
Рисуешь ты опять мне шах и мат,
Так образ постановочный развенчан,
И радость жизни движется на спад,
И снова из-за женщин.

ХОЛОДНОЙ КРАСОТЕ

Листал, бывало, сонник,
Порой входил во сны,
Где цвёл у леса донник
В руках родной весны.

Где речка разливалась,
Курлыча и звеня…
Где мне ещё казалось,
Что любишь ты меня.

Мне снилась ты, как милость –
Берёзка у ручья.
И в углях пламя вилось,
И мнилось: «Ты ничья…»

Но счастье – иллюзорно.
Ты не прозрачна, как
Морозного узора
Орнамент – добрый знак.

Ты не душа, не голубь,
Ты холоднее, чем
Рождественская прорубь,
Но не пойму: зачем?

* * *

Ты что-то знаешь о любви или о том,
Какие сны приходят ненароком,
Когда душа раскрыта, словно том,
Пред Богом?..

Дар красноречья – глупость, шелуха,
Когда вопрос касается поступка.
Любовь – основа вечного стиха,
Голубка…

ИЗ ТЕМНОТЫ

Из темноты рождается луна,
И расцветают выси. Тлеет город.
Дробится миг. Отпущена струна,
Впечатана высоким плачем в холод.

Мерцает смерть косою, посмотри:
Две арки, как зловещие глазницы,
Как свечи, золотые фонари,
А мы улыбкой скрашиваем лица.

Нам хорошо, но жизнь своё взяла,
В одно сливая два различных взгляда.
Всё это скоро выгорит дотла,
Не нужно было трогать пламя ада.

Предметности картина, вот она:
Зияют сквозь обличия глазницы,
И тетивы отпущена струна,
И падают подстреленные птицы.

К ОЛЕ

Тебе я дарю не повесть,
А сердце своё и совесть,
Рыдаю тебя лишь ради
На чистый снежок тетради.
Мне холодно, горько, больно
От мысли, что я невольно
Тебя отпустил куда-то,
Сорвавшись в пучину ада,
Не смог, не осилил жизни,
Упал у ступней отчизны,
Познал, что такое гвозди,
Что вогнаны прямо в кости.

У ЗЕРКАЛА

Стою у зеркала, у края, у черты
И вижу, как сквозь взор мой проступают
Духовных ран глубокие следы,
И памяти картины оживают…

Эпохи скрыты в пропасти зрачка,
Романы судеб – жёлтые страницы,
Поля полыни с цокотом сверчка,
В лазури утопающие птицы,

Дней кинолента, первая любовь:
В руке рука на озере в июле,
Где льёт заката пламенная кровь
В простор, где мы в цветении тонули.

Феерия солидных лепестков
Всплывает, как сплошная небылица
Из дней, где я с обрыва был готов,
Нырнув, о небеса твои разбиться…

СТИХ

Стих – молитвы изнанка –
В моей межрёберной клетке
Птицею спозаранку
Требует вольной ветки.
Плачет, кричит, курлычет,
Взыщет покоя луга,
Дав ощутить мне вычет
Радости из досуга.

Птичьего крика эхо
Вывернуто наружу –
В сон того человека,
Что заглянул мне в душу:
«Освободи, помилуй,
Вынь меня из Эреба,
Дай мне источник силы,
Дай мне глоточек неба…»

РУССКОЙ ПОЭЗИИ

Ответит лишь читатель:
Поэт я или нет,
Сквозь ямб, хорей и дактиль,
Смотрящий на рассвет.

Пусть дышит время оно
Сквозь каждый добрый стих,
Моих мучений лоно
И стоны дней моих.

Пускай мой стих, как вывих
Великой речи, но
Всё, из чего он вытек,
На жизнь обречено.

* * *

Мне бы как-то дойти по-людски
До последней насущной ступени,
До слезящейся смолкой доски
И клубящейся тени сирени.

Ты прости, если делал не то,
Покаянью убогому внемли,
Окропи родниковой водой,
Уложи в благородные земли.

Пусть завянут иллюзий цветы,
И найдётся душа в человеке,
Что истлел до немой пустоты,
Где приласканы вечностью реки.

Цикл стихов «ВРЕМЕНА ГОДА»

ОСЕНЬ

Осень жизни моей,
Как созвучна ты с осенью рыжей!
Шелестят мои дни,
Как твоя золотая листва…
Только время дождей и ненастья
Все ближе и ближе.
Ничего не поделать…
И в этом природа права.

ЗИМА
(Подражание А.С.Пушкину)

Зима уральская, любила б я тебя,
Когда б не снег, пурга, от ветра слёзы,
Сугробы, оттепель, внезапные морозы
И снова оттепель…

Зима уральская, что ж стала ты такой?
Капризной, ветреной, совсем необъяснимой.
И всё же ждём тебя, когда ноябрьская тоска
Становится невыносимой.

Зима уральская, ты даришь Новый год
И смех детей, и Рождества благословенье.
И всё же, хоть и любим мы тебя,
Весну в апреле ждём, как избавленья!

ВЕСНА

Душа желает говорить стихами,
А разум говорит: кому они нужны?
Ведь созданы годами и веками
Все лучшие уже поэтами они.

Себе я говорю: «И все же, все же
Весной душа поэзии полна.
И выплеснуть восторг, увы, не может
Ничем, помимо лирики, она».

Гармония стихов сопоставима
С гармонией природы, естества.
А проза жизни лишь проходит мимо,
Не задевая сути существа.

Удел души – стремиться к совершенству.
Чтоб войны, распри, ссоры все стихали,
И чтоб достичь гармонии блаженства,
Позволю же душе шептать стихами.

ЛЕТО (на даче)

Лето долгожданное,
Лето вожделенное,
Для меня теперь ТЫ
Целая Вселенная!
Быстро лето катится,
Каждый день – открытия:
Птичка, ежик иль цветок –
Целое событие.
Пролетело лето,
Урожай – держись!
Правда то, что это
Маленькая жизнь!

МОИМ СЕСТРАМ
Таисии и Валентине

Мы росли в небогатой, но дружной семье,
Было четверо нас, все пригожи.
И угодно так было, уж видно, судьбе,
Что сложилась у всех непохоже.

В череде непростых и насыщенных дней
Никогда мы не знали покоя.
Подарили России достойных детей,
Ну а внуков и правнуков – втрое.

Редко мы признаемся друг другу в любви:
Не умеем лить речи красиво…
Но люблю вас сердечно, родные мои,
И дай Бог нам здоровья и силы!

О покое нам только осталось мечтать,
До сих пор не сидели мы праздно.
И от жизни успели изрядно устать…
Дай нам, старость, заслуженный праздник!

РОССИЙСКИЕ ДЕВОЧКИ
Внучке Элине посвящается

Девочки России
Очень симпатичные.
Добрые и строгие,
Чуть самокритичные.

«Девочка на шаре»
Будто с вас рисована.
Вы разумны и смелы,
Но порой рискованны.

Слалом и гимнастика
И ледовый вальс…
Грация и пластика
Наполняют вас.

Подрастайте, милые,
Гордостью страны.
Смелость, ум и силы
Вам судьбой даны.

Ну а наши чаянья:
Жили бы без боли,
Были бы вы счастливы
В женской своей доле.

Пусть судьба вас балует,
К вам благоволит…
К взрослой жизни будущей
Бог благословит!

ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ

Мы встретились с тобой в счастливый час,
Когда черемуха цвела для нас.
Нам не забыть вовеки эти дни:
Ведь в целом мире были мы одни!

Закрой глаза и вспомни этот день,
Когда я попросил: кольцо моё надень!
С тех пор не расставались мы всю жизнь,
Не пожалев об этом, согласись!

Не знал с тех пор я большей красоты,
Чем та, что спряталась в тени твоей фаты,
И ароматов слаще не вдыхал,
И слов приятней раньше не слыхал.

Пусть дождь, жара, метель и мокрый снег,
Но рядом есть любимый человек!
Не всем так в этой жизни повезло,
Чтоб чувство близости с годами не прошло.

Когда тебе я нужен, я живу,
Как будто сны свои я вижу наяву.
И просыпаться ото сна я не хочу,
Не дам задуть горящую свечу!

Меня любить так можешь только ты,
С тобой сбывались все мои мечты!
Мне не найти об этом нужных слов.
Ты для меня – последняя любовь…

СОЧЕЛЬНИК-БЛЮЗ

Когда город вечерний был окрашен цветными огнями,
И потоки машин, словно реки из лавы горящей, текли,
Мы гуляли с тобой, вдохновляясь невинно мечтами,
Нас мерцанье гирлянд
и круженье снежинок зимы новогодней влекли.

Год прошёл, а мы ещё живы, только в масках,
но и эти невзгоды пройдут.
Будет много чего – долгожданное счастье
бывает для нас только в сказках,
Наши внуки его, как сюрприз новогодний
под елкой зелёной найдут!

Этот вечер в сочельник был ценней,
чем всё то, что когда-нибудь будет
В этом явленном свете, где любить – это значит и жить.
Нам недолго кружить в бесконечной людской эстафете,
Коль нам Джокер-мошенник обещает плохое,
что было, навеки забыть!

Нам с тобой надо вместе держаться,
и не надо друг друга за разлуки винить.
Мне тебя потерять или просто с тобою расстаться –
всё равно что себя навсегда,
навсегда погубить!


А я в мыслях своих Рождество как могла приближала.
Снег хрустел под ногой даже раньше,
чем в прошлом году.
«Будет всё хорошо», – я тебе в эту ночь обещала,
Слыша звук бубенцов, что звенят под дугой,
оглашая собою пургу.

Мы с тобою не те, кем когда-то мы были:
Время робких не ждёт. Ты не тот, да и я уже точно не та!
Но ведь двери к друг другу мы ещё навсегда не закрыли
И закрыть не позволим ни себе,
ни другим никогда, никогда!

В этот сказочный вечер все надежды внезапно ожили,
но судьба нам напомнила прошлую нашу вину:
мы с тобою любовь как-то раз на потом отложили.
Мы не знали с тобой,
что ты скоро уйдёшь на войну!

ПРОЩАЛЬНЫЙ КАРНАВАЛ

Шагал я вперёд, в неизвестность,
Не зная, то ль в рай, то ли в ад.
Вдруг мной овладела беспечность,
И я оглянулся назад!

А там, вопреки всем невзгодам,
Шумел и к себе зазывал
С танцующим праздным народом
Стихийный цветной карнавал!

Я сам в нём толкался когда-то,
Удачи и счастья искал,
Судьба превратила в солдата,
И кончился мой карнавал!


Остались девчонки без пары,
Девчонки, которых не знал.
Зачем же ушёл ты в солдаты,
Покинув такой карнавал?

Все знали, что жизнь скоротечна,
Что скоро наступит финал,
Но все зажигали беспечно,
Тоске предпочтя карнавал.

Звучали и румба, и сальса,
И сакс тишину разрывал…
Над тьмой бесконечной смеялся
Подаренный нам карнавал.

Жизнь прожита, худо ли, славно?
Что видел ты, что ты узнал?
Пока разбирался, отважно
Кружился живой карнавал!

Еды и питья было вдоволь,
Три дня Сен-Винсент танцевал.
А кто-то стоял там поодаль,
Не влившись в людской карнавал!

Всех на свете обними,
Даже тех, кого не знал.
Нет обиды, нет тоски,
нет радушнее семьи –
это прощальный карнавал!

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ПЕСНЯ

Рассветы сменяют закаты,
Короткие зимние дни
На краски, увы, не богаты,
Теплом не согреют они.

Но день – коротышка проворный –
И зимняя тёмная ночь
Спешат к нам на праздник задорный,
Хотят нам хоть чем-то помочь.

Встречайте, встречайте, встречайте!
Сегодня удача нас ждёт –
Увидеть, как добрый волшебник
К нам внука на санках везёт!

С ним связаны наши надежды,
Он в курсе всех наших забот,
Мечты о прекрасном безбрежны,
Он любит простой наш народ!

Везёт он нам также подарки.
Мы их заслужили вполне.
Украсим гирляндами парки, –
И праздничней будет вдвойне!

Ведь скоро изменится дата,
И в гости придет Новый год,
В морозной игре снегопада
Гулять выйдет дружно народ.

И будет всё лучше и лучше,
Теплей с каждым прожитым днём,
И будет светить нам всё пуще
Светило слепящим огнём!

Растают бесследно обиды,
Наполнятся души добром,
И нежности нашей флюиды
Окутают всех целиком!

НОЧЬЮ В ЛОДКЕ

Посмотри на звезды, дорогая,
Только не над нами, а в воде!
Они ярче, чище и, сверкая,
Как кувшинки, плавают во тьме.

Сколько их мерцает, дорогая,
Сколько их, скажи, сейчас в тебе,
Сколько смутного они в нас оттеняют,
Только ли во мне, одном лишь мне?

Шевельну веслом, и воды их смешают,
Блики исказятся, пропадут,
Даже твои звезды расплескают
Воды, потревоженные тут.

Небо неподвижно, – ты сказала, –
Звезды так спокойны среди тьмы.
Видишь, искра пролетела и упала.
Даже звезды не бессмертны, как и мы!

Что со мною будет, дорогая,
Если вдруг твоя звезда сгорит?
Темнота и смерть похожи ли? Не знаю ...
Тебя смерть, скажи мне, не манит?

ВЕНЕЦИАНСКИЕ ХРОНИКИ
Игра, любовь и безумие

Венеция, 1630 год

I
Я здесь была столетия назад…
На город, ошалевший от набегов
Назойливого ветра-печенега,
Привычно надвигался маскарад.
Я помню, крыши обелились снегом.
О, город гостю явно был не рад!
Он раздражался, каждым бликом лун
Вздыхая по иным, ранневековым
Традициям: и лабиринт балконов,
И вязкий сон рассеянных лагун —
Всё оглашалось звуком невесёлым,
Ворчаньем свай и перебранкой струн.
А что же праздный гость? Назло всему
Он приближался вихрем фейерверков,
Опаивал восторгом непомерным
Желающих — по сердцу ли, уму? —
И не внимал волненьям суеверным:
Мол, часом не накликать бы Чуму.

II
Но не Чума пришла — иные маски
Мелькают меж палаццо и мостов!
Венеция с дозором верных львов
Взирает в безразличии парнасском
На пляшущий Риальто*: чёрный плащ
Со лба откинут жестом величавым;
Копна волос, спадая рыжей лавой,
В каналах отражается; струясь,
Простором дышат пышные одежды.
Она ж в раздумьях: быть или не быть
Сим торжествам? И всё же разрешить
Склоняется — и праздник, и надежды.

* Риальто (итал. Rialto) — название одного из венецианских кварталов.

III
Золотые нити на каналах
Зависают в бледной бирюзе –
Солнце разноцветным опахалом
Разгоняет дымку на воде.
Хлопают небрежно крылья ставень,
Мчится птиц узорчатая тень…
Всё, как встарь, — эпохами, веками —
Возвещает неизбежный день.

IV
Каравелла, каравелла,
Шелковистая волна!
На руле! Два румба влево!
Хорошо, когда казна
Под завязку. Ну, а лучше —
Приумножить капитал:
Каравеллу в город-сказку
Направляет капитан.
Что ж, встречай людей торговых,
Венценосный Леденец!
Кто охоч до тканей новых?
Разбирай меха: песец,
Рысь ли, хорь — для глаз услада,
Многолепье образцов!
Серебро за всё — наградой.
Знай же русичей-купцов!

V
Истаивает зимний день.
Туман молочно-серой гаммой
Окутал город и, кругами
Блуждая, вьётся по воде.
Открой на выбор манускрипт,
Об этом сказано немало:
Ты был — и не существовало,
Захвачен мглою, мглой размыт.
А маскарад неспешно плыл
В гондолах; он сродни туману:
Всё в нём игра, и всё обманно —
И жар, и лёд, и стыд, и пыл.
Венециане… Им кураж
Затмил и долг, и добродетель.
О, это — взбалмошные дети
Без надзирательства мамаш!
Кутёж для них, беспечных, — всласть,
«Бассетта»* — лучшая забава,
В почёте — страсть, и та лукаво
Скупила всё, не приценясь.
Под натиском её «щедрот»
Не устоять тебе, несчастный:
Кто не затейник, тот — участник,
Весь мир — Эдем наоборот!
Не до стыда! Во мрак портьер
Уж не скрываются секреты
Алькова, нравов полусвета;
И только стойкий гондольер,
К причалу подгоняя лодку,
Устало думает о том,
Что ждут его очаг и дом,
Что день был бойким, но коротким.

* «Бассетта» (итал. bassetta) — популярная карточная игра, распространённая в средние века.

VI
Я пела здесь, под куполом Собора.
Вернее, пел: в обличии мужском
Родившись в те века, я стал опорой
Бернетти рода. О, с каким трудом
Я добывал признание в сверхсложной
Профессии! Рисуя звуком мир,
К знакомствам подходил я осторожно,
Был вежливо настойчив, в меру хитр.
И, наперёд предвидя предпочтенья
Того или иного богача,
Я услаждал умы желавших пеньем,
Но никогда не делал сгоряча
Поступков: опрометчивость не в свойствах
Характера… Как мог на этот раз
Поддаться я уловкам, удостоив
Своим вниманием, синьора, Вас?

VII
Её глаза — чарующая синь!
Не в этом ли их колдовское свойство —
Любовь рождать? Как маки средь пустынь,
Зардеют чувства, вызвав беспокойство
Немой души. Ах, был бы я мудрец —
Узрел б опасность ту… Но, Боже сущий!
Не всем благоразумие присуще —
И я в капкане этих глаз, глупец.
Немногие из жизненных преград
Способны мир разрушить до руины.
Будь то пустых злословий камнепад
Иль тень успеха в отблеске рубинном —
Я всё снесу! Но этот сладкий яд?!
Для той, кто плоть от плоти, не из глины,
Я — лишь игрушка в облике мужчины,
Забавный musico* — певец-кастрат.

* Musico (итал.) — так называли в Италии певцов-кастратов, искусство которых было распространено в Европе XVIII века.

VIII
Прощанье дня… Мерцанье огоньков,
Размытость звуков меж лагун туманных,
Дрожанье рук и губ, бессвязность слов
И стыд почти эдемский, первозданный.
Твоих волос лавина — чудо-смоль,
И ласки, ласки слаще фимиама.
Свидетелем любви — сама любовь,
И в воздухе победное «Ti amo!»*

* Ti amo! (итал.) — Люблю тебя !

IX
Кто первым был? Теперь и не узнать,
Кто расплатился адскою монетой:
Игорный дом менялся на «доннету»*,
«Доннетта» — на «мессетту»,**
чернь — на знать.
В угаре маскарада все равны.
Причастники порочных удовольствий
Не ведают опасности: крамольна
Им мысль сама, что могут быть больны
Партнёр по картам или та, кто взяв
С привычным безразличием два скудо***,
Пообещает «истинное чудо»,
В свидетели художника призвав.
Кто первым зло привёз из дальних стран?
Красавец мавр с лицом, достойным фрески,
Снискавший восхищение в «Мореске»****,
Или герой беззлобных эпиграмм —
Бродячий комик? Много ли ума
Необходимо, чтоб узреть напасти?
Сбылось! — Венеция отрешена от власти.
Отвергнута. И правит всем Чума.

* Доннетта (итал. donnetta) — миловидная молодая женщина.

** Мессетта (итал. мessetta) — небольшая католическая месса.
*** Скудо (итал. scudo) — денежная единица Венецианской Республики XVII—XVIII вв.
**** «Мореска» (итал. «Moresca») — средневековый карнавальный танец, в котором пары фехтуют палками, постепенно ускоряя темп.

X
Бежать, бежать скорей из этих мест!
Бежать что мочи — прочь и без оглядки!
Осатаневшая от скорбных месс
Венеция то бьётся в лихорадке,
То застывает статуей немой.
Костры, повозки, чумный доктор — адом
Всё предстаёт, и с воплями над той,
Что день назад была ещё живой,
Склонилась тень больного маскарада.

XI
Коль ты решишь, о Боже, наказать
За все мои земные прегрешенья —
Лиши меня способности вплетать
Трель соловья в бесхитростное пенье!
Иль запрети беспечно поутру
Встречать земные росы и рассветы,
Как и вверять нестойкому перу
Печаль — незавершённые сонеты.
Смиренно претерплю — грехи узрев,
Скитальцем удалюсь в пустыню тотчас,
Как пожелает Твой великий гнев.
Но выслушай, Всемилостивый Отче!
Коленопреклоненно пред Тобой
Молю: верни её, оставь живой!

XII
Воды, воды! Полжизни за глоток
Живительной и безопасной влаги!
Что — жизнь? Ничто! — всего один виток
Попавшего в огонь листка бумаги.
Я есмь листок. Тот пепел — мой иль нет?
Он точно снег блестит в старинной кладке
Камина… Скройте окна! — лунный свет
Клинком пронзает; видно, в этой схватке
Не выстоять: приблизилась болезнь,
Уносит лучших — вакханалья тризны.
Но я — живой, я есмь, я есмь, я есмь!
Я псом вцепился в ноги ведьме-жизни.
О, где ты, лекарь? Участь облегчить
Ты не спешишь! Да жив ли сам? Забвенье
Твоё поглотит имя, и не скрыть
Бессилия: а найдено ль леченье?
Уже под утро. Вижу: чья-то тень
Меня уносит в край пустынных прерий.
Столпотворенье душ, и все — не те.
Не те! Стучат: врачу откройте двери!

XIII

Визит Чумы

– Венециане мрут скорей от страха,
Чем от болезни. Где же он? Веди!
В беспамятстве… Кисейная рубаха
Прилипла к телу, на больной груди
Молитвенно сложились руки… Что же,
Он — наш почти. Готовь в последний путь!
Прекраснейший! Как бог античный сложен!
Впервые я теряюсь… Обмануть
Саму себя и дать ему возможность
Дальнейшей жизни? Вправе изменить
Я список мёртвых платою ничтожной:
Два рандеву за дар бесценный — жить.
Отсрочу день, что был ему назначен.
Безумная… Нет, это решено!
А там — в другие страны, наудачу –
Хоть в Скифию. Не всё ль Чуме равно,
Где развернуть свои войска? В сраженье
Я — полководец, фурия, гроза!
Тсс! Он пришёл в себя, зрачков движенье…
Синьор, откройте, наконец, глаза!


Венеция, 2020 год

XIV
— Вам лучше?
— Лучше. Grazie a Dio!*
Температура спала.
— Добрый знак!
Такого небывалого наплыва
Давно не ведал город, как-никак —
В преддверии торжеств. Ах, что за дата!
Ещё чуть-чуть — и тысяча шестьсот
Старушке Серениссиме**! Закатом,
Что обозначен мудрецом когда-то, —
Бьюсь об заклад! — не станет этот год.
А Вы, синьора, к нам туристкой или…
— Я? «Или». По работе. Музыкант.
Пою барокко.
— Вот как? Этот «вирус»
Проник и в Вас? Наперекор векам?
— Не всё же отдавать на откуп тленью!
— Брависсима***! Вам парочка бумаг
К оплате… Новый счёт… Моё почтенье!
Сейчас — в постель, из развлечений — чтенье,
День-два — и Вы здоровы, на ногах.

* Grazie a Dio! (итал.) — Слава Богу!
** Серениссима (итал. Serenissima) «Светлейшая» — официальный титул, данный Венецианской республике. Использовался всеми должностными лицами Венеции, включая дожей.
*** Брависсима! (итал. bravissima) — Умница!

XV

День-два… Легко произнести! А как же
Библиотека Марчиана*? Там
Заказана на завтра — можно ль дважды
Отмену делать? – партитура, скан
Которой до зарезу нужен: в профиль
Уже забита новость — инстаграм
Подписчикам… Постойте! Боже, кофе!
Что? Отложить визит во «Флориан»**?
На встречу? Рандеву — и так некстати
Простуда… Всё же друг он или враг?
Саму себя пугаю… Полно! Хватит!
Во всём ищу, глупышка, тайный знак.
Два места рядом в поезде — случайность,
В толпе столкнулись позже, ну так что?
Француз, хорош собой необычайно,
К тому же — математик. Из Бордо.
Таких мужчин всю жизнь иные ищут,
А вдруг — судьба? Себе я не прощу,
Коль потеряю нить знакомства, пищу
Для вдохновения… Э, нет, не упущу
Возможность эту! Пять минут — и вот он,
Сан-Марко, погружаемый в туман.
Пальто — перчатки — телефон, замотан
По моде шарф, духи древесной нотой —
И я уже вхожу во «Флориан»!

* Библиотека Марчиана (итал. Biblioteca Nazionale Marciana) — крупнейшая библиотека Венеции. Названа в честь святого евангелиста Марка, покровителя города.
** Кафе «Флориан» (итал. Caffè Florian) — одно из старейших венецианских кафе. Среди его посетителей были Гольдони, Казанова, Байрон, Гете, Руссо, Диккенс, Пруст, Модильяни, Хемингуэй, Стравинский, Бродский.

XVI

Какая сила манит в эту глубь?
Тому виной не только любопытство.
Вот и теперь пытаюсь обмануть
Саму себя и жажду заблудиться,
Как лань пугливая в нехоженых лесах,
В твоих губительно-болотистых глазах.
Вовлечена… И чаши всех весов
Зависли в ожидании ответа.
Такое сопряжение миров:
Шепни — и перекрутится планета!
О, дай ответный взгляд, удвоив этот плен,
Иль упади слугой у дрогнувших колен!

XVII

«Игра, любовь и безрассудство»*.
Предстать актёром каждый рад!
В мир обольщения искусно
Тебя заманит маскарад,
Шепнув украдкою на ушко:
«Моретту»** ты оставь мужьям.
«Ля луп»***, возможно, для простушек,
Но радость жаждущим губам —
Клянусь! — подарит эта маска.
Бери, не бойся прогадать!
Да захвати с собой подсказкой
Поэта томик — почитать
Полезно мудрых на досуге.
Да можно ли сказать верней:
«Чем меньше женщину мы любим,
Тем легче нравимся мы ей»?****

* Девиз Венецианского карнавала 2020 года.
** Моретта (итал. moretta) — овальная женская маска из чёрного бархата, которую держали зубами за специальную пуговицу с внутренней стороны.
*** Ля луп (фр. la loup) — маска, прикрывающая лишь верхнюю часть лица, нередко с кружевной оборкой и бахромой по низу. Изобретена во Франции.
**** «Чем меньше женщину мы любим, Тем легче нравимся мы ей» — фраза из поэмы А.С. Пушкина «Евгений Онегин».

Венеция, 1630 год

XVIII

Монолог Чумы

— Чем меньше женщину мы любим...
Так изречёт один Поэт
Веками позже и пригубит
Все чаши зла, во цвете лет
Уйдя в миры, как бедный Ленский.
(Его герой — не королевских,
Но благороднейших кровей.
Ах, был бы юноша мудрей!
В любовь уверовав поменьше,
Остался жив бы и богат,
Как ты… а впрочем, ты — кастрат,
А тот Поэт — любитель женщин).
И нам останется в веках
О нём стенать, тревожа прах.

XIX
О чём я? О любви… Скажи мне,
Ты знал её недугов пыл,
Когда путями потайными
В палаццо, крадучись, входил?
О, как ты был смешон в страданьях!
Лишь плоть исполнена желаний
В стремленье тел познать порыв,
Возможно, краткий; на призыв
Любимой, ласку источая,
Ты возмечтаешь страстным быть
(Не до конца — лишь ублажить,
Иль план другой? — не исключаю),
Затем забыться мёртвым сном,
А завтра — думать об ином.

XX
Как несговорчив ты, однако!
Меня предупреждал Аид*,
Заметив: «Каждая собака
Быть благодарною спешит.
За кров и стол усердно служит,
Лизнёт, приластится, окружит
Своим вниманьем меж забот,
Но то — собака, он — не тот!»
Чем вымолить твои объятья,
Твой поцелуй, холодный паж?
Возможно, я — не твой типаж,
Не Рубенса восторг, но платье
Ждёт знака тайного луны,
Чтоб ниц упасть средь тишины.

* Аид (др.-греч.) — верховный бог подземного царства мёртвых.

XXI
Твоё молчанье некрасиво.
Ты обещал любовь другой?
Не хочешь миром — будет силой!
Согласен?.. (Нет, любой ценой
Добьюсь его расположенья!)
Гляди, всего одно движенье:
Не пальцы — стрелки на часах,
Щелчок — и ты на небесах.
Я всё могу, я — меч зловещий
В руках карающих Творца!
Как не познать Его лица,
Так не понять природы женщин.
С тобою говорит сама
Царица грозная — Чума.

XXII
Какая рифма! Я, пожалуй,
Поэту нашепчу её,
Когда, покусывая жало,
Вакханкою в его жильё
Проникну скоротать немного —
О, он не будет недотрогой! —
Во флигеле и вне его
Ночей осенних волшебство.
Предвижу я закономерный
Вопрос: а разве по нутру
Любовь к музыке и перу
Для той, кто изначально стерва?
Не ближе ль живопись! — О нет!
Прискучила за много лет.

XXIII
А ну, живей подай бумагу!
Запишем: гроз-на-я Чу-ма.
Да отложи подальше шпагу!
Сражаться с женщиной? Сама
Я вовсе не желаю биться —
Не до того. Поторопиться
На скифский следует корабль:
Работа ждёт — какой масштаб!
В Московию — и совершится!
Да, долго им не знать рассвет…
Мои деяния Поэт
Воспеть трагедией решится
И всколыхнёт мужей умы
Пером во времена Чумы.

XXIV
Пора, пора! рога трубят...*
Слова, возможно, для поэмы
И ждут пера, но возвестят
Моё решение: мгновенный
Поход на скифов! В сердце ж — боль.
Не боль. Скорее, униженье
От нанесённых ран — тобой.
Едва ли стерпишь пораженье,
Но я — cмогу! И знай: возврат
К взаимной битве неизбежен!
Когда ты станешь — и успешно —
Красивой женщиной, кастрат,
Перед тобой во всём величье
Предстану я в ином обличье —
Мужчиною, и мнится мне:
Мы расквитаемся вполне.

* «Пора, пора! рога трубят» — фраза из поэмы А.С. Пушкина «Граф Нулин».

Венеция, 2020 год

XXV
Мы «расквитаемся» вполне:
С меня — эклер и капучино.
(Усиленно ищу причину
Для встречи вновь, наедине).
За шахматной доской? Не против!
Не профи… Нет… Четвёртый год.
Кто проиграет — варит кофе.
В какой руке? Мой первый ход!
Нарсис Виньолес*? Помню! Верно,
Он — тот поэт, кто, знав игру,
Законы шахмат достоверно
Придал и рифме, и перу,
И — вечности, весьма успешно
Воспев поэмой чувства-пешки.
Ещё, ты помнишь, есть картина…
Кто написал? — Падованино**.
А ты искусен, мой герой:
В атаку брошены и встали
Три чёрных пешки на второй,
Неистовой горизонтали.
Подумать разве не должна?
Постой, не слишком наступаешь?
Как, шах и мат? Уже?! Ну, знаешь…
Ка-пи-ту-ли-ру-ет страна.
Что, матч-реванш? Да-да, готова!
Возможно, завтра. Визави***? —
И мы влекомы с полуслова
В объятья «шахматной любви».

* Нарсис Виньолес (исп. Narcís Vinyoles, 1442 — 1517) — испанский поэт, один из авторов поэмы «Шахматы любви», в которой описана игра между Марсом и Венерой.
** Падованино (итал. Padovanino) — псевдоним итальянского художника Алессандро Варотари (Alessandro Varotari, 1588 — 1650), автора картины «Марс и Венера играют в шахматы».
*** Визави (фр. vis-à-vis) — наедине

XXVI
Закружи меня, закружи!
Увлеки в беззаботное лето,
Где лазурные миражи
Набросает на холст Каналетто*,
Где такая счастливая жизнь...
Закружи меня, закружи!
Помани меня, помани!
Очаруй путешествием в древность.
Недоверие устрани.
Обвивая виньеткою ревность,
Я желаю твоей западни.
Помани меня, помани!
Удержи меня, удержи!
Как оно скоротечно, свиданье.
Неприступные рубежи
Покориться готовы, признанье
В глубине не таи — обнажи!
Удержи меня, удержи!

* Каналетто (итал. Canaletto) — псевдоним итальянского художника Джованни Антонио Каналя (1697-1768).

XXVII
Венеция в дожде — и в сердце дождь.
Застыла башня в каменном величье.
Извечный страж теней — Великий Дож,
На нас взирая с явным безразличьем,
В дозор выходит; от ночных лагун
До Пьяццы* бродит мертвенная морось.
Судьба с судьбою — паутина рун —
Сплетаются намеренно, но порознь
Душа с душою. Оттого ли львы
Рычат на нас с победных пьедесталов?
И отражаясь эхом вековым,
Их стоны меркнут в сумрачных каналах.
«Кто нам двоим придумает других?**» —
Строка из Элюара, в память врежась,
Перевернёт сознанье: из земных
Даров ты — боль моя и неизбежность,
И хочется побыть твоим ребром,
А не гадать о предрешенье судеб.
В палаццо — ночь, и тайна — под замком:
Сокроет сумрак всё, что с нами будет.
А старец что? — Истает поутру,
И помнить наважденье вряд ли буду.
Спросить его: к добру иль не к добру?
Боюсь, услышу отголоском: «…худу».

* Пьяцца (итал. piazza) — площадь; здесь: площадь Сан-Марко.
** «Кто нам двоим придумает других?» — строка из поэмы Поля Элюара «Первоначальное».

XXVIII
Соперница, как мне тебя узнать?
Блондинка ты иль рыжая — не всё ли
Теперь равно? Но боли не изгнать,
И уплывает в траурной гондоле
Изменчивое счастье. Пальцев хруст,
Срываюсь криком, слёзы душат, душат…
О, лучше бы родиться мне без чувств:
Рациональной, мелочной, бездушной!

XXIX

Писать не в силах я высоким слогом,
С тобой не рифмы — ссоры по ночам.
Побуду, милый, в роли недотроги, —
Благая мысль! — а ты решайся сам:
Прервать иль нет цепочку обещаний;
Поймав в иных домах вниманья яд,
Ты сжёг расчётливо свои скрижали.
Дотла… И не коснуться невпопад
Рукой руки — привычно жалишь взглядом.
Слова пусты и речи коротки.
А что стихи? В ужимках «маскарада»
Они, как ты, — ничтожно далеки.

XXX
Если жребий брошен,
Ты — среди дорог
В никуда и шепчешь: «Это — жизнь»,
Если мыслью — с прошлым,
Да и тот мирок
Сжался до горошины — от лжи,
Если нет причины,
Но талант иссяк
И невыносимо быть собой, —
Выпей капучино:
Чем не «Aрманьяк»?
Выпей — и притупишь эту боль!
Или, скажем, встреча:
Столик на двоих
Близ театра, полночь на часах.
Душу как излечишь? —
Не на «ты», на «Вы»
Ты с сидящей молча и в глазах
Вновь читаешь:
«Если… Всё же мне поверь»,
Но вздыхаешь: «Нет, не береди», —
Закажи эспрессо,
Кинув взгляд на дверь.
Не прощаясь, — пей и уходи.


XXXI
Поэта томик. Здравствуй, Бродский!
Я по твоим брожу следам,
Затёртым временем. Неброский
Пейзаж: лагуна, лодки, храм.
Я возрождаюсь каждой фразой,
Взрослею буквой — знаешь сам, —
Как неба жаждущий Тровазо*
С возвышенной приставкой «Сан»**.

* Сан-Тровазо (итал. San Trovaso) — одна из древних церквей Венеции, построенная в VIII веке, разрушенная пожаром и отстроенная вновь.
** Сан (итал. San) — святой.

XXXII
Спрошу святых: что делать мне с любовью?
Куда нести? Да есть ли сам приют
Для душ израненных, где утром к изголовью
Не кофе, а забвенье подают?
Где восстановят, словно мастер фреску,
Вернут по каплям изначальный вид,
И я, освободившись от «бурлески»*,
Вздохну: ослабло… Больше не болит.

* Бурлеска (итал. burlesca) — небольшая пьеса или шуточно-пародийная опера, родственная водевилю; здесь: обстоятельства причудливого характера.

XXXIII
Поговори со мною, Музыка,
Тем незабвенным языком,
Что укрепил когда-то узника,
Вернув из плена в отчий дом!
Тем языком, что утешением
Наполнит мир, добавит сил,
Тем слогом, что к февральским бдениям
Даст пастернаковских чернил!
Опять крестом — моим распятием
Звучит мотив «ре-ми-си-до».
О, дай мне, дай противоядие!
Ты обладаешь как никто
Целебной силой благозвучия.
О Музыка! В моей глуши
Ты станешь пилигримом-спутником
Для заблудившейся души.
Возьми меня с собою, выведи
Из чащи леса к алтарю,
И там, пережитое выстрадав,
Я оживу и — воспарю!

XXXIV
Сегодня приходил ко мне Петрарка,
Во сне иль полуяви — не понять.
Общение с поэтами — подарок,
И как, скажи, Петрарку не принять?
Два чёрных кофе, плитка шоколада —
Конечно, горький, и другого нет!
Беседуем, да много ли мне надо:
Узнать, о чём ты думаешь, Поэт?
А он — всё обо мне и о России:
Лежат ли там упрямые снега,
И грезят ли о солнце эти, злые
От наледи и вьюги берега?
И вдруг, прищурясь, в лоб — не отвертеться! –
Спросил о том, о спрятанном от глаз,
О чувственном — укол рапиры в сердце,
Что в глубине души, не напоказ.
Ах, как ты проницателен, Франческо!
О, эти европейские умы!
А он, вздохнув в ответ, довольно резко
Сказал: «Ты стала жертвою Чумы».
И заходил по комнате тревожно:
«Уверен, сразу это не принять.
Я тоже с ней шутил неосторожно…
Когда-то… с глазу на глаз. Жертвой стать
Не довелось, но вдруг недуг тягчайший
Унёс мою Лауру* в полутьму.
С Чумою ты была знакома раньше.
Припомни! — Лет четыреста тому».

* Лаура — возлюбленная итальянского поэта Франческо Петрарки (1304—1374). По одной из версий, погибла в 1347 году от чумы.

XXXV
Закрываю глаза, чтобы вспомнить вас, воды Венеции:
Вновь гондолы скользят и расплывчато-сонный мотив,
Как столетья назад — в этом городе всё по инерции —
Оглашает лагуну, пространство собой охватив.
И в иные века увлечёт незаметно фантазия:
Маскарада забавы, цветных светлячков огоньки;
И коснётся рука — молчаливый свидетель согласия —
Чуть заметно, ладонью, моей задрожавшей руки.
Кто твой скульптор, скажи?
Он искусный и трепетный выдумщик.
Разве можно создать совершеннее чудо чудес?
Сколько ты, иссушив, очаруешь сердец?
Пусть завидуют:
Мне даровано счастье любить, с позволенья небес.
Закрываю глаза: не стереть, как ночами, измучившись
От безмолвного горя, надуманных чувств и обид,
Я пыталась узреть интервал
между прошлым и будущим.
Как мне выстроить новое там, где былое не спит?
Я когда-то была здесь, я помню, я пела… События
Мне явили реальность, нет — призрачность небытия.
Забываются песни, стираются в мире открытия.
Я когда-то была.
Или это — и я, и не я.

ПОЧТИ ВЕСНА

В моём окне верхушка вишни,
Скворечник, неба окоём,
Снег, залежавшийся на крышах,
Чердачного окна проём.
Дым из трубы, звезды мерцанье,
Сосульки серебристый хвост,
Неспешно веток колыханье.
Прозрачное стекло, как мост
В мир, где цепочка фонарей –
Маршрут далёкой электрички,
Нахохлившийся воробей,
Антенны тонкие, как спички.
Разрывы в серых облаках,
Края чуть-чуть порозовели,
Луч солнца, словно заплутав,
Застыл в объятьях старой ели.
Начало дня, начало февраля,
В окно стучатся ветки вишен.
И столбик ртути около нуля,
Почти весна, и тает снег на крыше.

* * *

Полчаса до весны,
но бушует метель.
До макушки засыпана ель.
Полчаса до весны, но застыла капель
сосулькой, похожей на карамель.
Полчаса до весны,
и растаял февраль.
Он короткий (я забыла совсем), а жаль:
я б тихонько открыла дверь,
я б забыла горечь потерь,
я б впустила в полночь любовь,
начала б всё сначала, вновь.
Полчаса до весны, она застала врасплох.
Я шагнула. Сугроб. Провалилась…ох!

* * *

Вот этот черный снег,
подтаявшая куча грязи,
и мгла, и морось,
ну, скажите, разве
похоже это на весну?
Вот за пожухлую травинку,
цепляясь, лезет лепесток,
а в нитку сложенный цветок
как будто бы заснул.
Вот небо в серых, грязных тучах.
Но лишь блеснёт в прорехе лучик,
блеснет и вырвется – скорей,
как из-под стрехи воробей,
и заблестят мгновенно лужи,
как хмель весенний, воздух кружит,
а мыслей мрачных хоровод
уйдёт с потоком талых вод.
И, как цветок за жизнь цепляясь,
идем в Весну, она зовёт.
Сережка вербы, сок берёзы.
И радость пробужденья. Слёзы.

* * *

Весна. Окурки. Банки.
Загажены полянки.
Побиты тротуары.
Калоши – рваной парой.
Стул довоенный сломан.
Трава – седой соломой.
Проснулась верба. Сырость.
И, кажется, душа остыла.

* * *

Снег в грязный падает сугроб
Зимы, ушедшей отголоском,
Лазурь широкою полоской,
Но холодно, бежит озноб.
Чтоб землю разбудить от сна,
Март должен сильно постараться
Лед растопить, везде прибраться
И миру доложить – Весна!

* * *

Брызжет солнце с небосвода,
Каплями срываясь вниз.
После зимней непогоды
Скинул шубу и стоишь,
Подставляя солнцу щёки
И прищурившись слегка.
Чувствуешь движенье соков,
И походка так легка.
И, как шубу, неудачи
Скинь и дальше без обид
Окунись в Весну. Иначе
Посмотри вокруг. Гони,
Прочь гони и лень, и скуку,
Зимний сон стряхни с колен.
Жизнь протягивает руку –
Так сдавайся солнцу в плен!

* * *

Растаял снег. Пора.
Не тает лёд в груди.
И липкий страх порою заливает душу.
Страх смерти.
На цветущей груше
Ещё плод сморщенный висит.
Из серой почки,
как из яйца цыплёнок,
проклюнулись зелёные листочки.
Серёжки, как пушистые комочки,
На вербе старой.
Ручеёк. Весна.

* * *

Уже оттренькали синицы,
Шуршит под стрехой воробей,
А мне теперь всё чаще снится
Сквозь тучи – радуга. За ней
Бегу, бегу, лучом влекома,
Туда, в мир солнца и тепла.
И ... просыпаюсь. Здесь я. Дома.
Март, но метель вновь замела
Тропинки. Мечутся снежинки
В пределе тёмного угла.
Мысль – чёрно-белою картинкой,
Запеленала душу мгла.
А мне так хочется иного,
Где б алый взять, ультрамарин?
Ну, а пока я жду цветного,
Съем для начала апельсин.

* * *

Надели вишни бело-розовый наряд,
Сирень благоухает за окошком,
И задремала на крылечке кошка,
И дождь закончился, что шёл три дня подряд.

Тюльпаны, как знамёна, полыхают,
Порхают бабочки, прекрасен их полёт,
Жужжит пчела-трудяга. Собирает
Пыльцу, чтоб сделать ароматный мёд.

Тепло и радость заполняет сердце,
В нём не останется теперь ни капли зла,
А в шуме птичьих звонких скерцо
Весну-прелестницу услышим ты и я.

Благодарю тебя, весенний день,
Ведь ожил даже старый пень!

* * *

Они стояли среди шума
В метро, зажатые толпой,
Но все ж наедине с собой.

Едва подрагивали пальцы,
Когда ей локон поправлял,
И, мне казалось, не дышал.

Лишь только трепетали веки.
А взгляд, ах, как же он смотрел!
Её ладонь дыханьем грел.

Они стояли только двое,
Боясь друг друга потерять,
Не мог к себе её прижать.

Меж ними, алая, как кровь,
Истому источала роза.
В шипах её витали грёзы.

Летел вагон средь шума в ночь,
Влюблённых унося с собою,
Наверно, он был их судьбою.

* * *

Я влюблена в тебя чуть-чуть, –
И в зрелом возрасте, возможно.
Когда стучится бес в ребро,
Быть надо очень осторожной.

Хочу прижаться лишь чуть-чуть,
Так, невзначай, к щеке щекою.
Хочу в души проникнуть суть.
Ни днем, ни ночью нет покоя.

Влечёт игра, в которой тайна
Бывает явною чуть-чуть,
Тревожит, как мотив Берстайна,
Как нить зовёт в опасный путь.

Путь в наслаждение и нежность,
Где всё, как первородный грех,
Где поцелуй, как неизбежность,
Блеск глаз, счастливый, тихий смех.

Крепки объятья… сна. Уходит
Прошедшей ночи сладкий миг.
И утро снова нас разводит.
Чуть брезжит. Петушиный крик.

* * *

Ты предал меня и ушел прямо в ночь,
Едва ли смогу эту боль превозмочь.
Мир, мой мир, раскололся на части,
И в душе теперь дождь,
Каждый день – как ненастье.

Кутаю плечи, но по-прежнему зябко,
И вопрос «почему?» остаётся загадкой.
Сердце набатом в груди и в висках.
Горько-сладкое время превратилось в прах.

Ложь повсюду, тону в этой лжи с головой,
Захлестнула обида, окатила волной.
За любовь без оглядки, за доверье плачу.
В горле ком, но не плачу и не кричу.

* * *

Не знаю, любишь ли мечтать,
безумствовать, творить.
Не знаю, любишь ли молчать
иль громко говорить.
Не знаю, любишь ли закат
или встречать рассвет.
Быть может, скажешь сразу да
или ответишь нет.
Не распечатано письмо –
тем больше интерес.
И мне не важно КТО ты есть.
а важно, что ТЫ ЕСТЬ.
Любовь поэта (шуточное)
Сергей – поэт, он женщин любит,
С порога – сразу же к плите.
Сначала чаю с пирожками,
Вкусны и эти вот, и те.

Румянцем схватит обе щёки,
От разговоров пот прошиб,
Сковали обе ноги токи,
И к стулу, кажется, прилип.

«Томлюсь я, глаз поднять не смею.
Ведь я ж перекусить зашёл.
Люблю вот так я, как умею,
Зазнобу-повара нашёл.

Она довольна, без сомненья,
Ведь в доме пахнет мужиком!
И мне приятно – в день рожденья
Пить кофе, кофе с молоком!»

АПРЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ

Так холоден апрель и сер, и скучен.
Скворцы на ветке сбились в кучу
В недоуменьи – всюду снег!..
Свинцовые клубятся тучи,
Снежинок торопливый бег,
Вслед – солнца робкий лучик.
А верба с жёлтою серёжкой
Цветёт, но в банке за окошком,
В тепле, как вестница весны…
И ей цветные снятся сны.

* * *
Я выйду на улицу вяло,
Пойду по асфальту сырому,
Чьи слёзы стекают в канаву,
А, может быть, тянутся к дому.

Под звон колоколен далёких,
Под шёпот рутины дорог
И стать небоскрёбов убогих
Москва источает морок.

Врываясь в коридоры пустые,
Но полные грязи, дорогих бутиков,
Ветер гоняет тоску и уныние
По улочкам чахлым, без веры, без грёз.

А люди бегут то с работы, то с дому,
Теряя и время, и пыл, красоту,
Свободу даруют делу пустому
И носятся глупо, как будто в бреду.

Ну а я – тунеядец, бездельник, дурак,
Довольствуюсь малым, не езжу в кабак,
Не трачу гроши на проституток и баб,
Поэтому я в этом городе – ляп.

* * *

Мы то, что есть – страница в сети,
Короткий видеоэфир,
Лицо без смысла на портрете,
Нуля и единицы мир.

* * *

В плену у горькой паутины,
Невежества и баловства.
Последний грош дают мужчины
За каплю яда, и тогда

Уносит разум их покорный
За пелену, от всех проблем.
Кричат, что это путь народный,
Не понимая, что не тем

Путем шел каждый давний предок,
Во всех началах созидал,
Желал избавить нас от клеток.
Их каждый сам себе создал.

* * *

Память о прошлом – терновый венец
Обоюдного века молчания.
Не открыть одному счастья ларец,
Находясь за порогом изгнания.

За бессмысленным краем покинутых дел,
На бессчётных осколках надежды
Продолжать этот путь, взвалив на себя
Роль пустого глупца и невежды.

В бреду бытия, утешая себя
Иллюзорностью счастья другого,
Ставку сделать. Но против себя.
На войну, на несчастье да омут...

* * *

С чего начинаются строки прощания?
Со слов о любви, что в минуты молчания
Глухим отголоском в широкой груди
Расскажут о том, что уже не спасти?

С чего начинаются жесты протеста?
С верхушки власти, что сдвинули с места?
Или высоких стальных баррикад,
Или толпы, что не знает преград?

С чего начинаются сказки и мифы?
С куплета как закончатся гитарные рифы?
От чистого сердца, извилин кривых,
Надежд и потерь, героев немых?

С чего начинались Гоморра, Содом?
С вина или женщин, покинувших дом?
С прощания, протеста, со сказок о счастье?
С продажной любви или просто ненастья?..

* * *

О, как же много перспектив!
А хочется лишь позитив
Испытывать, забыв про быт,
Хоть и душа о том болит.

Нет сил укутаться в рутину,
Желанней Пьером стать, Мальвиной!
Забыться в сказке иль в бреду,
Веселье, смех ведь по нутру.

Жизнь без занятий – как петля.
Всепожирающая тля
Безделья выедает соки,
Пустеют прежде процветающие доки.

Забыв о предрассудках враз,
Пуститься вплавь уже сейчас!
Чем дольше ждем погоды мы,
Тем тяжелее всплыть из тьмы!..

* * *

Суть не в заботе, ежедневных
Переживаний сердца, не в любви,
Не в бескорыстных похождениях
Вдоль тайных троп чужой души.

Милее лик уже не нужен,
Не интересен жизни толк,
А если вдруг слегка простужен,
Матерее найдется волк.

Прекрасней тот, кошель чей больше,
Любви достоин, кто богат,
Кто обеспечить дольше может
Уютный жизненный парад...

* * *

Зачем гудите под окном,
Мартовские кошки?
К чему вам всем такой дурдом?
Поотрывать бы бошки!

Вы скажите: «Ведь зов природы!»
А оппонент ответит вам,
Что вы, увы, уроды.

Но вашим счастьям есть конец,
Ведь дворник пучеглазый
Найдет вас всех. Ну, наконец!
Поотрывает главы!

* * *

Я – маленький котик, я пью молоко,
А курочка рядом квохчет: «Ко-ко».
Лакаю из миски своим язычком,
И люди потискать хотят башмачком.

С довольной мордашкой пойду на карниз,
Простыми глазами смотреть буду вниз.
Какая-то птичка ко мне прилетит.
Слегка отклонюсь, а она: «Чик-чирик».

Пойти на диване недолго поспать,
Сны про собачек и кисок опять увидать?
Дождаться хозяйку, прилечь к ней на грудь,
С улыбкой мурчать и немного вздремнуть?

(И всё хорошо, если было вот так,
Но котик то этот в приюте озяб...)