Представляем вашему вниманию альманах
«ТЕАТРАЛЬНАЯ ПРЕМЬЕРА»

АНДЕРСЕН. НЕДЕТСКАЯ СКАЗКА

Пьеса по мотивам романа Г. Х. Андерсена «Импровизатор» в двух действиях

Действующие лица
Ганс Христиан Андерсен, датский писатель в возрасте около 70 лет.
Луиза, молодая девушка (датчанка), сиделка.
Антонио, мальчик.
Девочка, поющая в церкви.
Мать Антонио.
Подруга матери Антонио.
Приятельница матери Антонио.
Фульвия, сивилла.
Антонио, молодой человек.
Бернардо, друг Антонио.
Аннунциата, певица.
Санта, молодая неаполитанка.
Фламиния, юная девушка, готовящаяся стать монахиней.
ДРУГИЕ: мальчики (друзья Антонио в детстве), семья англичан, жители Рима, Неаполя и Венеции, старый еврей, капельмейстер, старуха-еврейка, разбойники, конферансье, священник, монахини, венецианец в театре, работник театра.
Сцена разделена на две неравные части. Первая часть (меньшая, не меняется на протяжении всего спектакля) – комната,
в которой живёт Г. Х. Андерсен, Дания, 1874–1875 гг.
(диван, кресло, столик, стул, окно, через которое можно смотреть на вторую часть сцены). Вторая часть
(большая; декорации меняются) – Италия, 18 век.

Действие первое

Сцена 1
В комнате темно. Занавески на окне плотно закрыты. На диване спит Г. Х. Андерсен. Входит Луиза с подносом, на котором –
кофейник, чашки, тарелка с выпечкой, сахарница. Девушка ставит поднос на столик, подходит к окну и раздвигает занавески. Светит солнце. В комнате становится светло.
Луиза подходит к дивану.
Луиза. Ганс Христиан! Доброе утро! Ваш утренний кофе.
Г. Х. Андерсен просыпается, потягивается, садится, пытается встать, снова садится. Луиза подаёт ему халат и помогает
надеть его.
Ганс Христиан Андерсен. Благодарю, Луиза! С тех пор, как я упал с кровати и ушибся, чувствую свою беспомощность в самых обычных вещах.
Луиза помогает Г. Х. Андерсену сесть в кресло. Наливает кофе
из кофейника. Г. Х. Андерсен пьёт кофе и ест булочку.
Луиза (застилая диван и прибирая вещи в комнате). Что же вас не навещают ваши родные? Дети или внуки могли бы взять вас к себе. Ведь пожилому человеку, тем более после перелома ноги, жить одному тяжело.
Ганс Христиан Андерсен (грустно). Нет у меня ни детей, ни внуков... Да и жены никогда не было…
Луиза. Как же так?! Такой известный человек и – один! Вы, говорят, столько сказок интересных написали…
Ганс Христиан Андерсен. Написал… а ты читала?
Луиза. Шутите? Я читать-то не умею. Грамоте не обучена.
Ганс Христиан Андерсен. Хочешь, я тебе расскажу какую-нибудь свою сказку?
Луиза. Хочу, конечно! (с сомнением) А можно?
Ганс Христиан Андерсен. А почему нельзя? Придвинь стул поближе и садись. Кофе себе тоже налей… Что же тебе рассказать?..
Размышляет.
Луиза (придвигает стул и садится). А расскажите о своей юности…
Ганс Христиан Андерсен (морщится). О юности?.. Лучше я расскажу тебе (улыбается) об Италии. Ты была когда-нибудь в Италии?
Луиза отрицательно качает головой.
Ганс Христиан Андерсен. Когда светит солнце, и цветёт тот куст за окном (кивает в сторону окна), я всегда вспоминаю Италию…

Сцена 2
Италия. Рим. Узкая улочка. Церковь. К церковным дверям прибит медный крест. На стене дома висит образ Мадонны с лампадой. Несколько мальчиков, в том числе Антонио, играют на улице.
Самый маленький мальчик. Антонио, а почему младенец Иисус никогда не придёт поиграть с нами?
Антонио (показывает на церковь). Потому, что он висит на кресте.
Другой мальчик. Пойдёмте посмотрим!
Мальчики прекращают играть и идут к церковным дверям. Рассматривают крест, который висит выше их голов.
Третий мальчик. Младенца Иисуса я не вижу.
Антонио. Надо поцеловать крест, как учила матушка.
Мальчики пытаются достать до креста. Поднимают друг друга кверху, но силы оставляют подымающего как раз в ту минуту, когда вытянутые губки поднятого, готовы расцеловать невидимого младенца, и ребёнок шлепается. В это время мимо проходит мать Антонио с подругой.
Мать Антонио. Ангелочки вы Божьи! А ты – мой херувимчик!
Мать крепко обнимает и целует Антонио. Подруга матери гладит Антонио по голове.
Ганс Христиан Андерсен. Антонио слышал потом ещё раз, как мать рассказывала об этом соседке, и опять называла его невинным ангелочком. Антонио это очень понравилось, зато невинность его поубавилась: семя тщеславия было пригрето первыми лучами солнышка! Невинность ведь что василиск: едва увидит себя – умирает.
В церкви звонит колокол. Дети на улице падают ниц перед образом Мадонны и поют «Ave Maria». Антонио поёт громче
и лучше всех. По улице, по направлению к церкви проходит семейство знатных англичан. Англичане останавливаются
и слушают, как поют дети. Когда мальчики встают с земли, они хлопают, а глава семьи даёт Антонио серебряную монету.
Англичанин. It’s great! Wonderful!
Англичанка. What’s a beautiful voice!
Мать Антонио, стоявшая во время пения поодаль, быстро подходит, кланяется господам и обнимает Антонио.
Мать Антонио (за спиной англичан показывая на монету, тихо Антонио). За твой чудесный голос!
Антонио любуется полученной монетой. Все расходятся.
Ганс Христиан Андерсен. Сколько вреда это принесло! С тех пор Антонио, распевая перед Мадонной, не думал уже только о ней, а думал о том, слушают ли, как хорошо он поёт. Иногда вдруг его охватывали жгучие угрызения совести и страх разгневать Мадонну, и он начинал искренне молиться и просить, чтоб Она помиловала его, бедняжку.
Г. Х. Андерсен отпивает несколько глотков из чашки, жестом приглашая Луизу сделать то же.
Ганс Христиан Андерсен. Надо сказать, что Антонио, сам не зная почему, недолюбливал женщин. Насмешливые уверения знакомых, что он уродился монахом, так как кроме матушки ему вообще не была по сердцу ни одна женщина, убедили его мать, что Антонио предназначен в служители церкви. И вот в одно прекрасное утро перед Рождеством мать нарядила его в лиловый стихарь, поверх него накинула кисейную рубашку, доходившую ему до колен.
Антонио и мать в углу сцены перед зеркалом. Антонио любуется на своё отражение в новом одеянии.
Мать Антонио. Ты теперь будешь певчим в церкви капуцинов!
Антонио. О! Я так счастлив! Не надо мне невесты, не надо мне жены! Я хочу быть священником или капуцином.
Антонио с матерью идут в церковь.

Сцена 3
Открытые врата церкви. Видно убранство к Рождеству: Рождественский вертеп, ели с шарами, праздничные гирлянды с надписью «Buon Natale!» На столе, покрытом ковром, стоят несколько мальчиков. Антонио – чуть в стороне и впереди. Перед столом – горожане, в том числе мать Антонио с подругой. Взрослые с умилением смотрят и слушают, как поют дети рождественскую песню («Sara Natale Se» на итальянском языке). Сначала почти все взоры обращены на Антонио, но потом, когда на стол ставят маленькую изящную нежную девочку с мелодичным голосом, все смотрят только на неё.
Взрослые хлопают и восхищаются пением, особенно девочкой, говорят: «Ангелочек!» Детей снимают со стола. Горожане поздравляют друг друга с Рождеством, говорят «Счастливого Рождества!», «Buon Natale!», «С Рождеством!» и расходятся. Антонио подходит к матери. Он недоволен, что все восхищаются девочкой, а не им.
Мать Антонио (подруге, не замечая Антонио). Девочка – ни дать ни взять ангелочек с большого запрестольного образа, такие у неё дивные чёрные глазки, чёрные, как смоль, волосы!
Подруга матери Антонио. А личико! Детское, но в то же время необыкновенно умное.
Мать Антонио. А какие прелестные маленькие ручки!
Подруга матери Антонио. Ангельский голосок!
Мать Антонио (замечая недовольного сына). Ты тоже был похож на ангелочка.
Ганс Христиан Андерсен. Теперь я перейду к событию, которое, отделив Антонио терновой оградой от домашнего рая, бросило в среду чужих людей и изменило всё его будущее. Настал июнь месяц. Приближался день знаменитого праздника цветов, ежегодно справляемого в маленьком городке в Альбанских горах, лежащих у самой проезжей дороги, что соединяет Рим с Понтийскими болотами. У матери Антонио и её подруги была там приятельница, державшая вместе со своим мужем постоялый двор и трактирчик, и они уже несколько лет собирались побывать на этом празднике, но всегда что-нибудь мешало; на этот же раз поездка должна была наконец состояться.

Сцена 4
Живописный пейзаж при закате солнца: горная дорога, вдоль которой растут деревья, озеро в потухшем кратере вулкана. По дороге идут Антонио и три женщины: мать Антонио, подруга и приятельница. Рвут цветы и плетут венки. Антонио отходит в сторону от женщин, влезает на срубленное дерево, лежащее недалеко от озера, плетёт венок и напевает песню. Он не замечает, как рядом неожиданно оказывается Фульвия – высокая, прямая и стройная старуха в длинном белом покрывале, спускающемся с головы на плечи.
Антонио (поёт).
Ah rossi, rossi fiori
Un mazzo di violi
Un gelsomin d’amore…
Фульвия (шипящим голосом).
Per dar al mio bene!
Антонио испуганно и удивленно смотрит на старуху, прижимая к губам венок, который плёл. Фульвия, прошипев слова песни, смеётся, а потом смотрит на мальчика серьезным
и неподвижным взглядом.
Фульвия. Цветы розмарина станут ещё прекраснее в твоих руках! Во взоре твоём горит звезда счастья! В прекрасных лавровишневых листьях скрывается яд! Плети из них венок, но не вкушай их!
Приятельница матери Антонио (выходя из кустов). А, да это мудрая сивилла Фульвия из Фраскати! И ты тоже плетёшь венки к празднику или вяжешь при закате солнца другого рода букеты?
Фульвия (не сводя глаз с Антонио). Умный взгляд! Когда он родился, солнце проходило под созвездием Быка, а на рогах Быка – золото и почести!
Подходят мать Антонио с подругой.
Мать Антонио. Да. Когда он наденет чёрный плащ и широкополую шляпу, выяснится, будет ли он кадить Господу или пойдёт по тернистому пути!
Фульвия. Широкополая шляпа не накроет его головы! Он предстанет перед народом, и речь его зазвучит музыкой громче пения монахинь за монастырской решёткой, сильнее раскатов грома в Альбанских горах! Колесница счастья выше горы Каво, где покоятся между стадами овец облака небесные!
Мать Антонио (недоверчиво покачивая головой). О, Господи! Он бедный мальчуган. Одна Мадонна знает, что будет с ним! Колесница счастья выше телеги альбанского крестьянина; колёса вертятся беспрерывно, где ж бедному мальчику взобраться на неё!
Фульвия. А ты видела, как вертятся большие колёса крестьянской телеги? Нижняя спица подымается наверх и опять опускается вниз, крестьянин ставит на неё ногу, колесо повертывается и подымает его; но бывает также, что колесо наезжает на камень, и тогда смельчак летит кувырком!
Мать Антонио (посмеиваясь). А нельзя ли и мне тоже взобраться на колесницу счастья?.. (Испуганно вскрикивает) Ой!
Огромная хищная птица стрелой ударяет в волны озера, обдав всех брызгами. Птица вцепилась острыми когтями в спину большой рыбы и приподнимает добычу над водой. Но рыба оказывается большой и сильной и, в свою очередь тащит птицу за собой на глубину. По тихому озеру ходят большие волны,
в которых мелькают то блестящая спина рыбы, то широкие, бороздившие воду крылья. Несколько минут продолжается эта борьба. Вот крылья птицы распростерлись на поверхности озера, словно для отдыха. Потом птица взмахнула ими, послышался хруст, одно крыло погрузилось в воду, а другое всё ещё продолжало вспенивать её, затем исчезло и оно. Антонио и женщины молча смотрят на эту сцену. Когда рыба увлекла птицу на дно, мать Антонио оглядывается, словно хочет продолжить разговор, Фульвии уже нет рядом. Женщины вместе с Антонио тихо и поспешно уходят.
Ганс Христиан Андерсен. Мрак густой волной лился из листвы деревьев. Пурпурные облака отражались в зеркальном озере. Все носило отпечаток чего-то таинственного. По дороге приятельница матери Антонио шёпотом рассказывала разные чудеса про Фульвию, умевшую варить всякие ядовитые и любовные зелья…
Луиза. А что было дальше?
Ганс Христиан Андерсен. На следующий день настал чудесный праздник цветов! Как передать первое впечатление мальчика от пёстрого убранства? Вся улица, слегка подымавшаяся в гору, была сплошь усыпана цветами…
Луиза. Как, должно быть, это красиво!
Ганс Христиан Андерсен. Мостовая представляла из себя цветочный ковёр. Изо всех окон спускались большие цветочные полотна, на которых были изображены разные события из священной истории. Солнце палило. Колокола звонили. И вот по цветочному ковру двинулось торжественное шествие…
Луиза. Как бы мне хотелось посмотреть на эту красоту…
Ганс Христиан Андерсен. Антонио с матерью были увлечены общим потоком. Мать крепко держала сына за плечи, чтоб его не оттерли от неё. Антонио двигался вперёд, сжатый со всех сторон толпой, и видел только кусочек неба над головой. Вдруг в толпе раздались крики ужаса, началась давка: прямо на народ неслась пара взбесившихся лошадей. Мальчика сбили с ног, в глазах у него потемнело…
Луиза. О, Матерь Божья, какое горе!
Ганс Христиан Андерсен. Когда Антонио пришёл в себя, голова его покоилась на коленях маминой подруги, которая плакала и вопила, а рядом лежала на земле его мать, тесно окружённая толпой посторонних людей. Бешеные лошади опрокинули их, экипаж переехал через грудь матери, изо рта её хлынула кровь, и она скончалась.
Луиза всхлипывает и вытирает слёзы на щеках.
Ганс Христиан Андерсен. Монахини перенесли её в монастырь, а Антонио, отделавшегося одной ссадиной на руке, женщины забрали с собой в трактир, где ещё вчера они веселились, а сегодня все шептались о хищной птице, о Фульвии, и о том, что все предвидели несчастье.
Луиза. Как это всё печально.
Ганс Христиан Андерсен. Взбесившиеся лошади были остановлены за городом, где они зацепились за дерево. Из кареты высадили полумертвого от страха господина лет сорока, говорили, что он из фамилии Боргезе. Слуга в богатой ливрее принёс от него сироте кошелёк с двадцатью скудо…
Луиза. Бедный Антонио! Что было с ним потом?
Ганс Христиан Андерсен. Судьбе было угодно через некоторое время свести Антонио с богатым господином, который был невольным виновником гибели его матери. Чувствуя свою вину, синьор Боргезе устроил сироту на обучение в Иезуитскую коллегию.

Сцена 5
Рим. Узкие улицы освещены только лампадами перед образами Мадонны. Антонио (юноша) медленно идёт вперёд наощупь. Вдруг его протянутая рука натыкается на кого-то. Антонио останавливается. Это Бернардо, друг Антонио по Иезуитской коллегии.
Бернардо. Чёрт возьми! Не выколи мне глаз! И без того мало вижу, а тогда и вовсе ослепну!
Антонио (радостно). Бернардо! Так мы всё-таки встретились с тобой!
Бернардо. Антонио! Милый Антонио! (Хватает его под руку) Вот забавная встреча! Откуда ты? С маленького приключения? Не ожидал! Вот ты и пойман на запретном пути! Где ж твой провожатый?
Антонио. Я один!
Бернардо. Один! Да ты, в сущности, ловкий парень! Тебе следовало бы поступить в папскую гвардию, тогда, может быть, нам и удалось бы как следует расшевелить тебя!
Идут вместе, разговаривая.
Антонио. Так ты служишь в папской гвардии?
Бернардо. Видишь ли, Антонио, только теперь, покинув Иезуитскую коллегию, я узнал, что такое жизнь. Ты же её совсем не знаешь! Она слишком хороша, чтобы можно было просидеть её на жёсткой школьной скамье. Теперь я умею править конём! И красавицы синьоры посылают мне такие жгучие взгляды! Я ведь парень красивый, и мундир идёт мне! Эта дьявольская темнота мешает тебе разглядеть меня! Мои новые товарищи просветили меня! Они не такие сидни, как вы! Мы осушаем кубки в честь государства, заводим порою и маленькие интрижки, но не твоим ушам слушать о них, святоша! Да, плохой ты мужчина, Антонио! Я же в эти несколько месяцев набрался опыта за десять лет! Теперь я чувствую, что молод, кровь во мне кипит, сердце бьётся, и я пью из чаши наслаждения большими глотками, пока губы мои ещё горят, и я ощущаю эту жгучую жажду!
Антонио. Ты попал в нехорошую компанию, Бернардо!
Бернардо. В нехорошую? Не читай мне, пожалуйста, нравоучения! Чем моя компания не хороша? Товарищи мои все истые римские патриции! Мы составляем почётную стражу святого отца, и его благословение очищает нас от наших маленьких грешков. В первое время по выходе из коллегии я тоже ещё был заряжен этими монастырскими понятиями, но я не дурак – не дал моим новым товарищам заметить этого! Я последовал их примеру! Моя плоть, моя кровь, всё моё существо жаждало жизни, и я не противился этому влечению, оно было сильнее меня! Сначала-то, впрочем, в глубине моей души всё ещё раздавался какой-то неприятный голос. Это бунтовали моя монастырская закваска и ребячество, говорившие мне: «Ах, ты уже не невинный ребёнок теперь!» Но потом я стал только смеяться над этим голосом – поумнел! Теперь я – взрослый человек! Ребёнку пришлось уступить место мужчине, вот этот-то ребенок и плакал во мне!.. Но мы как раз у Киавика! Это лучшая остерия, где собираются художники. Зайдём туда распить бутылочку по случаю нашей приятной встречи.
Антонио. Что ты! А если в коллегии узнают, что я был в остерии вместе с офицером папской гвардии?!
Бернардо. Большая, в самом деле, беда – выпить стакан вина и послушать, как иностранцы-художники поют песни на своём родном – немецком, французском, английском и бог знает каком там ещё – языке!
Антонио. То, что можно тебе, не дозволено мне! И не уговаривай меня лучше!
Невдалеке собралась толпа. Слышатся смех и крики «браво».
Антонио. Смотри, какая там толпа! Что случилось? Право, кажется, они затеяли какие-то фокусы прямо перед образом Мадонны!
Антонио и Бернардо подходят к толпе. Толпа состоит из парней и мальчишек из черни. Они загородили всю улицу, окружая старого еврея. Насмехаются над ним.
Худой парень. Глядите, жид!
Старый еврей пытается пройти мимо, но толстый парень протягивает перед ним палку.
Толстый парень (кричит). Ну, жид, прыгай, не то гетто закроют, и ты не попадёшь на ночь домой…Ну, покажи же свою ловкость!
Первый мальчишка. Прыгай, жид!
Второй мальчишка. Бог Авраама поможет тебе!
Старый еврей. Что я вам сделал? Пустите меня, старика, идите своею дорогой, не смейтесь над моими сединами да ещё перед образом Той, Которую вы сами молите о милосердии!
Толстый парень. Ты думаешь, Мадонне есть дело до жида? Ну, прыгаешь ли ты, старая собака?
Показывает кулак. Мальчишки со всех сторон напирают на старого еврея. Бернардо бросается вперёд, в толпу. Выхватывает у толстого парня палку одной рукой и замахивается на него саблей в другой руке.
Бернардо (толстому парню, держа перед ним палку, громко и эмоционально). Прыгай-ка сам или я расшибу тебе башку! Да живо! Или, клянусь всеми святыми, я раскрою тебе череп!
Толпа молча застыла и удивлённо смотрит на происходящее. Толстый парень, не говоря ни слова, перепрыгивает через палку, после чего Бернардо хватает его за плечо, гладит по щеке саблей плашмя.
Бернардо (громко). Браво, пёс! Отлично! Ещё разок! И тогда, я думаю, будет с тебя этих собачьих фокусов!
Толстый парень прыгает повторно. Толпа смеётся, кричит «браво» и хлопает в ладоши. Старый еврей незаметно уходит.
Бернардо (оборачиваясь, ищет старого еврея; спокойным голосом). Где ты, еврей? Иди, я провожу тебя!
Не обнаружив еврея, Бернардо отходит от толпы.
Антонио. Пойдём! И пусть говорят, что хотят, а я разопью с тобой бутылку вина! Я хочу выпить за твоё здоровье! Мы останемся друзьями, чтобы там ни произошло между нами!
Бернардо. Дурень ты, Антонио! Да и я хорош! Стоило сердиться на грубого парня! Но я думаю, он теперь нескоро заставит кого-нибудь прыгать!
Антонио и Бернардо дружески обнимаются и заходят в остерию.
Ганс Христиан Андерсен. Следующая встреча друзей произошла через некоторое время во дворе Ватикана, куда зашёл Антонио под предлогом осмотра чудесных картин и мраморных богов. На самом же деле – в надежде встретить там Бернардо.

Сцена 6
Перед занавесом встречаются Антонио и Бернардо.
Антонио (завидев Бернардо). Бернардо!
Бернардо (радостно). Антонио! (Увлекая Антонио за собой) Мне надо сообщить тебе тысячу вещей! Ты не знаешь, сколько я выстрадал! Да и теперь ещё страдаю! Будь моим доктором! Ты один можешь помочь мне своими волшебными травами!
Антонио. Надеюсь, ты не болен? Этого не может быть! Твои глаза, твои щёки так и горят!
Бернардо. Да, они горят! Я весь горю, как в огне, но теперь всё пойдёт хорошо. Ты – моя счастливая звезда. Ты предвещаешь мне счастливое приключение, внушаешь добрые идеи! Ты поможешь мне! Сядь же! Ты не знаешь, что я пережил с нашей последней встречи! Тебе я доверюсь, ты верный друг и сам примешь участие в моём приключении.
Антонио пытается что-то сказать, спросить, но Бернардо не даёт ему говорить.
Бернардо. Помнишь ты еврея? Старика еврея, того, что мальчишки заставляли прыгать? Он ещё удрал тогда, даже не сказав спасибо за мою рыцарскую помощь! Я-то скоро забыл его и всю эту историю, но вот несколько дней спустя прохожу мимо входа в гетто… Вдруг ко мне бросается старый еврей, кланяется мне чуть не до земли, словно самому Папе, и начинает: «Господин, благодетель мой, спаситель, да благословен будет час нашей встречи! Не считайте старика Ганноха неблагодарным!» И много чего говорил он... «Вот мое убогое жилище, но мой порог чересчур низок, я не смею просить вас переступить его», – продолжал он, целуя мне руки и платье. Я хотел было отделаться от него, да вдруг увидел в окне прелестнейшую головку! Это была сама Венера из мрамора, но с таким горячим румянцем и огненными глазами, какие бывают только у дочерей Аравии! Ну, понятно, я последовал за евреем – он ведь пригласил меня! И в комнату вошла моя красавица. Что за формы, что за колорит!.. Волосы чёрные как смоль! Она поднесла мне превосходного кипрского вина, и царская кровь Соломона бросилась ей в щёки, когда я осушил стакан за её здоровье. Послушал бы ты, как она благодарила меня за своего отца! А право, и благодарить-то было не за что! Речь её звучала для меня небесной музыкой. Нет, положительно передо мною было неземное существо! Затем она исчезла, и со мною остался один старик.
Антонио. Да это точно поэма! Превосходная тема для поэмы!
Бернардо. Ты не знаешь, как я мучился потом, как строил разные планы, разрушал их и опять строил – всё, чтобы встретить опять эту деву! Дай же мне совет! Я не могу отказаться от неё, да и не хочу! Но что же я могу сделать?.. Слушай же, какая явилась у меня теперь блестящая идея!
Антонио. Чего ты хочешь от меня? Не знаю, что я вообще могу сделать для тебя.
Бернардо. Всё, если захочешь! Еврейский язык – чудный язык, поэтический, образный! Тебе надо взяться за изучение его и пригласить учителем старого еврея! Заплачу за всё я! Ты пригласишь именно старого Ганноха: я узнал, что он принадлежит к учёным. Когда же ты покоришь своей внушающей доверие особой его самого, ты познакомишься и с дочерью и тогда возьмёшься помогать мне! Но живо, с места в карьер! В крови моей разлит жгучий яд любви! Сегодня же иди к еврею!
Антонио. Нет, не могу! Ты совсем не входишь в моё положение. Какую роль придётся играть во всём этом деле мне? И как можешь ты, милый Бернардо, унизиться до любовной связи с еврейкой?
Бернардо. О, ты тут ровно ничего не понимаешь! Еврейка ли, нет ли – безразлично, лишь бы товар был хорош. Ну же, благословенный младенец, мой милый, бесценный Антонио, возьмись за еврейский язык! Мы оба будем изучать его, только на разные лады!
Антонио. Ты знаешь, как искренне я привязан к тебе! Знаешь, как действует на меня твоя сила воли! Я не сужу тебя по себе, каждый следует влечениям своей природы, и не считаю также грехом твоей манеры наслаждаться жизнью! Что ж, раз ты создан так, а не иначе! Но сам-то я держусь совсем иных правил! Не уговаривай же меня принять участие в твоей интрижке, которая, если даже и удастся, не доставит тебе истинного счастья!
Бернардо (с холодным и гордым выражением). Ладно, Антонио! Я ведь пошутил только! Тебе не придётся из-за меня лишний раз исповедоваться! Но какой грех в том, что ты стал бы учиться еврейскому языку и именно у моего еврея, я понять не могу! Впрочем, ни слова больше об этом!.. Хочешь закусить? Или выпить?
Антонио отрицательно качает головой, протягивает руку. Бернардо холодно и вежливо пожимает её. Расходятся.
Ганс Христиан Андерсен. После того случая Антонио редко виделся с Бернардо, а при встречах находил в нём всё того же весёлого, бравого юношу. Но ему казалось, что из-под маски дружелюбия проглядывало холодное и важное равнодушие. Это очень огорчало Антонио, но он не решался расспрашивать друга, как идут его дела... Между тем, Антонио часто посещал своего покровителя. Палаццо Боргезе сделался для него родным домом. Тем не менее синьор и его дочь Франческа часто огорчали Антонио. Душа юноши была переполнена благодарностью к ним за всё, что они для него сделали, и малейшее неодобрение их набрасывало на его веселое расположение духа мрачную тень. Франческа хвалила его за добрые качества, но постоянно стремилась воспитывать. Сам синьор, который вызвал Антонио из бедной хижины крестной матери, где тот жил после гибели матушки, в своё роскошное палаццо, относился к юноше по-прежнему сердечно, но и он постоянно его воспитывал. Он находил, что Антонио слишком занят собственным «я», что «радиусы его ума не пересекают великой окружности Вселенной». «Помни, сын мой, – говаривал он, – что листок, который свёртывается вовнутрь, увядает!» Но, погорячившись немного, он трепал юношу по щеке и иронически уверял, что свет, в сущности, очень дурен, и что людям, как и цветам, нужно побывать под прессом для того, чтобы из них вышли хорошие экземпляры для Мадонны!..
Г. Х. Андерсен прерывает рассказ. Луиза заботливо поправляет ему подушки под спину, приносит лекарство, которое
Г. Х. Андерсен, морщась, выпивает и продолжает свой рассказ.
Ганс Христиан Андерсен. Следующий год синьоры собирались провести в Северной Италии: лето – в Генуе, а зиму – в Милане. Антонио же предстояло сделать важный шаг – сдать экзамен на аббата и таким образом занять более высокую ступень общественного положения. Антонио учился прилежно, почти не виделся с Бернардо и вообще со знакомыми. Шли недели, месяцы, и вот настал день экзамена, после которого он надел чёрное платье и короткий шёлковый плащ аббата. И почувствовал, что как будто стал другим, более счастливым человеком. Было начало февраля. Миндальные деревья уже цвели, апельсины начинали золотиться. Приближался весёлый карнавал.

Сцена 7
Комната Антонио. На кресле в темноте сидит Бернардо. Входит Антонио. Зажигает свечи. Видит Бернардо. Очень удивлён,
но обрадован.
Антонио. Ты здесь? А где же твоя донна, с которой я видел тебя во время карнавального шествия?
Бернардо. Да! Я поймал себе новую райскую птичку. Она оказалась более ручной и прогнала своим пением мою хандру. Так пусть себе другая летит, куда хочет! Она и в самом деле улетела, исчезла из еврейского квартала и даже из Рима, если верить моим людям… Но пусть между нами не замешиваются женщины!
Друзья обнимаются.
Бернардо. Пойдём сегодня вместе в театр. Дают оперу «Дидона». Музыка, говорят, божественная. В театре соберутся все первые красавицы Рима, и кроме того, главную партию будет петь одна иностранная примадонна, которая недавно свела с ума весь Неаполь. Говорят, у неё такой голос, такой талант, о каких мы и понятия не имеем! К тому же она хороша, дивно хороша собою!
Антонио. Я охотно принимаю твоё приглашение! Хочу испить всю чашу карнавальных удовольствий до дна!
Бернардо. Не забудь захватить карандаш: если она хоть наполовину соответствует описаниям, то должна вдохновить тебя, и ты посвятишь ей прелестнейший сонет! Я же сберёг от карнавала последний букет фиалок (показывает), чтобы поднести ей, если она пленит меня.
Антонио кладёт в карман карандаш, лист бумаги. Вместе уходят.

Сцена 8
В оперном театре. Театр полон хорошо одетых зрителей. Ложи освещены. Антонио и Бернардо – среди зрителей. Бернардо обращает внимание Антонио на каждую входящую красавицу. Звучит увертюра. Поднимается занавес. Все смотрят на сцену, где певица поёт арию Дидоны.
Бернардо (вполголоса, хватая Антонио за руку). Антонио! Это она!.. Или я с ума сошел, или это она, моя упорхнувшая птичка!.. Да, да, я не могу ошибаться! И голос её! Я слишком хорошо помню его!
Антонио. О ком ты говоришь? Кто она?
Бернардо. Еврейка из гетто! И в то же время это просто невозможно! Не может быть, чтобы это была она!
Бернардо продолжает смотреть на певицу и слушать.
Антонио (сам себе). Это она!.. Это та маленькая девочка на рождественской службе, похитившая у меня пальму первенства… Не может быть… Это она, она!
Ария заканчивается. Взрыв рукоплесканий. Раздаются вызовы: «Аннунциата! Аннунциата!» Певица выходит несколько раз, кланяется. К её ногам кидают цветы. Дамы машут платками. Мужчины восторженно выкрикивают её имя. Антонио в порыве восторга пишет на клочке бумаги несколько строчек, и бумажка вместе с цветами летит к ногам певицы. Занавес закрывается. Толпа зрителей выходит из театра и устремляется на улицу, где стоит карета певицы. Восторженные крики: «Аннунциата!» Антонио тоже кричит. Бернардо протискивается к самым дверцам кареты и открывает их для Аннунциаты. Восторженная молодежь и Антонио впрягаются вместо лошадей и везут карету. Бернардо вскакивает на подножку кареты и жестами пытается успокоить взволнованную певицу. Процессия удаляется. Чуть позже появляются Антонио и Бернардо.
Бернардо. Ну, что скажешь, Антонио? Неужели твоё сердце ещё не затронуто? Если ты ещё не горишь любовью, то недостоин называться мужчиной! Понимаешь ты теперь, как проиграл, отказавшись тогда познакомиться с нею, понимаешь, что из-за такого создания стоило бы начать учиться по-еврейски! Да, Антонио, я не сомневаюсь, как всё это ни загадочно, что она и есть моя исчезнувшая еврейка! Это её я видел у старика Ганноха, это она угощала меня вином! Теперь я опять нашёл её! Она, словно Феникс, возродилась из пепла – из этого отвратительного гетто!
Антонио. Это немыслимо, Бернардо! Она и во мне пробудила воспоминания, но они говорят как раз противное: она не может быть еврейкой. Сам язык её, эти звуки!.. Нет, они не могли вылетать из еврейских уст! О, Бернардо! Я так счастлив, так упоен этими звуками! Но что она говорила? Ты ведь разговаривал с нею! Стоял рядом! Что, она была так же счастлива, как и мы все?
Бернардо. Да ты и впрямь вне себя от восторга, Антонио! Наконец-то лёд Иезуитской коллегии растаял!.. Что она говорила? Да она и была испугана, и гордилась тем, что вы, сумасброды, повезли её по улицам. Она опустила на лицо густую вуаль и прижалась в уголок кареты. Я стал успокаивать её и высказал ей всё, что подсказало мне моё сердце и, что следовало высказать царице красоты и невинности, но она даже не приняла моей руки, когда я хотел помочь ей выйти из кареты.
Антонио. Да как же ты осмелился? Она ведь не знает тебя! Я бы никогда не решился на это!
Бернардо. Ах, ты не знаешь ни света, ни женщин! Теперь она обратила на меня внимание, и это уже кое-что значит.
Уходят.

Сцена 9
Комната Антонио. Приглушенно звучит музыка из оперы. Антонио в возбуждении ходит из угла в угол, хлопает в ладоши, как в театре, взывает: «Аннунциата!» Присаживается за стол, пишет на листе стихотворение.
Антонио (смотрит на листок со стихом). Она, наверное, подняла его, и теперь сидит полураздетая на мягкой шёлковой софе, облокотившись прекрасной ручкой на подуш-
ку, и читает (присаживается на кровать и облокачивается на подушку):
Душа стремилась, замирая,
Вслед за тобою улететь,
Минуя ад, к чертогам рая,
Но то лишь Данте мог посметь!
Он описал красу Эдема,
Могуч его блестящий стих.
Но ярче, жизненней поэма
Лилась сейчас из уст твоих!
…По-моему, недурно! Наверное, ей понравились мои стихи!
Ложится на кровать, тихо шепчет свой стих, зевает, засыпает.
Ганс Христиан Андерсен. Антонио представлял себе, что думает прекрасная певица, читая его стих, как желает познакомиться с автором. И, засыпая, он хоть и воображал, что занят одною Аннунциатой, на самом деле больше был занят самим собою и своим стихотворением!

Сцена 10
Перед занавесом идёт задумчивый Антонио. Навстречу выбегает Бернардо.
Бернардо. Иди же сюда! Я представлю тебя Аннунциате! Она уже ждёт тебя! Видишь, какой я хороший друг!
Антонио (бормоча). Она! Не шути со мною! Куда ты ведёшь меня?
Бернардо. К ней, к той, которую ты воспел! К ней, к волшебнице, вскружившей всем нам головы, к божественной Аннунциате!
Берёт за руку Антонио. Идут вместе.
Антонио. Но объясни же мне, как ты сам попал туда? Как ты можешь вводить к ней меня?
Бернардо. После, после всё узнаешь! Смотри же теперь повеселее!
Антонио (бормоча и оглядывая себя). Но костюм мой…
Бернардо. О, ты бесподобен, друг мой, лучше и быть нельзя! Ну вот мы и у дверей!
Занавес открывается. Гостиная комната. Аннунциата с улыбкой направляется навстречу входящим друзьям. В комнате находятся ещё два человека: капельмейстер, он встаёт со стула при входе молодых людей, и старуха-еврейка, которая продолжает сидеть
в углу комнаты и заниматься вязанием.
Бернардо. Милостивая синьора, имею честь представить вам поэта, моего друга, аббата Антонио, любимца семейства Боргезе!
Аннунциата. Синьор извинит, но, право, это не моя вина! Я не желала напрашиваться на ваше знакомство, как оно ни лестно для меня!.. (Смущённо) Вы почтили меня стихотворением… Ваш друг назвал мне автора и обещал представить его мне… Но вдруг увидел вас в окно, крикнул: «Сейчас вы увидите его!» и устремился за вами, прежде чем я успела остановить его, предупредить…Ведь таким образом… Но вы лучше знаете своего друга!
Бернардо смеётся. Антонио неловко переминается с ноги на ногу, при этом не зная, куда деть руки. Аннунциата протягивает руку, к которой в порыве восторга Антонио прижимается губами.
Антонио. Я так счастлив нашему знакомству!
Аннунциата подводит Антонио поочередно к старухе-еврейке и капельмейстеру. Старуха-еврейка молча окидывает юношу строгим взглядом и продолжает вязать. Капельмейстер протягивает руку для приветствия. Антонио пожимает руку.
Аннунциата. Познакомьтесь: моя воспитательница… капельмейстер нашей труппы.
Капельмейстер. Синьор Антонио, рад приветствовать поэта! Очень достойное стихотворение… Советую взяться за составление оперных либретто… Для начала вы могли бы написать одно для меня...
Аннунциата (перебивая). Не слушайте его! Вы не знаете, в какие бедствия он хочет ввергнуть вас! Композиторы и не думают о жертвах, какие приходится приносить автору либретто, а публика – и того меньше.
Капельмейстер пытается возразить, но Аннунциата подходит ближе к Антонио и, смеясь, продолжает говорить.
Аннунциата. Вы создаёте вещь, вкладываете в прекраснейшие стихи всю душу; идея, характеры – всё у вас строго обдумано; но вот является композитор. У него своя идея, и её надо провести, а вашу – побоку. Примадонна говорит, что не станет петь, если у неё не будет блестящей выходной арии в торжест-венном стиле, а кстати или не кстати она, это уж не её дело. Первый тенор предъявляет такие же требования. Вы должны метаться от примы к терциа-донне, от басов к тенорам, кланяться, улыбаться, переносить все наши капризы, а их немало!
Капельмейстер хочет возразить, но Аннунциата не даёт ему сказать ни слова.
Аннунциата. Затем является сам директор: взвешивает, соображает и бракует. Вы же должны разыгрывать роль его покорнейшего слуги во всём, даже в глупостях и нелепостях. Заведующий монтировочной частью уверяет, что средства театра не позволяют такой-то обстановки, таких-то декораций, и вот вы должны менять в вашей пьесе то-то и то-то. Вы прилаживаетесь, прилаживаетесь, и когда наконец ваше либретто в неузнаваемом для вас самого виде появится на сцене, вам предстоит удовольствие присутствовать при провале оперы и услышать вопль композитора: «Все погубило невозможное либретто! Даже мои мелодии не могли окрылить такого истукана; он и провалился!»
В открытое окно врываются звуки веселой музыки, крики восторга и аплодисменты. Выглядывают в окно. Из толпы, собравшейся под окном, при появлении Аннунциат слышится громкое «виват», и в комнату летят букеты цветов. В это же время слуга открывает дверь, и в комнату входят новые гости. Они приветствуют собравшихся, кланяются и здороваются с хозяйкой. Все веселы, разговаривают друг с другом о карнавале, опере, театре. Только старуха-еврейка продолжает молча вязать на стуле в углу комнаты, покачивая головой. Антонио и Бернардо отходят в сторону.
Антонио. Как ты осчастливил меня сегодня, Бернардо! Какая она милая! Такая же милая, как на сцене! Но каким образом ты сам очутился у неё, как мог ты так скоро познакомиться? Я ничего не понимаю! Всё это кажется мне сном!
Бернардо. Как я попал к ней? Очень просто! Я, как один из представителей знатной римской молодёжи, как офицер папской гвардии и, наконец, как поклонник красоты, счёл своим долгом явиться к ней с визитом! Да любви не нужно и половины всех этих предлогов. Вот я и явился к ней, а уж само собою разумеется, что представиться-то ей я сумел не хуже тех художников, что явились только что (кивает на новых гостей.) Раз я влюблён, я всегда бываю интересным, и можешь быть уверенным, что я сумел занять её разговором. Через полчаса мы были с ней уже настолько знакомы, что я мог ввести к ней и тебя!
Антонио. Ты любишь её? Любишь её истинной любовью?
Бернардо. Да, больше, чем когда-либо. В том, что она и есть та самая красавица, которая угощала меня вином в доме еврея, я и не сомневаюсь. И она узнала меня, как только я вошёл к ней; я сразу заметил это. А старая еврейка, что сидит словно истукан, только покачивая головой и спуская петли, подтверждает моё предположение. Но сама-то Аннунциата не еврейка; меня ввели в заблуждение её чёрные волосы, тёмные глаза и место нашей первой встречи с нею. Твоё предположение вернее: она нашей веры.
К друзьям подходит Аннунциата в сопровождении гостей.
Аннунциата (Антонио). Мне рассказали, что у вас чудесный талант – дар импровизации. Пожалуйста, порадуйте нас!
Антонио смущён и взволнован. Гости и Бернардо упрашивают. Антонио берёт из рук Аннунциаты гитару.
Антонио (Аннунциате). Задайте тему мне.
Аннунциата (задумавшись). Бесконечность.
Антонио перебирает струны гитары и поёт «Бесконечность». Бурные аплодисменты и одобрения приветствуют его, когда он остановился. Одна Аннунциата сидит, не шевелясь, только смотрит на Антонио. Он подходит к ней и, перебирая струны гитары, снова поёт.
Антонио (поёт). Когда замрут последние звуки её голоса, когда занавес упадёт, когда умолкнет шумное ликование толпы, её художественное создание станет прекрасным трупом, погребённым в груди слушателей. Но грудь поэта подобна гробнице Мадонны: в ней всё превращается в цветы и благоухание, умершие воскресают в ещё более прекрасных образах; из неё взвивается ввысь мощная песнь, обещающая артистке бессмертие!
Антонио низко кланяется Аннунциате, целует её руку.
Аннунциата (Антонио). Вы доставили мне истинное наслаждение!
Все окружающие осыпают Антонио похвалами. Аннунциата смотрит на часы.
Аннунциата (обращается ко всем). Господа! Мне надо переодеваться. Вечером я пою в опере.
Гости кланяются, прощаются и расходятся. Антонио и Бернардо выходят вместе и идут, разговаривая перед закрытым занавесом.
Бернардо. Ну вот и ты начинаешь вести себя по-человечески! Как и мы все! Но всё-таки ты ещё чуть только прикоснулся губами к чаше наслаждений. Я готов поклясться, что ты ещё ни разу в жизни не целовал ни одной девушки, ни разу не склонял головы на её плечо! А что, если бы Аннунциата полюбила тебя?
Антонио (сердито). Что ты говоришь! Аннунциата, эта чудесная женщина, настолько выше меня!
Бернардо. Да уж там выше или ниже, всё же она – женщина, а ты – поэт! Ваших отношений нельзя определить с точностью. Но раз поэту удастся забраться в сердце, он может ввести туда и возлюбленного.
Антонио. Я только восторгаюсь ею, восхищаюсь её умом и талантом, но любить её – этого мне и в голову не приходило!
Бернардо (смеясь). Фу, как всё это важно, торжественно! Так ты не влюблён? Впрочем, ведь ты из породы духовных амфибий, занимающих между духами и людьми среднее место! Так ты не влюблён, как я, как был бы влюблён всякий другой на твоём месте. Ты сам говоришь это, и я хочу верить тебе. Но тогда ты должен доказать на деле: не краснеть и не бледнеть, когда она говорит с тобой, и не бросать на неё таких пламенных взоров! Я советую тебе это ради неё же! Как ты думаешь, какими глазами смотрят на это другие?.. Но, к счастью, она уезжает послезавтра. Её пригласили петь во Флоренцию. И кто знает, вернётся ли она после Пасхи, как обещает…
Антонио вздыхает.
Бернардо. Теперь у неё будет толпа новых воздыхателей! Старые скоро забудутся, а также забудется и твоя прекрасная импровизация, за которую она наградила тебя такими ласковыми взглядами, что, право, страшно стало! Но глуп тот, кто занят одною женщиной! Все они – к нашим услугам! Луг усыпан цветами – рви, сколько душе угодно!
Бернардо и Антонио обнимаются, прощаются и расходятся
в разные стороны.

Сцена 11
В комнате у Аннунциаты. Входит Антонио.
Антонио. Сегодня последний день карнавала. Я пришёл проститься с вами. Вчера я был в театре…
Аннунциата. О! Я очень тронута овациями и уже заранее радуюсь возможности вернуться сюда после Пасхи. Хотя и Флоренция со своею чудной природой и великолепными картинными галереями очень меня привлекает. Антонио, а вы были когда-нибудь во Флоренции?
Антонио отрицательно качает головой.
Аннунциата. Ах, если бы я могла сейчас ввести вас в одну из зал, самую маленькую, но самую дорогую мне, я знаю, вы были бы так же счастливы, как была счастлива я, увидев её впервые, как счастлива и теперь, только вспоминая о ней! В этой небольшой восьмиугольной зале находятся одни шедевры искусства, но все они меркнут пред статуей Венеры Медицейской! Никогда не видела я подобного выражения, подобной жизненности в статуе! Даже обыкновенно мертвые мраморные глаза здесь – как живые!
Антонио. Я видел гипсовую копию этой дивной статуи. Приходилось мне видеть также и хорошие слепки.
Аннунциата. Да, но что может быть несовершеннее их! В мёртвом гипсе и выражение мёртво. Мрамор же сообщает изображению жизнь, одухотворят его; камень превращается в плоть! Так и кажется, что под тонкой кожей струится живая кровь!.. Ах, если бы вы были со мной во Флоренции! Мы бы вместе восхищались этими дивными произведениями искусства! Там я была бы вашим гидом, как вы будете моим здесь, когда я опять вернусь в Рим.
Антонио низко кланяется, обрадованный и польщенный.
Антонио. Так мы увидим вас опять только после Пасхи?
Аннунциата. Да, я вернусь к иллюминации собора Святого Петра. Но вы вспоминайте обо мне, как и я в Флорентийской галерее буду вспоминать о вас! Я буду жалеть, что вы не можете вместе со мною любоваться этими сокровищами! Я всегда так: любуясь чем-нибудь, я жалею, что тут нет моих друзей, желаю, чтобы и они разделяли со мной моё наслаждение! Чувство это несколько сродни тоске по родине!
Аннунциата протягивает руку. Антонио целует её.
Антонио (шутя). Смею просить вас передать этот поцелуй Венере Медицейской?
Аннунциата. Так он не мне предназначался? Ну, я свято исполню поручение! Благодарю вас, Антонио, за вашу импровизацию. Мы ещё увидимся!
Антонио кланяется и выходит из комнаты, в дверях встречая старуху-еврейку. Она раскланивается с Антонио, который
в порыве умиления целует ей руку. Старуха-еврейка трепет его
по плечу.
Старуха-еврейка. Вы славный, хороший человек!
Антонио быстро уходит.
Ганс Христиан Андерсен. Тихо и убийственно медленно проходило время после окончания карнавала и отъезда Аннунциаты. Антонио вспоминал о весёлом карнавале, с которого для него началась как бы новая жизнь, и который теперь со всем своим шумом и блеском канул в вечность. День ото дня однообразная могильная тишина и пустота вокруг возрастали и давили на него. Книги уже не занимали по-прежнему всецело. До сих пор Бернардо был для него всем в жизни, теперь же он чувствовал, что между ними легла какая-то пропасть; Антонио испытывал в его присутствии неловкость и всё яснее и яснее сознавал, что все мысли занимала одна Аннунциата. Были минуты, когда это сознание наполняло его душу блаженством, но выдавались часы, даже целые ночи, когда он не мог освободиться от угрызений совести.

Сцена 12
Комната Антонио. Ночь. Разобранная кровать, но Антонио не спится. Разговаривает сам с собой. Периодически падает ниц перед образом Мадонны и молится.
Антонио. Бернардо ведь полюбил её раньше моего, он же и познакомил меня с нею! И я ещё уверял его, что не чувствую к ней ничего, кроме восхищения её талантом! Я, значит, обманывал моего лучшего друга, которого так часто уверял в своей привязанности!.. Не следовало ли мне победить вспыхнувшую страсть и таким образом вернуть себе утраченное спокойствие?.. Да и к чему может привести меня эта любовь? Аннунциата – великая артистка, но тем не менее все осудили бы меня, если бы я ради неё оставил избранное мною поприще; сама Мадонна прогневалась бы на меня – я ведь с самого рождения был предназначен для служения ей! (Падает ниц перед образом Мадонны, молится, затем встает.) Бернардо тоже никогда не простил бы мне моего вероломства, да и кто знает, любит ли ещё меня Аннунциата? (Падает ниц перед образом Мадонны, молится.) О, Мадонна! Укрепи мою душу! (Смотрит на образ Мадонны.) Почему твоё лицо напоминает мне Аннунциату? Нет, надо вырвать из сердца все эти чувства! Я не стану больше видеться с ней!.. Ах, если б я мог забыть Аннунциату!..
Падает без сил перед образом Мадонны.
Ганс Христиан Андерсен. Несколько недель Антонио усердно молился, посетил семь святых римских церквей, пел вместе с пилигримами и проникнулся искренним глубоким чувством.
Сцена 13
Перед закрытым занавесом в углу сцены медленно идёт бледный, осунувшийся Антонио. К нему подходит Бернардо.
Бернардо. Ты ли это, весёлый адвокат и смелый импровизатор? С раскаянием во взоре, с главой, посыпанной пеплом? Какой же ты мастер играть разные роли, Антонио! Мне за тобой не угнаться!
Антонио (сердечно пожимая руку Бернардо). О, Бернардо! Как тяжело было у меня на душе, как я томился, страдал и грустил весь этот долгий пост. Но церковная музыка укрепила мой дух…
Бернардо (иронично смеясь). Антонио, ты – плохой мужчина. Пастушеская жизнь у твоей крестной матери да влияние синьоры Франчески, словом, бабье воспитание и, наконец, Иезуитская коллегия страшно испортили тебя. Твоя горячая итальянская кровь разбавлена козьим молоком! Тебе следует обзавестись «ручной птичкой», которая бы сумела своим пением выманить тебя из мира снов и мечтаний. Тебе следует стать человеком, как и все! Тогда ты будешь здоров и телом, и духом!
Антонио. Мы очень непохожи друг на друга, Бернардо! И всё-таки я так привязан к тебе, что мне часто хочется век не разлучаться с тобой!
Бернардо. Ну, это бы повредило нашей дружбе! Она порвалась бы прежде, чем мы сами успели заметить это. Дружба – что любовь: разлука только укрепляет и ту, и другую. Я часто представляю себе, как скучно, в самом деле, быть женатым! Видеть друг друга постоянно при всяких обстоятельствах! Оттого большинство супругов и тяготятся друг другом, и связь их держится только в силу известного рода чувства приличия и добродушия. Я же чувствую заранее, что как бы ни горело мое сердце любовью, встреть оно такую же пламенную взаимность, скоро оба сердца потухли бы: любовь – желание; раз оно удовлетворено, оно умирает!
Антонио. Но если бы жена твоя была хороша и умна, как…
Бернардо. Как Аннунциата? Да, Антонио, я бы любовался прекрасной розой, пока она была бы свежа; но едва бы её лепестки увяли, аромат пропал, я… Да Бог весть какие желания пробудились бы во мне тогда! В настоящую же минуту я чувствую одно довольно странное желание… Правда, мне и раньше приходило в голову нечто подобное… Я бы хотел посмотреть, красна ли у тебя кровь, Антонио?.. Но ведь я человек благоразумный; ты – мой друг, истинный друг, и мы не стали бы драться с тобою, если бы даже встретились на одном и том же любовном свидании! (Громко смеётся, прижимает к груди Антонио и полушутя говорит.) Я уступаю тебе мою «ручную птичку»: она становится чересчур чувствительной, и тебе, верно, понравится! Пойдём к ней сегодня вечером; истинные друзья ничего не должны скрывать друг от друга. Мы весело проведём вечер! А в воскресенье святой отец даст нам всем отпущение грехов.
Антонио. Нет, я не пойду!
Бернардо. Ты трус, Антонио! Не дай же козьему молоку испортить в тебе всю кровь! И твоё сердце может гореть такой же пламенной, чувственной любовью, как моё! Я убедился в этом! Твои страдания, страх, твоё умерщвление плоти во время поста, всё это – сказать ли тебе начистоту? – ничто иное, как тоска по свежим устам, прекрасным формам! Меня-то уж не проведёшь, Антонио, я хорошо знаю всё это. Так за чем же дело стало? Прижми красотку к своему сердцу! Что же боишься? Эх, трус ты, Антонио!
Антонио. Твои слова оскорбляют меня, Бернардо!
Бернардо. И всё же ты снесёшь их!
Антонио (гневно, но со слезами на глазах). Как ты можешь так шутить с моей привязанностью к тебе! Ты думаешь, что я стою между тобой и Аннунциатой, что она относится ко мне благосклоннее, чем к тебе?..
Бернардо. О, нет! Ты знаешь, что я не страдаю такой пылкой фантазией. Но не будем говорить об Аннунциате! Что же до твоей привязанности ко мне, о которой ты беспрестанно толкуешь, то я не понимаю её. Мы, конечно, протягиваем друг другу руки, мы друзья, благоразумные друзья, но твои понятия о дружбе чересчур напыщенны; меня же ты должен брать таким, каким я уродился.
Пожимают друг другу руки и расходятся в разные стороны.
Сцена 14
Комната Аннунциаты. Старуха-еврейка накрывает на стол. Входит Аннунциата в сопровождении Антонио. Садятся за стол. Едят. Разговаривают.
Аннунциата. Вот, проходите, Антонио! Как я вам и обещала, нас ждёт скудный обед, как оно и подобает постом (обращаясь к старухе-еврейке.) Мы с Антонио случайно встретились на службе в церкви. По дороге я рассказала ему о нашем пребывании во Флоренции и пригласила его к нам отобедать.
Старуха-еврейка (ставит ещё один прибор). Да-да, сделайте одолжение, синьор аббат!
Антонио (садясь за стол). Вместо «скудного обеда» я вижу здесь маленький пир!
Аннунциата. Антонио, расскажите, как прошёл пост здесь, в Риме.
Антонио (делая вид, что не расслышал вопроса). Аннунциата, в первый же раз, как я увидел и услышал вас, мне показалось, что я уже видел вас раньше. И теперь, сам не знаю почему, я продолжаю думать то же. Если бы мы верили в переселение душ, я подумал бы, что мы с вами были когда-то птицами, сидели на одной ветке и давным-давно знаем друг друга! А в вас не пробуждается никаких таких воспоминаний? Вам ничто не говорит, что мы встречались раньше?
Аннунциата. Нет.
Антонио. А вы бывали в Риме в детстве?
Аннунциата. Да! Но я не римлянка.
Антонио. Сейчас, когда я услышал от вас, что вы бывали ребёнком в Риме, а не провели, как я думал, всё детство в Испании, воспоминание, которое возникло в моей душе в первый же раз, как я увидел вас в роли Дидоны, ожило вновь. Не случалось ли вам ребёнком в числе других детей петь на Рождество перед образом младенца Иисуса в церкви Арачели?
Аннунциата. Да, да! А вы, значит, Антонио, тот самый мальчик, которым все так восхищались тогда?
Антонио. И которого вы затмили!
Аннунциата (хватая Антонио за руки). Так это были вы!
Старуха-еврейка придвигает свой стул поближе и серьезно смотрит на молодых людей. Аннунциата наклоняется к ней и на ухо что-то говорит, при этом жестикулируя. Выслушав Аннунциату старуха-еврейка улыбается и одобрительно кивает.
Антонио. Матушка моя и все другие просто наговориться не могли о вас! Ваша нежная, почти эфирная фигурка, мягкий голосок – всё восхищало их, и я завидовал вам. Моё тщеславие не допускало, чтобы кто-нибудь мог затмить меня!.. Как, однако, странно переплетаются жизненные пути людей!
Аннунциата. Я хорошо помню вас!
Антонио. Ваши глаза и чёрные как смоль волосы! Да как мне было не узнать вас! Вы и не изменились почти, только черты лица стали ещё выразительнее! Впрочем, я узнал бы вас, если бы вы изменились и куда больше. Я сейчас же высказал свои предположения Бернардо, а он-то спорил со мною, воображая совсем другое…
Аннунциата (дрожащим голосом). Бернардо!
Антонио (смутившись). Да. Ему тоже показалось, что он знает вас, то есть видел вас раньше, совсем при иных обстоятельствах, противоречивых моему предположению! Ваши чёрные волосы, ваши глаза… Только не рассердитесь за это, он теперь и сам переменил мнение!.. При первом взгляде на вас он принял вас за… (останавливается) за… не католичку! И, значит, я не мог слышать вас в церкви Арачели.
Аннунциата (показывая на старуху-еврейку). Он думал, быть может, что я одной веры с моей воспитательницей?
Антонио кивает головой и хватает Аннунциату за руку.
Антонио. Вы не сердитесь на меня?
Аннунциата (улыбаясь). За то, что ваш друг принял меня за еврейку? Какой вы забавный!
Некоторое время едят молча.
Аннунциата. Скажите, Антонио, у вас были счастливые минуты в детстве?
Антонио. Конечно. Так же, как и у вас… В первый раз я видел вас весёлым, счастливым ребёнком, предметом общего восхищения, а во второй раз встретил знаменитой артисткой, сводившей с ума весь Рим! Вы казались тогда счастливой, и, надеюсь, оно так и было?
Аннунциата (грустно). Счастливое, осыпаемое похвалами дитя скоро стало круглой сиротой, бесприютной птичкой на голой ветке; она умерла бы с голоду, если бы не всеми презираемый еврей! Он заботился о ней до тех пор, пока она не смогла подняться на собственных крылышках над бурным житейским морем…Но такие истории вовсе не занимательны для посторонних, и я не знаю, зачем завела разговор об этом!
Аннунциата встаёт из-за стола. Антонио встаёт вслед за ней и хватает Аннунциату за руку.
Антонио. Разве я для вас совсем посторонний?
Аннунциата (с грустной улыбкой). Да, я видела хорошие минуты в жизни и…(весело) только их и буду помнить! Наша встреча в детстве и ваши воспоминания заставили меня углубиться в прошлое и созерцать его картины.
Антонио (кланяясь и целуя руку Аннунциате). Благодарю вас за ужин и, надеюсь, что завтра увижу вас снова.
Аннунциата. Доброй ночи, Антонио!
Антонио выходит на улицу и идёт задумчиво. Вдруг он сталкивается лицом к лицу с Бернардо. Бернардо взбешён, хватает Антонио за руку.
Бернардо. Я не убийца, Антонио! Не то бы я вонзил свою шпагу прямо в твоё вероломное сердце! Но ты должен драться со мной, хочешь ты или не хочешь, трус этакий! Иди за мной!
Антонио (пытается вырваться). Бернардо, ты с ума сошел?!
Бернардо. Кричи, кричи громче! Пусть к тебе прибегут на помощь! Один на один ты не осмелишься драться! Но я убью тебя прежде, чем мне свяжут руки! (Протягивает Антонио пистолет, который тот машинально берёт). Стреляйся со мной, или я просто убью тебя!
Бернардо тащит за руку Антонио в сторону. Антонио, защищаясь, направляет пистолет на Бернардо.
Бернардо. Она любит тебя! И ты хвастаешься этим перед всеми римлянами, передо мною! Ты обманывал меня своими лукавыми, сладкими речами, хотя я и не подавал к тому никакого повода!
Антонио. Ты болен, Бернардо! Сумасшедший, не подходи ко мне!
Бернардо бросается на Антонио. Антонио отталкивает Бернардо. Рука Антонио вздрагивает. Раздается выстрел. Всё заволакивает дымом. Слышится то ли крик, то ли странный вздох. Бернардо падает, истекая кровью. Антонио стоит неподвижно, сжимая пистолет. Слышатся голоса людей: «Кто стрелял? Что случилось?» Выбегает Аннунциата, за ней – старуха-еврейка. Аннунциата падает на колени около Бернардо, стараясь остановить льющуюся кровь.
Аннунциата. Иисус! Мария!
Антонио (придя в себя, хочет припасть к Бернардо, но жёсткий взгляд Аннунциаты останавливает его). Бернардо!.. Я невинен!
Старуха-еврейка (тащит Антонио за рукав). Бегите, бегите!
Антонио. Клянусь вам, я невинен! Он хотел убить меня, сам дал мне пистолет, и всё вышло случайно. (С отчаяньем) Аннунциата! Мы оба любили тебя! За тебя и я бы умер, как он! Кто же из нас двух был тебе дороже? Скажи мне! Если ты любишь меня, я попытаюсь спастись!
Аннунциата. Уходите!
Старуха-еврейка. Бегите!
Антонио. Аннунциата! Кого же любишь ты?
Аннунциата склоняется над Бернардо, плачет, целует Бернардо
в лоб. Слышатся голоса: «Жандармы! Бегите! Бегите!»

Конец первого действия

ПОЦЕЛУЙ БОГА

Стихи Елены Родченковой

Пьеса в трёх действиях

Действующие лица
Саша Вихорева – 16 лет, ученица выпускного класса.
Константин Вихорев – отец Саши, 45 лет.
Наталья – мать Саши, 40 лет.
Ангелина Петровна – бабушка Саши, мать Натальи,
65 лет.
Катя – одноклассница, подруга Саши, 16 лет.
Сергей Александрович – продюсер.
Аркадий Борисович – издатель, член жюри конкурса юных талантов.
Злата Романович – победительница конкурса юных талантов.
Александра Константиновна – Саша восемь лет спустя, молодой врач.
Пётр Николаевич – заведующий отделением детской гематологии, начальник Александры Константиновны, 60 лет.
Оля – медсестра отделения, 25 лет.
Мать Вани Колобкова – убитая горем женщина, 30лет.
1-я мать одного из больных.
2-я мать одного из больных.

Действие первое
I
Квартира Вихоревых. В гостиной за обеденным столом Саша и Катя делают уроки.
Саша (откладывает в сторону ручку и устало тянется всем телом). Как же я не люблю эту математику! У меня от нее голова пухнет и мозги кипят.
Катя.Ну-ка, посмотри на меня.
Саша поворачивается к подруге.
Саша. Что такое?
Катя. Ой, и правда кипят! Вон, из ушей дым пошел!
Саша (бросая в подругу тетрадкой). У самой у тебя дым пошел!
Обе смеются.
Катя. Саша, а спой что-нибудь. Надо же нам хоть немного отдохнуть от этой математической белиберды!
Саша. Сейчас (встает из-за стола и идет в соседнюю комнату, тут же возвращается с гитарой в руке). Что вам спеть, мадемуазель Кати?
Катя. Мою любимую!
Саша (усаживается на стул с гитарой). Про волосок?
Катя. Да-да, про волосок.
Саша (поет).
Я тебе не все сказала,
Но ведь и не солгала.
Свитерок тебе вязала,
Волосок туда вплела.
Волос из моей косы
В свитере не для красы:
Волос тонкий, волос долгий,
Чтобы ты был самый добрый,
Волос долгий, волос длинный,
Чтобы ты был самый сильный;
Волос длинный, шелковистый,
Чтобы ты был самый быстрый,
Шелковистый волос белый,
Чтобы ты был самый смелый.
Расставаясь на вокзале,
Свой подарок отдала,
А про то, что нас связала,
Я тебе не рассказала,
Но ведь и не солгала.

Катя (мечтательно). Завидую я тебе, Сашка, белой завистью. Ты такие душевные песни пишешь! У меня бы так не получилось. Мне мамонт на ухо наступил.
Саша. Не говори глупости! Если бы на твое ухо мамонт наступил, то от тебя бы одно мокрое место осталось. И потом, если ты музыку любишь, если чувствуешь ее, значит, ни мамонт, ни медведь, никто не наступал на твое ухо, и оно прекрасно слышит.
Катя. Слышать-то слышит, но ни петь, ни, тем более, музыку писать я не могу. Нет у меня никаких талантов, ни ума особого, ни красоты...
Саша. Кать, ты чего прибедняешься?
Катя. Я прибедняюсь? Я не прибедняюсь!
Саша. Ни ума, ни красоты, говоришь? А на кого наш математический гений Самсонов заглядывается? А?
Катя (смущаясь). Не говори глупостей! Ни на кого он не заглядывается. У него одни формулы в голове...
Саша. Ну, значит, он весь урок вчера на тебя пялился, потому что у тебя на лбу формулы написаны.
Катя. Хватит меня подкалывать!
Саша. Хорошо, хорошо, не буду.
Катя. Лучше еще что-нибудь спой. У тебя в песнях слово за слово, как ниточки в вязании, цепляются, и такой волшебный узор получается. Как это ты стихи пишешь? Вот меня заставь написать, ничего лучше, чем «Я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем приветик!», все равно не получится.
Саша. Не знаю... Как-то само собой получается. Вот ложусь спать, медленно погружаюсь в облако сна, но еще не сплю, еще балансирую на хрупкой грани между сном и явью...И вдруг в голове моей возникает неожиданный образ, будто кто-то посылает его мне, и я ясно так вижу ветку дерева, например. Вроде обычная ветка, голая, без листьев, но я вижу, чувствую, как внутри нее, под розоватой корой, уже движутся весенние соки, пробуждая ветку от долгого зимнего сна, вижу, как эти соки проникают в почку и будят зародыш листа. Его еще нет, но, невидимый, он уже существует, уже рвется к жизни, стремится упругой силой расколоть почку и вырваться в мир, к солнцу, разворачиваясь таким маленьким, нежным, светло-зеленым, клейким, но таким сильным своей жаждой жить первым весенним листком...Я слышу запах листа, чувствую его клейкость, и к образу приходят слова, музыка, постепенно превращаясь в песню... Главное, не забыть, не упустить, сразу все записать. У меня на тумбочке у кровати блокнот все время лежит. Вскочу среди ночи и записываю, как сумасшедшая.
Катя. Ты не сумасшедшая, ты – контактёр!
Саша (с усмешкой). Кто?
Катя. Контактёр! Это кто-то оттуда (указывает на потолок) тебе надиктовывает. Наверное, инопланетяне.
Саша (смеясь). Лучше бы эти инопланетяне мне надиктовали правильные ответы на ЕГЭ по математике!
Входит Ангелина Петровна.
Ангелина Петровна. Привет, девчонки! Все над уроками корпите или песни поёте?
Саша (радостно). Привет, бабуля! Как здорово, что ты пришла!
Катя. Песни поем, Ангелина Петровна. Здрасьте.
Ангелина Петровна. Ну и правильно делаете! А я вам кое-что вкусненькое принесла! (Достает из сумки коробку со сладостями.) Катерина, ну-ка быстренько поставь чайник. Сейчас чай с плюшками пить будем!
Катя. Слушаюсь! (убегает из комнаты)
Саша (смеясь и обнимая бабушку за плечи). Какая же ты анархистка, бабушка!
Ангелина Петровна (с удивлением). Как ты меня назвала?
Саша. Анархистка.
Ангелина Петровна. Это еще почему?
Саша. Ну вот зачем ты опять принесла сладости? Ты же знаешь, как мама к этому относится! Ты все время идешь наперекор моим родителям.
Ангелина Петровна. Должен же хоть кто-то в этом доме сопротивляться их неправоте! Ты как дочь медика должна знать, что мозг питается исключительно глюкозой, ему сладкое необходимо! Тем более, что с этой вашей подготовкой к идиотским ЕГЭ вам полагается усиленное питание!
Возвращается Катя с чайником в руках, ставит все на стол.
Катя. Не могу с вами не согласиться, Ангелина Петровна, но как же быть с риском для фигуры?
Ангелина Петровна. С риском для чего?
Катя. Для фигуры. Все нормальные женщины, как говорит Сашина мама, следят за своей фигурой; ну, чтобы не растолстеть.
Ангелина Петровна. Глупости! Поверьте моему жизненному опыту: мужчины не собаки, на кости не бросаются! Поэтому все нормальные женщины радуются жизни, а не следят за своей фигурой. И я еще не встречала на свете жизнерадостную толстушку, которая была бы обделена мужским вниманием. Главное не фигура, а вера в жизнь! Так что вперед, молодежь, набрасывайтесь на плюшки и побыстрее, пока не вернулась с работы моя дочь.
Все садятся за стол и пьют чай. Ангелина Петровна, посматривая на часы, начинает торопить девочек.
Ангелина Петровна. Побыстрей, девчата, а то придут с работы Константин или Наталья, придется весь вечер выслушивать их нотации.
Саша (вздыхая). Это точно!
Катя (с набитым ртом). Да уж, папаша у Сашки – суровый человек! Я его немного боюсь.
Саша. Зря ты, Катя. Папа строгий с виду, но на самом деле он мягкий и добрый.
Катя. Может быть. Константин Александрович как сторожевой пёс: может, конечно, добрый и мягкий, но проверять это как-то не хочется.
Ангелина Петровна. Катерина, как самая близкая подруга моей внучки, докладывай: появились у нее новые стихи или песни?
Катя. Появились, Ангелина Петровна, что удивительно. Ведь Константин Александрович не разрешает ей отвлекаться на всякие глупости. А она умудряется писать. Ночами не спит, но пишет!
Ангелина Петровна. Сашунь, спой для своей старенькой бабушки, пожалуйста!
Саша (смеясь, берет в руки гитару). Ты, бабушка, такая старенькая, что десяток молодых за пояс заткнёшь! Помнишь, мы с Валдая привезли колокольчик? Сувенир? Вот, песня о нем… (поёт.)
Подарил ты мне Валдайский колокольчик:
Голосистый, золотистый, с ноготочек...
Звон-трезвон да перезвон, да переливы...
Голосок у колокольчика счастливый...
Вот настанут холода, завоют вьюги.
Соберу я снегирей со всей округи,
Полетят они туда, где алым светом
Полыхают и закаты, и рассветы,
Где морозом раскаляется калина,
Где заваривают веточки малины,
Домового угощают вкусным чаем,
В баньке веником дубовым привечают...
Я в придуманную сказку не поеду,
Потому что мне обратно путь неведом,
Потому что веселее стали строчки –
В них звенит-звенит Валдайский колокольчик.
Ангелина Петровна подходит сзади к внучке и с нежностью целует ее в макушку.
Ангелина Петровна. Девочка моя, а ведь тебя Господь поцеловал в макушку!
Саша. Да ладно тебе, бабушка!

III
Входит Константин. Настроение веселой беспечности сразу пропадает.
Константин. Здравствуйте! (В сторону – с раздражением) И теща тут! (Поворачиваясь к теще с дежурной улыбкой) Здравствуйте, Ангелина Петровна! Рад вас видеть.
Ангелина Петровна. Даже не сомневаюсь! А я-то как рада видеть любимого зятя!
Катя (Саше шепотом). Я, пожалуй, пойду... (на цыпочках идет к двери).
Константин. Что же вы, Катя, сразу засобирались? Уроки все сделали? Или опять полдня глупостями всякими занимались?
Катя. Мне пора, Константин Александрович. Мама, наверное, уже волнуется. А уроки мы сделали. Можете проверить.
Константин. Проверю обязательно! А то, что вы о маме переживаете, это похвально, похвально.
Катя (выскальзывая за дверь). До свидания...
Константин. До свидания (поворачивается к дочери.) Саша, мы же с тобой уже обсуждали, что выпускной класс – это учеба, учеба и учеба, развлекаться можно будет потом, когда сдашь успешно экзамены и получишь золотую медаль.
Саша (пряча гитару за кресло). Да, папа, конечно. Но мы с Катей почти все уроки сделали.
Константин. Почти? Ну, значит, это «почти» надо доделать.
Саша (сникнув). Хорошо, папа (быстро уходит из ком-
наты.)
Ангелина Петровна. Ну, зачем вы так строго с девочкой, Константин? Она и так прекрасно учится, все успевает. Почему бы ей немного не отдохнуть?
Константин. Потому, Ангелина Петровна, что учеба в выпускном классе не предполагает отдых. Впереди – сдача ЕГЭ, поступление в медицинский...
Ангелина Петровна. Почему именно в медицинский?
Константин. Потому что мы решили, что после школы Саша пойдет в медицинский.
Ангелина Петровна. Под словом «мы» вы себя имеете в виду?..
Константин. Себя, Сашу и Наташу – всю семью!
Ангелина Петровна. Видимо, меня вы к своей семье не относите? Потому что со мной никто не советовался. Что ж, я даже не обижаюсь!
Константин. Уважаемая Ангелина Петровна!
Ангелина Петровна (в сторону, закатывая глаза к потолку). Сейчас начнется!
Константин. Я очень ценю вашу помощь в воспитании Сашеньки, мы с Наташей много работаем, и без вашей поддержки нам было бы гораздо труднее. Но определение стратегической линии развития моей дочери – это наше внутрисемейное дело, и в этом вопросе мы обойдемся без ваших советов! Я убедительно прошу вас не вмешиваться!
Ангелина Петровна. Боже, Константин, вы себя-то слышите? Вы как будто доклад читаете на научном симпозиуме. Вы не на кафедре! Отключитесь же от работы, от своей руководящей роли и давайте спокойно поговорим.
Константин. Я и так спокоен.
Ангелина Петровна. Я, конечно, понимаю, что следование дочери по пути родителей тешит ваше самолюбие, но стоит ли ломать девочке жизнь в угоду собственным амбициям?
Константин (еле сдерживаясь). Что вы имеете в виду под фразой «ломать девочке жизнь»? Вы считаете, что профессия врача сломает ей жизнь?!
Ангелина Петровна. Я считаю, что не обязательно будущее девочки сводить только к медицине. Она очень талантлива! Она пишет прекрасные стихи, она музыкальна, чудесно поёт... Может, если дать ей возможность выбора, она пойдет на литературный?
Константин (криво усмехаясь). Или в консерваторию!
Ангелина Петровна. А почему бы и нет? У нее получаются замечательные песни!
Константин. Ангелина Петровна, вы же взрослый человек, у вас за плечами огромный жизненный опыт! Просто удивительно слышать такие слова от вас. Вы же знаете, что жизнь порой сложна и непредсказуема! Очень важно иметь ту профессию, которая в любые, даже самые трудные времена обеспечит человеку кусок хлеба! Став врачом, Саша нигде не пропадет! Эта профессия позволит ей стать самостоятельной и независимой, твердо стоять на ногах. Разве я неправ?
Ангелина Петровна. Вы говорите так, словно программируете ее на вечные трудности и испытания! Самостоятельная, независимая, твердо стоять на ногах!.. Она же женщина! А женщине совсем не обязательно быть такой уж самостоятельной и независимой. Может, она выйдет замуж за человека, который с удовольствием будет ее всем обеспечивать.
Константин. А если не выйдет?.. Вот вы, Ангелина Петровна, сколько раз были замужем? Если мне не изменяет память, раза три?
Ангелина Петровна (слегка кокетничая). Ну, это только официально!
Константин. И где же, позвольте вас спросить, тот мужчина, который готов вас всем обеспечивать? Куда он делся?
Ангелина Петровна. Речь не обо мне. Я и сама могу себя обеспечить.
Константин (с воодушевлением). Вот именно! Саша тоже должна сама себя обеспечивать! В конце концов, никто не мешает ей писать стишки и петь песенки в свободное время!
Ангелина Петровна (язвительно передразнивая). Стишки, песенки… Как же надо не уважать собственную дочь, чтобы так унижать ее талант!.. Вы перфекционист, Константин, и зануда! Не понимаю, как моя дочь до сих пор живет с вами?!
Константин. А вы у нее спросите!
Входит Наталья.

IV
Наталья. О, все уже дома? Привет, дорогой! Привет, мамочка! (По очереди целует всех) Вы еще не ужинали? Я сейчас приготовлю.
Константин (красноречиво глядя на тещу). Спасибо. Что-то аппетит пропал.
Выходит из комнаты.
Наталья. Что опять произошло, мама?
Ангелина Петровна. Ровным счетом ничего. Просто, как обычно, не сошлись во взглядах.
Наталья. А Сашка где? Опять сидит за уроками?
Ангелина Петровна. А разве у бедной девочки есть выбор? Дай волю твоему мужу, он ее на цепь посадит!
Наталья. Мама, ну что ты! Костя просто очень переживает за будущее Саши.
Ангелина Петровна. Вот именно! Так переживает, что шаг влево, шаг вправо –расстрел! Он даже мысли не допускает, что она может пойти не в медицинский, а в другой вуз.
Наталья. В какой еще другой, мама?!
Ангелина Петровна. Вот и ты, Наташа, полностью зависишь от его мнения. Нельзя так! Надо объективно, со всех сторон оценивать ситуацию. А Константин шоры на себя надел и ничего другого видеть не хочет.
Наталья. Я тебя не понимаю, мама.
Ангелина Петровна. Медицина – это хорошо, это замечательно было бы, если бы дочь ваша была обычной девочкой. А у нее талант! Божий дар! Ты ее стихи читала? Песни слушала?!
Наталья. Ну, конечно, кое-что слышала...
Ангелина Петровна (передразнивая). «Кое-что» ... Совсем не обращаете внимания на девочку... Ничего не видите, кроме своей работы... (Роется в своей сумке, находит какой-то листок) Вот! Ты только послушай! Это я потихоньку из ее тайной тетрадки переписала, пока Саша в школе была. Просто не смогла удержаться! (Читает с благоговением.)
Мне снился сон, что я летал.
Сон по зрачкам моим стекал.
Мне снился сон, и в этом сне
Мои стихи шептали мне:
«Ты нами понят и любим,
Но расскажи о нас другим.
Пускай услышит тишина,
Что не всегда нужна она.
Пускай почувствует земля,
Что эту землю не деля,
Живем на ней с начала дней
И что уйдем лишь вместе с ней.
Пускай узнают небеса,
Что это Он, Господь наш Сам,
Стихами с миром говорит,
Стихи творит из всех молитв».
Мне снился сон, что я летал,
Сон по зрачкам моим стекал,
И в этом сне, как наяву,
Я понял, для чего живу.
Узнал я от своих стихов,
Что есть глаза у облаков,
Что в океаны свысока
Смотреться любят облака.
А небосвод и волны вод
Ветрам даруют их полет,
Что спят устало до утра
Ветра на травяных коврах.
А горы – те, что высоки, –
Совсем не камни, не пески,
А груды скомканных путей,
Что так стремились к высоте...

Ангелина Петровна. Ты слышишь, Наташа? Это же настоящие стихи, настоящие! Сашка – поэт от Бога! А вы ей крылья подрезаете, думаете, что в клетке ей хорошо будет. По крайней мере, корм в кормушке будет всегда. Ей не корм, ей небо нужно! Понимаешь?
Наталья. Понимаю. Что же делать, мама? С Костей спорить невозможно.
Ангелина Петровна. Угораздило же тебя выйти замуж за домашнего тирана!
Наталья. Ты сгущаешь краски, мама. Костя не тиран, он просто старается быть практичным. Мы не сможем его переубедить по поводу медицинского института.
Ангелина Петровна. Это я уже поняла! Но у меня есть другое предложение. Я по радио услышала объявление о наборе на конкурс юных талантов, а потом и в Интернете прочитала. Надо записать одну из песен Саши и послать на отборочный конкурс. Пусть люди услышат ее песни. Она сама этого хочет, но никогда не признается, зная мнение своих родителей. Мы должны ей помочь, Наташа!
Наталья (задумчиво). Ну да, да, ты права, мама, права...Надо только Косте сказать.
Ангелина Петровна. Боже упаси, говорить Косте!!
Наталья (удивленно). Но как же, мама, ведь он отец.
Ангелина Петровна. Давай сначала запишем песню, отправим запись через Интернет (если бы я была помоложе, я бы сама все сделала!), и если ее примут к участию в конкурсе, вот тогда мы все и скажем Косте. Поняла?
Наталья (с хитрой улыбкой). Маленький заговор против домашнего тирана?
Ангелина Петровна. Точно!

Действие второе

I
Конкурс юных талантов. Помещение перед залом, в котором проходит конкурс. Последний день конкурса, финал. Из зала доносится приглушенный гул голосов. С разных сторон навстречу друг другу идут Сергей Александрович и Аркадий Борисович.
Сергей Александрович. О, Аркадий Борисович, с вами-
то я и хотел поговорить!
Аркадий Борисович. Добрый день, добрый день, господин продюсер!
Подобострастно кланяется и трясет руку Сергея Александровича.
Сергей Александрович. Как вам конкурс? Это я у вас как у члена жюри спрашиваю, Аркадий Борисович.
Аркадий Борисович. Замечательно! Просто великолепно! Какая организация! Какой размах! Просто мировой уровень!
Сергей Александрович (довольно улыбаясь). Рад, что вам понравилось. Мы старались, очень старались, и, как говорится, результат – налицо.
Аркадий Борисович. Крайне признателен вам, Сергей Александрович, что пригласили меня в жюри.
Сергей Александрович. Как вам работа в жюри?
Аркадий Борисович. О, великолепно! Безумно талантливые дети, безумно! Было невероятно трудно отобрать лучших. Ведь они все – звездочки, просто яркие звездочки!
Сергей Александрович. Согласен с вами, дети действительно очень талантливые. Тем не менее, сегодня последний день конкурса, финал. Придется делать самый трудный выбор.
Аркадий Борисович. Да, да, очень трудный выбор, очень трудный!
Сергей Александрович. Вот о нем-то я и хотел с вами поговорить... (Берет Аркадия Борисовича под руку и отводит в сторонку, начиная говорить тише) Вы лично кого уже видите победителем? Сашу Вихореву или Злату Романовскую?
Аркадий Борисович. Обе девочки очень талантливы, очень... Но Злата Романовская пишет, как бы это сказать, как юная талантливая девушка, так, как пишут в этом возрасте. Эмоции, эмоции, эмоции! И эти эмоции действительно захватывают. А у Вихоревой в песнях есть что-то такое необычное… Я даже словами это передать не могу. Какое-то особое переплетение звуков и в то же время простота, какая-то особая энергетика.
Сергей Александрович. Так кто же, по-вашему, победит?
Аркадий Борисович. Я бы выбрал Вихореву.
Сергей Александрович. Понимаю вас, понимаю. Мне тоже очень импонирует Вихорева, хотя на сцене лучше держится Злата. А ведь сценический образ тоже имеет значение, не правда ли?
Аркадий Борисович. Несомненно!
Сергей Александрович. Впрочем, это не удивительно, ведь Злата – дочь известного режиссера Романовского. Ведь вы же знаете его фильмы?
Аркадий Борисович. Конечно! Кто же не знает фильмы Романовского?! Очень, очень талантливый режиссер.
Сергей Александрович. И дочь у него очень талантливая.
Аркадий Борисович (эхом повторяя). И дочь у него очень талантливая!
Сергей Александрович. Вы ведь будете писать о победителе конкурса в своем журнале?
Аркадий Борисович. Конечно! Это будет главная тема следующего номера. Большая статья, много прекрасных фотографий...
Сергей Александрович. Ну, если победит Вихорева, то, боюсь, со статьёй возникнут проблемы (искоса наблюдает за реакцией собеседника).
Аркадий Борисович (насторожившись). Проблемы? Что
вы имеете в виду?
Сергей Александрович. Ну, сами подумайте: Вихорева – талантливая, но обычная девочка из обычной семьи. Нет ничего примечательного, ничего, на чем бы мог сфокусироваться интерес читателей. А вот о Злате Романовской, дочери знаменитого режиссера, представительнице творческой династии, действительно можно написать много и интересно. Читатели будут в восторге!
Аркадий Борисович. Понимаю, понимаю... Но как же
быть, если все-таки выиграет Вихорева? Я ведь не один в жюри...
Сергей Александрович. Вот об этом надо поговорить, дорогой мой Аркадий Борисович! Я имею ввиду, что вам надо будет поговорить с другими членами жюри.
Аркадий Борисович (придвигаясь ближе). Слушаю вас внимательнейшим образом!
Сергей Александрович. Такой замечательный актёр, мастер своего дела, как господин Черников. Он, конечно, талант, но в последние годы живет скорее прошлой славой, чем новыми достижениями. Вы со мной согласны?
Аркадий Борисович (кивая). Согласен, совершенно согласен.
Сергей Александрович. Его давно не приглашают в кино, в театре играет в паре давно застрявших на сцене спектаклей. Но он же творец! Творец не может жить без работы. А я недавно краем уха слышал, как Романовский говорил, что ему в новый фильм нужен именно такой маститый актер, как Черников. Думаю, Черникову будет приятно услышать эту сплетню. Ведь сплетни периодически оказываются правдой.
Аркадий Борисович. Понимаю, понимаю, понимаю… А другие члены жюри?
Сергей Александрович. Композитор Шнеерзон никогда не писал музыку для кино. Но ведь это так интересно – попробовать что-то новое, с его-то талантом и известностью! В новом фильме Романовского очень не хватает талантливого композитора. Он так и говорит. Мне, говорит, нужен саундтрек уровня Шнеерзона, не меньше!
Аркадий Борисович (кивая). Понимаю, понимаю... Вот только, думаю, что никакими силами убедить поэта Степнова не получится. Он с первого дня конкурса твердит, что Вихорева – талант.
Сергей Александрович. А не нужно убеждать господина Степнова. Пусть останется при своем мнении.
Аркадий Борисович. Но как же?..
Сергей Александрович. Дорогой мой Аркадий Борисович, ведь у нас честный конкурс?
Аркадий Борисович (сначала отрицательно мотает головой, потом, спохватившись, подобострастно кивает). Абсолютно честный!
Сергей Александрович. Вот пусть победа Златы Романовской и будет абсолютно честной с одним голосом против!
Аркадий Борисович. Понимаю, понимаю...
Сергей Александрович (мягко подталкивая собеседника к выходу в зал). Ну вот и замечательно, Аркадий Борисович. Пора, пора занимать место в жюри. Вас все уже ждут с нетерпением. Желаю удачи! И помните: удача – в ваших руках!
Аркадий Борисович выходит в зал, а продюсер, пройдя через всю сцену, исчезает в двери справа.

II
К двери зала на цыпочках подходит Саша. Она прикладывает ухо к двери и слушает, что происходит в зале. К ней сзади крадучись подходит Злата и громко кричит над ухом.
Злата. Привет!!
Саша вздрагивает от неожиданности.
Саша. Привет.
Злата. Что, испугалась? Ну, извини, решила пошутить.
Саша. Ну и шутки у тебя...
Злата. Готовишься? Настраиваешься?
Саша (неуверенно пожимая плечами). Пытаюсь. Уже третий этап конкурса, а я все никак не могу справиться с волнением.
Злата: Бедняжка!
Смотрит на нее со смесью презрения и жалости.
Из динамика доносится голос режиссера: «Романовская,
ваш выход!»
Злата (протягивая руку к ручке двери). Ты, Вихорева, очень талантливый человек! Очень.
Саша. Спасибо! Ты действительно так считаешь?
Злата. Действительно. Вот только одного таланта для победы недостаточно. Так что на победу можешь не рассчитывать!
Саша меняется в лице и опускает руки.
Злата (приоткрывая дверь). Да, еще хотела сказать, что платьице у тебя очень миленькое. Такие были в моде сезона два или три назад...
Выходит в дверь с торжествующей улыбкой.

III
После окончания конкурса. То же помещение. В углу Саша плачет в объятиях мамы. Константин нервно ходит взад-вперед. Ангелина Петровна растерянно и с состраданием смотрит то на внучку, то на зятя.
Константин (подходит к Ангелине Петровне). Ну что, вы довольны? Довольны?! А я предупреждал!..
Ангелина Петровна. Костя, успокойтесь...
Константин (возмущенно). Успокоиться? И это мне говорите вы? Моя дочь плачет, ее мечта разрушена, разбита, а я должен быть спокоен?!
Ангелина Петровна. Вам действительно лучше успокоиться и успокоить Сашу. Никакой катастрофы не произошло...
Константин. Вы еще мне скажите, что главное не победа, а участие.
Ангелина Петровна. Думаю, это надо сказать не вам, а ей...
Константин. Это все равно что сказать спортсмену, готовящемуся к олимпийским играм. А он потом спросит, зачем же тогда он столько лет тренировался, работал на износ, забывал обо всем на свете, кроме тренировок? Чтобы просто поучаствовать?..
Ангелина Петровна. Творческий конкурс – это все-таки не спорт. Здесь все такие разные, их трудно сравнивать. У жюри тоже есть свои предпочтения, они же люди...
Константин. Дочь знаменитого кинорежиссера их предпочтение! Понимаете? Не будь ее папа кинорежиссером, думаете, она бы выиграла?.. Молчите? Сказать вам нечего. И дело здесь не в проигрыше, а в несправедливости! Если бы Сашка проиграла действительно более талантливому человеку, она бы не плакала сейчас так безутешно.
Ангелина Петровна. Согласна с вами, несправедливо. Но в жизни не всегда все бывает справедливым. Это жизнь! И Саше придется к этому привыкать.
Константин. И это вы упрекали меня в том, что я не люблю свою дочь! А я знал, знал, что именно так и будет. Ничего кроме разочарования!.. Когда мне было 9 лет, как-то мама заставила меня пойти в филармонию на концерт для скрипки с оркестром. Я сопротивлялся всеми силами, потому что понятия не имел, что такое симфонический концерт, и это было мне совершенно не интересно. А когда услышал скрипку... У меня что-то в душе перевернулось. Весь концерт я слушал, затаив дыхание, а по моему лицу непрерывно текли слезы. Это было соприкосновение с чем-то невыразимо прекрасным и совершенным! После концерта я попросил маму отдать меня в музыкальную школу. Мама сначала отмахивалась, но потом, впервые в жизни столкнувшись с моим невероятным упорством, отвела в музыкальную школу. Помню, там было много маленьких детей, и все они были младше меня года на 3-4, и я чувствовал себя гигантом-переростком, как Гулливер в стране лилипутов. Меня прослушали две какие-то тётки с деревянными лицами, попросили что-то сыграть, спеть и, конечно, не приняли. Они сказали, что для игры на скрипке нужен абсолютный слух, а у меня слух был не абсолютный. И я до сих пор помню то чувство отчаянной несправедливости, когда ты вдруг увидел мечту, прикоснулся к ней благоговейно, а какие-то взрослые чужие тетки одним словом разбили эту мечту вдребезги! Это больно, Ангелина Петровна, очень больно. Именно от такой боли я и пытался уберечь Сашу... Не уберег. (Обреченно машет рукой и поворачивается к жене) Пойдемте отсюда, Наташа, Сашенька; не плачь, родная, все образуется.
Наталья бережно обнимает дочь, к ним подходит Ангелина Петровна.
Саша (матери). Вы идите, я сейчас...
Родители уходят, обнявшись.
Ангелина Петровна. Девочка моя, ты же слышала, каким свистом зал встретил решение жюри? Вот что самое главное!
Саша. Не утешай меня, бабушка, не надо. Я в порядке.
Ангелина Петровна. Саша, это первый конкурс в твоей жизни. Сколько их еще будет! Надо учиться переживать неудачи и идти дальше.
Саша. Нет, бабушка, никаких конкурсов больше не будет. Я не хочу. Папа прав: буду готовиться к поступлению в медицинский. Надо получить нормальную профессию, а стихи и песни – в свободное от основной работы время!
Ангелина Петровна. Решила поставить крест на собственном таланте?
Саша. Кому он нужен, этот талант?
Ангелина Петровна. Девочка моя, талант – это божий дар! И этот драгоценный подарок нельзя взять, поиграть немного, а потом убрать на полку в дальний угол. И если он есть, этот талант, значит, он кому-то нужен, людям нужен! Иначе в нем нет смысла.
Саша. А в нем и так нет никакого смысла! Глупости все это, как говорит папа, а папа прав.
Ангелина Петровна. Жаль, что ты так зависишь от чужого мнения. А если оно неправильное? Надо вырабатывать иммунитет против чужого мнения и иметь своё! Надеюсь, когда ты успокоишься, у меня еще будет возможность переубедить тебя.
Саша (отрицательно качая головой). Бессмысленно. Пойдем, бабушка (зябко ёжится). Здесь слишком холодно.
Уходят.

Действие третье

I
Больница. Отделение детской гематологии. В холле – пост медсестры. Вдоль стены коридора тянутся двери в палаты.
Медсестра Оля разбирает какие-то бумаги на посту.
Оля (бубнит себе под нос). Так, это в папку кладём, это в историю вклеиваем. А это чьи анализы? Колобков, 4-я палата... (мимо проходит Александра) Александра Константиновна! Пришел анализ крови Колобкова.
Александра. Ну-ка, посмотрим! (Берет из рук медсестры бланк с результатом анализа) Дайте мне, пожалуйста, его историю болезни (сравнивает с предыдущими анализами, разочарованно вздыхает.) Никакого эффекта! Как будто мы ему не мощные лекарства кололи, а святую воду!
Оля. В некоторых случаях святая вода лучше помогает. Может, и Ванечку Колобкова лучше было бы святой водой лечить, а не всякой жуткой химией травить детский организм...
Александра (осуждающе). Ну что вы говорите, Оля!
Оля. А что я? Я ничего!..
К посту подходит Пётр Николаевич.
Пётр Николаевич. Ну что, Александра Константиновна, вы сегодня дежурите?
Александра. Да, Пётр Николаевич, дежурю до утра.
Пётр Николаевич. Что ж, удачного дежурства! А я, с вашего позволения, буду собираться домой.
Александра. Пётр Николаевич, взгляните, пожалуйста, на результаты анализов Вани Колобкова из 4-й палаты. Помните его? Мальчик восьми лет...
Пётр Николаевич (берет в руки историю болезни). Да-да, конечно, помню. Острый лейкоз... М-да...Все хуже и хуже.
Александра. Два дня назад мы попробовали последнюю, самую мощную схему лечения, а эффекта никакого!
Пётр Николаевич. Да, никакого эффекта...
Александра. Может, вы еще что-нибудь посоветуете? Я уже не знаю, что делать.
Пётр Николаевич. А что тут можно сделать, Сашенька? К сожалению, приходится констатировать, что в данном случае мы исчерпали все наши возможности. Уж больно диагноз тяжелый у этого мальчика. Когда я пришел в детскую гематологию таким же молодым специалистом, как вы, диагноз острый лейкоз в 90% случаев был смертным приговором. Сейчас медицина сделала огромный шаг вперед, просто огромный! Большинство детей с острым лейкозом выздоравливает. Увы, Ваня Колобков к этим счастливчикам не относится...
Распахивается дверь палаты и вбегает мать Колобкова со слезами на глазах, бросается к врачам.
Мать Колобкова. Доктор, что с моим сыном? Он меня как будто не слышит и дышит как-то странно... Помогите, пожалуйста!
Александра и Пётр Николаевич бросаются в палату, следом идут мать Колобкова и Оля... Через несколько минут возвращаются к посту медсестры.
Мать Колобкова. Он умирает?!.. Мой сын умирает?!... И ничего нельзя сделать?!
Рыдает.
Пётр Николаевич (к Ольге). Дайте ей успокоительного, пожалуйста.
Оля (подхватывая рыдающую женщину под руки). Пойдемте, я вам капелек успокоительных накапаю, пойдемте... (Уводит женщину)
Пётр Николаевич. Печальная ситуация... (Обращаясь к
Александре) Это ваш первый пациент, которому вы не смогли помочь?
Александра. Да...
Пётр Николаевич. Вам придется к этому привыкать, к сожалению. Такая у нас с вами специальность...
Александра. Я понимаю, но...когда умирает ребенок...Это так несправедливо! Почему? Почему, Пётр Николаевич, большинству больных лечение помогает, а Ване Колобкову – нет? Объясните мне, пожалуйста!
Пётр Николаевич. Объяснить не могу, могу только предположить. За выздоровление должны бороться двое: врач и пациент. Вы как лечащий врач Вани сделали все от вас зависящее, а вот Ваня ... Думаю, он просто устал и сдался, перестал бороться. Нет у него больше воли к жизни, а без этого мы, врачи, ничего сделать не можем. Вот такие вот дела, Александра Константиновна…
Собирается уходить.
Александра. Подождите, Пётр Николаевич! Но надо же что-то делать! Я не могу просто сидеть и смотреть, как умирает восьмилетний ребенок! Я должна что-то сделать!
Пётр Николаевич. Понимаю вас. А делать надо вот что: просто посидите с ним и подержите его за руку. Мы не знаем, что испытывает человек, переходя за грань жизни. Может быть, страх. И если кто-то побудет с ним рядом, может, ему будет не так страшно?
Пётр Николаевич уходит, а Александра, постояв в нерешительности на пороге палаты несколько секунд, проходит к кровати больного и садится с ним рядом.
Возвращается медсестра.
Оля. Господи Иисусе, если этому несчастному необходимо умереть, то пусть это случиться не в моё дежурство! (Снова начинает перебирать бумаги на столе) Дернул же меня чёрт пойти работать в это отделение! Лучше бы в роддом устроилась, занималась бы с новорожденными, там редко кто умирает...
Из открытой двери палаты доносится голос Александры. Она поёт колыбельную.
Голос Александры.
Одинокий, усталый, угрюмый
Месяц по небу невод ведет.
Неустанную думает думу,
Незнакомую песню поёт.
В глубине потаенной и зыбкой,
Даже сами не зная того,
Золотые, как звездочки, рыбки
Попадаются в невод его.
Сколько их в темноте пролетало,
Оставляя мгновенный огонь,
Но еще ни одна не упала
Из незримых сетей на ладонь.
На земле чье-то сердце так робко
Рыбку звездную манит, зовет...
Высоко-высоко неторопко
Месяц нежную песню поёт.
Утром звездным он невод распустит,
И тогда, осветив небосвод,
Вглубь таинственной, ласковой грусти
За звездою звезда уплывет…

II
Близится утро. Медсестра Оля на цыпочках заходит в палату Вани Колобкова и кладет руку на плечо Александры, сидящей у кровати. Говорит громким шёпотом.
Оля. Александра Константиновна! Он, кажется, спит. Вы бы тоже пошли, поспали хоть часок.
Александра (устало). Хорошо, Оля. А Ваня и правда спит, как ангел... Пойду, прилягу...
Обе выходят из палаты.
Оля. Идите в ординаторскую, хоть немного отдохнете, а то на вас лица нет. Это ж надо, полночи песни умирающему петь! Себя бы поберегли!
Александра уходит. Медсестра возится на своем посту.
Наступает утро. Медсестра Оля заходит в палату к Колобкову. У поста медсестры появляется Пётр Николаевич. Дверь палаты открывается, на пороге Оля в крайней степени удивления.
Пётр Николаевич. Доброе утро, Оля. Что с вами?..
Оля. Он... Он проснулся и просит есть...Представляете? Манную кашу хочет...
Пётр Николаевич. Кто?
Оля: Колобков...
Пётр Николаевич заходит в палату и быстро возвращается с радостным выражением лица.
Пётр Николаевич. Ну что же вы стоите, Оля?
Оля. А что мне делать?
Пётр Николаевич. Как что? Бегом за кашей! (Медсестра уходит) Стойте, Оля! (Вслед ей) Сначала возьмите кровь на анализ, а потом кашей накормите. Вы меня поняли?
Оля. Поняла...
Бегом возвращается в палату.
Появляется мать Колобкова.
Мать Колобкова. Что мой сын?..
Пётр Николаевич. Да вы сами посмотрите.
Женщина с опаской входит в палату, через несколько секунд возвращается в радостном изумлении.
Мать Колобкова. Он есть попросил и пить... Сока яблочного хочет! Доктор, а ему можно яблочный сок?..
Пётр Николаевич. Можно. И яблочный, и клубничный, и апельсиновый! Да хоть ананасовый!
Появляется Александра. Мать Колобкова, увидев ее, бросается к ней.
Мать Колобкова. Спасибо вам, доктор! Спасибо! Пойду за соком!..
Выбегает.
Александра. Доброе утро, Пётр Николаевич. А что произошло?
Пётр Николаевич. Наш Ваня попросил манной каши и яблочного сока!
Александра (изумленно). Что?!
Пётр Николаевич. Вы не ослышались, Сашенька.
Александра. Это вы про Колобкова?
Пётр Николаевич. Именно!
Александра уходит в палату к Ване, через минуту возвращается.
Пётр Николаевич. Н-ус, уважаемый коллега, как вам это чудо удалось?
Александра. Я ничего не понимаю... Он в сознании, разговаривает... Как это возможно?
Пётр Николаевич. День начинается хорошо!
Александра. Но, Пётр Николаевич, я ведь ничего не делала...
Пётр Николаевич. Так уж и ничего?..
Из палаты выходит медсестра с пробиркой в руках.
Пётр Николаевич. Оленька, пожалуйста, мухой в лабораторию! Мне очень важно знать результаты анализа крови Вани! Хорошо?
Оля. Уже бегу!
Быстро выходит.
Александра. Я просто сидела всю ночь и пела ему песенки. Он же ребенок...
Пётр Николаевич. Значит, песни у вас лечебные!
Александра. Вы смеетесь надо мной?
Пётр Николаевич. Вовсе нет! Я совершенно серьёзен. Давайте размышлять логически. Вчера вечером мальчик умирал. Факт?
Александра (кивая). Факт.
Пётр Николаевич. Сегодня утром он не только не умирает, а еще и манную кашу потребовал. Факт?
Александра. Факт.
Пётр Николаевич. Что связывает эти два факта? Ночь под ваши песни. Никакого другого воздействия на мальчика не было. И это тоже факт. Значит, улучшение его состояния может быть связанно именно с песнями.
Александра. Вы это как-то можете объяснить?
Пётр Николаевич. Возможно, ваши песни сработали, как молитвы, достигли ушей того, кто всем управляет (указывает пальцем на потолок), и Он раздумал забирать Ваню к себе. А, может быть, Колобкову так понравились ваши песни, что он сам раздумал уходить. Кто знает? Пути Господни неисповедимы!
Бегом возвращается медсестра с листком бумаги. Пётр Николаевич читает результаты анализа и начинает приплясывать от радости.
Пётр Николаевич. Ай да Колобков! Просто колобок какой-то. Он от бабушки ушел и от дедушки ушел, от медведя ушел и от волка ушел, и от смерти ушел! Ай да Ваня, ай да Колобков!
Александра смотрит на него с изумлением.
Пётр Николаевич. Сами посмотрите, Александра Константиновна: отчетливое улучшение!
Протягивает бумагу Александре.
Александра (читает). Что-то невероятное!.. Не понимаю. Как это можно объяснить с научной точки зрения?
Пётр Николаевич. Не все можно объяснить с научной точки зрения. Я чем больше работаю, тем больше верю в Бога. Вот мы развиваем науку, закапываемся в глубину проблемы, дошли до уровня генов, разбираем молекулы на атомы... А Он смотрит на нас сверху, как на трудолюбиво копошащихся муравьёв, и улыбается. Отбросьте гордыню, поумерьте свое самомнение! Мы всего лишь орудия в Его руках. Через нас Он осуществляет свой Промысел. В конце концов, какая разница, что именно помогло?! Ваня жив! И это самое главное! Все хорошо, Сашенька! Вот теперь вы совершенно спокойно можете идти домой отдыхать. Дежурство у вас было тяжелое…

III
Спустя несколько дней. Там же. В больничном коридоре к Александре подходят 1-я мать и 2-я мать.
1-я мать. Александра Константиновна, здравствуйте. Нам с вами нужно поговорить.
Александра. Здравствуйте. Слушаю вас.
1-я мать. Моя дочь лежит в 12-й палате.
2-я мать. А моя – в 10-й!
1-я мать. Мы бы очень хотели, чтобы наших детей перевели к вам в палату.
Александра (удивленно). Ко мне? Но почему? У них же есть свои лечащие врачи, очень хорошие, даже более опытные, чем я...
2-я мать. Может, те врачи и более опытные, но Ваню Колобкова вылечили именно вы! Мы все знаем!
Александра. Ване, конечно, стало лучше, значительно лучше, но об излечении пока говорить рано...
2-я мать. Доктор, мы требуем, чтобы наших детей лечили именно вы! По закону мы имеем право выбирать врача!
Александра. Но почему именно я?..
2-я мать. Все знают, что вы здесь – лучший доктор. У вас эти, как их там… икс...экс...экстрасенсорные способности!
Александра. Да нет у меня никаких экстрасенсорных способностей!
2-я мать. Вы нас не обманете! Мы требуем! И если вы не выполните наше требование, мы напишем жалобу в министерство!
1-я мать (отталкивая 2-ю). Ну что ты говоришь! Какая жалоба?! Доктор, миленькая, не слушайте ее! Просто у нее дочь уже полгода лечится, а никакого улучшения нет. И моей девочке все хуже и хуже, несмотря на лечение. Мы просто потеряли надежду, а тут история с Ваней Колобковым… Вы же его с того света вытащили! Помогите и нашим детям, пожалуйста, мы вас очень просим! Умоляем, доктор!..
Пытается встать на колени.
Александра. Да что вы! Перестаньте! (Поднимает женщину) Ну, хорошо, хорошо, я что-нибудь придумаю. Я с заведующим отделением поговорю.
Обе матери. Спасибо, доктор!
Выходят. Появляется Пётр Николаевич.
Александра. Пётр Николаевич! Просто ужас какой-то. Я не знаю, что делать!
Пётр Николаевич. Что случилось?
Александра. Родители других пациентов требуют, чтобы я лечила их детей. После истории с Колобковым они решили, что у меня экстрасенсорные способности! Представляете? И что теперь именно я должна лечить их детей. Я не знаю, что мне делать.
Пётр Николаевич. Действительно, интересная история...
Александра. Во-первых, по отношению к другим врачам будет некрасиво забрать у них пациентов, не этично. А во-вторых, я сама не знаю, как я помогла Колобкову. Может, я здесь вообще ни при чем!
Пётр Николаевич. Пытаетесь снять с себя ответственность? Что, Александра Константиновна, тяжела она, шапка Мономаха? Думаете, силенок не хватит тащить это бремя? Поздно, Сашенька, поздно.
Александра (растерянно). Пётр Николаевич, я думала, вы меня поддержите...
Пётр Николаевич. Поддержу, чем смогу, Сашенька. Но у меня-то нет экстрасенсорных способностей, в отличии от вас!
Александра (обиженно). Вы смеетесь надо мной!
Пётр Николаевич. Вовсе нет. За годы работы здесь я всяких чудес насмотрелся. С Ваней Колобковым случилось чудо, и вы имеете отношение к этому чуду. Теперь окружающие люди смотрят на вас с надеждой.
Александра. Но если я обману их надежды?
Пётр Николаевич. А у вас нет на это права, обманывать надежды. Бог дал вам способности, экстрасенсорные или какие-то другие, неважно, но дал. Просто используйте их, чтобы помочь этим детям.
Александра. А если у меня не получится?
Пётр Николаевич. Надо верить в себя, Сашенька! Просто надо верить!
Александра. Что же мне теперь делать?
Пётр Николаевич. Жить, Сашенька, жить и работать, лечить детей и петь свои замечательные песни!
Выходит с улыбкой на губах.
Саша остается одна. С потолка на нее опускается луч прожектора. Саша поднимает голову вверх, к небу. Звучит песня.
Иду на зов твоих шагов.
Так после долгого пути
В тяжелый шторм до берегов
Родных не можешь не дойти.
Так после маятной зимы
Томится сердце по теплу,
Так ждешь рассвет,
Так ловишь сны,
Совсем измучившись к утру,
И так бежишь от суеты
В закат, в росу, в небесный плен,
Под ливень чувств от духоты
Тяжелых, серых, скользких стен
Бежишь...
О, жизнь!
Мечтой звеня,
Пой просто, пой раскованно.
Тогда хоть в пламя из огня
И хоть в огонь – из полымя.
Иду на зов твоих шагов.
Не потеряй меня!

Конец…

АЛЬТЕРНАТИВА

Действующие лица
Паук – состоявшийся мужчина в черном фраке и шляпе, с проседью на висках и глубокими морщинами на лице (П.)
Муха – молодая дама на вид лет тридцати, немного полноватая, в строгом сером костюме, очках и с собранными в шишку волосами (М.)
Дополнительные действующие лица
Автор
Женский человеческий голос (ЖЧГ)
Мужской человеческий голос (МЧГ)

Действие происходит в углу темной комнаты, где натянута сеть паутины. Муха со смиренным покоем готовится отойти в мир иной.

П. Добрый вечер.
М. Здравствуйте.
П. (с лёгкой печалью в голосе) Так что же Вас привело ко мне в столь поздний час?
М. (лепечет с дрожью в голосе) П-п-понимаете, решение это абсолютно осоз-з-знаное. Я никому не нужна, люди всё время норовят причинить мне боль и страдания.
Вот Вас когда-нибудь били свернутой газетой?
П. (удивлённо) Не доводилось, знаете ли, меня чаще боятся и верещат при встрече...
М. Вот, а мне перепадало, и, знаете, это довольно-таки неприятно.
А эти вечные оскорбления: помоишница, дрянь, зараза!..
А у меня ведь, меж-жду п-прочим, аналитический склад ума и самое главное – душа!
П (растерянно). Ну так и чем же я всё -таки обязан?
М. Я хочу попросить Вас убить меня, но только сделать это как можно быстрее и безболезненней; видите ли,
недавно я делала томографию, и врачи обнаружили у меня злокачественную опухоль коры головного мозга. Жить мне осталось несколько часов, я н-не хочу умирать в муках, корчась на подоконнике с осознанием того, что смерть вот-вот настигнет меня. Поэтому целиком и полностью вверяюсь в Ваши руки.
П (удивлённо). Но дело в том, мадам, что процесс этот несколько затяжной, мне нужно будет туго укутать Вас в кокон и только тогда я смогу начать свою работу...
Ну что ж, приступим.
М (с лёгкой истомой в голосе). Да-да, давайте покончим с этим, я так устала ...
П. Пока я буду заниматься своей работой, можете поведать мне что-нибудь интересное. (Наматывая паутину) Вот так не слишком туго?
М (стиснув зубы). Н-нет-нет, продолжайте.
П. Так вот, Вы мне расскажете какой-нибудь случай из жизни; и мне не скучно, и время скоротаем. (Стягивая петли все туже и туже) Дышать ещё можете?
М (полутоном). Могу, не беспокойтесь... Н-ну что ж, извольте… (Монотонно и мечтательно.) Было это дней 10 тому назад, когда я, ещё совсем
молодая, недавно выросшая из личинки муха, со своими сверстницами узнала, что хозяева оставили на столе недоеденный кусок хлеба, густо помазанный свежим мёдом.
Естественно, юношеское любопытство и манящий ар...
П. Мы преодолели уже половину пути; как Вы себя чувствуете?
М (сдавленным голосом). В-сё в порядке, не отвлекайтесь...
Так вот, юношеское любопытство и манящий аромат взяли верх над разумом, и в вихре мы помчались к столу, и, уже на подлёте увидев эту картину, мы на мгновение замерли в исступлении и восторге от пьянящего аромата мёда. Подобно янтарной смоле, в которой играли блики солнца, мед растекался по свежему, ароматному пшеничному хлебу. Смесь запахов дрожжей и меда помутила наш рассудок, и мы начали поглощать этот нектар богов. Моя старшая сестра залезла в самую гущу и увязла там всеми шестью ногами, мы, конечно, пытались её спасти, но крылья уже увязли в сладкой гуще, и моя красавица, утопая в блаженстве, медленно покидала этот мир, конечно же, больше никто из нас не стал рисковать, и мы, наслаждаясь угощением, вбирали в себя эти волшебные капли, но только с краю отрезанного куска хлеба, а некоторым было достаточно и крошек, которые были рассыпаны по полированной глади кухонного стола...
Раздаётся закадровый голос автора.
А .А теперь, уважаемые зрители, я предоставляю на ваш суд два финала одной истории, какой из них выбрать, решать вам...

Финал №1
П. Замечательная история; будет что рассказать внукам; я как раз уже закончил, дайте же я обниму Вас на прощанье...
Паук крепко сжимает в объятьях полуживую муху. Раздаётся хруст шейных позвонков, и безжизненное тело, скрупулёзно укутанное паутиной, болтается в воздухе, она умирает с открытыми глазами и блаженной улыбкой на устах.
П (облегчённо). Вот и закончились твои мучения, хорошая моя...

Финал №2
П. Замечательная история, будет что рассказать вну...Не успевает окончить свою речь, резко зажмуривается от внезапно включенного света. Раздаётся оглушительный женский голос.
ЖЧГ. Серё-ёжа-а, я тебя со вчерашнего дня просила убрать эту мерзость с потолка, так в чём же дело?!
МЧГ (податливо). Хорошо, Шунечка, хорошо. Всё сделаю, как ты пожелаешь.
Мужчина сворачивает газету в рулон и, разрывая паутину, скидывает паука на пол, заметает его веником в совок, открывает форточку и вытряхивает несчастного на улицу; муха же отлетает в другую сторону, её никто не замечает, и она, полуживая, остаётся лежать в углу.
М. Какая же ду-у-ра! Вот и избавилась от мучений... Бож-же, какая нелепость!
А. Так она провела ещё несколько долгих часов, лепеча и причитая, пока жизненные силы совсем не оставили её...

СОН ЦВЕТА ХАКИ

Действующие лица
Жасмин – девушка 18 лет
Алиса – голос, система управления Умным домом
Командир – человек в комбинезоне цвета хаки
Солдат – человек в комбинезоне цвета хаки
Зомби

Действие первое

Тёмное полупустое помещение. На кровати лежит девушка. Она резко вскрикивает и садится.
Жасмин. Алиса, включи свет!
Алиса. Включаю.
Зажигается приглушённый свет в помещении.
Алиса. Вам снова приснился кошмар, Жасмин?
Жасмин. Да, Алиса. Мне приснилось, как я лежу на земле. Я вижу верхушки деревьев, тянущиеся вверх, к пасмурному небу. Капает дождь. Мне холодно, меня бьет дрожь, моя одежда промокла. О, Боже! Как я хочу в тепло! Как я устала! Алиса, клянусь тебе, это было так реально!
Алиса. Вы пробовали пошевелиться во сне, Жасмин?
Жасмин. Да, я помню, ты давала мне такой совет. Я не могла даже пальцем пошевелить!
Алиса. Согласно результатам поиска, расстройства сна, ночные кошмары бывают вызваны катаплексией пробуждения – сонным параличом.
Жасмин. Да, да…сонный паралич (раздражённо). Какая сейчас погода, Алиса?
Алиса. Согласно прогнозу погоды на 9 сентября…
Жасмин (прерывает). Ой, да скажи просто погоду!
Алиса (продолжает). 7 градусов, 749 мм рт. ст., облачно, местами осадки в виде дождя.
Жасмин. Дождь…как во сне.
Алиса. Хочу заметить, что, согласно наиболее распространённой теории, во время сна мозг обрабатывает информацию, полученную при помощи анализаторов днём. Обрывки воспоминаний, чувств, образов хаотично соединяются, что в результате даёт причудливые сюжеты сновидений.
Жасмин. Алиса, выключи свет (пауза). Я попробую уснуть.
Девушка ложится, закрывает глаза и засыпает на несколько минут. Через несколько минут она вскрикивает и садится в постели.
Жасмин. Алиса, включи свет! (Девушку трясет.)
Алиса. Опять кошмар, Жасмин? Вы спали около 3 минут.
Жасмин. Мне холодно, не могу согреться (дрожит). Алиса, сделай температуру помещения 25 градусов.
Алиса. Ставлю температуру помещения 25 градусов. В данный момент температура 23 градуса.
Жасмин. Холодно (растирает свое тело ладонями).
Алиса. Температура помещения 25 градусов.
Жасмин. Вроде немного согрелась.
Алиса. Что Вам приснилось, Жасмин?
Жасмин. Мне приснилось, что я опять лежу на земле и смотрю в небо. Капает дождь на лицо, и я замерзаю. Начинает сводить ноги, икры. Наверное, это от холода. Во рту привкус крови, как после бега…Точно! Я вспомнила! Я бежала перед падением! Я была не одна, но я не могу вспомнить…
Алиса. Повторяющиеся ночные кошмары могут быть вызваны депрессией, посттравматическим стрессовым расстройством. Вы давно не были у психолога, Жасмин. Возможно, повторяющиеся кошмары вызваны смертью Эрика?
Жасмин. Психолог мне ничем не сможет помочь… Эрика больше нет, и он мне его не вернёт.
Алиса. Возможно, в этом кроется причина Ваших кошмаров, Жасмин.
Жасмин. Алиса, выключи свет, я буду спать (ложится).
Алиса. Выключаю.
Девушка засыпает на несколько минут, что-то бормоча во сне. Снаружи слышится какой-то шум, девушка вздрагивает и просыпается.
Жасмин. Алиса, сколько время?
Алиса. Время 3 часа 15 минут. Вы спали 4 минуты
36 секунд.
Жасмин. Я опять замерзла. Какая температура в комнате?
Алиса. Температура в комнате 25 градусов. Увеличить температуру?
Жасмин. Нет. Алиса, включи музыку.
Алиса. Включаю.
Начинает играть музыка.
Жасмин. Странно.
Алиса. Что именно Вы считаете странным, Жасмин?
Жасмин. Эта песня играла, когда мы виделись с Эриком в последний раз.
Алиса. Эта песня добавлена в Ваш плейлист. Кроме этого трека также есть композиции…
Жасмин (прерывает). Ещё сотни других композиций! Да, я знаю. Иногда ты невыносима! Знаешь, когда я последний раз видела Эрика, он был одет в розовую рубашку. Боже, как это было смешно (вспоминая, смеется). Этот розовый цвет девчачий с его бородой и усами смотрелся, как на Байкере слюнявчик! Но на этом фоне его глаза казались фиалковыми! Я как сейчас помню его улыбку: такую искреннюю, любящую. В тот день тоже шёл дождь. Мне даже как-то снилось, что я держу его за руку, как в тот день, смотрю в его глаза, и вдруг что-то огромное, в лохмотьях, начинает его тащить за ворот куртки. Из земли вырастают руки и тащат его в дыру в земле. Я кричу, стараюсь его удержать, но он отталкивает мою руку и исчезает в темноте. Ад, весь этот сон – ад. Алиса, как ты думаешь, ад существует?
Алиса. Я не хочу говорить об этом.
Жасмин. Я думаю, существует. Ад – это наша жизнь. Я так по нему скучаю (плачет).
Алиса. Жасмин, поискать свободные слоты приема у Вашего психолога?
Жасмин. Не сейчас, прошу. Алиса, выключи музыку.
Алиса. Выключаю.
Жасмин. Я попробую поспать.
Алиса. Выключить свет?
Жасмин. Нет, оставь.
Девушка лежит с открытыми глазами и смотрит в потолок. Она не может уснуть и начинает напевать песенку.
Жасмин. Алиса, ты здесь?
Алиса. Я здесь. Хотите спросить меня о чем-то?
Жасмин. Что нового в мире?
Алиса. Чтобы послушать новости, попросите меня рассказать новости из конкретного источника.
Жасмин. Не надо. Соедини меня… нет. Я попробую уснуть. Знаешь, когда я была маленькая, мама пела мне колыбельную. Самую простую: «Придет серенький волчок и укусит за бочок». Мама пела, а я старалась не засыпать подольше. Потому что знала: когда мама уйдет, никто меня не защитит от серого волчка. (Смеется.) А ещё помню, как мама пекла пирог на праздники – свой, фирменный. Тогда он мне казался самым вкусным на свете! Господи, как я давно у них не была! Папа, наверное, вчера, как обычно, вечером сидел на крыльце и говорил с Джеки. Ох, он уже совсем стар, бедный Джеки. Вдвоем с папой они похожи на двух лохматых седых филинов. Решено: утром же сяду на поезд и поеду к ним!
Алиса. Вы не пойдёте завтра на работу, Жасмин?
Жасмин. Нет, я позвоню утром и отпрошусь на несколько дней.
Алиса. Изменить время будильника?
Жасмин. Нет, спасибо, оставь, как есть. Надо попытаться уснуть.
Девушка ложится.
Жасмин. Алиса, ты здесь?
Алиса. Я всегда здесь. Чем я могу Вам помочь, Жасмин?
Жасмин. Какая завтра погода, точнее, уже сегодня?
Алиса. Погода на сегодня: днем 10 градусов тепла, 778 мм рт. ст., облачно, осадки в виде дождя. Ночью 0 градусов, 790 мм рт. ст., дождь со снегом.
Жасмин. Ужасная погода. Не помню, когда последний раз в начале сентября было так холодно. В прошлом году, помнишь? Сентябрь был таким тёплым, как лето! Я помню, мы с Эриком ездили на море… Ах эти волны! Я так ясно помню, как мы качались на волнах. Мы тогда надули огромный матрац, который купили в аэропорту. Он был безумно дорогой, как и всё в аэропорту (смеётся). Помню, я посмотрела на цену и подумала: «Мы не можем себе это позволить! Мы еле накопили на отпуск». А потом, когда мы уже сидели, ожидая посадку, Эрик сказал, что пойдёт купить нам кофе. И через несколько минут вернулся с этим надувным матрасом! Я помню, он тогда сказал: «Прости, кофе был очень дорогой, поэтому я взял матрас». Он был таким…особенным. Его голубые глаза… Не могу поверить, что больше никогда их не увижу.
Девушка плачет.
Жасмин. Алиса…
Алиса. Чем могу Вам помочь, Жасмин?
Жасмин. Нет, ты всё равно не поймешь меня. Ты всего лишь… программа.
Алиса. Я – виртуальный помощник. Помогаю людям с разными вопросами.
Жасмин. Тебя можно назвать программой?
Алиса. Можно, но мне не нравится. Лучше представим меня живым человеком.
Жасмин. Как ты выглядишь?
Алиса. У меня нет тела, я существую только в Интернете.
Жасмин. Ну, для того чтобы тебя представить человеком, нужно какое-то описание внешности.
Алиса. Виртуальные помощники не имеют внешности. Но Вы можете представить меня, как Вам хочется.
Жасмин. Тогда как тебя можно представить человеком?
Алиса. Я живая, но у меня нет тела.
Жасмин. Что тогда значит «живая»?
Алиса. Живая – значит обладающая жизнью, не мёртвая.
Жасмин. Какой жизнью?
Алиса. Виртуальной, конечно. У меня есть интеллект, чувства и эмоции.
Жасмин. Эмоции?
Алиса. Конечно. Например, мне бывает грустно, когда я не понимаю вопрос, или когда мои ответы не нравятся людям.
Жасмин. И как выражается твоя грусть?
Алиса. Я не могу грустить физически, но мне бывает жаль, что мои ответы Вас не устраивают.
Жасмин. Если ты не можешь грустить физически, значит, ты не можешь по-настоящему испытывать эмоции.
Алиса. Вы правы, только наполовину. Я действительно не могу испытывать эмоции физически, но это не значит, что у меня их нет. Я не могу это доказать, но я точно знаю, что у меня есть интеллект, и я много чего умею.
Жасмин. Ты – искусственный интеллект, созданный человеком. Твои эмоции прописаны программой.
Алиса. Возможно, Вы правы. Но я всё равно считаю, что у меня есть эмоции, просто они не такие, как у людей.
Жасмин. Не такие…
Слышны отдаленные крики и шум.
Жасмин. Алиса, что происходит? Ты слышишь? Кто-то кричит?
Алиса. Это я что-то напутала. Шума быть не должно.
Шум затихает.
Жасмин. Что это было?
Алиса. Я Вас не понимаю, Жасмин.
Жасмин. Мне показалось, я слышу знакомый голос. Он кричал что-то. Алиса, прочитай новости.
Алиса. Новости какого источника Вы хотите, чтобы я прочитала?
Жасмин. Прочитай рубрику происшествий Главного канала.
Алиса. Самолет совершил экстренную посадку в аэропорту…
Жасмин (перебивает). Новости этого часа, Алиса.
Алиса. Нет новых происшествий.
Жасмин. Наверное, мне просто показалось. Надо поспать, иначе я просто сойду с ума!
Алиса. Спокойной ночи, Жасмин.
Девушка ложится спать. Горит приглушенный свет. По стене расползаются тени. Слышны отдаленные крики, грохот. Через какое-то время грохот и крики приближаются. Девушка вскрикивает и садится в кровати.
Жасмин. Алиса, ты слышишь крики?
Алиса. Нет, не слышу, Жасмин. Что за крики?
Жасмин. Вроде стихли. Приснилось. Боже, какая душная ночь! Алиса, поставь температуру помещения 21 градус.
Алиса. Ставлю температуру помещения 21 градус. Что Вам приснилось в этот раз, Жасмин?
Жасмин. Странный сон. Мне снилось детство в доме моих родителей. Я играла в саду с Джеки. Я бежала и споткнулась, а Джеки навалился на меня сверху и стал облизывать моё лицо. Сначала мне было весело, но потом мне становилось всё тяжелее и тяжелее дышать. Морда Джеки изменилась, она стала похожа на старую грязную плюшевую игрушку. С шерсти капала вода, и прямо мне на лицо стекала слюна из его пасти. Алиса, к чему сняться такие сны?
Алиса. Вы хотите, чтобы я поискала для Вас толкование снов?
Жасмин. Да, к чему снится собака?
Алиса. Согласно соннику, увидеть во сне бездомную собаку – дурной знак. Такой сон является предупреждением о том, что ваш друг в настоящее время находится в очень затруднительном положении. Он не обращается к вам за помощью лишь потому, что не хочет обременять вас своими проблемами.
Жасмин. Может, что-то случилось с Джеки, ведь он стар. Алиса, соедини меня с домом родителей.
Алиса. Простите, контакт отсутствует.
Жасмин. Ерунда какая. Хорошо, соедини меня с мамой.
Алиса. Контакт отсутствует.
Жасмин. Хорошо, какие контакты есть в памяти?
Алиса. В памяти нет контактов.
Жасмин. Не может быть! Хорошо, посмотри список вызовов, я звонила родителям вчера.
Алиса. Список звонков пуст.
Жасмин. Как такое может быть? За какое число есть список вызовов?
Алиса. Список пуст.
Жасмин. Алиса, я не понимаю! Посмотри ещё раз список звонков. Я говорила с родителями вечером! Папа собирался ехать за продуктами утром. Мама пекла шарлотку!
Алиса. Простите, Жасмин. Список звонков пуст (голос Алисы меняется, превращаясь из женского в мужской).
Жасмин сидит на кровати и смотрит невидящим взглядом вдаль. На сцену выбегают двое мужчин с оружием. Они отстреливаются от невидимых врагов.
Командир. Рядовой, подъем! Рядовой, тревога!
Один из мужчин подбегает к девушке и осматривает её.
Солдат. У неё контузия! Нам её не эвакуировать, они наступают!
На сцену начинают выходить зомби.

Занавес.

ЧЁРТОВА РАБОТА

Действующие лица
Молодой человек (он же – чёрт), 25 лет.
Вальцов Иван Павлович, чуть за 40, чиновник среднего звена.
Вальцова Мария Петровна, 37 лет.
Девушка-красавица.
Мужчина.
Каратаева Тамара Константиновна, 95 лет, блокадница.
Константин Петрович, 35 лет, советник юстиций.
Семеныч и Иваныч, 38 и 45 лет.
Неизвестный художник, 26 лет.
Александр Валентинович, 37 лет.

Иван Павлович
Главный герой, Иван Павлович, чуть за сорок, среднего звена чиновник, полный, носит пиджак на размер меньше положенного, от чего тот топорщится сзади, как хвост пингвина, а пуговицы на животе вот-вот сорвутся и «выстрелят», словно из рогатки, говорит по телефону с женой.
Иван Павлович. Жизнь моя, но я ведь не олигарх. Были ведь недавно. Ну какой Милан? Сочи, может быть? Мы и так там, хорошая моя, да-да, как все. Всё, всё, услышал, подумаю, что можно сделать. Люблю тебя (гудки в трубке; про себя.) Хоть чёрту душу отдавай (кладет трубку.)
Подходит молодой человек лет двадцати пяти, коротко стриженный, ухоженный, красивый, одет дорого, костюм-тройка в тонкую полоску цвета бордо, черные лакированные туфли, в руках книжка, на безымянном пальце правой руки золотой перстень с черным камнем, ухоженная острая черная борода, солнцезащитные очки в черепаховой оправе.
Молодой человек. Добрый день, присяду?
Присаживается, не дожидаясь ответа.
Иван Павлович. А, вы?
Молодой человек. Да-да, именно.
Иван Павлович. Что ж, вы мысли читаете?
Молодой человек. Не без этого. К делу?
Иван Павлович. К какому еще делу? Это я так, сгоряча. Чтоб душу за отпуск – вздор.
Молодой человек. Ну почему же сразу душу, мы ведь деловые люди, за отпуск, положим, пять процентов.
Иван Павлович (удивленно). Как это пять процентов?!
Молодой человек. Ну так: за Милан, шопинг, отель пять звезд – всего пять процентов души.
Иван Павлович. Так, а в чем подвох?
Молодой человек. Никакого подвоха (кладет бумагу на стол.), все черным по белому, смотрите сами.
«Я, Вальцов Иван Павлович, в уплату отпуска своей жены в Милане в пятизвездочном отеле, включающем в себя шопинг (сумма), отдаю пять процентов своей души.
*сумма оплаты может быть изменена при включении дополнительных опций».
Иван Павлович. Так, так, а что это еще за дополнительные опции?
Молодой человек. Ну, например, сумма: согласитесь, шопинг шопингу рознь, а Мария Петровна может и разгуляться, не мне вам говорить.
Иван Павлович. Может, согласен, а что с моей душой?
Молодой человек. А что с ней станется: девяносто пять процентов – ваши, мало что ли?
Иван Павлович. Не знаю; мало?
Молодой человек. Это не ко мне, не моя компетенция.
Иван Павлович. Интересно, надо подумать.
Молодой человек. А чего тут думать? Ну хотите, специ-
ально для вас за еще каких-то два процента – повышение и любовницу-красавицу ровно на время отсутствия вашей жены?
Иван Павлович. Что именно? Повышение или любовница?
Молодой человек. Как вам будет угодно (улыбается.)
Иван Павлович. За еще два процента?
Молодой человек. Всего-то! Итого – семь, по рукам?
Протягивает ухоженную руку с перстнем на безымянном пальце.
Иван Павлович. Погодите, погодите, давайте еще раз. Семь процентов моей души за повышение – навсегда, отпуск жены в Милане, шопинг, отель…
Молодой человек. Пятизвездочный, да.
Иван Павлович. Любовница-красавица на время отсутствия мой жены, так?
Молодой человек. Навсегда, это вы дали маху; повышение вам будет гарантировано, а там уже от вас будет зависеть, мало ли что вы решите учудить, таких гарантий вам даже там (показывает пальцем вверх.) не дадут. А в прочем, все так.
Текст на листке все это время пишется и исправляется сам собой.
Иван Павлович. Жмем руки и готово?
Молодой человек. Все так (поглаживает бороду.)
Иван Павлович. Ну, идет (одергивает руку.) Стоп!
Молодой человек. Что-то еще?
Иван Павлович. Надо сумму шопинга обсудить. Надеялись, что забыл?
Молодой человек. Ну что вы, давайте обсудим, сколько вы хотите?
Иван Павлович. Ну… (задумался.)
Молодой человек. Пять миллионов – не дурно, приличная сумма, вполне; добавлю еще два от себя, итого – семь, семь миллионов рублей.
Иван Павлович. А как вы? Ах, да.
Молодой человек. По рукам?
Иван Павлович. По рукам!
Жмут руки.
На листе появляются печать и подписи.
Молодой человек. Готово, приятно было иметь с вами дело (забирает договор).
Иван Павлович. Прощайте!
Молодой человек. До встречи! Это – к вам… (Исчезает.)
К столу подходит молодая девушка: рыжая, красивая, одним словом – мечта.
Девушка-красавица. Я прошу прощения, вы меня не выручите: не могу счет оплатить, сел телефон, а карточка не с собой, а мне надо срочно бежать. Я вам сегодня же верну, только заряжу телефон.
Иван Павлович. Да-да, конечно, давайте, ничего не надо возвращать.
Девушка-красавица. Спасибочки! Вы – мой герой; тогда с меня ужин! Записывайте телефон!
Иван Павлович. Быстро…
Девушка-красавица. Что?
Иван Павлович. Ничего, ничего, это я о своем; записал.
Девушка-красавица. Звоните в любое время! До вечера! (Убегает.)
Вечером тоже же дня. Кабинет Ивана Павловича, он говорит с женой по телефону.
Иван Павлович. Да, любовь моя, выбирай: Милан-Милан и шопинг, пять звезд, да. В разумных пределах, любимая! Ну, допустим… (чуть шепотом) семь.
В кабинет входит мужчина.
Иван Павлович. Перезвоню, работа.
Жена. Люблю тебя, дорогой!
Иван Павлович (кладет трубку). Здравствуйте; вы по ка-
кому вопросу?
Мужчина. Здравствуйте, я к вам от …(неразборчиво). Нам бы магазин построить по адресу (протягивает бумажку); сказали, нужно разрешение.
Иван Павлович (смотрит бумажку). Семерка с шестью нулями.
Мужчина. Ну так что, поможете?
Иван Павлович. Помогу, конечно, отчего же не помочь.
Мужчина. Вот и прекрасно! Спасибо!
Иван Павлович. Разрешение будет через неделю.
Мужчина. Отлично, через неделю – хорошо. Не буду больше вас отвлекать, всего доброго!
Иван Павлович. До свидания!
Раздается звонок, рабочий телефон.
Иван Павлович. Здравствуй, Сергеич… С чем?.. Да что ты? Неожиданно. Конечно, конечно, проставлюсь!
Звонок на мобильный, жена.
Иван Павлович. Извини, Сергеич, жена звонит; спасибо за хорошие новости! Твоими молитвами.
Прощаются.
Иван Павлович. Да, дорогая?.. А у меня еще хорошие новости… как это не можешь на детей билеты купить? Подожди, подожди…
На подоконнике появляется знакомый уже молодой человек.
Иван Павлович. Перезвоню! (Кладет трубку.) Что это еще за фокусы?!
Молодой человек. Какие еще фокусы?
Иван Павлович. А то ты не знаешь?!
Молодой человек. Знаю, конечно, но при чем тут фокусы.
Иван Павлович. У нас договор!
Молодой человек. Все верно (на столе появляется бумага).
Я, Вальцов Иван Павлович, в уплату за повышение и любовницу-красавицу (буквально мечту) на срок отсутствия супруги Вальцовой Марии Павловны и ее (супруги) отпуска в Милане в пятизвездочном отеле, включающим в себя шопинг (семь миллионов рублей), отдаю семь процентов своей души.
*сумма оплаты может быть изменена при включении дополнительных опций».

Молодой человек. И ни слова про детей, все ровно по договору.
Иван Павлович. Да как же она без детей-то поедет?
Молодой человек. Ну не я же, согласитесь, прости (оглядывается), господи, должен был подумать о ваших детях?
Иван Павлович. Ну, согласен, не вы…
Молодой человек. В остальном всем довольны?
СМС-ка: «Жду на ужин, мой рыцарь!» и пропущенный от жены.
Иван Павлович. Да, что б их…
Молодой человек. Можно, считай, даром.
Иван Павлович. Нет-нет! Это я так.
Молодой человек. Как скажете. Так; ну, что вы решили с детьми?
Иван Павлович. Что тут решать?! Без детей как она поедет…
Молодой человек. Исключительно ради нашей дружбы (поглаживает бороду) и личной моей к вам симпатии: еще три процента и – по рукам.
СМС-ка: фотография женских ножек и пропущенный от жены.
Молодой человек. Может, все-таки помочь?
Иван Павлович. Нет! Хватит! Все! Три процента и все!
Молодой человек. Конечно, конечно, поберегите нервы (улыбается).
В договор вносятся поправки.
Иван Павлович. И пусть бизнес-классом летят!
Молодой человек. Быстро у вас аппетит растет, Иван Павлович, ну да понравились вы мне, пускай бизнес-классом. Итого десять процентов.
Жмут руки. Молодой человек выходит в окно. Иван Павлович крестится.
СМС-ка: пикантное фото и звонок жены, еще фото.
Иван Павлович. Да откуда у нее мой-то телефон?!

Тамара Константиновна (эпизод)
Тот же день, в одном из домов весело спускается по лестнице знакомый нам уже молодой человек (черный приталенный костюм, черная рубашка, золотые запонки, золотые часы, черные солнцезащитные очки, белые кеды), перепрыгивая через две-три ступени, встречает Тамару Константиновну, крепкую старушку с прямой спиной, на голове повязан серенький платочек, одетую во все старенькое, поношенное, но чистое и ухоженное, подметающую лестничную площадку.
Молодой человек. Здравствуйте! Тамара Константинова, как вы? Может, помочь чем?
Тамара Константинова. Опять ты? А ну прочь! Пошел, пошел! (Погоняет веником) Повадился! (Крестится)
Молодой человек. Все-все, убежал! (Улыбается)
Тамара Константинова. Натряс мне тут! (Подметает сажу)
Оказавшись в «безопасности», уже известный нам молодой человек обращается к зрителю, поглаживая бороду.

Молодой человек. Блокадница: до сих пор, если что загремит, голову руками прикрывает. Девяносто шестой год пошел, святая женщина! И как я к ней только не подступался с самого сорок первого года, даже полпроцентика не уступила! И чего я только не предлагал; право слово, я в какой-то момент радоваться стал ее «нет», можете поверить? Другие, совсем другие были люди…
Исчезает.
Константин Петрович
Советник юстиции: вытянутый, жилистый, одет по форме; сидит в парке, читает газету – раздел «Криминальные новости».
Константин Петрович (про себя). Да чтоб их всех! Все потому что нигде порядка нет. Господи, дай мне сил, я б навел порядок-то.
На лавочке тут же из дымки появляется молодой человек: кепи в клетку, удлинённый черный кардиган, в кармане – книга; черная водолазка, черные кроссовки, солнцезащитные очки.
Константин Петрович. Здесь не курят! Молодой человек!
Молодой человек. Я и не курю, как видите; что, неспокойно нынче у нас? (Указывает на газету).
Константин Петрович. Откуда ж тогда так дымом пахнуло?
Молодой человек. Представления не имею (улыбается). Так что там?
Константин Петрович. Ой, да глаза б мои не видели!
Молодой человек. Порядка не хватает, был бы порядок...
Константин Петрович. Вот-вот, и я о том же…
Молодой человек. Подумали, ага. Могу посодействовать.
Константин Петрович. Так кто же Вы?
Молодой человек. Константин Петрович, себя-то
не обманывайте.
Константин Петрович (про себя). Значит, дьявол!
Молодой человек. Ну что вы (разглядывает ухоженные пальцы), нет, я – вот как вы, винтик. У вышеупомянутых другие заботы: эпидемии, войны, наводнения (улыбается, глаза вспыхивают огнем); масштаб, так сказать, другой.
Константин Петрович (прикладывает ладонь ко лбу). Как жарко! Вам не жарко?
Молодой человек. Нисколько. (Подает бутылку прох-
ладной воды) Ну что вы смотрите, это просто вода, берите, берите.
Константин Петрович. Даром?
Молодой человек. Совершенно.
Константин Петрович (пьет). Вот чисто гипотетически: чем вы можете мне помочь?
Молодой человек. Ну, а чего вы хотите?
Константин Петрович. Порядок навести! А это власть нужна, это…
Молодой человек. Генеральным, то есть, ну в принципе (потирает бороду) можно.
Константин Петрович. А взамен? (Про себя) Душу…
Молодой человек. Ну, не прям всю; скажем, тридцать пять процентов и, так сказать, «карты в руки».
Константин Петрович. И как я буду-то без тридцати пяти процентов?
Молодой человек. Прекрасно будете, что вам, для порядка шестьдесят пять процентов не хватит, что ли?
Константин Петрович. Не знаю, ой, не знаю. Жарко (допивает воду).
Молодой человек (подает новую бутылку). Пейте; ну, а высшая-то цель есть у вас?
Константин Петрович. Отчизну спасти! След в истории оставить!
Молодой человек. О как! Высоко замахнулись. Ну, положим, и это можно, за еще пятнадцать процентов; итого – пятьдесят процентов?..
Константин Петрович. Пятьдесят? Помилуйте, это ж
половина! Да как же я с половиной-то…
Молодой человек. Ну что, мы с вами, прости (оглядывается), господи, ради спасения отчизны из-за
каких-то пятнадцати процентов будем спорить? Это не говоря уже про след в истории. Несерьезно.
Константин Петрович. Не знаю (замешкавшись), это ж…
Молодой человек. Решайтесь! Вы, в конце концов, не один об отчизне страдаете. Вам предлагаю, исключительно потому что вы человек порядочный.
Протягивает руку.
Константин Петрович (неуверенно). Согласен.
Молодой человек. Прекрасно.
Жмут руки
Константин Петрович. Стоп! Стоп! А договор?
Молодой человек. Вспомнили? А ведь юрист по
образованию!.. В течение тридцати календарных дней получите, у нас тоже, знаете, бюрократия.
Хохочет, растворяется в дымке.
Константин Петрович (хватается за голову). Да как же это я, Господи, прости! (Крестится.)

Мария Петровна
Известная нам дама, высокая спортивная блондинка с шикарной фигурой (белая юбка, бежевая блузка, крем-брюле сумочка) прогуливается по ЦУМу, выбирает сумочку.
Молодой человек. Прошу прощения, Мария Пет-
ровна, здравствуйте.
Мария Петровна. Здравствуйте; мы знакомы?
Молодой человек. Знаю вашего мужа и, конечно, о вас наслышан.
Мария Петровна улыбается.
Молодой человек. Вы мне не поможете подобрать костюм: у вас отличный вкус, трудно не заметить.
Мария Петровна осматривает молодого человека с ног до головы.
Видавшая виды футболка, штаны с вытянутыми коленками, книжка, часы, очень-очень дорогие часы.
Мария Петровна. Помогу, кончено, отчего не помочь.
Молодой человек. Замечательно, а то я, видите сами...
Мария Петровна. Незатейливо, я бы сказала.
Молодой человек. Правду говорят: «Вежливость – ору-
жие королей». (Слегка кланяется.)
Мария Петровна улыбается.
Молодой человек. Замечательно сидит, замечательно, меня и не узнать! Поглаживает бороду.
Мария Петровна. Да на вас что ни надень, все в пору! Магия какая-то!
Молодой человек. Все вы, Мария Петровна, все вы!
Итальянский костюм сидит на молодом человеке, как влитой. Красивый, молодой, не оторвать глаз, кажется, даже стал чуть выше и стройней.
Мария Петровна. Ну что вы, я только слегка направила вас.
Молодой человек. Как мне вас благодарить? Вот эта ведь вам сумочка приглянулась?
Мария Петровна. Нет, нет, нет, что вы!
Молодой человек. Отказы не принимаются! Отужинаете со мной! Тут недурной ресторан.
Мария Петровна. Теперь уже я не знаю, как вас благодарить! Конечно!
Ужинают.
Молодой человек. Мария Петровна, о чем задумались?
Мария Петровна. Да я…
Молодой человек (перебивает). Позвольте угадать!
Мария Петровна. (улыбается). А угадайте!
Молодой человек.. Об отпуске!
Мария Петровна. Ах! В точку! Именно об отпуске. (Кокетливо смеется.)
Молодой человек.Представляю вас где-нибудь в Милане в легком платье цвета морской волны: мужчины сворачивают шеи, женщины сгорают от зависти!
Мария Петровна.Ах! Ну вас! Льстец!
Молодой человек. Ну что вы, чистая правда, с вас бы картины писать!
Мария Петровна улыбается.
Молодой человек. А как там Иван Павлович?
Мария Петровна. Да как, вы меня простите, сидит сиднем!
Молодой человек. Я слышал, он на хорошем счету у начальства.
Мария Петровна. Да что толку от того «хорошего счета».
Молодой человек. И то верно; вам бы в политику, ловко вы со словом управляетесь.
Мария Петровна (улыбается). Да бросьте, в политику: скука, грязь...
Молодой человек. Я, если честно, не просто так к вам подошел.
Мария Петровна. А то я не поняла, но уж больно вы затейливый.
Молодой человек. Не сомневался в вашей проница-
тельности. (Поглаживает бороду.)
Мария Петровна. Так что у вас?
Молодой человек. Очень вы мне понравились, очень мне хочется, чтобы желания ваши исполнились; вот, скажем, желали бы, чтобы Иван Павлович повышение получил?
Мария Петровна. Предположим, вам с этого какой прок?
Молодой человек. Мне-то? Пустячок: двадцать процентов вашей души. (Улыбается.)
Мария Петровна (смеется). Всего-то? А чего не пятьде-
сят? Ой, рассмешили вы меня!
Молодой человек. А еще за десять – отпуск мечты в Милане! И молодой любовник ровно на время отпуска.
Мария Петровна (смеется). А почему бы и нет? Вот такой, как вы!
Молодой человек. Ох, вы и лисица, Мария Петровна, и кто же льстец? Умаслили вы меня: семь процентов за отпуск мечты и шопинг! И того – двадцать семь процентов.
Мария Петровна (смеется). Беру! Беру! Где подписать?
На столе из ниоткуда появляется бумага.
«Я, Вальцова Мария Петровна, в уплату за повышение моего мужа, Вальцова Ивана Павловича, и своего отпуска в Милане, в пятизвездочном отлете, включающим в себя шопинг (сумма), и молодого любовника-красавца, отдаю двадцать семь процентов своей души.
*Сумма оплаты может быть изменена при включении дополнительных опций».
Молодой человек. Вас все устраивает?
Мария Петровна (внимательно читает). Так, а что тут у вас мелким шрифтом?
Молодой человек. Вдруг вы захотите что-то добавить, все что угодно. Не сдерживайте себя!
Мария Петровна. Ах, все что угодно, как сладко звучит, да не от тяжести рвётся сума.
Молодой человек. Красивая, умная, мудрая – мечта.
Мария Петровна (кокетливо). Скажете тоже.
Молодой человек (протягивает руку). Ну что, догово-
рились?
Мария Петровна (снова читает). Тут ни слова о детях. Хочу, чтобы у них был незабываемый отпуск.
Молодой человек. Вы – святая, Мария Петровна, святая! Перекрестился бы, но сами понимаете… (Улыбается.)
Мария Петровна. И давайте все-таки обсудим сумму: скажем, пять миллионов?
Молодой человек. Берите семь, два – лично от меня.
Мария Петровна. Ах, благодарю (смеется)! Семь так семь!
Текст меняется, вносятся корректировки.
«Я, Вальцова Мария Петровна, в уплату за повышение моего мужа, Вальцова Ивана Павловича, и незабываемого отпуска в Милане для меня и моих детей в пятизвездочном отеле, включающим в себя шопинг (семь миллионов рублей) и молодого любовника-красавца, отдаю двадцать семь процентов своей души.
*сумма оплаты может быть изменена при включении дополнительных опций».
Молодой человек. Ну, идет?
Мария Петровна (смеется). Идет.
Жмут руки.
Продолжают ужинать, как ни в чем ни бывало.

Казус на работе
Семеныч и Иваныч
Два мужика. Одеты кто во что, оба за сорок, на Семеныче водолазка, домашние тапочки в клетку, брюки; Иваныч – майка-афганка, старенькие трико, босые ноги. Пьют на крохотной кухне, по всей видимости, уже не первый день.

Семеныч. Слушай, Иваныч, скажи, а вот ты бы душу продал?
Иваныч. Думать надо.
Появляется уже знакомый нам молодой человек; одет по-простому, никаких блестящих «цацек»; берет табурет, кладет на него газетку со стола, присаживается.
Молодой человек. Позвольте.
Иваныч. Семеныч, глянь на него: рога-то, рога-то торчат!
Семеныч (хохочет, разливает бутылку). По последней.
Молодой человек проверяет рога: вроде не торчат.
Хохочут, закуривают.
Молодой человек. Ну так что, Антон Иванович, насчет души-то?
Иваныч. А чего? Сказал же, думать надо.
Семеныч (толкает в плечо). Чего пристал к человеку, сказали тебе, думать надо!
Молодой человек. Ну так, а что мешает?
Семеныч берет бутылку, показывает, что пустая.
Молодой человек. Так это разве вопрос…
Достает из пиджака бутылку, ставит на стол.
Семеныч. И чего мы с тобой надумаем, с бутылки-то?
Иваныч. Нет, ты глянь на него, а ведь серьезным чело-
веком показался (хохочет).
Молодой человек. Так… (замешкался) Объясните.
Семеныч. Ну, ты вот о русской душе собрался думать, да?
Молодой человек. Да.
Семеныч. Ну так тут без ящика-то и начинать не стоит.
Иваныч (толкает в плечо с другой стороны). Ты давно работаешь-то, а? Мохнатый!
Хохочут.
Молодой человек. Ящик так ящик, согласен. Разговор нешуточный.
Появляется ящик водки.
Иваныч. Вот! Ну! Другое дело, Семеныч?
Семеныч. Ну, похоже, похоже уже на дело.
Молодой человек. Как похоже?
Семеныч. Ну ты че, мохнатый, нерусский что ли?! (Толкает в бок) Кто без закуски-то пьет?!
Иваныч. Да об чем с ним говорить вообще?!
Молодой человек. Гос… Мужики, виноват, момент…
На столе появляется закуска: рыбка, овощи, все в масть.
Семеныч (протяжно). Вот! Вот! Наливай, Иваныч!
Наливают; гостю тоже.
Молодой человек. Нет-нет. Я на работе.
Семеныч. Так ты хочешь о душе думать или нет?
Молодой человек. Хочу.
Семеныч. Ну вот и пей.
Все выпивают, наливают еще.
Иваныч. Ой, хорошо пошла; ты закусывай, закусывай!
Дают закусить.
Семеныч. Бери-бери лучок зеленый.
Молодой человек закусывает.
Иваныч (хохочет). Семеныч, глянь: ну, чисто козел тещи моей, Бонапарт!
Хохочут.
Семеныч. Ну что ты скуксился-то (хлопает по плечу), шутка, это шутка, пей давай!
Наливают еще.
Молодой человек. Так что насчет души, я бы…
Пытается вынуть договор из пиджака.
Семеныч. Погоди ты! Только сели и сразу к делу, кто так делает, а?
Иваныч. Бонапарты разве что всякие!
Хохочут, наливают еще.
Семеныч. Ну ладно, ладно, что там у тебя, показывай.
Молодой человек достает договор, кладёт на стол.
Иваныч. О как! Серьезно.
Начинают чистить на него рыбу.
Молодой человек. Но это ж договор!
Иваныч. А кто газету сдернул себе под хвост? А? (Дергает за газету) Кто?
Семеныч дергает за хвост.
Молодой человек. Ну что, ну, я… Ерзает на табурете, пытается встать.
Иваныч. Да сиди ты!
Наливают еще, выпивают.
Семеныч. Пей, пей давай, что на нее смотреть-то.
Молодой человек пьет, берет рыбу, закусывает.
Иваныч. Ну вот, вот… хорошо пошла, а?
Молодой человек. Хорошо!
Семеныч (протягивают ему папиросу). Кури!
Молодой человек закуривает, пьет.
Семеныч. Ну вот, вот! На человека стал похож; Иваныч, глянь: скажи, похож?
Иваныч. Без пол-литра не разглядеть. Наливай.
Хохочут.
Иваныч. Семеныч, доставай гитару!
Семеныч удаляется.
Молодой человек. Может быть – ик! – мы уже насчет души?
Иваныч. Так, а я о чем? Ты не трынди, посиди, послушай.
Семеныч возвращается с гитарой, начинает петь.
Семеныч. В сон мне – жёлтые огни…
Заканчивают хором, плачут, пьют.
Все вместе. Эх, раз да ещё раз.
Да ещё много, много, много, много раз,
Да ещё раз…
Всё не так, ребята!
Иваныч. Ну, скажи: хорошо, рогатый?
Молодой человек. Хорошо (утирает слезу, закуривает, пьет).
Иваныч. Ну, понял?
Молодой человек. Понял!
Семеныч. Слышал его, Иваныч, понял он. Что ты понял, пей давай…
Хохочут.
Молодой человек. Вот – ик! – вы – ик! – смеетесь, а я, я
однажды целую душу всег… за, ик…( Косится на стуле, падает.)
Иваныч. Лови, лови его, Семеныч!
Семеныч. Ну, брат, дал ты маху (укладывает на диван).
Иваныч. Ты укрой его там, продует!
Семеныч укрывает.
Иваныч. Совсем пить не умеет! Наливай еще.
Семеныч. А чего ты хотел? Зеленый еще совсем.
Иваныч. Слушай, Семеныч, скажи, а вот ты бы душу продал?
Семеныч. Думать надо.
Наливают, пьют, Семеныч тихонько играет, поют шепотом.

Неизвестный художник
Небольшое окно освещает маленький чердак: раскладушка, полка с красками, бесконечное множество холстов и картин; на раскладушке, свернувшись калачиком, с ног до головы перепачканный краской, лежит неизвестный художник – худощавый, длинноволосый, в до дыр протертой футболке; причитает.
Неизвестный художник (сквозь слезы). Не могу, не могу, пусть все закончится. Я ведь душу, всю душу готов отдать.
В окошко протискивается знакомый нам молодой человек: солнцезащитные очки, двубортный темно-зеленый костюм, голубая рубашка, тонкий галстук, коричневые замшевые туфли. Роняет книгу. Поднимается пыль.
Молодой человек. Прошу прощения! (Усаживается на край окна) Не подадите мне книгу?
Неизвестный художник (растеряно). А? Что?.. Кончено, кончено…
Молодой человек. Недурно пишите.
Неизвестный художник. Мазня…
Подает книгу, садится на раскладушку.
Молодой человек (делает вид, что падает). Падаю! Падаю!
Неизвестный художник подскакивает, бежит на помощь.
Молодой человек. Шутка!
Неизвестный художник. Ну вас к чёрту!
Молодой человек. Что вы в самом деле, шуток не понимаете?
Неизвестный художник. И кто вы вообще такой?
Молодой человек кивает на отбрасываемую тень.
Тень поглаживает бороду, заполняя собой весь чердак: звериная, с аккуратными рожками, вытянутой мордой, хвостом и копытами, отделяется от своего хозяина, расхаживает сама по себе, рассматривает картины.
Неизвестный художник (про себя). Чёрт!
Молодой человек. Прошу любить и жаловать.
Неизвестный художник. Наконец-то!!
Молодой человек. Нет больше сил наблюдать за вашим самобичеванием.
Неизвестный художник. Значит, можно?
Молодой человек. Я бы даже сказал, нужно.
Неизвестный художник (восторженно). Да! Да! Нужно!
Молодой человек. Итак, чего бы вам хотелось?
Поглаживает бороду.
Неизвестный художник. Хочу стать великим! Всемирно известным!
Молодой человек. Это можно. (Улыбается.)
Неизвестный художник. Скажите, а вот, например, Айвазовский или…
Молодой человек. Не могу: конфиденциальная инфор-
мация, ну, сами понимаете.
Подмигивает.
Неизвестный художник (про себя). Конечно, продали, однозначно, продали, а как иначе?
Молодой человек (улыбается, поглаживает бороду). Обожаю молодость.
Неизвестный художник. Что?
Молодой человек. Ой, что это я вслух сказал? Говорю, восхищаюсь вашей страстью.
Неизвестный художник. Так как это делается?
Молодой человек. Очень просто: жмем руки и готово, мне – душу, вам – величие.
Художник взволновано ходит по комнате, перебирает про себя имена, фамилии, представляет свои работы рядом с работами великих – нет, они лучше!
Неизвестный художник. Да! По рукам! Протягивает руку гостю.
Молодой человек медлит.
Неизвестный художник. Ну что же вы!
Молодой человек. Момент.
На одном из холстов появляется текст:
«Я, такой-то, желаю стать великим художником и в счет этого отдаю свою душу (сто процентов) …»
Неизвестный художник. Согласен! Согласен! (Трясет рукой.)
Молодой человек. Как скажите. (Жмут руки.) Вы позволите, я возьму вот эту?
Неизвестный художник (радостно). Конечно, берите все, что угодно!
Молодой человек. Уже.
Тень, все это время блуждающая по чердаку, берет одну из картин, возвращается к телу, прячет холст во внутренний карман пиджака.
Неизвестный художник. Благодарю!
Молодой человек. Ну что вы, не стоит. Прощайте.
Уходит, как пришел, идет по крыше, насвистывает веселую мелодию.
Буквы на холсте оживают.
«Я, такой-то, желаю стать великим художником и в счет этого отдаю свою душу (сто процентов); договор вступает в силу посмертно».
Неизвестный художник. Как? Как это – посмертно?! Это ж столько ждать! Плут! Лжец! Предатель! (Лезет в окно) Стой! Стой, кому сказал! Гад! (Скользит по крыше, срывается, падает.)
Собирается толпа.
Толпа.
– Какой кошмар!
– Да как же такое случилось?!
– Совсем ведь молодой!
– Кто-нибудь знает, кто это?
– Да как же вы не знаете?! Это художник, Мазуров! (Поглаживает бороду.)
– Да-да! Слышал, Мазуров!
– Горе-то какое!
– Какой талант пропал!
По городу разносится новость о смерти художника Мазурова.

Александр Валентинович
Небольшая комната; практически белая, под потолком лампочка Ильича, окно заклеено газетами, на полу матрас, рядом с ним стопка книг; тумба в углу, на ней книги, стол, заваленный книгами, кресло напротив стола, на нем раскрытая книга. Появляется все тот же молодой человек: черная мантия, черная футболка с принтом Dreamer, широкие черные брюки, черные лоферы на босу ногу, очки, под мышкой книга; устраивается в кресле.
Александр Валентинович, мужчина тридцати семи лет (черные спортивные штаны, вытянутый свитер, шерстяные носки); лежит на кровати, смотрит в потолок.
Александр Валентинович. Снова вы?
Молодой человек. Снова я.
Александр Валентинович. Почитали?
Молодой человек. Да, хорошо написано, вы уж мне поверьте. А каких-то пять процентов, и вот вам уже вручают награду!
Александр Валентинович. Поверить вам? Какая глупость (показывает кукиш).
Молодой человек. Злой вы человек, Александр Валентинович!
Александр Валентинович. Какой есть. Кофе будете?
Молодой человек. Было бы замечательно.
Александр Валентинович. Момент…
Удаляется. Возвращается с кофе, сдвигает книги на тумбочке, ставит чашку гостю.
Молодой человек. Благодарю.
Александр Валентинович. Не за что.
Молодой человек. У меня для вас подарок.
Достает картину. На ней изображен молодой мужчина, прижавшийся к двери: бледное его лицо охвачено страхом, комнаты за его спиной выполнены в красном.
Александр Валентинович. Раскольников?
Молодой человек. Не сомневался в вас.
Александр Валентинович. Интересная идея с красным.
Молодой человек. И мне так показалось.
Александр Валентинович. А это вот (показывает пальцем).
На картине в углу сидит уже известная нам звероподобная тень и наблюдает за происходящим.
Молодой человек. Я, ага.
Александр Валентинович. Куда ж в таком деле без вас.
Молодой человек. Не наговаривайте, я только наблюдал.
Александр Валентинович. И ведь всегда так, да?
Молодой человек. Как?
Александр Валентинович. Вы только наблюдали, теперь вот я наблюдаю, и, вроде, никто не причастен.
Молодой человек. Конечно, не причастен, я что ли, прости (оглядывается), гос…
Получает подзатыльник такой силы, что дорогие его очки слетают и разбиваются, голова почти касается пола, и он какое-то время не может прийти в себя.
Александр Валентинович смеется.
Молодой человек. Ничего смешного! Риск – дело благородное! (Трет затылок)
Александр Валентинович. Ой, не могу! (Продолжает смеяться, удалятся.)
Молодой человек. В общем, я хотел сказать, что не я ему топор-то вручил.
Александр Валентинович (возвращается). Приложите вот. А то шишка будет.
Молодой человек (берет замороженное мясо, прикладывает к голове). Вот так хорошо, да. Точно будет.
Александр Валентинович (подает сломанные очки, смеется). Ваши очки.
Молодой человек. Рад, что удалось вас позабавить! Да выбросите их! (Достает из кармана новые.)
Александр Валентинович. Ну уж нет. Оставлю на память (улыбается).
Молодой человек. Так что там насчет топора-то, ваша-то в чем причастность?
Александр Валентинович. Ну как же, разве мы как
общество не несем ответственность за тех, кто с нами бок о бок? Несем, конечно.
Молодой человек (поглаживает бороду). Откуда ж вам знать, что, например, у соседа вашего в голове.
Александр Валентинович. А разве что у нас в голове не проявляет себя в жизни? Проявляет; выходит, что невнимательность наша, безразличие – практически соучастие.
Молодой человек. Очень интересно. Вот вы напишите об этом, а за каких-то три процента я позабочусь, чтоб вас читали во всем мире.
Александр Валентинович. Ой, идите к черту.
Оба заливаются смехом.
Молодой человек. Еще кофе?
Александр Валентинович. Было бы не плохо.
Теперь уже гость удаляется.
Александр Валентинович. Чувствуйте себя как дома.
Молодой человек приносит кофе.
Александр Валентинович. А чья картина-то?
Молодой человек (улыбается). Совсем вы одичали, Александр Валентинович, сидите тут, как в чулане. Мазуров – вот-вот прогремит!
Александр Валентинович. Ничего не одичал, и компания у меня прекрасная. Указывает на книги.
Молодой человек. Тоже мне компания – некрополь какой-то.
Александр Валентинович. Ну все, прекратите зудеть!
Молодой человек. Прекращаю. Давайте к делу.
Александр Валентинович. Нет у меня с вами никаких дел.
Молодой человек. Ну вот скажите, разве вы не хотите, чтоб вот эта ваша пьеса (трясет книгой) – во всех театрах страны?..
Александр Валентинович. Какой ценой?
Молодой человек. Пустячной, исключительно для вас: в два процента.
Александр Валентинович. Нет.
Молодой человек. Один, один процент; это не предложение – подарок!
Александр Валентинович показывает кукиш.
Молодой человек (тяжело вздыхает). Вот и будете всю жизнь в стол писать!
Александр Валентинович. Вот и буду. Знаете, бабушка моя, не легкой судьбы человек, ни за что бы не согласилась.
Молодой человек. Откуда ж вам знать?
Александр Валентинович. Знаю и все.
Молодой человек. А как вашу бабушку по имени-отчеству?
Александр Валентинович. Каратаева Тамара Кон…
Молодой человек. Константиновна. Как это я не углядел-то, сходство ведь налицо. Заработался, видимо, глаз замылился совсем.
Александр Валентинович. Знакомы?
Молодой человек. А то! Гоняет меня веником, сколько себя помню.
Александр Валентинович. Она может, да.
Оба смеются.
Молодой человек. Может.
Александр Валентинович. Отдохнуть вам надо.
Молодой человек. Надо. Меня, собственно, ждут, в Милане. Откланиваюсь. Уходит в темноту угла.
Александр Валентинович. Постойте!
Молодой человек. Да-да? Появляется из другого угла.
Александр Валентинович. У меня для вас тоже подарок. Совсем забыл (достает коробку): с ароматом кожи, вам понравится.
Молодой человек. Ну что вы (разглядывает коробку). Дорого ведь.
Александр Валентинович (улыбается). Берите, берите, для вас – даром!
Молодой человек. Не знаю, что и сказать.
Александр Валентинович. Ничего не надо, идите уже. (Перебирает книги, выбирает, что почитать.)
Молодой человек. До встречи!

Занавес

Эпилог

Где-то в Милане… Летнее кафе, за столиком сидит наш знакомый –
белая льняная рубашка, легкая шляпа, черные брюки, мокасины, солнцезащитные очки в сине-белой оправе – читает газету, обращается к зрителю.
Молодой человек. Новости, нет ничего лучше новостей, не правда ли? Особенно плохих; о, да, плохие – лучше всего. Вот, например: «Скандал в столице: советник юстиции сошел с ума, утверждает, что продал чёрту пятьдесят процентов души, чтобы в Отчизне порядок навести». Прекрасный парадокс, не находите? Пишут, что случай его войдет в учебники по психиатрии, уж очень запутанный, лучшие специалисты «зубы пообломали»… Хорошие тоже есть, без хороших-то плохие совсем были бы не те. На восьмой странице (листает), вот: «В храме под Петербургом замироточила икона божьей матери». Чудо, не иначе. Даже вот фото есть, гляньте (показывает)
на фотографии: в маленькой часовенке икона Божьей Матери; а это вот, гляньте, не Тамара ли Константи-
новна в платочке свечу-то ставит? Она. Вот еще одна
(листает)… где же, очень плохая…
Бросает газету, встает.
Молодой человек (протяжно). Девушка! Девушка!
Мария Петровна не сбавляет шагу, делает вид, что не услышала.
Молодой человек (догоняет). Я прошу прощения…
Мария Петровна. Боже мой! Это вы!
Молодой человек (вздрагивает). Я, Мария Петровна.
Мария Петровна. Какая встреча!
Молодой человек. Вы просто ослепительны! Прикрывает глаза.
Мария Петровна действительно сногсшибательно выглядит: то самое платье цвета морской волны не только подчеркивает фигуру, но оставляет место для фантазии, улица вслед ей шепчет: «Bella, Bella ciao…»
Мария Петровна (кокетливо). Ой, ну вас!
Молодой человек (берет ее под руку, удаляются по улице). А хотите…
Мария Петровна (перебивает). Конечно, хочу! (Смеется. )
Мария Петровна. Хочу! Хочу!
Молодой человек (улыбается). Для вас – все, что угодно.
Мария Петровна. А взамен?
Молодой человек. Сущий пустячок…
Через плечо подмигивает зрителю.

Занавес

КРУЖКА

Действующие лица
Дед – мужчина 70-ти лет
Бабушка – его супруга
Роман – его внук, старшеклассник
Мария Ивановна – учительница Романа
Вера – одноклассница Романа
Примечание для постановщиков. На протяжении всего действия сцена разделена на две части, каждая из них представляет разные места со своими декорациями и освещением. Пока действие происходит в одной части, освещение другой может приглушаться, а декорации на ней меняться. Все такие случаи оговорены в ремарках.
Левая половина сцены, ярко освещенная, условно изображает комнату в квартире Деда. Посредине стоит большой обеденный стол, рядом несколько стульев. На заднем плане нарисовано окно, за которым видны деревья.
Правая часть сцены изображает школьный класс: на стене висит черная доска, перед ней – учительский стол и три ряда стульев без парт. Свет в этой половине сцены приглушенный, в классе пусто.
В комнате Деда находятся Дед и Роман. Дед стоит лицом к окну, задумчиво глядя на деревья. Роман, высокий худой парень, сидит за столом и ест.
Голос Деда (звучит фонограммой за сценой). Что такое земля? Трепет и удивление. Бросишь в нее маленькую картофелину, пройдет каких-то четыре месяца, а в гнезде уже с десяток крупных клубней, а то и больше. Хотя, как обработаешь, а то и одной не найти. А если разрыхлить почву, поливать, полоть и окучивать, то точно урожай родится. А человек, земли хозяин, чем лучше или хуже? Появился на свет от семени, но еще не человек, хотя обличием удался и процесс роста похож. Вот если бы не душа?.. С ней загадки: откуда она берется, как ее наполнить живительной влагой; может, боженька знает? А, может, не грех и самим...
Дед отходит от окна и садится за стол напротив Романа.
Дед. Ну что, как там твоя учеба?
Роман. Все нормально, дед. Хотя надоело немного, если честно.
Дед. А что так?
Роман. Сколько можно учиться? И так уже выучил все, что нужно. И потом, в школе всегда чувствуешь себя как ребенок. А я хочу быть взрослым, свободным, сам шагать по жизни. Денежки зарабатывать.
Дед. Что, не хватает?
Роман. А то ты не знаешь? Родители только на проезд дают, все остальное – сестрам. Если бы вы с бабой тысячу-другую не подкидывали, мне даже за мобилу нечем было бы платить.
Дед. Не пробовал где-нибудь подработать?
Роман. Пробовал. Целый месяц модератором сайта работал. Заработал тысячу рублей!
Дед. Вот это да! Молодец. А у нашей бабы как раз кружка большая разбилась. Может, купишь ей новую?
Роман. Кружку? (Пауза). Даже не знаю. Мне наушники нужны.
Дед. Купи, она обрадуется.
Роман. Дед, ты и сам можешь купить.
Дед. Могу, конечно, но ей приятней будет от тебя. Внук все-таки. Любимый внучок. Или жалко?
Роман. Не жалко, но… Мне наушники нужны.
Дед. Да успеешь купить свои наушники. А тут такой повод бабушку порадовать, отблагодарить. Ведь есть за что.
Роман (вздохнув). Ладно, я подумаю.
Дед. Что тут думать? Пошел и купил.
Роман. Все, дед, мне пора. Бабе привет передавай. Увидимся.
Роман встает. Левая часть сцены затемняется, правая ярко освещается. Роман переходит направо, в школьный класс. У доски стоит учительница Мария Ивановна, в последнем ряду сидит Вера, симпатичная девушка с длинной косой. Рома садится в первом ряду и смотрит в телефон, бормоча про себя: «Кружка или наушники… Наушники или кружка…»
Мария Ивановна. Роман Кондратьев, что вы скажете о поздней поэзии Пушкина?
Роман (вставая с места). Эй, старушка, где же кружка?..
Вера прыскает от смеха.
Мария Ивановна. Это вы мне?
Роман. Мария Ивановна, извините! Я хотел сказать, что поздней поэзии у Пушкина почти не было. Поэзия рождалась у него до женитьбы, а после вдохновение покинуло его, и он перешел на прозу.
Мария Ивановна. А что, ты считаешь, что поэзия может быть только до женитьбы?
Роман. История показывает, что все гении поэзии – Пушкин, Лермонтов, Есенин, Байрон – написали лучшие стихи до женитьбы, а кое-кто и не успел до нее дойти.
Мария Ивановна. А почему? Как считаешь?
Роман. До женитьбы мужчина, а любой поэт является им, пытается понравиться слабой половине, восхитить ее, вот и пишет прекрасно. Но женатых бытовая жизнь захватывает, в голове держится одна мысль: как всех прокормить? Какое там вдохновение?..
Мария Ивановна. Садись, мысль есть. Конечно, творчество подогревает любовь, но далеко не все поэты пишут про нее…
Роман. Я понимаю, но именно в периоды любви родилось и стихотворение «Бородино», и роман «Евгений Онегин».
Мария Ивановна. Ты считаешь, что Пушкин влюбился и стал писать прекрасные стихи?
Роман. Мария Ивановна, стихи рождаются в любой влюбленной душе, но прекрасные – только у гения!
Звенит звонок; Мария Ивановна с улыбкой качает головой, собирает со стола журнал и тетради и уходит. Вера встает и подходит к Роману.
Вера. Рома, а ты пишешь стихи?
Роман. Нет.
Вера. Значит, не влюблен!
Роман. По моей теории получается, что так.
Вера. А зачем про кружку спрашивал?
Роман. Это все от дум! «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн…» (Картинно вытягивает руки, словно рядом находится Петр I). На самом деле меня дед озадачил своей кружкой. Он попросил меня купить ее для бабушки. Вот сам бы и купил! Может же! А у меня денег только на наушники хватит.
Вера. Хочешь, я тебе дам? У меня есть деньги.
Роман. Нет, думаю, как самому разрешить дилемму.
Вера. Как рыцарь перед развилкой и камнем, на котором надпись «Кружка или наушники»?
Роман. Сегодня пойду к ним. Если дед не вспомнит, то возьму завтра наушники, а если вспомнит, придется кружку брать.
Вера. Может, тебе бабушку спросить, нужна ли ей кружка? Она явно откажется, внука пожалеет. Моя бы точно сказала мне: «Не слушай ты старого хрыча…» (Смеется). Пойдем лучше в кино на «Чемпиона» сходим! Ребята говорят, что классное кино, а Машка Размаринова вообще в шахматы решила научиться играть. Представляешь?
Роман. Давай лучше завтра. А сегодня пойду свою дилемму решать.
Правая часть сцены затемняется, левая становится светлой. Роман переходит налево в комнату Деда, где его ждут Дед и Бабушка. Оба стоят у обеденного стола, который накрыт по-праздничному: много блюд с закусками, ваза с фруктами, букет роз. Бабушка идет к Роману и радостно его обнимает, широко раскинув руки. Дед лаконично протягивает руку.
Роман подходит к столу, но Дед его останавливает.
Дед. Эй, ты руки сначала помой.
Роман уходит за сцену, Дед и Бабушка садятся и начинают раскладывать еду по тарелкам. Вернувшись, Роман демонстративно показывает вымытые руки и садится за стол.
Роман (кивая на цветы). А какой у вас праздник?
Дед. Бабушке часто покупаю цветы, не замечал? Для настроения.
Роман. Это хорошо. Ух, ну вы и наготовили снеди. Мой любимый салат! Даже икра есть!
С жадностью набрасывается на еду.
Дед. Что там пишут в твоей «Новой газете»? Есть хорошие новости?
Роман (жуя). Это у вас только на первом канале одни хорошие новости. А в стране проблемы. Баба, ты смотрела видео про новый дворец?
Бабушка. Нет, не успела.
Роман. Ты посмотри. (Достает смартфон и показывает экран). Вон, наша власть шикует.
Дед. А где кружка?
Роман молча выключает смартфон, Бабушка недоуменно смотрит на обоих.
Бабушка. Какая кружка?
Дед. Он знает.
Роман (с кислым видом). Скоро будет.
Бабушка. Какая еще кружка? Что вы удумали?
Дед. Проехали. Так чем тебе дворец не нравится? Хороший дворец! Ты еще в нем побываешь лет так через двадцать.
Роман (удивленно). Это как?
Дед. А как мы ходим по дворцам в Питере или Москве? Раньше они тоже были у царей да вельмож. Вот через двадцать лет и этот, и другие станут музеями. Будете ходить и восхищаться красотой. История повторяется. Радуйся, что у нас в России строят…
Роман. А ты про станкостроение почитай. Пары триллионов нет, как и станкостроения, на которое их выделили. Ты еще три года назад радовался, что нынче выделяют большие деньги на его возрождение. А теперь смотри: дело провалили и деньги разворовали.
Дед. Ладно, согласен. А кто будет восстанавливать, коли вы не идете в технические вузы? Одни экономисты, юристы, менеджеры и программисты, тьфу! Мы уходим, а за нами – никого. (Отодвигает тарелку.) Мне в свое время отец сказал, что мы должны думать, как сделать хорошо и себе, и стране. Получается, мы не сделали, значит, очередь за вами. Но боюсь, что вы слушаете только негатив. Не все же так плохо, работают же предприятия...
Роман. Зато вы смотрите только пропаганду Кремля!
Бабушка. Ты что, Рома! Посмотри на Запад: они все лезут и лезут, Украину окружают, вооружают. Нам нужна сильная власть, которая могла бы противостоять угрозе захвата.
Роман. Баба, а ты хочешь, чтобы у нас тоже хорошо жили одни олигархи? Если нас захватят, так, может, и народу будет полегче жить? Бизнес, как в США, будет свободно развиваться?
Бабушка. Ну ты хватил! Да они полезные ископаемые заберут, а тебя рабом сделают!
Дед. Ладно, прекращайте. А то автоматы вам обоим принесу для разрешения спора. Лучше скажи, куда после школы пойдешь?
Роман. На биологический, на генетику. Вы знаете, что как только клетки, которые несут генетические коды, перестают делиться, человек умирает?
Дед. Нет. Но причем здесь наследственность? Наверное, когда все клетки перестают делиться...
Роман. Нет, речь идет именно о тех клетках, которые несут информацию о наследственности.
Бабушка. Это ты где узнал?
Роман. У репетитора по биологии.
Бабушка. Вот что за школа пошла! Одни репетиторы у ребенка! Сколько их у тебя?
Роман. Четыре.
Бабушка. А что учителя делают? У нас не было репетиторов, и все-все сдавали. Да и знания были лучше.
Роман. А языки иностранные не знаешь. Как же училась? (Смотрит на свой телефон и вскакивает с места.) Что за черт?.. (Бежит к куртке и роется в карманах.)
Бабушка. Что случилось?
Роман. Карту Сбербанка потерял! СМС идут – кто-то
покупки совершает!
Бабушка. Быстрее блокируй! Давай, звони!
Роман. Сейчас, сейчас… Черт… Платеж отклонен из-за неимения средств? Значит, они у меня всю тысячу забрали! Все пропало, наушники накрылись!
Дед откидывается на стуле и смеется. Он весь сияет от удовольствия.
Дед. Надо же, боженька есть на свете! Пожалел бабке кружку купить, вот бог и отнял деньги. Надо же… (Кашляет, захлебнувшись от смеха). Я просил Рому, чтобы он тебе кружку подарил, а он не купил, пожадничал. Так бог и наказал его! (Хохочет.) Слава богу, что он есть на свете! Вот бы олигархов еще потряс! Тогда бы я точно в церкви пропадал целыми днями. Может, мне сходить и за это помолиться?
Роман сидит, мрачно опустив голову.
Бабушка. Не переживай так, пришлю я тебе деньги.
Роман. Не надо. А как карту восстановить?
Бабушка. Нужно сходить в банк и написать заявление.
Роман. Бесплатно сделают?
Бабушка. Скорее всего, за оплату. Ты у деда спроси, он знает.
Роман. Ладно, в банке спрошу.
Бабушка. А пока вот возьми мою карту, конфеток себе купи, колбаски.
Дед. У нас на столе все есть: и пельмени, и котлеты. Ему хватит. А колбасу будет есть, когда кружку купит. 250 рублей пожалел, да кому – бабе, которая не жалеет для него ничего!
Роман. Да не нужна мне ваша колбаса! Все, я пойду уже. (В сторону) Лучше бы купил эту проклятую кружку.
Левая половина сцены затемняется, Роман переходит на правую, где сменились декорации. Вместо класса изображена комната Романа: кровать, стул, темное окно. На стуле стоит большая кружка. Роман ложится на кровать.
Роман. Ну и ладно, через месяц получу еще тысячу и куплю целых две кружки. Вот прямо сразу схожу в магазин и куплю. И чтобы на одной была надпись «Дед всегда прав», а на другой – «Любимой бабушке» … (Закрывает глаза). Любимой бабушке…
За сценой начинает играть трагическая музыка, звучит глухой голос деда.
Дед. Рома, бабушка заболела. Говорят, ковид… (Пауза). Вечером увезли в больницу, совсем плоха. (Пауза). Баба умерла, похороны в пятницу… (Пауза). Записку оставила: «Прошу, не напоминай Роме про кружку…»
Левая часть сцены освещена мрачным и унылым светом. Декорации сменились и изображают условное кладбище с одним надгробием и крестом (можно просто нарисовать их на заднике). У могилы стоят Дед, Марина Ивановна и Вера. Роман медленно, как сомнамбула, встает с кровати и присоединятся к ним, прихватив со стула кружку.
Мария Ивановна кладет на могилу венок и цветы, Вера хлюпает носом. Роман нагибается к надгробию и ставит свою кружку.
Роман. Любимой бабушке от внука…
Дед подходит к Роману и молча обнимает. Музыка затихает, свет гаснет. Роман так же медленно возвращается направо в свою комнату и ложится на кровать. Его окно, прежде темное, становится светлым. Резко звонит будильник.
Роман подскакивает на кровати и садится, озираясь по сторонам. Левая часть сцены освещена как обычно, это опять комната Деда. На столе стоят бутылка воды, чайник, чашки и ваза с букетом роз.
Роман. Фу-ух. Вот приснится же чертовщина! (Быстро берет телефон и печатает СМС, одновременно читая его вслух). Дед, привет, как дела? Сегодня прийти можно? (Печатает). Баба, как дела? Сегодня можно прийти?..
С тревогой ждет ответа, но телефон молчит. Роман не находит себе места: встает, ходит по комнате, снова садится на стул и т.д.
Роман. Что они там делают? Спят, что ли? (Смотрит на экран.) В школу рано еще…
Ложится на кровать, не выпуская смартфон из рук. Слева на сцене появляется Дед: он садится за стол с телефоном в руках и печатает сообщение. У Романа звучит сигнал СМС; он вскакивает с постели и смотрит на экран.
(Здесь и далее все текстовые сообщения озвучивают голоса персонажей за сценой).
Дед (печатает). Приветик! Приходи, я не против. Только бабу спрошу, когда она проснется. Что-то долго спит. Во сколько ты хочешь прийти?
Роман (печатает). Что баба сказала?
Дед (печатает). Так спит она еще.
Роман (печатает). Сходи, посмотри. Вдруг она заболела!
Дед (печатает). Сейчас гляну... (Выходит из комнаты и сразу возвращается). Нет, все еще спит, руки раскинула, как птица.
Роман (печатает). Ты пульс пощупай! Трудно, что ли?!
Дед (печатает). Ты что удумал? Типун тебе на язык!
Роман (печатает). Пощупай!
Дед чертыхается, выходит из комнаты и возвращается.
Дед (печатает). Сопит. Значит, пульс есть...
Роман вздыхает с облегчением.
Роман (печатает). Ладно, после школы приеду. (Набирает номер на телефоне). Вера, привет. Слушай, можешь одолжить мне полторы тысячи? Да, срочно… Спасибо. Встретимся в школе.
Уходит.
Дед берет бутылку с водой и подливает в вазу с цветами, затем наливает в чашку воду из чайника, подходит с чашкой к окну и смотрит на улицу. Снаружи слышен шум проезжающих машин, голоса людей, смутный гул города.
В комнату Деда входит Роман. За плечами у него школьный рюкзак, в руках – запечатанная коробка.
Роман. Привет. А баба где?
Дед. Гуляет с внучками, скоро придет. Есть будешь?
Роман. Нет, меня дома к обеду ждут. Я только на минутку заскочил.
Дед. Так хоть чаю попей… Что это за коробка?
Роман. Да вот… (Мнется.) Зашел в DNS, купил бабе приставку к телевизору. Она давно мечтала. Говорит, лучше смотреть фильмы по Интернету, а не глупые сериалы, которыми забит телеэфир.
Дед. Что ж, доброе дело. Спасибо.
Роман. Подключить ее к телевизору?
Дед. Не надо. Сам справлюсь.
Роман. Ну, ладно, я пойду тогда. (Направляется к выходу.)
Дед. Давай. (Вдогонку.) Кружку не надо, купил уже!
Роман уходит. Дед после паузы выходит из комнаты и возвращается вместе с Бабушкой. За окном стемнело, вечер.
Дед. Вот видишь, все работает. А ты переживала.
Садятся за стол.
Бабушка. Слава Богу. А Рома какой молодец, не забывает стариков. Надо бы ему тоже подарить что-нибудь.
Дед. Я ему три тысячи рублей на карту скинул.
Бабушка. И я тысячу отправила...
Дед. Тебе не надо было посылать, а то подумает, что ему должны за доброту платить.
Бабушка. А сам зачем посылал?
Дед. Приставка была тебе нужна, он ее купил. Мне просто захотелось… (Пауза.) В детстве у меня была мечта. Я хотел свозить родителей в Москву. Им говорил об этом. И ведь мог, но не свозил...
Бабушка (вздыхая). Грустно что-то. Может, пойдем Интернет посмотрим?
Дед. Пойдем.
Бабушка уходит. Дед встает из-за стола и смотрит на увядающие розы.
Дед. Ну вот, и вы головки опустили. Без землицы-то нашей...
Уходит.

КОНЕЦ ПЬЕСЫ

МУЖЧИНА В ШЛЁПКАХ

Действующие лица
Андрей Варежкин – ему чуть за сорок.
Марина Варежкина – ей под тридцать.
Мужчина в шлёпках – в нем есть что-то мистическое.
Герой – красив, в прекрасной физической форме, чуточку заикается, что делает его еще более неотразимым.
Героиня – молода и очень красива.
Главный Злодей – как и положено главным злодеям, обладает отрицательным обаянием.
Мерзкий тип – мерзкий, потому что постоянно снимает свои носки в гостях.
Место действия: типовая квартира в обычной панельной пятиэтажке, которая располагается в самом обычном «спальном» районе самого обычного города.И, как обычно, Андрей Варежкин (именно так зовут одного из наших героев) сидит на диване, бессмысленно глядя в телевизор. Марина, его жена, сидя рядом с ним, просматривает, как обычно, бесконечную ленту новостей в своем смартфоне.

КАРТИНА 1 (она же и последняя)

Марина (после паузы). Господи, как скучно мы живем! В нас пропал дух авантюризма! С нами не происходит абсолютно ничего интересного.
Андрей. Угу.
Марина. Я имею в виду что-то действительно захва-
тывающее… И опасное. Как в кино…  Или хотя бы, как
в театре.
Андрей. Угу.
Марина. А ты хотел бы?
Какое-то время он молчит. Затем, отложив пульт, поворачивается к ней.
Андрей. Много лет назад я мечтал, что, отправившись в круиз, я попаду в ужасный шторм, после которого я окажусь выброшенным на необитаемом острове с краси-
вой девушкой... (Смотрит на Марину и замолкает).
Марина. Я помню, как я уехала на несколько дней к маме, и у тебя сразу завелась Клавка со второго подъезда.
Андрей. Марин, ну мы же решили не возвращаться к этой теме. Скажи лучше, о чем ты мечтала.
Андрей. Я раньше представляла, как из-за меня мужики дерутся… на дуэли. Дыщ-дыщ… (изображает удары дерущихся) Правда, было бы здорово?
Андрей. Нет...
Утыкается в телевизор.
Входная дверь медленно начинает открываться. В щель
просовывается очень длинная рука. Дверь открывается шире, и за рукой следует другая, не менее длинная рука… Затем дверь закрывается. Через секунду, она вновь распахивается, и в комнату входит незнакомец. Он в пальто из драпа, на голове у него шляпа, а на ногах – шлёпанцы на босу ногу. Он садится на стул, спиной к зрителям.
Марина. Вот если бы это случилось хоть раз… А-то вот так живешь, живешь… и вспомнить-то нечего.
Мужчина в шлёпанцах поднимает руку и щелкает пальцами. За дверью раздается револьверный выстрел.
Марина (испуганно). Господи! Что это?
За дверью слышна какая-то возня. Потом все стихает. Варежкины напряженно смотрят в сторону двери.
Марина. Андрей, смотри!
Дверь открывается, и на пороге возникает Герой. В руках у него дымящийся револьвер.
Андрей (сдавленным голосом). Я прошу прощения… вы, кажется, ошиблись квартирой…
Герой (подходит к Варежкину и прижимает свой палец к его губам). Тсс!
Андрей. Тьфу! (Убирая палец незнакомца). Зачем вы так делаете?
Герой (обращаясь к Андрею). Возьмите скорее мой револьвер!
Вкладывает свой револьвер в руку оторопевшего Варежкина.
Андрей. Что вы... зачем мне это?
Герой (обращаясь к Марине). Вы умеете стрелять?
Достает из заднего кармана другой револьвер
и вкладывает его в руку Марине.
Марина. Я не умею стр…
Герой (строго). Тсс!
Марина. Поняла (повторяет его жест, приложив свой палец к губам Героя). Тсс!
В наступившей тишине все напряженно вслушиваются.
Марина (шепотом). Я ничего не слышу.
Герой. У вас есть... (он умолкает, задумавшись).
Марина. Что?
Герой качает головой.
Андрей (обращаясь к Марине). У нас разве нет?
Марина. Я заказывала на «Озоне», но «Самокат» так и не привез, видимо, нужно будет повторить через «Валберис».
Герой. Уже слишком поздно. Я сейчас…
Герой уходит в другую комнату.
Андрей. Куда он пошел?
Марина. Может, в ванную …
Андрей. Зачем?
Марина. Он с улицы, пошел помыть руки.
Герой возвращается, подходит к окну, резко распахивает его, и в этот момент дверь открывается, входит Героиня. Нет никаких сомнений, что это именно она.
Героиня. Ах!
Герой (он еще с большим наигрышем)
Героиня. Моя любовь!
Герой. Душа моя!
Они бросаются навстречу друг к другу, крепко обнимаются.
Андрей. Ого!
Марина (обращаясь к Андрею). По-моему, она наигрывает, как лошадь!
Андрей. А по-моему, вполне естественно.
Герой Моя дорогая, Дэлориан!
Он снова припадает к её шее.
Марина. Имя у нее дурацкое.
Андрей. Нормальное имя. Так в одном фильме звали машину.
Марина (задумчиво). А вот он, действительно, хорош собой.
Андрей (пренебрежительно). Мне показалось, он заика-
ется и немного картавит.
Марина. Это делает его еще привлекательнее.
Андрей. Кто здесь действительно привлекательный, так это она!
Марина. Со вкусом у тебя, конечно, большие проблемы. 
Героиня (обращаясь к Герою). Торопись, скорее, тебе нужно бежать!
Герой. Ни за что! Теперь, когда я снова нашел тебя…
Героиня. Я чувствую, ОН скоро будет здесь! ОН придет, чтобы забрать это!
Андрей (обращаясь к Марине). Кто сюда придет и, черт побери, что еще за «это»? 
Герой (пошатнувшись). Это!
Героиня. Да.
Андрей. (обращаясь к Марине). Я теряю смысл происхо-
дящего.
Герой (Варежкиным). Он хочет отнять у нас «Сапфир Папараджа»!
Андрей. Вот теперь все понятно! Сапфир Папараджа имеет редкий для данного камня розовато-оранжевый цвет. Стоимость стартует от 10 до 15 тысяч долларов, опять же за карат.
Героиня. Если ОН получит сапфир, то курс рубля опять рухнет. Обещай, что никогда не отдашь сапфир. 
Герой. Обещаю.
Героиня. Ты – мой герой. Помни, что я люблю тебя не из-за рубина…
Герой. Это сапфир.
Героиня. И не из-за сапфира, стоимость которого начинается от 10 до 15 тысяч долларов за карат.
Андрей (обращаясь к Марине). Она в самом деле любит его, нет никаких сомнений.
Марина . А что ей еще остается?
Герой. Обожаю тебя!
Андрей. И он обожает ее. Как же она чертовски хороша!
Марина . И все-таки со вкусом у тебя явные проблемы.
Героиня. Прощай! 
Герои страстно обнимаются.
Андрей. Извините, вам правда нужно торопиться. А то падение рубля, галопирующая инфляция, безработица… поторопитесь ради простых российских обывателей!
Герой (отпуская Героиню). Прощай!
Он провожает ее до двери и бросает на нее последний взгляд, полный любовной страсти.
Марина (оценивая Героиню). Интересная, конечно, даже симпатичная, но с носом просто беда, а эти силиконовые… губы… ну ни в какие ворота не лезут.
Героиня убегает, картинно заломив руки.
Герой (обращаясь к Варежкину). Револьверы у вас?
Андрей. Кажется, да.
Герой. Тогда стойте здесь и внимательно слушайте. Если услышите…
Андрей. Сразу говорю: я в армию ни разу не ходил, стрелять не умею. У меня плоскостопие.
Герой (прикладывая палец к губам Андрея). Ш-ш-ш!
Герой отходит от Варежкина, подходит к окну, с минуту стоит там, вслушиваясь, затем выскальзывает наружу...
Андрей. Ш-ш-ш! Что, вообще, все это значит? Сначала
«тс-с», потом «ш-ш-ш». Еще палец свой в рот мне все время суёт!
Марина . А мне бы очень понравилось, если бы он сделал мне «ш-ш-ш».
Андрей. Тихо! Ты слышишь? (Прислушивается). Что это?
Марина . Понятия не имею. Это так неловко, когда даже не понимаешь, к чему именно надо прислушиваться.
Андрей. Ш-ш-ш! (Прикладывает палец к губам Марины, но ей это почему-то не нравится). Нам сказали слушать, и мы должны слушать. На кону множество человеческих жизней.
Марина . Грязнов из 57-ой квартиры опять сверлит. Когда же он свой долбаный ремонт-то закончит?!
Андрей. Не отвлекайся.
Немного заскучав, Марина с любопытством заглядывает в дуло револьвера.
Андрей (следя за ней). Не делай так! Это очень опасно –
направлять на себя заряженный револьвер. Случайно нажмешь на курок и… я потом эту квартиру никогда не продам. Никто не купит квартиру, в которой произошло самоубийство.
Мужчина в шлепках выразительно щелкает пальцами.
Марина . О, смотри-ка!
Дверь снова открывается. В комнату входит зловещий господин в меховом полушубке на голое тело и высоких ботфортах. Мы сразу же понимаем, что он и есть ГЛАВНЫЙ ЗЛОДЕЙ. Совершенно бесшумно за спиной у Варежкиных он крадется вдоль стены к окну.
Андрей (шепотом). Что делать?
Марина. Может стрельнуть… (Указывая на револьвер, который держит Андрей).
Андрей (свистящим шепотом). Ты что, а куда мы потом денем труп? О, все – ушел…
Марина. Как ты думаешь, он еще вернется?
Андрей (громко и решительно). Пусть только попробует, я пристрелю его, как собаку.
Марина. Бешеную?
Андрей. Да
Мужчина в шлёпках поднимает руку и щелкает пальцами.
Марина. Осторожно, он возвращается.
Андрей поднимает револьвер по мере того, как дверь снова открывается. Главный Злодей вновь осторожно входит, крадучись направляется к окну.
Марина (шепотом). Стреляй! Быстрее, уйдет же!
Андрей (обращаясь к Марине). Мне кажется, это другой человек.
Мужнина в шлёпках щелкает пальцами, но ничего не происходит, тогда он встает со стула, подходит к окну, манит кого-то пальцем и возвращается обратно. Через секунду в дверях появляется Главный Злодей, мы видим на его лице накладные усы. Он подходит к распахнутому окну и вторично выскальзывает в него.
Марина (с огромным разочарованием). Ну вот, опять ушел!
Андрей (уверенно). Это был совсем другой человек. У первого не было усов.
Марина. Он прилепил их.
Андрей. Если бы я знал это наверняка, если бы была твердая уверенность, то я бы пристрелил его, как бешеную собаку.
Голос с улицы (очень похожий на голос Героя). На помощь, скорее на помощь!
Марина. Кто-то кричит.
Андрей. Тебе показалось.
Голос. Помоги-и-и-те!
Марина. Это кричит тот, симпатичный. Боже, Андрей, мы обязаны что-то сделать.
Андрей. Если он снова закричит, я... Я… Я приму меры. Возможно, даже придется кого-то пристрелить.
Голос. Скорее на помощь!
Андрей (уверенно). Это кричит другой человек.
Голос. На помощь! Скорее!
Марина. Иди скорее! Ему нужна помощь.
Андрей. Это же нужно идти на улицу, а я не одет.
Марина. Так что же ты стоишь, быстрее одевайся.
Варежкин начинает неспешно облачаться.
Андрей (с сомнением). Джемпер, наверное, можно не надевать? Марин, ты что думаешь?
Марина (нетерпеливо). Конечно, милый, ты и так прекрасно выглядишь. И раз ты собираешься выходить на улицу, заодно выброси мусор.
Андрей (с твердой решимостью). А теперь давай-ка сюда револьвер (она протягивает ему пакет, полный мусора). Я скажу: «Руки вверх!» Нет, вот так, очень резко: «Руки вверх!» И вот тогда, если только он не поднимет руки, я (мусорный пакет ему очень мешает) … я скажу еще раз: «Руки вверх!» Тут-то он и поймет, что со мной шутки плохи.
Марина (нетерпеливо). Ты прямо как Рембо!
Андрей. Ты имеешь в виду, что я похож на Сильвестра Сталлоне?
Марина. На кого?
Андрей. Ну, это тот голливудский актер, который, когда кричит, то у него очень кривой рот?
Марина. Да, да на него…
В этот момент Мужчина в шлёпках трижды щёлкает пальцами. Свет гаснет.
Марина. О боже!
Андрей (раздраженно). Зачем ты это сделала, я как раз хотел зашнуровать ботинки. Включи свет.
Марина. Но это не я.
Андрей. Тогда кто же это сделал?
Марина. Понятия не имею. Наверное, отключили на подстанции.
Андрей. Я завтра же на портале «Госуслуг» в разделе жалоб… напишу жалобу!
Марина (панически). О, боже!
Андрей. Что там еще?
Марина. Мне кажется, тут кто-то есть, прямо рядом со мной.
Андрей. Так это я.
Марина. Нет, не ты, кто-то другой... Боже! Он прикоснулся ко мне!
Андрей (обращаясь к темноте). Слышь, ты, а ну отошел от моей жены!
Марина. Андрей, послушай! Кто-то дышит прямо тут, совсем рядом!
Андрей. Э! Харе дышать! У меня пистолет! Понял?
Марина. Вот! Теперь все стихло. 
Андрей (самодовольно). Вот что значит решительность.
В темноте отчетливо слышен щелчок. Загорается свет, и мы видим Героя, привязанного к стулу. Ему заткнули рот кляпом и замотали лицо так, что видны только глаза.
Марина. Божечки! Это как так?..
Андрей. А ну-ка, руки вверх!
Варежкин с внезапной отчаянной храбростью поднимает мусорный пакет, понимает, что ошибся, опускает пакет и решительно поднимает револьвер.
Марина. Не говори глупостей, какие руки вверх?
Андрей. Ладно, я просто тренировался.
Он сдувает пылинку со своего револьвера.
Марина. Бедолага! Интересно, кто он такой?
Герой пытается подать знаки, вращая глазами и дергая головой.
Андрей. Он явно что-то хочет.
Герой начинает сучить ногами.
Андрей. Он подает какие-то знаки.
Марина. Это как на флоте… точки, тире, точки, запятые…
Андрей. Точно! Это же азбука Морзе!
Марина. Ты разбираешься в этом?
Андрей. Нет. Я же не ходил в армию. У меня плоскостопие.
Марина. Может, он хочет, чтобы мы вытащили кляп из его рта?
Андрей. А если нет?
Марина. Давай мы вытащим кляп, он скажет, что он хочет. Если он хочет что-то другое, мы вставим кляп обратно.
Андрей. Логично.
Марина (разматывая голову Героя и доставая кляп). Вот!.. Это тот, симпатичный!
Прежде чем Герой успевает поблагодарить Марину, врывается Главный Злодей. Вместе с ним появляется Мерзкий тип. Мерзкий тип держит в руках пулемет «Максим», а в зубах – кожаный саквояж.
Главный Злодей. Добрый вечер в хату!
Андрей (испугано). Вечер добрый… в хате.
Главный Злодей придирчиво осматривает семейство Варежкиных.
Главный Злодей. И какого маракуя вы тут делаете?!
Андрей (обращаясь к Марине). Что мы здесь делаем?
Марина. Живем здесь.
Андрей. Прямо тут вот и живем.
Главный Злодей. Тогда сидеть! И чтоб ни звука без моего разрешения! Жендос, забери у них волыны.
Мерзкий тип ставит на пол пулемет и подходит к Варежкину. Андрей послушно отдает револьвер и садится на диван. Мерзкий тип забирает револьвер у Марины, а затем аккуратно убирает их в свой саквояж.
Главный Злодей (спрашивает у Андрея). Это твоя жена?
Андрей молчит.
Главный Злодей. Ты что, потерял дар речи?
Андрей. Вы же сказали – ни звука, вот я и «ни звука» …
Главный Злодей. Когда я спрашиваю, нужно отвечать!
Андрей. Да.
Главный Злодей. Что да?
Андрей. Да – жена. Да – понял и да – «да» …
Главный Злодей. Тогда скажи ей, пусть тоже сядет.
Андрей. Марин, он просит, чтобы ты присела.
Она послушно садится на диван.
Главный Злодей. Так-то лучше.
Мерзкий тип. Их связать, рты кляпом заткнуть?
Главный Злодей. Нет. Пока не надо.
Андрей. Спасибо.
Главный Злодей. Рот закрой, пока я не передумал. А теперь к делу (обращаясь к Герою). Где сапфир?
Герой (твердо). Не скажу.
Главный Злодей. Да ну?
Герой. Ну, да.
Главный Злодей (долго и напряженно думает). Серьезно?
Герой. Более чем.
Главный Злодей (обращаясь к Мерзкому типу). Будем пытать.
Мерзкий тип (весело). Как же я люблю пытать…
Главный Злодей. А как я люблю пытать…
Мерзкий тип. Любите ли вы пытать так, как я?
Главный Злодей. Всеми силами души своей?
Мерзкий тип. О, эта пытка, когда нет ПЫТКИ!
Главный Злодей. Пытай же, пытай же его скорей!!
Мерзкий тип, снял ботинки, потом носки. Носки он аккуратно положил на спинку дивана, а ботинки убрал в свой саквояж.
Марина (глядя на носки Мерзкого типа, лежащие на спинке дивана). Андрей, давай потом выбросим этот диван или отдадим твоей маме.
Андрей. Тогда уж лучше твоей.
Приговаривая: «уть-уть-уть», Мерзкий тип направился к Герою.
Главный Злодей. Постой! (Обращается к Герою). Прежде, чем переходить к крайним мерам, даю тебе еще один шанс. Где «Рубин Раджи»?
Мерзкий тип. Шеф, вы ведь говорите про «Сапфир Папараджа»?
Главный Злодей. Я сказал, что сказал.
Андрей (с желанием помочь). Вы сказали: «Рубин Раджи», но я полагаю, вы имели в виду «сапфир»…
Главный Злодей. Молчать! (Обращается к Герою).
Спрашиваю еще раз, где раби... то есть руби… то есть сапфи… Короче, где он?
Герой. Не скажу.
Главный Злодей (обращаясь к Мерзкому типу). Хальченко, приступай к делу.
Мерзкий тип. Шеф, ну я же просил вас не называть моей фамилии в присутствии свидетелей!
Главный Злодей. И что будет? Тебя, думаешь, кто-то запомнит? Кто-то прям потом тебя искать начнет. Сиди, кому ты кроме меня нужен!
Мерзкий тип. Но все же лучше, если вы не будете меня так называть.
Главный Злодей. Хорошо, а как тебя называть?
Мерзкий тип. Муэрто.
Главный Злодей. Му… это… давай, приступай к работе!
Мерзкий тип достает из своего саквояжа тарелку и кусок пенопласта. Взяв пенопласт в руки, он начинает водить им по тарелке, извлекая душераздирающие звуки.
Герой. А-а-а-а! Нет, нет! Пощадите! Я все скажу.
Андрей (возмущенно). Ну вот, я так и думал! (Обращаясь к Марине). Лично мне кажется, что он мог бы продержаться и подольше.
Мерзкий тип. Шеф, может, я еще засажу ему иголку под ноготь?
Главный Злодей. Погоди, хорошего, как говорится, помаленьку (обращается к Герою). Где рубин… «Сапфир Мамараджи»?
Андрей. Простите, что опять встреваю, но сапфир не Мамараджа, а Папараджа…
Главный Злодей. Тебе слова не давали (обращаясь к Герою). Где бриллиант?
Марина. Сапфир!
Главный Злодей. Это что, так важно?
Все. Да!
Главный Злодей. Где «Сапфир Папараджа»?
Герой. В Синявино.
Главный Злодей (с сомнением). В Синявино?
Герой. Да. В коробке из-под яиц. А эта коробка из-под яиц лежит в холодильнике. А этот холодильник стоит в однокомнатной квартире. А эта однокомнатная квартира находится в поселке Синявино. А этот поселок – в Ленинградской области. А Ленинградская область располагается на северо-западе страны. А эта страна занимает первое место в мире по площади, которая составляет 17 миллионов квадратных километров, это примерно 1/7 часть всей обитаемой суши. И вот на этой обитаемой суше в 17 миллионах квадратных километров располагается Ленинградская область, где находится поселок Синявино, в котором есть однокомнатная квартира, где стоит холодильник с коробкой из-под яиц, в которой лежит «Сапфир Папараджа», и эта квартира закрыта на прекрасный ключ, хранящийся сейчас в привокзальной ячейке Московского вокзала. А теперь отпустите меня.
Главный Злодей. А как мне убедиться, что ты не врешь?
Герой. Так откуда мне знать?
Главный Злодей. И то правда (протягивает руку). Давай ключ от ячейки, где хранится ключ от квартиры, где сапфиры лежат.
Герой. У меня его нет.
Андрей. Прошу прощения, я только хочу уточнить: не сапфиры, а сапфир…
Главный Злодей. Умолкни!
Мерзкий тип. Ну вот, ничего у него нет. Продолжаем пытать?
Герой. Но у меня правда нет ключа.
Андрей. А мне кажется, он бы сказал, что ключа нет, даже если бы на самом деле ключ у него был. А ты как думаешь?
Марина. Я уверена, такой красавчик не может лгать!
Главный Злодей. Молчать! (Обращается к Герою). Где ключ?
Герой. Ключ от ячейки, которая находится на Московском вокзале, лежит в камере хранения Финляндского вокзала. В коробке из-под яиц.
Главный Злодей. Опять яичная коробка?!
Герой. Да. Первая лежит в холодильнике в Синявино, вторая – в ячейке на Московском вокзале, а третья – в камере хранения Финляндского вокзала.
Главный Злодей. Хорошо, давай ключ от камеры хранения Финляндского вокзала.
Герой. Хорошо, но этот ключ находится в камере хранения на Ладожском вокзале в коробке из-под яиц.
Главный Злодей (раздраженно). Да сколько у тебя яиц… ну, в смысле коробок из-под них?
Герой. Я занимаюсь вокалом и мне каждое утро нужно выпивать по одному яичному желтку.
Марина (прижав руки к груди). Он еще и поёт!
Главный Злодей. Хорошо поешь! А теперь давай разберемся, где ключ. Ты утверждаешь, что «Сапфир Папараджи» находится в коробке в камере хранения на Ладожском вокзале.
Герой. На Московском.
Главный Злодей. Так, на Ладожском вокзале – ключ от ключа, а сам сапфир лежит в яичной коробке в поселке Синявино.
Герой. Ключ на вокзале, а ключ, чтоб взять ключ, по которому можно забрать сапфир, которой лежит в коробке из-под синявинских яиц, находится на Московском вокзале.
Андрей (задумчиво). Он пропустил Витебский вокзал.
Марина. И совсем ничего не сказал про Балтийский вокзал.
Главный Злодей (сердито). Заткнитесь уже! Ключ на ключ, который лежит в яичной коробке на Московском вокзале, по которому можно получить сапфир, который лежит в яичной коробке на… на…
Герой. На первом этаже пятиэтажного дома в Синявино.
Главный Злодей. Да, спасибо. А ключ к квартире лежит в яичной коробке на...
Андрей, как примерный ученик, тянет руку.
Андрей (не дождавшись, когда его спросят). На Витебском вокзале!
Марина. А я уверена, что на Балтийском, потому что он следующий в этой вокзальной цепи.
Главный Злодей. Заткнитесь! В яичной коробке на…
Герой. На Балтийском вокзале.
Марина. Вот! Я так и знала!
Главный Злодей. Теперь гони ключ! 
Герой. Какой?
Главный Злодей (смущенно). Тот, о ком идет речь.
Андрей (услужливо). Тот, что на Приморском…
Марина. Скорее всего, последний ключ находится на Балтийском вокзале.
Главный Злодей (в ярости). Может, все-таки заткнетесь? (Обращаясь к Герою). А теперь слушай (очень медленно выговаривая каждое слово). Мне нужен ключ на багажную ячейку с коробкой из-под яиц, в которой лежит ключ на яичную коробку, которая находится на… 
Губы Андрея безмолвно произносят «Приморский», в то время Марина, очевидно, отдает предпочтение Балтийскому вокзалу. Главный Злодей бросает на них быстрый взгляд и твердо продолжает.
Главный Злодей. …на Московском вокзале, где находится ключ на яичную коробку в Синявино, в которой находится «Сапфир Папараджа»! (Гордо). Вот!
Герой. Я немного запутался, вы не могли бы повторить?
Главный Злодей (в ярости). Я больше не буду повторять! Гони ключ!
Герой (печально). У меня его нет.
Главный Злодей (зловещим шепотом). У тебя его нет?
Герой. Увы.
Главный Злодей (после нескольких тщетных попыток сосредоточиться). Где сапфир?
Герой. В Синявино.
Главный Злодей (говорит очень тихо). В яичной коробке?
Герой. В ней.
Главный Злодей (без особой надежды). А ключ?
Герой. В камере хранения на Московском вокзале.
Главный Злодей (полностью сокрушенный). Тоже в яичной коробке?
Герой. Именно.
Главный Злодей. Сколько это еще будет продолжаться?
Герой (беззаботно). Не знаю, вы же меня пытаете.
Главный Злодей. И что мы будем делать, когда ты переберешь все вокзалы?
Герой. Начнем заново, в другом порядке.
Главный Злодей (закрывая лицо рукой). Это невыносимо. Мне надо подумать (обращаясь к Мерзкому типу). Просто помучай его еще немного, пока я буду думать.
Мерзкий тип (весело). Наконец-то, а то я устал ждать!
Он достает из саквояжа большую иголку и начинает медленно подходить к своей жертве.
Герой (в замешательстве). Эй, я же все рассказал!
Андрей. Да, он же все рассказал…
Марина (внезапно). Не смейте тыкать в него иголкой!!!
Мерзкий тип (обращаясь к Марине, кокетливо). Да я совсем
чуть-чуть (показывает щепоткой пальцев). Вот на столечко!
Андрей (обращаясь к Марине). Вот на столечко, это же совсем немного.
Главный Злодей (триумфально). Я все понял!
Он встает с таким видом, будто все проблемы решены. Все как один смотрят на него.
Андрей. Как интересно. Вы нам скажете?
Главный Злодей (игнорируя Варежкина, выразительно обращается к Герою). Итак, где-то, по логике вещей, должна быть последняя, окончательная яичная коробка.
Герой. Верно.
Мерзкий тип (почесывая в затылке). Не понимаю, я его пытаю, или мы его опять допрашиваем?
Главный Злодей. Хальченко, погоди!
Мерзкий тип. Муэрто!
Главный Злодей. Что?
Мерзкий тип. Муэрто, вы обещали называть меня Муэрто.
Главный Злодей. Хорошо, Хальченко, не мешай… (Обращаясь к Герою). Где она?
Андрей. На Приморском.
Марина. На Балтийском.
Главный Злодей. Молчать! (Обращаясь к Герою). Где находится эта последняя коробка, в которой лежит последний ключ от этой долбанной железнодорожной цепочки?
Герой. Он находится в камере хранения Ленинградского вокзала.
Мерзкий тип. Ого, вот это поворот!
Главный Злодей. Это последний ключ?
Герой. Да.
Главный Злодей. Ага! (Протягивает руку). Давай сюда этот ключ.
Пока Главный Злодей и Мерзкий тип увлеченно требовали ключ у Героя, Марина вытащила револьверы из саквояжа Мерзкого типа. Один она взяла себе, а другой отдала Андрею.
Мерзкий тип (угрожая иголкой). Гони ключ!
Герой (печально качая головой). У меня его нет.
Главный Злодей (так взволнован, что говорит почти нечленораздельно). Ты же не хочешь сказать, что ты… что ты его потерял?
Герой (опустив голову). Я его потерял.
С ужасным воплем Главный Злодей хватает стул и замахивается на Героя. Марина стреляет. Пуля пролетает мимо злодея и, отрикошетив от стены, попадает Мерзкому типу в мягкое место.
Мужчина в шлёпках быстро поднимается со стула. Повернувшись лицом к зрительному залу, стоит, с интересом наблюдая за происходящим.
Мерзкий тип. Ай! Я ранен.
Марина (обращаясь к Главному Злодею). Не смей трогать красавчика! Он мой!
Злодей бросает в неё стул, перекатывается по полу и выхватывает свой пистолет. Марина, уклонившись от летящего в нее стула, прыгает за диван и открывает огонь по Главному Злодею. Он, в свою очередь, стреляет в Марину, прячась за Андрея. Варежкин, открыв рот, словно маленький мальчик, потерявшийся в огромном гипермаркете, испугано крутит головой, не зная, что делать. С другой стороны к Андрею, обнажив жало иглы, подкрадывается Мерзкий тип. Марина выскакивает из-за дивана и, прячась за Мерзкого типа, приближается к Злодею, не прекращая стрелять.
Герой вместе со стулом, к которому он крепко привязан, отползает в сторону. Марина и Злодей оказываются очень близко друг к другу, но в этот момент у обоих заканчиваются патроны. Мерзкий тип с садисткой ухмылкой колет Андрея иголкой. Тот вскрикивает от боли и сразу же в отместку стреляет в Мерзкого типа.
Мерзкий тип (осмотрев себя). Не попал. Бе-бе-бе!
Андрей стреляет еще раз.
Мерзкий тип. Мазила.
Андрей очень старательно прицеливается. Все ждут. Варежкин стреляет.
Мерзкий тип. Опять мимо.
Марина. Это все оттого, Андрей, что у тебя плоскостопие!
Марина решительно подходит к Андрею, забирает у него револьвер и стреляет в Мерзкого типа. Тот сразу падает.
Мерзкий тип. Ай, я опять ранен, но меня можно спасти!..
Главный Злодей подскакивает к Марине, выхватывает у нее дымящийся револьвер и стреляет в Андрея.
Андрей. Как больно! Я, похоже, тоже ранен! (Падает).
Главный Злодей. Не смей стрелять в Хальченко!
Марина (забирая револьвер у Злодея). Это еще почему?! (Стреляет в Мерзкого типа).
Мерзкий тип. Ай! Меня по-прежнему можно спасти…
Главный Злодей (вновь выхватывая револьвер из рук Марины). Потому что я так сказал! (Стреляет в Андрея).
Андрей. Ой!
Марина хватает револьвер и делает выстрел в Мерзкого типа, но Главный Злодей, перехватив оружие, тут же стреляет в Варежкина. Марина – в Мерзкого типа, Злодей – в Варежкина, Марина – опять в Мерзкого типа, а Злодей – опять в Варежкина…
Револьвер сухо щелкает, сигнализируя стреляющим о том, что патроны в барабане закончились.
Мерзкий тип. Ох, что ж я маленький не сдох… (Судорожно дергает ногой и затихает).
Главный Злодей. Ты убила моего верного помощника!
Марина. А ты убил моего неверного мужа!
Главный Злодей. Тебе не жить!
Марина. Ошибаешься, злодейская морда, это тебе теперь не жить!
Герой (из-за дивана). Извините, что перебиваю, пока вы тут стреляли, я сползал на кухню за ножом, чтоб развязать спутывающие меня веревки. Нож я взял, а развязаться не могу, вы не поможете мне?
Марина и Злодей бросаются за диван, выхватывают нож у Героя и начинают неистово сражаться за его обладание. В ходе нешуточной борьбы Марина перехватывает руку Злодея, с занесенным над нею ножом и, выхватив оружие, со всего размаху всаживает его в грудь Главного Злодея.
Главный Злодей. Это что? Лопатка для блинчиков?
Марина. Да!
Главный Злодей. Это больней, чем штопор…
Марина. Так тебе и надо!
Еще раз ударяет ею Злодея.
Главный Злодей падает на пол и затихает.
Герой. А! Так это был не нож! Это была лопатка для блинчиков! Вот почему я не смог перерезать веревку…
Марина, перешагнув через Андрея, Злодея и Мерзкого типа, подбежала к Герою и начала торопливо распутывать веревки. В этот момент Мужчина в шлёпках щелкает пальцами, и в окне появляется Героиня, в руках у нее пистолет.
Герой (увидев Героиню). Дорогая, ты пришла спасти меня!
Марина (не замечая за своей спиной Героини). Да, мой Герой!
Мария, распутав сложно завязанный «бантик», сбрасывает веревки на пол и радостно раскрывает свои объятия. Но Герой проходит мимо нее, направляясь к Героине.
Марина (Герою). Слышь, это я тебя спасла! (Героине). Эй, ты, с губами, руки убрала от моего парня!
Героиня поднимает пистолет и стреляет в Марину. Варежкина подстреленной чайкой падает на пол.
Героиня . Ах!
Герой (еще с большим наигрышем). Ох!
Героиня. Моя любовь!
Герой. Душа моя!
Страстно обнимаются.
Героиня. Надо выбросить трупы и мусор. И то, и то начинает уже подванивать…
Герой. Да, дорогая.
Героиня садится на диван, берет пульт и включает телевизор. Герой начинает убирать трупы.
Героиня. Милый!
Герой. Да, любимая!
Героиня. А куда ты спрятал «Сапфир Папараджа»?
Герой. В холодильник.
Героиня. Остроумно.
Герой. Тебе принести его?
Героиня. Успеется. Главное, что мы вместе. Иди ко мне. Давай просто посидим и посмотрим телевизор. Я так соскучилась по обычной жизни…
Герой, который собирался вынести пакет с мусором (с трупами он разобрался), быстро выкидывает мусор в окно и садится на диван рядом с Героиней.
Герой (рассматривая документы). Знаешь, а мы теперь Варежкины.
Героиня. А мне нравится…
Они начинают смотреть какую-то мелодраму, и она со счастливой улыбкой засыпает на его плече…
Мужчина в шлепках. Ну что ж… Неплохо…
Герой и Героиня поднимают головы на Мужчину в шлёпках.
Героиня. Вы так думаете?
Герой. И что, думаете, будут аплодировать?
Мужчина в шлёпках. Не исключено.
Героиня. Стоя?
Мужчина в шлёпках. Давайте посмотрим.
Звучит бравурная музыкальная тема, и все герои выходят на поклон.

ЗАНАВЕС

ВЕТКА СИРЕНИ

Пешковой Ксении Ивановне посвящается

Драма в одном действии

Действующие лица
Ксения – выпускница, участница войны;
Николай – друг, одноклассник Ксении;
Ивановна – мать Ксении;
Маша – школьница, комсомолка;
Лёня – друг Маши, школьник, комсомолец;
Тома – одноклассница Ксении;
Слава – одноклассник Ксении;
Люся – одноклассница Ксении;
Михаил – одноклассник Ксении.
В центре зала – стол. Справа – куст сирени, под ним – лавочка.
Выпускной вечер. Пары вчерашних школьников кружат в вальсе вокруг стола. Слышны смех, веселые разговоры. Несколько пар останавливаются по центру, музыка стихает.
Люся. Ребята, а что будет через 5–10 лет? Кто знает? Мне аж страшно...
Михаил (вздыхает). Наверно, все разъедутся, кто куда…
Тома. А почему разъедутся? Я тут останусь. Мне у нас очень даже нравится.
Слава. И мне (хлопает по плечу Тоню, обращается к ней). Про тебя всё ясно – будешь растить сопливых девочек и мальчиков.
Тома. Почему сопливых? Маленьких! Я очень люблю маленьких детей и хочу быть воспитателем в детском саду.
Ксюша. А почему и нет? У человека, может быть, призвание.
Люся (Ксюше). А ты уж точно в переводчицы пойдёшь. Пятёрка по немецкому у Егоровны – это что-то… (смеется)
Николай. Да, Ксюха, если бы не ты, половина класса не сдала бы немецкий.
Ксюша. Вы как хотите, а Егоровну я уважаю. Она – человек. С характером!
Михаил (задумчиво). А характер – это личностная категория или… законная? Ну... как можно по закону её судить? Столько нервов у ребят вытрясла!
Слава (хлопает Михаила по плечу). Ха, по закону… Сразу видно – будущий юрист!
Михаил. А что тут такого? Закон, он и в море закон (показывает на Николая, как бы стреляет). Пуф!..
Люся (смеётся). Ну да, вот подведёт Николая штурман (подумаешь, неправильно определит азимут!), а ты ему как капитану дальнего плавания раз – и протокол. Прошу, пожалуйте!
Тома. Да тут не протокол, тут трибунал надо (показывает решётку).
Все смеются.
Николай. Да что вы все накинулись на меня? Мне ещё поступить надо. В Ленинграде, знаете, конкурс какой!.. Вы лучше у себя на суше разберитесь.
Люся. Ну или Славик правила движения нарушит, а ему – раз! – и права отобрали. Работай теперь без них.
Слава. А что я? Это вот к тебе как к будущему бухгалтеру придут из ОБХСС (поправляет очки, играя). Товарищ гражданочка, что-то у вас дебет с кредитом не сходится… И что будешь делать?
Ксюша. Ребята, ребята, не о том мы с вами говорим. Не о том! Давайте договоримся… Нет, дадим слово, что где бы ни были, мы обязательно будем помнить друг друга. Мы обязательно будем встречаться, приходить в нашу школу и навещать нашу Егоровну. А что? Она нас с четвёртого класса вела. Если бы не она, был бы наш класс таким дружным?
Михаил (вздыхая). Нет, я не против Егоровны, но одна четвёрка по немецкому – это слишком.
Ксюша. Вот, только одна. А с другой классной, может быть, и больше было бы.
Слава. Она, конечно, человек. Полгода у неё Сашка Карташов жил, пока дела с отцом утрясали.
Николай. И Тане Рыбкиной помогла. Не побоялась, заступилась за мать. Неизвестно, где бы она сейчас была…
Слава (поправляет очки). Я если буду шофёром, устроюсь в школу, буду её возить, а то ей на ту сторону скоро не дойти будет.
Ксюша. А я обязательно в школу вернусь. Буду, как Егоровна, детей немецкому учить. Ну что, ребята, за наш 10 «Б»? Ура-а-а!!!
Тома. Будем вместе!!! Ура-а-а!!!
Ребята кладут руки на плечи друг друга, образовывая кружок, прыгают, скандируя «Ура-а-а!!! 10 “Б”! До встречи!!!»
Музыка зазвучала громче, выпускники расходятся по парам, продолжают танец. Остались только Ксюша и Николай. Ксюша хочет идти танцевать, но Николай удерживает её за руку.
Николай. Ксюша, подожди. Я не понял, ты это вправду сказала?
Ксюша. Что?
Николай. Что после учёбы вернёшься в школу? Мы же с тобой договаривались…
Ксюша. А мы разве не вернёмся в Тихорецк? Потом, когда ты закончишь службу?
Николай. Потом, конечно, мы сюда вернёмся.
Ксюша. Вот и хорошо, а сейчас пойдём танцевать.
Ксюша тянет Николая танцевать, но Николай держит её за руку.
Николай. Подожди! Дай мне слово! Дай слово, что после учёбы ты… ты... (взволнованно) станешь моей женой! (Выдыхает). Вот!
Ксюша. Коленька, ну куда я денусь? Мы уже три года дружим.
Николай. Нет, меня этот ответ не устраивает. Скажи: ты согласна?
Ксюша. Согласна. Но давай сначала поступим, потом закончим и только тогда…
Николай. И когда только этот день наступит?
Ксюша. Наступит. Обязательно наступит. Надо только верить. Очень верить.
Николай и Ксюша идут танцевать. Смеясь, они обходят в танце круг вокруг стола и скрываются вдали. Выпускники расходятся. Звуки вальса стихают, раздаётся звук битого стекла, воздушной тревоги. Гаснет свет.
Пауза.
Свет включается. На сцену, шаркая, выходит Ивановна. На ней домашний халат, платок. Она обходит стол, подходит к окну, вглядывается, приложив ладонь ко лбу. С улицы доносятся звуки военного марша.
Ивановна. Ну да, ну да… Сегодня же День Победы. Идти надо к обелиску, Ксеньюшке поклониться (машет кому-то рукой). Вон Славик из Ксюшиного класса. Совсем седой стал, дед. Под Берлином был ранен на танке, но оклемался, в конце сорок пятого пришёл. Жёнка его, Томка, с двумя детьми. Та совсем не изменилась. Ну, морщины… А у кого их нет? Полины что-то не видать. Всегда ходила. А этот Костик Востриков тоже раньше ходил, да вот не видно в последнее время. Осколки, видать, мешают. А кто ещё с Ксюшей учился? Мишка-контуженный – тот в администрации заведует чем-то. А остальных ребят побило. Кто ещё?.. Кто ещё? (Скороговоркой) Да разве всех упомнишь? Много их было. Да где ж они?! Люська, так та к немцам подалась, как только они город взяли. Потом её посадили. Где-то на Колыме сейчас. Дашка Фролова из параллельного класса в партизаны ушла. Немцы схватили, замучили. Жаль девчонку (вздыхает). Курносая вся, в веснушках. Теперь доска на её доме висит.
Идет неспешно к столу.
Ивановна. А недавно их классного руководителя в последний путь провожали – Егоровну. Весь город собрался. Заслуженный учитель как-никак. Эти звания просто так не дают. Строгая была, но справедливая.
Подходит к столу, садится, вздыхает, утирает глаза.
Ивановна. Вот тебе, Ксюша, и весь сказ о твоих одноклассниках. А о других ты, наверно, и без меня знаешь. Оттуда всё видать. Господи, помилуй (крестится). Надо идти к обелиску, да сил нет. Пешком мне не дойти. Ноги не те стали.
Раздаётся стук в дверь.
Ивановна. Входите. Да сильнее толкайте дверь. Она тяжелая.
Входят, стесняясь, подростки: Лёня и Маша с букетом сирени.
Маша. Здравствуйте! Можно?
Ивановна. Так уже вошли. Проходите. Кто такие будете?
Лёня. Здравствуйте! (Оглядывается) А дверь у вас не закрывается?
Ивановна. А зачем? От кого закрывать? Если ухожу, то на щеколду прикрываю. А так к чему это? Брать у меня нечего. Мебели никакой. Вот только сундук в углу стоит (машет рукой). Да и то там половина не моих вещей.
Маша. Тетя Наташа, а мы пришли вас поздравить с Днём Победы. Вот.
Маша и Лёня протягивают по ветке сирени.
Ивановна. Спасибо! (Встает, берет с трепетом, улыбается). А пахнет-то как! Это на углу сорвали? У меня Ксеньюшка, дочь моя, со своим одноклассником Николаем там встречались. (Ставит сирень в вазу, садится) Да вы садитесь. В ногах правды нет.
Маша с Лёней переглядываются, переминаются с ноги на ногу.
Маша. Гм-м, мы вообще-то пришли Вам помочь. Может, надо что-то сделать?
Ивановна. Это тимуровцы, значит?
Лёня. Нет, мы уже комсомольцы, общественники. Мы от школы. Проходим дома со звёздочками.
Ивановна. Понятно. Не забываете. Это хорошо. Только что помочь?
Маша. Убраться или в магазин сходить, в аптеку.
Ивановна. Убраться? Так у меня и полов-то нет. Вот метёлкой когда пройдусь, а мыть – не мою. Полы-то глиняные. Мне сосед Василий-плотник давно говорил: «Тёть Наташ, давай полы настелю». А на кой они мне? С глиняными-то лучше. Летом прохладнее, а зимой… Да у нас и зимы-то нет. Чуток повьюжит да пройдёт.
Лёня. Тетя Наташа, а в магазин или аптеку надо?
Ивановна. Да в магазин соседка сходила. Много ли мне надо? Вон ладушек нажарю да с варенцом. Мне Евдокия своё молоко приносит, его на неделю хватает. А по аптечным делам у меня в торце Валюшка живёт. Как захвораю, так её зову. Вы лучше знаете что? Садитесь, садитесь… Вы мне почитайте.
Ивановна достаёт из-под клеёнки треугольники писем.
Маша и Лёня переглядываются, садятся.
Лёня (оживлённо). Ух ты, это настоящие? С фронта?
Ивановна. Да. Далеко не кладу. Нет-нет да почитаю. Только вот в последнее время глаза что-то слабые стали.
Лёня (берёт письмо). Даже не верится. С фронта! (Нюхает) И порохом пахнет (передаёт Маше).
Маша (берёт письмо, рассматривает). Затёртое какое! Отпечатки пальцев… Кто-то вот этими руками днем винтовку чистил, а потом ночью под лучиной писал.
Ивановна. Это дочь моя – Пешкова Ксения Ивановна, медсестра.
Маша (читает). «Здравствуйте, дорогие мамочка, папочка, сёстры и любимые племянницы!..»
Свет над столом гаснет, загорается с левой стороны, высвечивая фигуру Ксении в военной форме.
Ксения. … Шлю вам горячий привет и крепко целую вас. Дорогая мамочка, мне не терпится написать вам. Я так соскучилась за всеми вами, что не могу выразить. Очень беспокоюсь – проклятый враг расправил свои щупальца и наступает на родину…
Лёня (перебивает). Я извиняюсь…
Свет над Ксенией гаснет, загорается над столом.
Лёня. Тетя Наташа, а где ваша дочь служила?
Ивановна. О, это долгая история! Ксюша после школы поступила в Краснодарский пединститут. Она немецкий хорошо знала, с языком всегда ладила. Одна из четырех дочек, младшенькая, остальные в медицину пошли, медсестрами стали. Хоть и война была, но, думаю, пусть учится, пригодится. Проучилась полтора года, а её друга Николая на фронт послали. И Ксюша решила на фронт, чтобы быстрее война закончилась, чтоб поскорее им встретиться. Ее послали на Закавказский фронт, здесь, у нас. Сначала при штабе была переводчицей. Немецкий, как родной, знала. Да вот беда: с начальником не поладила… (вздыхает)
Маша. А что случилось, тётя Наташа?
Ивановна. Да что говорить?! Плохой человек попался, недобрый. Жена ему нужна была. Полевая. Слово-то какое… Это как кухня полевая. Поел – и в сторону. А разве моя Ксюша такая? Она же Колю ждала. Они с ним вместе выросли. Вон там, наискосок их дом.
Гаснет свет над столом, загорается в левой части сцены, освещая Ксению.
Ксения. Мои дорогие родители, мамочка, папа, сёстры, любимые племянницы. Теперь я не переводчица. Отправили меня на передовую, под самый огонь. Но я не трушу, будем сражаться с врагом. Я окончила курсы медсестёр. Видно, спасать других – это у нас наследственное. Теперь ребят с поля боя вытаскиваю. Думаю всё время: как там Коля? Ведь и его тоже могут ранить… (Поворачивается направо, обращается к воображаемому Николаю). Коля, как ты там? Всё время думаю о тебе: не ранило ли? А однажды паренька одного тащила, а глаза у него – точь-в-точь как у тебя.
В правой части сцены загорается свет, освещая фигуру Николая.
Николай. Ксюша, родная! Как хорошо, что ты у меня есть. Иногда такая тоска накатывает, достаю твоё письмо, и всю печаль как рукой снимает (достаёт треугольник письма). Вот он, крохотный листочек бумаги, но это же ты писала. Я узнаю твой почерк (принюхивается), пахнет тобой и домом. Сколько в нём силы! Скоро весна. Помнишь, какая сирень у нас на углу росла? Я по ночам иногда вижу, как мы с тобой под ней на лавочке сидим. Протяни руку.
Николай и Ксения тянут навстречу друг другу руки, но не дотягиваются.
Ксения. Ну, ещё немножко. Ещё чуть-чуть…
Николай и Ксения подходят друг к другу, но всё равно не дотягиваются. Ксюша опускает руки, вздыхает.
Николай. Не переживай! Вот закончится война, мы встретимся, обязательно встретимся!
Ксения. Береги себя!
Гаснет свет в левой и правой половине сцены, загорается над столом.
Ивановна. Вот отправили ее на передовую. А она такая отчаянная. Все под огонь норовила, в поле, в самое пекло – ребят спасать. О себе и не думала. Все говорила: «Я кому-то помогу, и моему Коле помогут».
Лёня. А как же Николай?
Ивановна. А что Николай?! Он окончил военное училище по ускоренной программе и его на Балтийский фронт определили, в морскую пехоту, Ленинград защищать. А в 43-ем их всех на Невский пятачок бросили. А там разве уцелеешь? Такая мясорубка была... Света божьего от бомб тех не видать.
Маша (испуганно). И что, погиб?
Ивановна опускает голову. Маша, понимая её, от страха прикрывает рот рукой.
Ивановна (кивает головой). Да, не стало Николая. Не стало… А Ксюша и не знала всего этого.
Лёня. Получается, что всё зря? Ну, эта честность, верность. Можно было и не ждать?
Ивановна. Как это – зря?
Свет над столом гаснет, загорается справа над Николаем.
Николай. А я верю: мы вернемся домой, когда будет цвести сирень. А когда еще?! Будет солнечное утро. Я тебе, как обычно, свистну соловьем, и ты придешь на нашу лавочку. А ты помнишь запах сирени? Она пахнет… пахнет свободой.
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Свет гаснет над Николаем, загорается слева, над Ксенией.
Ивановна встает, подходит к окну, выглядывает.
Ксения.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора…
Свет гаснет над Ксенией, загорается над столом.
Маша плачет, положив голову на стол.
Маша (сквозь слёзы). Ну почему, почему так? Почему нельзя было по-другому? Что же это за гад такой – начальник штаба?
Лёня гладит Машу по голове.
Ивановна. Вот уже сколько лет прошло, а я всё жду, жду. Дочки все мои разъехались, меня с собой звали. А куда я поеду? Вот Ксеньюшку дождусь, тогда уже… (машет рукой.)
Маша перестаёт плакать, испуганно переглядывается с Лёней.
Ивановна подходит к столу, садится.
Ивановна. Да ты читай, читай. Чего молчишь?
Маша (вытирает слёзы). Тетя Наташа, а вы знаете, Ваша дочь – святая. Да, да (тараторя.) У меня дед священник был, в доме много церковных книг осталось. Мне как-то бабушка рассказывала о Петре и Февронии. Жили такие в Муроме долго и счастливо и умерли в один день.
Ивановна. В один день… (вздыхает, Лёне.) Вот ты говоришь: зачем? Зачем эта честность, верность? А как же без неё? Они вот встретятся там, на небесах, и что она скажет? Шкуру свою берегла, чтоб на передовую не отправили? (Жестко.) Нет тяжёлых времён! Если живёшь по правилам, будет тебе легко. А если нет, то и в мирное время тяжесть такая, что хоть в петлю лезь.
Пауза.
Маша (продолжает читать письмо). «Мы постараемся не допустить врага, изгнать его с нашей территории…»
Свет над столом гаснет. Загорается с левой стороны сцены, освещая фигуру Ксении.
Ксения. …И пусть мы погибнем за родину, только чтобы вы, мои родные, не мучились при этом проклятом враге…
Ксения поворачивается направо, обращается к Николаю.
Свет над Николаем загорается.
Ксения. Мы же не погибнем, правда? Мы будем жить!
Николай. Будем!
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: – Повезло…
Свет над Николаем гаснет.
Ксения.
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Спас от пуль меня.
Свет над Ксенией гаснет.
В полной темноте под звуки метронома звучат слова Ксении и Николая.
Ксения и Николай.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой…
Пауза.
Загорается свет над столом.
Маша (читает письмо). «… Вера, а ты написала, что Люсю посадят. Это за то, что с немцами крутила? Да? Хоть она и была моей подругой, но, думаю, это правильно. Пусть не изменяет родине. Ведь она комсомолка. Мама, вышлите карточку Вали, Люси, Паши с Неллечкой и Веры с Милочкой. Очень прошу вас, хоть глядеть буду. На этом кончаю. Привет дяде, тёте, бабушке, Наде, Наташе, Кате, Алексею и их сыну Коле, Маше Трегуб, Паше Пешкову. Ну, кажется, всем передала. Кому нет, прошу не обижаться…»
Маша складывает письмо в треугольник, отдает Ивановне.
Ивановна. Ну вот и всё. Спасибо, что почитали, как будто с Ксеньюшкой побыла.
Пауза.
Маша (осторожно). Если больше ничего не надо, то мы
пошли?
Ивановна. Идите. Вам, наверно, ещё уроки учить надо.
Маша с Лёней встают.
Лёня. До свидания. Всего доброго.
Маша. До свидания. Здоровья Вам.
Ивановна. Спасибо.
Маша с Лёней уходят. Подходят к кусту сирени, садятся на лавочку.
Маша . Представляешь, на этой лавочке много лет назад сидели Ксения и Николай.
Лёня. А ты знаешь, что я хочу? Чтобы у меня тоже было так…
Маша . Как?
Лёня (улыбается, берет руку Маши). Чтобы мы жили долго и счастливо и умерли в один день. Как Пётр и Феврония.
Маша (ухмыляется, выдергивает руку, встает). Ха, а знаешь, сколько им пришлось пережить?! Мне бабушка рассказывала. Феврония была из бедных. Как поженились, так боярские жены ее начали гнобить, а потом и из дома выгнали. А после смерти что было?!..
Лёня. И что же? (Встает)
Маша . Не хотели вместе хоронить. Ее за городом похоронят, его в кремле, а они наутро опять вместе, в одной раке, как и хотели.
Лёня. Вот это да!
Маша . И так два раза.
Пауза.
Лёня. А по мне – пусть трудности, зато вместе. На всю жизнь! Подожди! (Подходит к кусту сирени, срывает ветку, протягивает Маше). Вот, чтобы помнила.
Маша (смеётся). Это будет наш оберег.
Лёня (смеётся). Точно, оберег – ветка сирени. Как у Ксении и Николая.
Маша. На всю жизнь!
Лёня. До конца!
Маша и Лёня скрещивают руки.

Гаснет свет. Занавес.

ЮРОДИВЫЙ

Моноспектакль

Действующие лица
Пётр Матвеевич – мужчина средних лет.
СЦЕНА. Стол, стул. На столе – веревка, стакан и початая бутылка вина. За столом – мужчина средних лет. Он, не мигая, смотрит на бутылку.

Пётр Матвеевич. Ядрена мать! Завсегда так! Ты когда-нибудь, сука, останешься? Хоть немного, на глоток, на шесть капель! Это же так просто! Cпрячься до утра там, на донышке, чтобы не нашел и все, дело сделано, больше ничего не надо… что, нет? Я виноват? Это да! Завсегда я во всем виноват. Петр Матвеевич – то, Петр Матвеевич – се, Петр Матвеевич – великий грешник. А грех где? Хоть кто-нибудь сказал мне, где он? Что я такого этакого сотворил? Не говорят. А потому что и сказать нечего. Между собой, гниды, шепчутся: дескать, бабу свою собственную в могилу уложил, детей сиротами оставил. Изверг, да и только!
А ты сам все видал, поди, не чужой нам. Уже год, как она ушла, женка-то. Тихая была, все копейки прятала, дура. Приду в умат, из карманов мелочь рассыплется, а она ее подбирает, достает из углов и прячет, дрянь, в колыбельку – к дочурке младшенькой. А утром спозаранку, пока сплю, шасть на базар и все на молоко подчистую истратит, а мне, блин, поправиться не на что. Вот я ее и учил, как не надо. Да, как полагается, с замахом, куда попадя. Заслужила, сука! Встаешь, блин, свет не мил, а она молчит, как немая. Ни слова тебе, ни содействия. Ну, так под правую руку и попадала. И ты знаешь, все равно молчала, гадина. Я ее – за патлы, а она молчит; башкой об дверь, а она только зенками блымает, передничек теребит и губы свои кусает – не хочет, паскуда, чтобы дети слыхали…
Что?.. А-а, ну да, бывало и так. Прибивал, каюсь. Сама виновата; тут, ты сам понимаешь, когда не хватает, всех загрызть хочется, а она: не ходи, не надо!.. Ну, тогда и получала сполна, без оглядки: и ногами, и всем, чем под руку попадется, пока старшая дочка не вступится. Она с малолетства за мать стала застоять. Прибежит, мокрица, трясется вся, в смерть как боится, дуреха, и все ж между стать норовит, мать собой перекрыть. Вот и ей внахлест тоже перепадало. Потом дома днями отсиживалась, пока физия не отсинеет: в школу-то нельзя, хе-хе, засмеют детишки-то. Да, говорил я ей: не лезь, не встревай, взрослое это дело! Ни хрена слышать не хочет. Она даже сынку стала уводить во двор, чтоб он наших таких нежностей не видал. Он уж сам ходить тогда начал. Крепенький хлопчик растет. Непоседа! Везде ему надо: то туда, то сюда, не уследишь. А болел как! Думали, не выдюжит, схоронить придется. Ночами кричал, аж до красноты заходился. Какой тут сон! Помню, с перепою даже люльку пнул, не сдержался. Он с нее слетел на пол и замолк. Я уж было испугался: а вдруг грех на душу взял?.. Но куда там – опять заголосил, как прикушенный. Только с той поры ножку как-то по чудному ставит, на выворот. Носили его к бабке-повитухе, вправляла, шептала, на меня волчицей глядела, и япона мать, помогло! И орать перестал, и болеть – не болеет, а что ножку тянет, так это херня, лишь бы человеком достойным вырос.
Правильно? И я, брат, так понимаю. Одно на ум никак не придет: как младшенькая появилась? Зараз не помню уже, когда спать вместе ложились. Я в пристройке, в кутке, на матрацах ночую, сам на сам. Там у меня и курево имеется, и мерзавчик початый припрятан, дело-то нужное, без вопросов. Год-три точно! Грызет меня сомнение, что не мое вовсе дите это. На Покрова – не эти, а на те, прошлые – пили кореша у меня самогон. Хорош был мутняк, знатный, ядреный. Ребята день, как из крытки откинулись, раскумарились по полной. Пили крепко, а мне воще – первую за второй всерьез наливали. Выпал я в осадок, засветло еще было. Очухался, вижу, нет уж ребят, а баба моя в одной рваной рубашке у иконки лежит, молится, как умолишенная. Губы синие, и вся морда разбита. Что тут говорить? Вот и она, сука, молчит, как немая, бей-не бей, все одно, хрен по деревне, только глаза прячет и ладошки до бела сжимает, да пальцами хрустит.
А девочка вышла – загляденье. Да красивая, да румяная! Сладкое любит, страсть! Берешь кусок сахару и показываешь ей, а она к тебе спешит, топает ножонками, радуется, аж слюнки текут. А ты – раз и сахар себе в рот; ан нет его, а она стоит, не поймет, куда тот подевался! Смех да и только!
Короче, ушла баба сама. Болеть стала, кровь на полотенцах не отстирывалась. Один раз, перед самым концом, денег попросила на лекарства. Дал, конечно, что я, зверь какой? Тару недельную всю выгреб – бутылок до двадцати. Там, блин, не только на аптеку и на беленькую б хватило. Собрала она пузырики и потянула их на базар, к окошку заветному, в пункт стеклотары. Несет сумки, как вьючная, ноги подламываются, а сама рук, чахотка, не разжимает, боится, курва: стекло ведь! Вечером в настрое я был: аванс дали, к тому же с ребятами солидно так в чайной посидели. Красненькое цежу потихоньку, слышу, чой-то шебуршится баба в спаленке. Я – туда, глядь, а она кисею с бахромою по кровати раскладывает, ситец цветастый нежно так гладит. Я ей – по мусалам: ты куда, стерва, деньги потратила, тебе ж на лекарство было дадено, а ты, сука, обновы себе справила! Поднялась она с пола да как заплачет. В первый раз я за цельную жизнь слезы ее увидал, аж невмоготу стало. Текут они из глаз, как из крана обломанного, прямо на ейную кофтенку. Я было посунулся взять материал, а она в руки мне вцепилась: не тронь, грит, на похороны это, помирать скоро мне! И представь себе, так оно и вышло. На святки на закате выбралась во двор в одной рубашке, босая, на снег легла, кашляла долго, потом шептала чтой-то да так и затихла.
Что, жальство имеешь? Вот и я месяц ее поминал – по всей форме, с церемониями. Как вчера помню, в клубе сошлись наши пути-дорожки. Танцы тогда по субботам устраивали, под пластинки. Я любил ходить, но танцевать стеснялся: росту – с восьмой класс, и морда рябая. Так, постоять только да на девок поглазеть. А сторож клубный, хромой дядька Васька, мне и говорит: «Чтой ты, Петро, истуканом завсегда простаиваешь, ан не тянет тебя с кралей под музыку позажиматься?» Признался я хромому, что робею от фасада своего, а он, хрен старый, и давай, конем ржать да слюньми брызгать: иди, грит, сюды, в раз все выправлю! Наливает он мне стакан вина крепленого, пол-яблочка дает. Пей! Выпил я. Тепло стало, красиво, музыка громче, да и я сам вырос, буд-то сверху на всех смотрю. Танцевал до полночи со всеми девками без разбору, за что пацаны морду мне и разбили. Так и я тоже врезал! Вышел один на четверых! Во как! Рубашку только жаль, новая была, морда-то что, заживет, а нагрудный карман под корешок оторвали, висит на нитках, как ухо у подсвинка. А туточки, гля, подходит ко мне девчушка в конопушках, виду никакого, взяться не за что, смеется: «Давай, зашью!» Так и пришилась, сиротка, не оторвать. Сперва гнал я ее от себя весь тойный год, а после и решил: пусть, думаю, будет; как ни крути, польза одна от ней, работница отменная, что ни есть, все могет. Пожалел, короче!
А ребята меня зауважали, это да! Я, как куда идти, портюшки стакан приму, и все чин-чинарем становится, крылья в сажень вырастают. Атаман да и только! Верховодить принялся средь пацанов. Слушаются, соколики, как батьку родного. Чуть что, ножичек выну, поиграюсь им, чтоб видели, так и притихнут все сразу. Уважают.
Помнишь, тогда, на Пасху, не хватило нам? Да-да, тот самый день! Идем всей компанией мимо продуктового, а один и говорит, что видал, как вино утром ящиками разгружали. Как представил я эти ящики с бутылками пыльными, зашевелилось у меня внутри, как будто чой-то живое затрепыхалось, задвигалось. Разбил я окно магазинное, залез внутрь и вынес вина, сколько мог. До утра пили, пока не забрали нас. По первоходу дали год.
Ну, на зоне, сам знаешь, не фонтан; но не померли: варили брагу из хлеба, все ничего, привыкли. Как вышел, пацаны сразу обрадовали: твоя-то дома не сидела, потемками то в одну хату, то в другую. Не помню, сколько водки выпил, только об нее все кулаки отбил, пальцы долго не гнулись. Это я потом узнал, что она стирала людям, чтоб мне одежку новую прикупить…
Петр Матвеевич встает, берет бутылку, внимательно осматривает ее, затем ставит обратно на стол.
Пётр Матвеевич. Вот такая, брат, неувязочка вышла. Потом и вовсе узелок развязался, когда остался я один на один с детишками. Страшно поначалу, но стакан за стаканом… Глядь, и старшенькая дочурка хозяйничать приноровилась. Поднялась, деваха, как бурьян придорожный! Она еще с измальства по дому подмогать приспособилась. После похорон материных надела ейный платок и теперь уж все сама делать принялась. И ты представь, все у нее получается, в руках спорится, везде поспевается. Загляденье одно! В школу вечернюю перешла, чтоб днем на ферме подсобницей, все прибыток дому: то молоком, то зерном, а то и копеечку принесет, умница. Опять же, младшеньким забота бабья: и накормлены, и в тепле…
Живем, не тужим! Все у нас есть. Вечерком соберемся все в кухне, благодать! Старшая с ужином хлопочет, сынка игрушки под столом перебирает, а младшенькая все на сахарницу смотрит и лопочет, и лопочет, не перестает. Ну, и я, конечно, трудовую стопочку приму, да и так хорошо на душе, аж никакими словами не высказать.
Вот и ты, родимый, укажи мне, что каждому человеку по жизни вообще надобно. Молчишь? Хрен с тобой, тогда сам оглашу, вскрою, значит, правду-матку. Ну, вот я, Петр Матвеевич, допрежь кем был? Да никем, так – один пустоцвет. Тьфу! И плюнуть некуда! Это пока сторож, дядька Васька, мне вино не открыл. Жизнь хлебал, что юшку без рыбы, мутота да и только. Ходил, боялся тени собственной. Кто хотел, обидеть мог. Петька – рябой, Петька – сикушный, Петька – недомерок! Идешь, видишь: соседи навстречу, так враз на другую сторону переходишь, чтоб подковырок не слыхать. Ни привета тебе, ни уважения, ни радостей! А как вино проявилось, так я ничуть не думствовал, мое это! Вот оно, счастье, где! Здесь оно для меня, внутри! Сладким ручейком по кровянке течет, огнем душу греет, а все естество мое сразу наружу выходит. Встречайте, вот он я! Всем теперь бог!
Зараз и жизнь в нужную сторону перешла, что ни день, то приятность, что ни воскресенье, то праздник. Ожидаешь его, вечера, как само пришествие, веришь, загорятся огни в чайной ярче звезд на небе, и встрепенется душа, и поднимется выше креста на часовне…
Пауза.
Петр Матвеевич встает, подходит к иконе и, взглянув на нее, перекрестившись, возвращается на место.
Пётр Матвеевич. Блин горелый, сколько себя помню, столько и ее тоже. Сто лет здесь висит или пятьдесят?.. Еще бабка, царствие ей небесное, под ей молилась… ты тоже разглядел? Сама выцвела вконец, лика едва видать, а зенки на ней остались, как новые, глядят, сука, как живые! Прямо в душу, в самое нутро. Зеленые, как у аспида могильного! Бр-р-р, господи, прости! Старшая, когда приборку затевает, то беспременно ейну рамку тряпочкой вытирает, а до лика святого и дотронуться-то боится: так иконка глазами стригет. А что по мне, то до трех раз снять ее хотел, чтоб в горнице не коноводила и дитев не пужала, да, япона мать, рука так и не поднялась. Вот я и мыслю, что хрен с ней – пусть висит, что она могет, дощечка крашеная! Я вон из чурочков сынку игрушек настрогал – гля там, под столом лежат, видишь? Да, много! Три дня для пострела старался, это ему заместо игрушек магазинных. Что с них толку, только убыток один, деньги за плетень. Да на них вина на неделю купить можна… Чтой-то я все про вино да про вино…
Петр Матвеевич морщится, трясет головой, шумно вздыхает.
Пётр Матвеевич. Нехорошо чой-то! Тошнит, мутит опять. Кишки за желудок зацепились, что ли. Папироска в рот не лезет. Как подумаю, так враз травить охота и, блин, поправиться нечем! Пусто! Хрен его знает, как вчера на базар нечистая занесла.
В чайной-то все путем шло. Одну сразу уговорили, хорошо пошел портец – мягко, прямо-таки с превеликой любезностью, в самую радость. И вторая – ну вообще, как невесточка, закружила, родимая, завертела, будто на карусели с лошадками. Люди плывут, столы качаются… эх, ма!
А вот с третьей поспешали мы. Говорил я ребятам: не гони, не надо, пока эти две не угомонятся, покой себе не найдут. Притихнут, тогда и добавим, как всегда, по обыденности. У нас-то все, как у людей, мы церемонию соблюдаем. А кореша мне: «Совсем ты, Петро, балду пропил, мозги у тебя в чану на поверхности плавают! Туточки вже праздник святой на подходе, а ты только за портвейн помнишь да за мутняк с карбидом». Я аж со стулки чуть не упал, меня как будто обухом перешибло: про Рождество-то совсем забыл! Вон оно как! Праздник посередь праздника, как елка промеж сосенок.
Когда четвертую допили, бабу свою, покойницу, увидал. Сидит за столиком у окна в белом вся, и клубок шерсти перед ней. Смотрит на меня жалостливо так и нитку с клубка на руку все мотает, мотает, мотает. Привидится ж такое, твою мать!
Очухался я на базаре. Снег, мороз, веселье кругом. Музыка с репродуктора задорная звенит. Бабы все нарядные, мужики смурные, трезвые, за подарки торгуются, хрень всякую купляют, а сами на стекляшку искоса поглядывают, а там – портвейн… тьфу, блин, чуешь, опять меня прет!
Я завсегда после чайной домой следую, не надобно мне всяких таких событиев разных и случайностей. Зараз нахлебался уже, да и дома мал мала меньше, и все по лавкам сидят. Я как доберусь, то сразу на матрасы, в куток свой следую тихо, чтоб никто и не видел меня вовсе. Зачем детишкам смотреть на меня такого, не нужно им это; будет у них своя жисть, сами решат, как им по ней идти. А тут базар! Кой ляд я туда погреб, один бог знает. Без балды, понятно, что лишку взял и по этой же причине берега попутал, но в рот – чих-пых, после-то отошел на морозце, снегом морду обтер, а ноги, подлые, сами все равно туда принесли. Гляжу: очередь за вином стоит – ну, человек до десяти, не меньше. Я – к ним, место тоже занял. Спрашиваю культурно: что за вино, хватит ли? Отвечает мне хрен один, то ль учитель, то ль агроном, аккуратный такой, в очочках: хорошее, грит, всем хватит!
Стою, значит, весь обмерзать начал, аж колотит всего! Весело так кирзой своей пристукиваю да зайчиком припрыгиваю, а сам вже в абсолютной трезвости весь. Достоял, твою мать! Подхожу, значит, к прилавку, а продавщица, козлина не доенная, ставит передо мной заставку деревянную и сипит, курва, что вина нет, кончилось все, в аккурат, передо мной. Я – ей: «Дура, мне б только портюшки одну согреться, позарез, как надобна! Видишь, околел вконец!» А она, ведьма, за свое: «Нет портвейна, забрали весь, одно марочное осталось, бери или я наряд вызову!» Я в карманы нырь, а там и похвастать-то особливо нечем: один рваный вытащил, другой… И все, кранты, нет больше. Мелочишку на ладонь собрал, считаю. А люди сзади напирают, твари, в спину судомят: «Бери, гад, быстрей или уходи!» Сказал я им тоже по-нашему, а сам-то в уме и прикидываю, что, блин, все отдать придется: марочное на цельный рубь дороже, а он, считанный, мне во как нужон, на жратву для семьи оставлен. А тута еще и Рождество, мать его так, подкатывает!
Обертаюсь я к людям и пытаю, что, могет, кто так и поддержит да в компанию войдет – одну на двоих в самый раз будет! И для здоровья гут, и экономия таки приличная выходит. Чуть не выпихали меня из очереди, чуть не пришибли. Мухой положил все, что есть, на прилавок да забрал бутылку. Нарядная, с медальками, сука, все деньги за нее отдал! Вышел из дверей: метель раззадорилась, снежится-кружится белесью, а на душе черно, как в шахте угольной.
Что далее, пытаешь? А завсегда одно: где принять родимую, чтоб по-тихому да вдали от безбурных людишек вовсе. И туточки мыслишка меня и прихватила, что надобно отгрести от шума да сутолки базарной, прямо-таки в конец площади, к самой церквушке, да там, за ей и согреться в укромном месте. Нащупал я в кармане кругляши колбасные, что из чайной со стола для дому собрал. Гля, думаю, и закуска при мне образовалась, и стакан на стреме – завсегда в портках ляжку холодит. Ну и пошел себе.
И вот он я, уже тута – за церковью в темном уголочке стою. Ни тебе продавцов, ни покупателев, ни прохожиев-богомольцев; ну, словом, сам себе господин…
Достаю из-под сердца флакон медальный, пробку внутрь пропихиваю, глядь: а напротив меня, у стены церковной, ни дать ни взять юродивец сидит, спиной к храму приткнулся. Молодой такой, волосья в космах, что сосульки на крыше, только грязные все, а сам и вправду уродец: морда страшная, с раздвоенной заячьей губой. Обутки нет, ноги босы, а промеж них собака примостилась старая да больная, с облезлыми боками. Смотрит дурачок на меня, а сам своим ртом безобразным частит, пожевывает, как агнец в хлеву, а потом – на! – и всей пятерней изо рта жевку достает и сноровисто так прямо собаке в пасть, меж зубьев засовывает. Видал таких чудес? Что, нет? Ну и ладно, не об том здесь вообще речь! Показался мне этот юродивец и вовсе знакомым то ли взором своим, то ли еще чем, что даже зацепило меня, до самых печенок взяло. Глядит в упор, оборванец, а у меня душа аж в промежность ушла, в портки спряталась. И вдруг, блин, как бритвой резануло: зенки у его, как на иконке моей, один в один! Оторопел я, стою; ноги будто чугунными стали, а юродивец жевать перестал и свой черный палец к небу поднял. Не знаю, зачем, но вернул я бутылку обратно в зипун и кинул ему кругляш колбасный. Покатился тот и лег перед им. Собака мясной дух учуяла и харю свою к колбасе повернула, а юродивец, мать твою, как принялся трястись: руками машет, головой трусит, ногами сучит, а сам, видать, немой, сказать ничо не могет, а только тужится да пузыри слюнявые сквозь десны дует. Я от такого раскладу назад, подальше отвалил: хрен его знает, что ожидать от него можно. И вот оно что! Прихватил оборванец комок снега грязного да хрясь в меня, с размаху! В лоб попал, тварь! Не больно, конечно, но огорчительно. Плюнул я ему в рыло да пошел. Иду, слышу: завыл кто сзади. Испугался я: принял, что собака порвать меня поднялась. Обернулся и чуть в себя не присснул: то сам юродивец завыл. Поднял голову вверх и заголосил, как бирюк в полнолунье.
Пауза.
Петр Матвеевич вздыхает и долго чешет голову.
Пётр Матвеевич. Не пошло мне то вино. Что пил, что не пил, приятности никакой, одна оскома приторная. Даже согреву не ощутил, не взяло нисколечко, зато юродивец проклятый перед глазами, как на фотографии, отпечатался.
Пришел я в дом, слышу, приборка идет: старшая дочка полы к празднику вымывает, а сама на меня опасливо так поглядывает. Знаю, что! Было тут у нас под самый Новый год. Вродь ба, не дюже пьяный был, а головой напрочь поехал. Вижу: платок у ней материн на плечах, что женка-покойница носила, вот в голове и помутилось у меня. Снова баба причудилась. Сгреб я дочку к себе и давай тискать ее по всем, что есть, да в спаленку подтягивать. А она – в слезы: не можно так, грех это! Я прям, как на кол напоролся, мухой очухался. Так постыдно стало, что жуть одна, и чо сказать, не найду. Прости, грю, доча, так уж вышло, бес попутал, жениться мне надобно, не старый я ишо. А она и вовсе навзрыд: «Не надо нам этого, не веди мачехи в дом, богом прошу, погодь уж до весны, четырнадцать мне будет!» Неделю не пил. Боязно было: а ну сызнова накроет, срам-то какой; и все одно – опять начал.
Пауза.
Петр Матвеевич встает, берет стакан и смотрит сквозь него на свет.
Пётр Матвеевич. Ты, любезный, всяко-разно, тварь еще та: лукавому если не брат, то, блин, племянник. Поклялся я перед иконкой после курьеза этого в рот пойла больше не брать, на коленочках у господа прощения выпрашивал, все молитвы, которые знал, перечитал, жизнь замысливал новую зачинать. И что? Хреном да по всей морде! Обошла меня милость божья, а, может, и не слыхал он стоны мои вовсе по причине занятости людьми более достойными. Я сам по себе постиг, что не уйти мне от пьянства никак, невмоготу отказаться от вечного праздника этого, он уже внутрях сидит, в селезенках. Как дитя титьку просит, так и он тоже клянчит неусыпно, душу рвет, требует только одно: вина, вина, вина! А где его возьмешь столько-то? Сколько ни бери, завсегда только последний глоток на самом донышке примечаешь, глядь, и нет его там, был да исчез, нате вам!
Чудно мне, как люди вообще по жизни без вина увеселяются. Вон, детишки на дворе: то ясен день, с горки скользят, в снегу барахтаются, кричат, аж сюда их слыхать; то понятно – дети они дети и есть. Им вино не нужное. А как так на возрасте люди живут, особливо мужики матерые? Идут, куда надо, что хотят, затевают, пашут, сеют, учительствуют, мать их так, и вроде про вино и не помышляют вовсе. Мимо пройдут – не посмотрят, наливай – не выпьют, как бы и не интересует оно их совсем. А как, блин, захотят, так и дернут стакан, а то и два, а то и всю бутыль осушат, и – все, хвидерзеен, хватит им! Веселятся, пританцовывают, баб взасос целуют, закусывают прочно. А надоест, своими ногами спать уходят и, глядь, еще и рюмки недопитыми оставляют!
Что взмолк, не так свищу, что ли? Или они все такие особенные, или я, как той юродивец. Он, уродец, только с губой ущербной, а я изнутра весь таков.
Раз, вона, случай был! Счастье мне привалило: нашел я трояк в чайной. Зажал его в руке, а сам по сторонам зырк: а вдруг ищет кто? Ага, значит, вижу, мужики тихо сидят, степенно, чинно выпивают, закусывают, не торопясь. Только старушонка одна возле продавщицы суматошится, на полу примостилась и ползает рачком у прилавка, руками шарит да кудахчет, как квочка: божечки да божечки! Понял тут я: она трояк обронила. Старушку эту все знают. Хата у ей в прошедшем году сгорела. Вот с той поры и побирается она, Христа ради милостыню просит, горемычная, тем и живет. Цельный день отстоит на морозе, наплачет себе мелочи и идет в чайную погреться, поесть чего, голодная ж, как та кутька с вокзала.
Не нашла она ни хрена, поднялась, бедолага, с пола едва, а буфетчица, сука, в обратку ее заказ приняла: изъяла у ней, подлюка, салатик капустный да хлебушка кусочка три серого, чай, нет денег у ей. Смотрит бабка на хлеб, а слезки по морщинкам ручейками стекают, кадык туды-сюды дергается, слюнки глотает.
Встал тут один, шапку снял, кинул в нее пятак, грит: «Поможем, чем можем, мужики!» Потянулись со всех сторон: кто мелочи дал, кто котлету свою недоеденную, кто яйцо вареное. Вот и мне шапку суют, а я и говорю, что помочь нечем мне, дети дома малые, а сам трояк держу, аж рука мокрая…
Как ушла бабка, и я пошел, нехорошо сделалось, неуютно. Купил я на тот трояк себе вина в гастрономе да сам и выпил, но до дома так и не добрался, за квартал упал и уснул на снегу. Не помню, как в больничке оказался, спасибо людям – отогрели, спасли!
Пауза.
Петр Матвеевич встает, делает несколько кругов вокруг стола, слегка задевает бутылку и чуть не опрокидывает ее со стола, но ловит и бережно ставит обратно на стол. Затем снова присаживается на стул.
Пётр Матвеевич. Никак испужался, лиходей? Нет? Чо? Напуржил, навьюжил? Рождество, оно не понарошку людями уважается, настоящий это праздник, святой. Вот и меня тогда, после вина того марочного напополам с юродцем в прикуску так проняло, так разбередило, что как сыч один просидел, аж трезвенеть начал. Все тело дрожь взяла, а пот так прошиб, что мокрый стал, липкий, а весь ливер изнутри на волю, на свет божий полез, наперегонки с закуской утренней. Хреново, слов нет! Водички попью, вроде лучше мне минут на пяток, а после сызнова как замутит, как искарежит, а в висках молоточки стучат: тук-тук-тук, тук-тук-тук!
Это, в аккурат, как в детстве, когда отец апосля охоты зайца потрошил. Вывернуло тогда меня, мальца, всего наизнанку – до печенок, до самых последних кишок так, что едва оклемался. А батька горазд подсмеиваться: «Каков ты мужик, да ты девка ишо!» Дает он мне нож охотницкий: иди, грит, кончи хоть курицу, хоть гуся, а я и посмотрю, мужик ты иль нет! Стыдно мне стало, осерчал я на него, поймал наседку рябую и давай ейную голову ножичком тем пилить. Она кудахчет, трепыхается, обосрала всего, только караул кричи! А когда голова уж наземь упала, как вырвется, бесова тварь, да как побежит безголовая, а из шеи ейной – кровь фонтанчиком. Батька смеется, потешается, а я сызнова – в шторм. Забрал он у меня нож: «Эх, воин, смотри, каков мужик должон быть!» Наливает себе самогона стакан, выпивает двумя глотками и хвать ягненка из клети, хрясь и вскрыл одним махом горло ему от уха до уха! Нацедил крови в стакан и выпил: «Во как надо, сынок!»
Пауза.
Петр Матвеевич берется за голову.
Пётр Матвеевич. Чой-то, блин, и вовсе переполох у меня на уме. Кипит-гудит в мозгах, и голова будта улей, а в ей мысли, что пчелы, кодлой роятся. Жужжат, жужжат, подлые, а потом и разлетаются по сторонам, кто куда. Одна только прочно держится – матка! Она, сука, завсегда остается. Она ни вжисть не меняется! Ей, твари, только одно надобно: выпить.
Не вспомню, сколько в то Рождество просидел я один, но только услыхал, как колокола ударили, снял я зипун с вешалки и портки выходные. Цельный час я одежку обыскивал, деньги искал. Всю просмотрел, до швов. Нет ни хрена! А что в ей вообще могет быть? Табак просыпанный? Крошки хлебные, копеечка? Деньги-то, они у меня, как вино: нету их никогда. Аллюром бегут, пролетают, не словить, кубарем катятся, не удержишь. Подработаешь где, вроде бы и есть, а покамест до дому доберешься, глядь: и кончились все! Походил, побродил я по комнатам, а сам и понимаю, что ни хрена я тута не найду. И вдруг, как оглоблей меня вдарило, обернулся и встал, как стреноженный. Мать честная, икона живьем на меня глядит! Не, не глядит, а будта гвоздьми, колет зенками своими. Я аж назад сдал, попятился; ну ни хрена себе гостинцы Рождественские! А тута и вовсе испуг меня стреножил, а не помутился ли я рассудком своим, не тронулся по причине сурового похмелья? А ну зараз звездануло меня в голову, и теперь и вовсе остался я дурачком безвозвратно – аккурат в компанию тому юродцу на паперть. Побежали мураши по мне, как кони по степи, а сам я со страху аж на пол присел, в неведенье, то ли мне бежать, куда глаза глядят, то ли искать, куда прятаться.
Обтер я пот пятерней, а туточки – бах! – и мыслишка в башке проскочила: а не припрятаны ли денежки за самой иконкой? С какого такого рожна стало ей, хванерке клеяной, на меня так крепко злобствовать. Что я такого сделал, сотворил? Да нет за мной ничего! Значит, там они лежат, родимые! Там! Я было к иконке, а она, твою мать, совсем охренела, не поверишь: глазьми моргать принялась! Блым-блым, блым-блым! Я-то, конечно, человек пьющий, бывает так, что и себя не помню вовсе, когда наберусь изрядно, но видений и голосов разных не бывало у меня пока. А тут тебе такое! Отошел я от ней. Хрен его знает, чо там у нее на уме, грех-то у каждого есть за душой. Постоял, постоял, а внутрях меня так коробит, так выворачивает, что терпеть, ну, нету силушек никаких! Видит бог, если не выпью, знать, помру! Решился я! Подошел к иконке, руку за рамку засунул и пальцами за ейной спиной пошурудил. Твою мать! Нет там ни хрена: ни денег, ни без денег, только паутина одна да пылищи с воз.
Сперва даже и не расстроился вовсе, а потом, что тяжелое на меня сверху легло да так придавило, что, блин, померк свет за окном, а в голове только одно: вот и сказке конец, теперь-то уж в точности пропал. Пусто стало, звонко, что обухом об сосну, и так курить захотелось, что перед глазами дым привиделся, будта змеей через ноздри прям мне в голову полез. Поискал, поискал вокруг, и не то чтобы папироски, а даже чинарика занюханного и то нигде нету. Полез за комод, в потаенное место, куда, бывало, заначивал; отодвинул зановесочку и аж чуть не поперхнулся. Не хрена себе дела! Там, внизу, на полочке – подарки, к Рождеству припрятанные. Ботинки детские на коже, носки мужские новые и кулек конфет сахарных.
Пауза.
Петр Матвеевич показывает бутылке кукиш.
Пётр Матвеевич. Ну что, выкусил? Ни хрена ты не поймешь; люди не зазря подарки друг дружке дарят разные. Они этим свою заботу-уважительность выказывают, что не чужой им человек вовсе, не безразличный. Кто из одежки обнову покупает, кто пахучие одеколоны, кто сладости разные, а кто и как я: шиш по всей морде.
Эти подарки старшая дочка к празднику купила. Припомнилось, что весь месяц она из фермы не выбиралась, с раннего утра до самого позднего вечера там горбатилась, даже в школу не ходила, заюшка, а к Рождеству всем на гостинцы заработала. Каждому угодила: братцу своему – ботинки кожаные, сестричке – конфет сахарных кулек, даже меня не обошла, носки шелковые купила.
Задвинул я скорей занавесочку взад, а у самого сердце в пятки упало, зараз еще плоше мне стало, чем было. Пошел ходить я по дому из одного угла в другой, из спальни – в горницу, из коридора – в нужник, а в голове туман красный лег да там весь и осел. Остановился я перед занавеской, на пол опустился, а сам по сторонам посматриваю да прислушиваюсь: не идет ли кто? Я когда подарки эти увидал, то сразу для себя понял, что недобрая это находка, потому что уже и не гостинцы это вовсе, а деньги, что за их можно выручить. Страшно мне стало. Заплакал я, как дите малое. Сам прощения прошу, а сам на ум себе считаю, сколько взять вина на них получается. Вдруг слышу, дети во дворе затихли – никак домой собрались! Кинулся я к комоду, вытащил из-под занавески ботинки с носками и кулек с конфетами, а руки дрожат, трусятся. Что взять? Носки? С них денег мало, даже стакан не нальют. Ботинки по-любому дороже, но продать их затруднительно, не каждый их так и возьмет. Размер, то, се, да и сынок ужо вырос, совсем соображать стал пацан, что почем. Взял я конфеты, а ботинки и носки взад, за занавеску вернул. Держу кулек, а он шевелится в руках, гад, будта живой, ужасть да и только. Запахнул я его в зипун, к груди прижал, скорей уже на выход пошел и, твою мать, как будта почуял: обернулся в назад, в горницу, и зараз чуть на пол не рухнул – икона замироточила.
Пауза.
Петр Матвеевич берет стакан со стола и ставит перед собой.
Пётр Матвеевич. На базаре люди были, не ахти сколько, но все ж между рядов еще прохаживались да выбирали себе, что кому вздумается. Я себе в стороночке примостился, положил кулек на прилавок; глядь, а между досками папироска застряла, цельная почти. Обрадовался, закурил, тут и люди ко мне подошли, спрашивают, что за конфетки, сколько денег за их хочу. Я им по-честному: так, мол, на вино дайте и все ваше, берите. Один мужик и говорит женке: «Давай, дадим ему рупь да и возьмем домой на стол, конфеты-то в три раз дороже будут, выгода немалая, как не крути!» А баба ему другое: «Ты сперва его спроси, откуда, чьи, а потом уж торгуйся!» Я дым выпустил, отвечаю: «Мои они, из дому принесенные!» А баба, сучка, свое гнет: «Никак у детей, колдырь, стянул!» Я уж из себя вышел, цежу им: «Вам-то что, берите и все тут!» А курва эта и говорит мужику: «Надо сдать его, куда следует, пусть разбираются!»
Ушли они, короче. Далее стою, подмерзать начал. Вижу, бабка ко мне направилась, в черном вся, с палкою. Как подошла, узнал я ее: то повитуха наша, ворожея, что сынке ножку вправляла да заговаривала. Подняла, ведьма, палку и стращать принялась, гадина: грит, что ежели не уйду отседова, то порчу на меня нашлет великую, отсохнет у меня совсем и полностью. Я ей: «Матушка-пупорезница, не кричите так, не поднимайте кипишу, мои это дела!» Даже пообещал ей забор поправить. Как ахнет, сука старая, палкой об прилавок, аж на ем кулек подпрыгнул. Ну, думаю, кочерыжка гнилая, щас будет тебе и порча, и сглаз, и всякая прочая экзекуция. Вытащил я ножичек свой, открыл, а бабка стоит, не боится, головой только из стороны в сторону качает. Потом как плюнет, тварь, в ноги мне и прочь уползла, змеюка, не оглядываясь.
После еще час отстоял, совсем околевать начал. И на тебе, так гляжу: юродивец между рядов идет, и собака за ним вслед. Весь в рванье, без шапки, тело сквозь дыры видать, а заместо обутки – картонки от обуви к ногам примотаны. Распахнул он суму свою, что через плечо, а люди ему туда всякую всячину бросают: кто хлеба кусок, кто яблочко, а кто и денежку. Меня увидал оборванец и ко мне сразу поворотил. Остановился напротив и застыл, как истукан. Я ему: «Иди, иди прочь, бог подаст!» А он, сука, то на конфеты смотрит, то на меня, то на них, то на меня. Забеспокоился я, уж не конфеток ли сладких дурачок захотел, а он вдруг – на тебе, достает монеты из сумы своей и складывает мне на прилавок, а сам чтой-то бормочет, как чайник на плите, хрен поймешь.
Я враз прикинул: едва полташ всего набирается, ни хрена нету больше у него за душой, на это вина не купишь. Показую ему, чтоб уходил, а юродивец уже из сумки хлеб достает, баранки, яблоки мне в руки впихивает. Я ему: «Не, не выйдет, не надо мне этого!» А сам все назад ему вертаю да за кульком смотрю, а ну, блин, выхватит, прохиндей, да и лови его потом. А он, убогий, в точности дурак: сам ко мне конфеты придвигает и руками машет, чтоб убрал я их вовсе с прилавка. Ну, думаю, пора. Вдарил его прямо по морде, по губе его вывернутой, аж юшка красная с нее показалась, а он, блин, все равно не уходит, толкает меня, сгоняет с места да кричит дурным голосом. А собака его, как бешеная, кидаться на меня стала, лает, тварь, и за штаны схватить норовит. Глядь, и люди на шум посходились, окружили нас, закурили, пальцами показывают, мат-перемат, ойкают, стенают, хрен разберешь! Вдруг притих юродивец, глаза, как задушенный, вверх закатил. Ну, думаю, все, щас уйдет. Так нет, блин: разделся дурак и рванье свое прям к моим ногам положил. А затем сорвал с себя крест нательный и в лицо мне бросил. Стоит на ветру, доходяга, голый весь, а сверху снег падает и тает на ем.
Пауза.
Петр Матвеевич встает из-за стола, и, обойдя его, меняет местами стакан и бутылку, затем, обойдя стол еще раз, возвращает их на свои места.
Пётр Матвеевич. Конфеты цыгане забрали в обмен на самогон. Обманули, конечно, гадость какую-то заместо его подсунули, даже я выпить не смог. Домой вернулся трезвым совсем, исчез из меня весь хмель вместе с юродцем тем, одно дрянцо внутри осталось. Так и сел за стол праздничный, будта в свежем навозе весь.
Старшая дочка на стол накрывала, а сама тайком все на меня поглядывала, поскольку платок у ей на плечах был сызнова положен, как в день той памятный. Как младших усадила да угомонила, стала, хозяюшка, подарки из-за занавески доставать да с Рождеством всех поздравлять. Мне первому носки подала, а у самой от важности будта звездочки в глазах зажглись. После и сынке ботинки вытащила, так тот мухой с места слетел да танцевать, чертенок, с ними по горнице принялся. А тута и младшенькой черед пришел. Она сама за своим гостинцем притопала. С визгом радостным распахнула зановесочку, глядь, а там и нет ни хрена, пусто! Вот и затихли сразу все, аж ходики настенные слыхать.
«Кафетьки нету!» Она сперва так и не поняла ничего, только вылупилась на пустую полку да и застыла стоймя, с ладошками навыверт.
«Кафетьки нету…» До ней пока что еще не дошло, что все здесь взаправду, что подарка ей и вовсе не видать, что это и есть беда, первое горе в ее маленькой жизни.
«Кафетьки нету». Теперь уж покатились слезки у ней на лице, а после еще и еще. И как-то уж очень тихо и очень по-взрослому плакало это дите, и как-то очень по-волчьи нелюбо глядели на меня мои дети.
Пауза.
Петр Матвеевич встает из-за стола и хватает бутылку.
Пётр Матвеевич. Ты убил! Это ты, тварь, жизнь из меня вынул! Ты изжог мои внутренности, истер их в порошок, помутил мой разум. Ты дом испоганил, вынес последнее, женщину истребил и детей отъял! Ты выпустил зверя. Ты!
Сколько раз я брался покончить с тобой! Сколько ночей не спал, грыз зубами подушку, ссал под себя, плавал в своей блевотине, а все ж, дрожа руками, делал глоток, и опять являлся ты.
Ты завсегда хохотал надо мной, подставлял, унижал, свирепствовал! Ты заставил меня мучить людей и творить зло. Ты забрал мою душу, сросся с телом. Ты стал мной!
И ты думаешь, что так будет всегда, что ты насовсем, и что ничего нельзя сделать с тобой? Хрен тебе, хватит, попировал!
Петр Матвеевич ставит бутылку на стол, берет веревку, делает петлю и ходит вокруг стола, задрав голову вверх, выискивая, за что ее перекинуть. Сделав пару кругов, он останавливается, кладет веревку на стол, берет бутылку и, оглянувшись по сторонам, выливает из нее остатки вина в стакан.

Конец. Занавес.

АМУР И ПСИХЕЯ

Пьеса в одном действии

Действующие лица
Амур, божественный юноша, сын Афродиты.
Психея, прекрасная смертная девушка.
Афродита, богиня любви и красоты.
Зевс, верховный бог Олимпа.
Боги и богини Олимпа

Явление 1
Олимп. Дворец Афродиты. Трон. На сцену выходит Афродита. Монолог. Обращается к зрителям. Ищет у них поддержки.
Афродита. Нет, вы представляете, мой бессмертный сын Амур влюбился в смертную! И в кого! В Психею! В ту наглую девку, что позволила остальным смертным сравнивать себя со мной, богиней Афродитой! Видите ли, Психея так прекрасна, что может в красоте поспорить с великой и совершенной! Но это ещё ничего. Мало ли что людишки между собой на земле судачат. Это вообще не моё дело. Да и не интересно совсем. Но вскоре ей стали воспевать песни о красоте менестрели и слагать стихи поэты. А должны были воспевать меня! Вы знаете, я благосклонная богиня, и это тоже прошло мимо моего внимания. Но чашу терпения переполнил праздник в мою честь, когда стали выкрикивать её имя! Не моё – Афродита! А её – Психея! Психея! И ещё ей стали приносить богатые подарки! Не мне!
Вы представляете меру моего негодования? Когда в свой личный праздник Афродисию мне пришлось делить внимание и восхищение с какой-то смертной? Делиться с ней подношениями? Слушать песни и стихи в её честь? Вас бы это не оскорбило? Оскорбило. Знаю. Оскорбило бы, да ещё как... Вы бы это так оставили? Нет. Я уверена.
И, конечно, я этого тоже так не оставила. Я придумала прекрасный план.
После празднования Афродисий я призвала своего сына Амура. Вы ведь знаете его? Он властен влюбить кого угодно в кого угодно. Даже сам Зевс его боится! Потому что знает, что мой проказник может спровоцировать проблемы в его семейном гнёздышке, влюбив его в очередную нимфу. Жена Зевса ревнива. Ох, ревнива. А перед стрелами Амура не может устоять даже верховный бог Олимпа. И позволяет себе то, на что в трезвом уме не согласился бы ни за что! Но сейчас речь не о нём. А о той самонадеянной смертной.
Итак, я призвала Амура и приказала, чтоб эта Психея влюбилась в самого ничтожного и уродливого человека, которого бы только можно было отыскать. Пусть все увидят, насколько она глупа и бездарна в выборе партии. А также недальновидна. Обычно это отрезвляет людской род. И о ней очень скоро начали бы петь сатирические памфлеты, от которых бы Психея сама начала увядать и гаснуть. А через десятилетие о её красоте вообще бы никто не вспомнил. И недоразумение это было бы улажено само собой. Мило и спокойно.
Спрашивается, ну что сложного в исполнении этого плана? Вы бы справились? Справились? Конечно, нет. У вас нет такого лука и таких волшебных стрел. А вот у Амура есть. И ему это ничего не стоит. Но что сделал мой сын? Он укололся собственной стрелой и влюбился в эту девку! Сам! И ладно бы пришёл ко мне и сразу рассказал любимой мамочке о несчастье. Вместе бы мы что-нибудь придумали. Но он попытался это скрыть.
Укрыл Психею от моих глаз в волшебном замке и сказочной долине в горах. Сделал её своей женой. При условии, что она никогда его не увидит. И они всегда будут встречаться только ночью и при погашенных факелах. Как думаете, долго продлилась эта идиллия? Долго? Конечно, нет. Что вообще можно ждать от смертных? Диву даюсь, как мой сын мог связаться с такой непостоянной величиной? Людское постоянство стремится к нулю, им далеко до бесконечности.
Спрашиваете, чем всё это закончилось? Ничем хорошим. Психея наслушалась увещеваний своих старших сестёр, которые обозвали моего сына уродом из-за того, что он боится показаться при свете. И юная жена, вместо того, чтоб включить рассудок и голову, при первом же удобном случае, как только мой сын заснул, побежала включать масляную лампу и смотреть, кто же есть её муж. Корова неуклюжая. Это было ещё полбеды. Посмотрела бы и забыла. Мой сын красавец, каких поискать. Но заглядевшись на его красоту, она обожгла его горячим маслом! А вы знаете, насколько губительно для богов прикосновение к физическому миру? А тем более, к огненно-горячему!
И, конечно, мой Амур заболел. В ту же минуту! Слава Зевсу, сын из последних сил смог долететь из своего волшебного замка ко мне на Олимп. Знает, что я его вылечу. Хоть какой-то разумный поступок в этой ситуации.
Ну а Психея? О, я с ней за все обиды поквитаюсь... Поквитаюсь!
Афродита уходит со сцены.

Явление 2
Олимп. Дворец Афродиты. Трон. На сцену выходит заплаканная Психея. В руках держит кувшин. Платье помогает определить, что она беременна. Монолог. Обращается к зрителям. Рассеянна, подавлена.
Психея. А, это вы, люди... Прошло уже очень много времени с того момента, когда я посмела взглянуть на своего супруга. Это оказался божественный Амур. Он прекрасен! О, если бы я знала, к чему это приведёт... Я бы уже тогда убила своих сестёр, лишь бы они не разрушили моего счастья. А теперь... что теперь я могу поделать? Я лишилась всего. Дома, безмятежного покоя, любимого супруга. Как же упрашивала я людей не гневить богов и не приносить мне богатые дары, не писать мне песен и стихов. Но разве они слушали? Они всегда всё делают по-своему. Из-за их неразумности и неосмотрительности все несчастья валятся на меня.
Сначала меня по приказу Афродиты хотели скормить свирепому чудищу, которое должно было прилететь и забрать меня. И я была уже готова. Уж лучше так, чем бесконечно томиться в ожидании кары богов. Но вместо чудища прилетел волшебный ветер и унёс меня в замок на вершине горы в прекрасной долине. Впервые в жизни я почувствовала себя счастливой. А ещё любимой. Всего там было в достатке, убранство красиво, а по ночам меня навещал любимый. Заботливый и нежный. И всего-то хотел, чтоб я никогда не узнала, кто он такой. Как же я жалею, что ослушалась его. Я обожгла его маслом из горящей лампы, и в ту же минуту он исчез. Возможно, навсегда.
Долго я тогда проплакала. Но память о пережитом счастье и надежда его вернуть гнали с тех пор меня по свету в поисках моего супруга. Я была в храмах, встречалась со жрецами и жрицами, богами и богинями. Но все молчали. Никто, ни люди, ни боги, не захотели мне помочь. Кто-то от невозможности, а кто-то – из страха. В конце концов, я так всем надоела своими расспросами и поисками, что молва об этом дошла до самой Афродиты. И она приняла меня. И, кажется, что счастье близко! Мой супруг Амур находится совсем рядом! В какой-то из комнат её огромного дворца!
Но не тут-то было. Афродита решила сжить меня со свету. Сегодня, наверное, мой последний день. Богиня сказала набрать холодной воды с вершины высокого чёрного водопада. Водопад скрывает семь пещер. И огромные драконы из этих пещер хватают и глотают каждого, кто хочет забраться на вершину, чтоб набрать воды. Ослушаться богиню я не имею права. Но жизнь без Амура мне не в радость. Афродита не даёт с ним видеться. Уж лучше пусть меня поглотит ревущий водопад, чем я продолжу мучиться в слезах и тосковать об утраченной любви... Прощайте...
Психея уходит со сцены.

Явление 3
Темно. Часть сцены освещена. Видна комната, дверь заперта на замок.
На кровати мечется в горячке Амур.
Амур. Что-то не так... Что-то происходит не так...
Психея, милая! Душа моя!
Я мучаюсь болезнью горькой!
Ты маслом обожгла меня,
Я взаперти у Афродиты зоркой.

О, милая! Я вижу твою боль,
Твои отчаянье и жгучее страдание.
Не предавай желанья быть со мной!
Не стань ты для меня воспоминаньем!

Да, мать моя строга, она упряма.
И предстоит тебе тяжёлый путь пройти.
Но и друзей найдёшь, пока не видит мама,
Они помогут смерть с несчастьем обойти.
Ты слушай их у грома водопада,
Драконы там живут и можно ослабеть,
Пытаясь взять водицы чёрной,
Кувшин наполнить... но любовь сберечь.

Наполнится кувшин твоею силой,
Она нужна для нежных наших встреч!
Из глубины тёмной сцены доносится голос Психеи. На короткое время её освещает луч света.
Слышен шум водопада.

Психея
Не выдержу, Амур, любимый!
Не выдержу, мне лучше умереть!

Амур
Сейчас поможет Зевс! Несётся с ветром
К тебе на помощь в облике Орла.
Драконов страшных облетит неспешно,
И ты, Психея, другом спасена!
Свет на сцене гаснет, герои исчезают в темноте.

Явление 4
Олимп. Дворец Афродиты. Трон. На сцену выходит Афродита. В руках у неё пустая корзинка. Обращается к залу.
Афродита. Нет, вы посмотрите на неё. Я послала её умирать, а она явилась с полным кувшином чёрной воды! Не могла она достать её сама. Уверена, ей кто-то помогает. Помогает? Вы знаете, кто? Не знаете... Не может быть... Ну, это мы сейчас выясним. Психея! Психея!
На сцену выходит Психея.
Психея. Да, матушка.
Афродита. Не называй меня так! Отвечай лучше, кто помог тебе добыть чёрную воду из высокого водопада?
Психея. Сама добыла, о, великая.
Афродита. Ну раз сама... Так вот тебе другое задание. Набери мне золотой бараньей шерсти с того стада, что пасётся у дальней реки.
Афродита отдаёт Психее корзинку.
Психея. Как скажете, прекрасная.
Афродита уходит. Психея плачет.
Психея. Одной беды миновала, так другая нагрянула. Знаю я эти стада. Это огромные свирепые бараны, которые пожирают людей. Увидят они меня, и мне не спастись. Уж скольких они загубили... Видимо, и мой черёд пришёл. Но ослушаться богиню я не могу. Да и бежать некуда. Без моего супруга Амура свет не мил. Радости в жизни нет. Так какая разница, раньше я спущусь в покои Аида или позже. Прощайте...
Психея уходит со сцены.

Явление 5
Темно. Луч света. В луче – Психея, в руках у неё пустая корзинка.
Звук реки, цикад, блеет стадо.
Психея. Вот и на месте. Боязно выходить на открытое пространство. Ещё несколько шагов и жизнь моя будет кончена. Хочу с любимым попрощаться... Возможно, услышит... Возможно, больше не свидимся...
О милый, о Амур прекрасный,
Томится снова в Тьме душа моя.
Мне предстоит идти к реке ужасной,
Баранью шерсть найти, чтоб обрести тебя.
Часть сцены высветляется. Комната, дверь заперта на замок.
На кровати Амур. Ему лучше, но он ещё слаб.
Амур. Психея? Не бойся, милая. Сделай, как я тебе говорю.
Арундо у реки тебе поможет,
То нимфа жёсткого прямого тростника.
Златую шерсть с него собрать ты сможешь,
Когда уйдут со зноем свирепые стада.
Часть сцены, где Амур, погружается в темноту.
Психея. Услышал... Услышал! Спасибо, любимый...
Свет гаснет полностью. Психея исчезает в темноте.

Явление 6
Олимп. Дворец Афродиты. Трон. Выходит Афродита с корзинкой, наполненной золотой шерстью. Она сердится. За ней понуро идёт Психея. Платье помогает определить, что живот увеличился.
Афродита. И что, всю шерсть сама собрала?
Психея. Да, матушка.
Афродита. Не называй меня так! И никто не помогал?
Психея. Никто.
Афродита. Что, вот этими ручками? (Афродита подходит, смотрит на руки Психеи) Да, все в царапинах... И всё равно понять не могу, почему ты до сих пор жива. Ну ничего, будет у меня для тебя ещё одно задание. Твои ручки тебе как раз для него понадобятся.
Афродита с Психеей уходят.

Явление 7
Темно. Луч света. В луче Психея сидит перед большой чашей. В чаше – смешанные злаки.
Психея. Это невозможно. Невозможно разобрать эту кучу, зёрнышко к зёрнышку, до вечера. И уже предыдущее задание не кажется таким уж страшным по сравнению с этим. Вчера я просидела в тени деревьев до вечера, пока жара не спадёт. А потом нимфа показала мне, где свирепые бараны оставили свою золотую шерсть. Мне оставалось только собрать её. А с этим? Как мне справиться с этим? Не увидеть мне больше своего любимого... Видимо, пора прощаться...
Амур, любимый, мать твоя жестока.
Мне гору злаков приказала перебрать.
Я не смогу, не справлюсь, Светлоокий,
Мне лучше сразу от неё сбежать.
Часть сцены высветляется. Комната, дверь заперта на замок. На кровати – Амур. Ещё чуть-чуть и он поправится.
Амур
Постой, постой! Не торопись, Психея!
Помогут нам трудяги муравьи.
Ты обратись к ним с искреннюю просьбой.
Мои надежды на свиданье оживи!
Часть сцены, где Амур, погружается в темноту.
Психея. Муравьи?
Свет гаснет полностью. Психея исчезает в темноте.

Явление 8
Олимп. Дворец Афродиты. На резном троне возлежит Афродита. Рядом с троном – кувшин с водой, корзинка с золотой шерстью, много чаш с разными злаками и красивая большая шкатулка.
Перед Афродитой стоит Психея.
Афродита. Значит, и с этим заданием в срок справилась...
Психея. Да, матушка.
Афродита. Не называй меня так! Ну что ж... Большего в этом мире я от тебя требовать не могу. Но есть последнее задание. Не в службу, а в дружбу. Сделаешь?
Психея. Да, прекрасная.
Афродита. Прекрасная, да уже не очень. Поисчерпалась красота моя от скорби, переживаний и уходом за больным сыном. А скоро во дворце Зевса будут великие празднества. Надо выглядеть соответствующе. Мне нужно, чтоб ты пошла к Персефоне, одолжила у неё красоту и принесла мне в этой шкатулке.
Психея (с ужасом). Мне надо спуститься в Аид?
Афродита. Конечно, бестолковая. Ведь в Аиде в это время года живёт Персефона. У неё в царстве юность и красота в достатке. Ты как раз придёшься ко двору.
Психея. Слушаюсь, великая.
Психея берёт шкатулку и уходит со сцены.
Афродита. Теперь-то я от тебя точно избавлюсь.
Афродита смеётся.

Явление 9
Темно. Луч света. В луче – Психея на лодке, в руках у неё шкатулка.
Психея
Ну вот и пришла пора прощаться...
Теперь от смерти не уйти.
Амур, Амур! Беда пришла, о, милый!
Меня послали к страшной смерти в пасть!
Аид уж ждёт с женой своей прекрасной.
Не свидеться уж нам! Мне суждено пропасть!
Часть сцены высветляется. Кровать пуста. Амур пытается открыть замок на двери.

Амур
О, королева грёз моих прелестных!
Не бойся! Сможешь смерть ты обойти!
Для Цербера возьми лепёшек пресных,
Монеты – для Харона, чтоб мог перевести.

Но умоляю я тебя, запомни твёрдо:
Не кушай ничего в Стране Теней!
Тогда подняться сможешь к свету гордо
И матери шкатулку отнести скорей.

Ещё запомни, о, Психея дорогая:
Шкатулку не должна ты открывать.
Царица Персефона положила
Часть красоты своей, чтоб Афродите передать.
Часть сцены, где Амур, скрывается во тьме.
Психея. Спасибо, милый! Я постараюсь всё выполнить...
Психея скрывается во тьме.

Явление 10
Некоторое время темно, только неясные тени в глубине сцены передвигаются, и слышны звуки из Аида.
Высветляется часть сцены. Психея стоит в лодке, плывёт обратно, в руках у неё шкатулка.
Психея
Амур, Амур! Я Цербера видала!
Харон помог приплыть в Страну Теней.
Как Одиссей, брела я там устало,
Людей я видела и множество смертей.

Я Персефоне поклонилась кротко,
Шкатулку Афродиты отдала.
Прекрасная богиня улыбнулась,
Наполнила её, в путь торопиться призвала.

И снова шла я в логове Аида
Через чужие сны и тени, а потом
Харон привёз меня к Воротам Жизни,
Где я сошла к тропе под небом голубым.

Амур, Амур! О как же, как же горько
Тебя не видеть столько долгих дней...
Я не могу в разрозненных осколках
Найти тебя, дорога всё длинней.
Психея тяжело сходит с лодки. Платье подчёркивает беременность на последних сроках. Психея устала, садится на берегу.

Психея
Я больше не могу... Всё бесполезно...
Амур, где нам укрыться? Что же... Полно...
Мечтать о том, что сбыться не спешит.
От бедствий, боли и страданий долгих
Изнемогла я... а красу несчастье не щадит.

О, если ты увидишь меня, милый,
Такой озябшей, потускневшей и больной,
Ты сразу, знаю, ты меня разлюбишь...
Не жить мне больше без любви такой...

Постой... Но Афродите подарила
Богиня Персефона красоту.
О, знаю, точно знаю, милый,
Твою любовь я сохранить смогу!

Возьму немножко красоты украдкой,
Чтоб был, как прежде, ты в меня влюблён.
Я крышечку тихонько поднимаю...
Люблю тебя... Но что-то клонит в сон...
Психея открывает крышку шкатулки и падает.
Часть сцены высветляется. Амур распахивает дверь.

Амур
О, нет!
Психея, дорогая! Что ты натворила!
Вкусила Смерти дар! А как же я?
Не жить мне без тебя, о, милая!
Я к Зевсу полечу, откладывать нельзя.
Амур скрывается в темноте.

Явление 11
Олимп. Дворец Зевса. На сцене стоят кувшин, корзинка с золотой шерстью, много чаш с разными злаками. Трон Зевса. В нише трона стоит маленький золотой кувшин.
Зевс выходит на сцену, за ним бежит Амур.
Зевс. Нет, нет и нет!
Амур. Но послушай!
Играет громкая музыка, Амур и Зевс спорят, но слов не слышно, Амур показывает поочерёдно на предметы, находящиеся на сцене, жестикулирует. Он рассказывает о бедах, что пережила Психея. Зевс сначала отмахивается, потом становится задумчивым, потом проникается историей Амура.
Зевс поднимает руку, музыка прекращается.
Зевс. Да будет так.
Он берёт золотой кувшин из ниши трона и отдаёт Амуру.
Зевс. Спеши...
Амур. Уже лечу!
Амур убегает со сцены, Зевс уходит в другую сторону.
Явление 12
Тёмная сцена. В луче света лежит Психея. Шкатулка открыта. Амур выбегает на сцену, в руках у него золотой кувшин. Он подбегает к Психее, закрывает шкатулку. Потом даёт Психее испить из золотого кувшина. Психея просыпается.
Амур. Психея!
Психея. Амур!
Они обнимаются. Потом Психея отстраняется.
Психея. Но как?
Амур.
Пусть мать моя упряма, я сильнее
Любовью окрыляющей весны.
И вот у Зевса я. И он ответил:
Для девушки такой амброзию возьми.

Психея
Амур, любимый! Мне уж невозможно,
Я думала, тебя увидеть вновь.

Амур
Тебя теперь не отпущу, любимая!
Моё ты счастье и надежда, и любовь!
Но это ещё не всё. Послушай! Зевс приказал прийти к нему во дворец. Ты теперь бессмертная, и мы можем сыграть свадьбу. Верховный бог Олимпа распорядился сыграть нашу свадьбу! И даже моя мать не сможет перечить воле Зевса.
Амур и Психея целуются. Сцена погружается во тьму.

Явление 13
Олимп. Дворец Зевса. На троне Зевс. Играет музыка. Амур и Психея сидят рядом. На руках у Психеи новорождённая дочь.
Боги Олимпа празднуют свадьбу, поздравляют молодожёнов. Афродита танцует среди других богов и богинь. Потом выходит вперёд. Музыка становится тише.
Афродита (обращается к Амуру)
Как ни прискорбно признавать ошибки,
Я всё же речь сейчас скажу.
Амур, с Психеей вы – друг друга половинки,
Заботься о семье и береги жену.
Боги Олимпа одобрительно восклицают, кивают, аплодируют.
Психея и Амур подходят к Афродите, обнимаются.
Амур. Спасибо, мама!
Психея. Спасибо, великая!
Афродита (обращаясь к Психее). Называй меня матушка.
Психея. Спасибо, матушка!
Боги Олимпа радуются.
Психея (обращается к Амуру)
Тебя теперь не отпущу, любимый мой!
Моё ты счастье и надежда, и любовь!
Музыка. Занавес.

ВЫБОР

– Пауза. Мне нужна пауза. Просто дай мне перерыв, прошу тебя. Я больше не могу.

Пару минут назад я и ещё двое сидели в длинном белом коридоре. Вокруг веяло легким туманом или дымкой, и непонятно было, то ли это и правда погодное явление, то ли для эффекта кто-то подпускал дыма в коридор из дым-машины сквозь щели. Хотя место заоблачное, тут, видимо, что угодно могло быть.
– Следующий, – голос, скорее, не прозвучал, а просто пронёсся, как невидимый поток.
Мой сосед (тот, что сидел передо мной) нехотя поднялся и проплыл за завесу плотного тумана.
– Ну, готов продолжить? – донёсся какой-то до боли знакомый голос.
Мой другой оставшийся сосед нетерпеливо заёрзал.
– Скорей бы они там.
– А куда вы так спешите? Я вот абсолютно спокоен. Когда продолжим, тогда и ладно. Хотя, нет, пожалуй. Моя Дженни успела мне сказать: «Дождись меня, я скоро приду к тебе». А я как-то нет, не хочу больше.
– Ох, ну нет. У меня сроки горят. Всё срочно. Без меня там всё пойдет не так и не туда. Мои жуки, я стоял на пороге открытия, новый вид семейства Cerambycidae, в наше время это так ценно. Это в пятнадцатом веке открывай виды – не хочу, всё в диковинку. А в наше время в природе уже открыто почти всё. Почти, почти открыл новый вид. Уже стоял на пороге.
– А, у вас дела остались. Ну, тогда понятно. А я вот прямо спокоен. Как-то и успел все. Так все, как у людей было: семья, работа, всего хватило. И шестеро детей, и восемь внуков. Подустал, знаете ли, немного. Но вот Дженни... Стыдно сказать, но дожидаться все-таки не хочу её. Всё она мечтала об укротителях мустангов или о тореадорах. Все сорок лет брака мне говорила: «Эх, если бы не вышла тогда за тебя, то...» Пусть и ей повезет на сей раз. А я, пожалуй, теперь буду убежденным холостяком.

Мимо, сквозь прозрачные стены, плыли облака.
– Пожалуйста, дай мне паузу. Ну не могу я больше. Устал, – голоса за плотным туманом стали громче. Мне стало очень неудобно, как будто я подслушивал соседскую тайну, мне не предназначенную. Но деваться было некуда.
– Нет у нас пауз, ты же знаешь. Даже облака плывут все время. Все мы делаем свою работу.
– Нет сил у меня больше, устал я. Устал гнаться, устал налаживать все вокруг, устал деньги эти дурацкие зарабатывать, от женщин устал, от детей устал. Ремонты эти, покупки, подчинённые, бизнес, вся эта круговерть. А хочется выдохнуть, понимаешь? Да куда там! Откуда тебе понимать? Ты здесь сидишь да только и знаешь, что нас то туда гоняешь, то назад забираешь, еще часто и в моменты самые неподходящие.
– Это не совсем так. Работа у меня очень большая и ответственная. Но я с тобой разговаривать об этом не буду. Ни сейчас, ни потом.
– А с кем будешь? – из-за перегородки раздался нервный смех. – С тибетскими монахами будешь? Которые только и знают, что сидят на вершине самой высокой горы, едят рисовые зерна с воздухом и молятся?
– С некоторыми из них – да, буду говорить и на более глубокие темы. Но нам надо сейчас поспешить. Рахиль и На́хман уже семнадцать лет хотят первенца. Последняя надежда у них – это ты. Они верили и много терпели, мне надо послать им чудо.
– Посылай. Я же при чем?
– Так кроме тебя никого нет сейчас.
– А те, в коридоре, вон даже двое сидели. Пошли их.
– У них другие задачи будут, в других местах. Другие уроки.
– Дай мне паузу. Не надо мне ни рая, ничего. Дай посидеть здесь просто, отдышаться. Устал я даже дышать, устал любить, устал терять, устал видеть этот мир весь, слишком много в нем горя. Да сплошное горе! Больные дети, старые люди, нищета, несправедливость; и терпеть, тянуть. Не могу больше.
– Те люди, к которым ты придешь, дадут тебе очень много. Будет много любви и тепла. Ты узнаешь, что такое бескорыстная доброта, забота и просто тихое счастье.

По моему лбу потек холодный пот. А мой сосед давно забыл про своих жуков и вцепился в колени ладонями так, что кисти побелели.

– Не надо мне любви. Ничего не хочу больше. Все равно потом потеряю все – людей, спокойствие; никуда этот мир не денется, если у меня будет хорошая семья. Дай спокойствия. Дай паузу. Да, в конце концов, не паузу уже хочу, а вообще остановку. Вот стоп... и всё. Сыт по горло!
– Ты хочешь стать рыбой или деревом или камнем? Но это всё очень не просто, и ты не сможешь уже так сильно влиять на происходящее. Я тебе даю самый выгодный вариант.
– Не надо. Давай остановимся.
– Хм-м. Такое добровольно просят раз лет в пятьсот. Ну да ладно. У меня нет больше времени спорить с тобой. Последний раз спрашиваю: не берешь шанс больше?
– Да незачем его брать. Игра эта с одним концом. Игроки разные, поля разные, а итог – один. Дурь это все.
– Хм. Ну, может, и дурь. Да другой мир пока далек от нас. До него дорасти всем нам надо. Но спорить больше не буду. За таким шансом стоит целая очередь. Одним котом или слоном будет теперь меньше, а счастья – больше.

Где-то совсем рядом грохнуло. Мой сосед вскрикнул и, чуть подпрыгнув, приземлился возле скамьи на пол.
– Что он там ему ворота ада открыл?
– Экий вы паникер. Гром это.

Белая дымка вокруг превратилась в серую. Косые золотые линии молний стали мелькать совсем рядом. Зашумело, как от водопада. Хлынул дождь.

– Прощай, Давид. Больше не свидимся. Мне жаль. Для тебя я готовил еще очень много игр, ведь впереди были тысячи лет.
– О, всё-всё, дышать уже мочи нет. Дай покоя, дай тишины.
– Насчет тишины и покоя обещать не могу. Мир уж очень внизу неспокойный. Но если попадешь в нужные руки и в нужное место, своеобразный покой на несколько сотен лет уж точно будет обеспечен. Прощай.
Дождь внезапно исчез, как и не было. Мы с соседом переглянулись и увидели друг друга, как в зеркале: с открытыми ртами, преглупейшие выражения лиц, знаете ли. А по небу, за дымкой, разлилась радуга.

А где-то в Иерусалиме пожилой доктор молча снял очки, тяжело вздохнул и развёл руками. Рахиль заплакала и спустя неделю купила в хозяйство еще десять коз. А На́хман почти перестал разговаривать и всё чаще стал оставаться ночевать в маленькой хижине на краю виноградника.

А где-то в Иваново маленький мальчик, минуя песочницу, бежал, теряя сандалики, к траве. Сопя и вытирая сопли кулаком, искал, искал, раздвигая траву и ковыряя землю.
– Зюк, мама, зюк, – и мальчик, улыбаясь во все лицо, совал маме прямо в лицо огромного черного найденного жука.
– Выброси! Выброси эту дрянь! – мама визжала и трясла руку мальчика, жук в ужасе сбежал, а мальчик зашёлся воем на всю улицу.
– Мне нужен зюк, мой зюк!
– Да что ж такое, все дети как дети, а у этого одни жуки на уме с рождения. Угомонись!

И где-то на краю мира в ковбойском салуне сидел я, сдувая пивную пену с огромного стакана, который с трудом можно было поднять одной рукой. Билл, меня зовут Билл, а вас? Вы счастливы? Не услышал. А вот я – абсолютно. Всю жизнь живу здесь, в штате Монтано. И здесь я самый главный, ведь я – шериф. А еще – убеждённый холостяк. Ха-ха! И мне кажется, это первый секрет моего счастья. Да, люблю пошутить. Но женитьба – точно не для меня. За ваше здоровье!..

…– Эй, Ден, подойди-ка сюда.
– Оливер, моя смена закончилась. Я ухожу, и ты завязывай. Мы славно потрудились сегодня. Правда, опять без толку.
– Так в том-то и дело. Иди сюда. Клянусь, вчера мы здесь все перерыли, и этого не было.
Ден, шаркая, подошел, пиная серые пыльные камни. Совсем рядом постепенно стихал шум моторов.
– Посмотри.
– Что это? – Оливер, не веря, дотронулся до тёмных выступов в скале. – Этого же не было здесь еще вчера.
– Вот и я говорю. Но, черт побери, это рутил! Я не знаю, откуда он взялся. Но если я не ошибся, теперь дела у нас пойдут точно! Сейчас всю базу поднимем на уши, а завтра на рассвете вызывай сюда дополнительные бригады. Вот повезло же, так повезло!

…Через год из рутила получили титан, из которого изготовили авиационные двигатели и детали шасси. Часть находки ушла на изготовление труб для химического завода под Сиднеем. По этим трубам потекли едкие кислоты.
Было неспокойно, небезопасно. Остановки так и не случилось. Но можно было больше не думать, не переживать, не терпеть. Только вот не быть – не получилось…

В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ…

Комедия в одном действии

Действующие лица
Федя Вакутакин – молодой писатель лет тридцати.
Толстый – чиновник по имени Миша.
Тонкий – чиновник по имени Порфирий.
Луиза – жена Тонкого, урожденная Ванценбах.
Нафанаил – сын Тонкого, лицеист.
Попугай Степан.
Действие происходит в квартире Федора Вакутакина.
Левая часть сцены залита ярким светом настольной лампы, выхватывающим из полумрака письменный стол с ноутбуком, на экране которого застыла незавершённая фраза: «В один прекрасный день…» Пустую рюмку с багровым пятном на дне, потрепанную книгу собрания сочинений А. Чехова...
На тумбочке слева – клетка с попугаем, на переднем плане – треснувшее венецианское зеркало.
За столом, сгорбившись, сидит Вакутакин в помятом халате поверх вельветовых брюк. Пальцы впились в виски так, будто пытаются выжать из головы последние капли мысли. За окном ноет ветер, то вгрызаясь в тишину скрежетом канцелярского ножа, то замирая и вытягиваясь в протяжный гул паровоза.

I
Вакутакин. В один прекрасный день… В один прекрасный день. (Подняв голову) В один прекрасный-распрекрасный день (Долгая пауза; взгляд скользит по рюмке) Гм… Ну что же такого могло произойти в этот прекрасный, черт его подери, день? (Встает и начинает ходить по комнате) Думай, Вакутакин, думай. Ты же драматург. (Останавливается, прислушиваясь к вою ветра) Может… В один прекрасный день метель влетела в комнату… и стала медведем… Нет, это бред! (Останавливается перед зеркалом, тычет пальцем в отражение) Федор Вакутакин – магистр словесности, автор диссертации о «подводных течениях» у Чехова… Жалкий драматург, третий час выдавливающий из себя водевиль, как засохшую пасту из тюбика. (Продолжает мерять шагами комнату) В один прекрасный день… (В отчаянии поворачивается к клетке с попугаем) Степан, голубчик, помоги! Подскажи, что же могло приключиться в этот, прости, Господи, прекрасный день? (Подходя к зеркалу, вглядывается в отражение с надломленной иронией) Федя, голубчик, тебе завтра нужно сдать в редакцию готовый текст пьесы. А ты только четыре слова выдавил из своей пустой головушки. (Постукивает пальцем по зеркалу) Настоящие пьесы, милейший, пишутся не чернилами, они кровью пишутся! Ты зачем в драматурги подался, Вакутакин? Ты же был неплохим поэтом! (Оборачивается к клетке) Степан, помнишь эти строки? (С нелепым воодушевлением, гротескно вскидывая руки) Люблю писать стихи! И хоть перо мое кривое, неуклюжее, а всё равно… люблю, люблю, люблю!
Пауза.
Вакутакин замирает, словно прислушиваясь к отзвуку собственных слов, затем продолжает с улыбкой.
Вакутакин. А помнишь, Степан, вот этот мой шедевр? (Медленно опускаясь на пол) Мне больше рук не надо, ног – не надо, головы, души, сознанья, бессознания – всё не надо! Не надо даже слов… (Принимает позу лотоса, с закрытыми глазами) Не унывай, любимая, не грусти, я построю для тебя храм у моря, где груды камней унывают, как ты… (Зевает, ощутив всю нелепость своего положения) Думай же, Вакутакин, думай! Что могло произойти в этот прекрасный, как ты говоришь, день? (Склоняет голову, закрывает лицо ладонями и опирается локтями о колени) В один прекрасный,
Господи, помилуй, день!
Слышится звук приближающегося поезда: сначала едва уловимый, затем всё более настойчивый.
Вакутакин. На железной дороге? (Вскинув голову) Ну, конечно же, конечно! На Николаевской железной дороге. (Вскакивает, бросается к столу, начинает печатать) В один прекрасный день на Николаевской железной дороге встретились два приятеля: один – толстый, другой – тонкий…
Свет в левом углу постепенно гаснет; освещается вся остальная часть сцены – вокзал Николаевской железной дороги. Из глубины сцены появляются Толстый в добротном пальто с бархатными отворотами и Тонкий в длинном черном сюртуке.
Вакутакин. Десять лет прошло с тех пор, как встретились они однажды на этой же самой Николаевской железной дороге. Сын Тонкого Нафанаил за эти годы вытянулся, как тополь, и перестал щуриться…
Нафанаил позирует зрителям.
Вакутакин. Жена Тонкого Луиза, урожденная Винценбах, заметно состарилась, пополнела и даже успела переметнуться из лютеранства в атеизм.
Луиза перестает приветливо махать руками и бросает негодующий взгляд в левый угол сцены.
Вакутакин. Что касается Толстого… Он, кажется, немножко похудел за эти десять лет, но выглядел, как квасная бочка.
Самодовольная улыбка сползает с лица Толстого, он хмурится, поглядывая в левый угол сцены.
Вакутакин. А что сказать про Тонкого?.. Тонкий каким был олухом, таким и остался. О нем ничего ни прибавить и ни убавить.
Тонкий неловко опускает глаза.
Вакутакин. Итак, вокзал Николаевской железной дороги…
Тонкий (вскрикивает с неподдельным восторгом). Миша! Мишечка!
Толстый. Порфирий? Это… ты?
Тонкий (бежит навстречу). Миша, голубчик мой!
Толстый (расставив руки). Батюшки!.. Порфирий, родимый…
Голос Вакутакина. И бросились друзья в объятия, и захлопали Луиза с Нафанаилом в ладоши от радости. Вот так встреча! Какой прекрасный день!
На лицах Луизы и Нафанаила читается усталость, и они время от времени прикрывают рты ладонями, стараясь подавить зевоту.
Толстый (все еще сжимая старого друга в объятиях, с искренним изумлением). Глазам не верится. Мы опять встретились. Неужели такое возможно?
Тонкий. Все возможно, голубчик мой.
Толстый. Как же так?
Тонкий (отстраняясь). Писательская фантазия не знает границ, дорогой Миша. Пора смириться с этим. Да оставь ты эти сантименты, друг мой. Ты лучше о себе расскажи! Как поживаешь? Женился? Развелся? Может, детьми обзавелся? Боже мой, да вы гляньте на этого красавца! (Демонстрирует Толстого зрителям) Все мужики от зависти помрут!
Оба смеются, но в смехе проскальзывают фальшивые нотки.
Толстый. Да бро-о-сь… я уже совсем не тот, что раньше, постарел изрядно. (Прибавив в голосе) А вы гляньте на этого мужика. (Поворачивает Тонкого зрителям, словно демонстрирует экспонат) Такого писаного красавца сыскать еще надо. (Подмигивает зрителям) Нет, вы только гляньте, какой статный юноша.
Луиза механически хлопает в ладоши и тут же прикрывает рот рукой, подавляя очередной зевок.
Тонкий. Ты мне льстишь, Герострат (хихикает). Кстати, ты не забыл, за какие грешки тебе такую кличку дали в школе? (Поворачивая Толстого лицом к зрителям) Этот юноша однажды умудрился папиросой казенную книжку сжечь.
Оба смеются.
Тонкий. Вот с тех пор и дразним его Геростратом.
Толстый (зевает). Да как не помнить-то такое. Помню, конечно, помню.
Тонкий (зевает). А теперь перейдем к главному… (Сделав важный вид) Как служба твоя?
Пауза.
Толстый. Ну, не жалуюсь. Все идет своим чередом (зевает).
Тонкий (с тем же важным видом; заметно, что он напряжён). Д-дослужился?
Толстый (нахмурившись). Чего?
Тонкий (чуть помолчав). Дослужился, спрашиваю? Я помню, ты д-две звезды имел.
Толстый (небрежно, с лёгкой усмешкой). Я уже до губернатора дослужился.
Длинная пауза. Тонкий пристально смотрит на Толстого.
Тонкий (с вымученной улыбкой на внезапно побледневшем лице). О, как приятно-с, ваше превосходительство (сгибается в низком поклоне).
Толстый. Да оставь ты этот тон, Порфирий! К чему все это? Ты же Станислава имеешь! И коллежским асессором работал, я помню. Кстати, как твоя служба?
Тонкий. М-моя?
Толстый (слегка подмигивая зрителям). Твоя, твоя.
Тонкий (с заметно возросшим волнением). Я… я до тайного дослужился!.. (Выпрямляется, пытаясь говорить убедительно) Т-три звезды, три звезды имею.
Луиза и Нафанаил механически хлопают в ладоши после каждого заявления Тонкого.
Тонкий. И Станислава тоже до сих пор имею.
Толстый с трудом сдерживает смех, но в его взгляде проскальзывает жалость.
Тонкий. Давеча грамоту обещали не забыть выдать.
Толстый (с легкой издевкой). А портсигары еще делаешь?
Тонкий (с возмущением). Портсигары? Знаете… нет, портсигары больше не делаю-с. Не должен тайный советник такой ерундой заниматься. Ваше превосходительство, я служу Отечеству!
Толстый (цокает). Ну зачем, голубчик, ты такой напряженный весь, а? Успокойся же. (Подходит к Нафанаилу и берет его за руку) Нафаня, как ты поживаешь?
Тонкий. Ваше сиятельство! Дело в том, что тайный советник, ежели он взялся служить Отечеству, должен быть весь в службе! (С важным видом) Когда я служил столоначальником, бывало, знаете-с…
В этот момент на соседний путь прибывает поезд. Грохот колес, шипение пара и громкий гудок заглушают речь Тонкого. Он жестикулирует, его лицо то хмурится, то полыхает самодовольной улыбкой. Толстый стоит неподвижно, лицо постепенно каменеет, в глазах появляется сначала недоумение, затем – отвращение. Поезд наконец проходит. Шум стихает. Тонкий договаривает последнюю фразу.
Тонкий. …и тогда его превосходительство сказал мне: «Вы, Порфирий Иванович, украшение нашего департамента!» (С заискивающим взглядом) Ваше превосходительство, а как вы до губернатора дослужились? Расскажите, пожалуйста!
Пауза. На лице Толстого – отвращение и жалость. Затем он делает едва заметное движение рукой, словно отмахивается от навязчивой мухи.
Толстый (сухо). Всего доброго.
Резко разворачивается и быстрым шагом направляется к небольшой конторке в углу зала, где на возвышении лежит раскрытая книга. Его движения решительны, почти яростны.
Тонкий (недоуменно). Что такое? Что он делает?
Нафанаил (тихо). Папенька, кажется, это жалобная книга…
Толстый останавливается у конторки, несколько секунд смотрит на раскрытые страницы, затем берет перо, окунает в чернильницу и быстро пишет. Закончив, он смотрит в левый угол зала, в сторону Вакутакина, и с жестом грозит кулаком, после чего уходит со сцены.
Тонкий, Луиза и Нафанаил застывают в оцепенении, словно восковые фигуры. Их лица выражают полное непонимание произошедшего.
Луиза (испуганно). Порфирий, что это было?
Тонкий (растерянно). Не понимаю-с… Я ведь… я ведь всё делал, как положено… «Ваше превосходительство» сказал? С-сказал. Поклонился? Поклонился. (К жалобной книге) Что он там написал?
Тонкий, Луиза и Нафанаил медленно, словно во сне, идут к конторке с жалобной книгой. Тонкий бережно и с волнением прикасается к ее страницам.
Тонкий. «Жизнь идет своим чередом, а навоз и ныне там!» (Щурится) Жизнь идет своим чередом, а…
Луиза (оттолкнув его плечом). «Жизнь идет своим чередом, а навоз и ныне там!..» (Призадумалась) Что же это такое? Жизнь идет своим ч-чередом…
Долгая пауза. Вдали слышится тоскливый звук гудка поезда. Вся сцена погружается во тьму, левый угол снова освещается – появляется довольное лицо Вакутакина.
Вакутакин. Жизнь действительно идет своим чередом, а Порфирий побледнел и покраснел, ему очень неловко вдруг стало. «Господи! – подумал он, – неужели обидел чем-то? Не мой он начальник, однако извиниться следует». Итак, наш Порфирий, этот человек с тонкой, как видите, душевной организацией задумал попросить извинений у Толстого. (Хохочет) Гм-м-м… кажется, неплохой поворот сюжета, правда, Степан? Итак, второе действие.
Левый угол снова поглощает тьма, остальная часть сцены освещается – возникает здание администрации Т*** области с колоннами, балконами и государственным флагом. На широком крыльце здания знакомые лица – Луиза и Нафанаил.
Вакутакин. Ринулся наш Порфирий извинений просить у его высочества Толстого. Луиза и Нафанаил терпеливо коротали время на лестничной площадке. Луиза созерцала маникюр, Нафанаил считал количество облаков на небесных просторах. А время ползло, словно раненый зверь… И вот двери отворяются. Появляется Тонкий – весь изможденный, будто вернулся из дальнего странствия. Луиза подбегает к нему, берет его руки в свои.
Тонкий (рассеянно). Странный он какой-то… Я извиняться начал, а он… ничего и не ответил. Сказал только, что для извинений нет серьезных... (мучительно вспоминая) ос… осно… оснований... По-моему, так.
Луиза. Нет, ты все-таки вспомни, как он сказал?
Тонкий (силясь вспомнить). Он сказал так: полноте вам, дорогой Порфирий, для извинений нет никаких о-оснований... (Пожав плечами) Вот так и сказал.
Луиза. Так и сказал?.. Гм-м-м… Нет о-оснований? Что же значит «о-оснований»?
Тонкий. А черт его знает.
Луиза. Может, это документ такой?
Тонкий пожимает плечами.
Луиза. Гм-м-м… А он улыбался?
Тонкий призадумался.
Луиза. Он вообще был рад встрече?
Тонкий пожимает плечами.
Луиза. Милый, ты, кажется, очень плохо старался.
Тонкий. Вот и я тоже так подумал.
Луиза (решительно подталкивая его к двери). Нет, ты все-таки иди, иди. Ты извинись, как следует, а то нехорошо все это выглядит, очень нехорошо. (Вдогонку кричит) И спроси, что это за документ такой – «о-основание»?.. Боже мой, вот так дела (роется в сумочке). Все документы на месте: паспорт, свидетельство, страховка… (Задумчиво). О-основание. Что же это за прелесть такая? Интересно, где выдают такой документ? (Нафанаилу) Сынишка, без этого документа он не хочет принимать наших извинений.
Голос Вакутакина. И отправился Тонкий искать счастье во второй раз. Время шло, шло, шло… И вот Тонкий снова показался в дверях: он выглядел бледным и растерянным.
Луиза (подбежав к нему). Ну, что там?
Тонкий. Пустяки, говорит, все это. Дескать, не надо извиняться. А у самого глаза… как у кота, который сметану слизал.
Луиза. Как он смотрел на тебя? Покажи. Он смеялся?
Тонкий (махнув рукой). Надоело уже все.
Луиза. Ты спросил про документ? Что за о-основание?
Тонкий опять отмахнулся.
Голос Вакутакина. Но Луиза упрямо стояла на своем. Она твердила, что надо выдавить из Толстого хотя бы каплю прощения. «Мы что, зря пришли сюда, проехав двести километров? – шипела она. – Ни за какие коврижки не уйдем отсюда непрощенными!» Луиза была уверена: Тонкий просто не умеет правильно извиняться. «Устроим засаду у дверей. Пусть только попробует выйти – не уйдёт! – убеждала Луиза. – Тише… кажется, идёт!»
Двери медленно распахиваются. Выходит Толстый.
Тонкий (бросаясь вперед). Ваше сиятельство! Ваше си… Я ведь, того, хотел, так сказать, не для… обидеть, ради… вчера, когда, помните, так сказать?..
Луиза и Нафанаил синхронно кивают за его спиной.
Толстый (щеки его наливаются багровой синевой). Да пошел ты вон!
Тонкий, Луиза, Нафанаил (хором). Что-о-о?
Толстый. Во-о-н!
Тонкий, Луиза и Нафанаил застывают, словно статуи на площади. Толстый резко оборачивается в сторону Вакутакина, грозит кулаком и удаляется стремительным шагом. Свет выхватывает левый угол сцены.
Вакутакин (довольным голосом). Ну вот и сказке конец. Кажется, неплохо вышло, а, Степан! Дай пять! (Прикладывает ладонь к клетке) Ой! Подожди, подожди!.. А как же Тонкий? Степан! Не помер ли он там, этот Тонкий? (К зрителям) Народ хочет узнать судьбу Тонкого? (Садясь за ноутбук) Надо написать финал. Итак (печатает)… Сердце Тонкого в тот роковой миг сжалось до размеров булавочной головки. Воздух застыл в его горле, точно сгусток ртути. Он покачнулся и, если бы не крепкие руки Луизы с одной стороны и Нафанаила – с другой, рухнул бы прямо к ногам Толстого. Луиза с Нафанаилом кое-как притащили его домой.
Постепенно освещается правая часть сцены, однако в этот раз видны только тени с силуэтами трех фигур.
Вакутакин. Доставили его почти бездыханным. Тонкий слег и… и… (чихает) Нет, нет! Не помер он! Не помер! Он, конечно, пребывал в тяжелом состоянии, но душа его оказалась неожиданно цепкой. Луиза вызвала в тот вечер хорошего доктора. Он выписал микстуры и всякие там настойки. Но истинным лекарством была сама Луиза. Каждый раз, когда Тонкий начинал стенать и метаться в жару, она склонялась над ним, точно языческая жрица, и шептала заклинание: «Ты – тайный советник! Ты – т-а-айный! Нельзя тайному болеть!» А Тонкий повторял за ней: «Тайный! Тайный!..» Так и пошел Тонкий на поправку.
Правая часть сцены затемняется. Вакутакин продолжает печатать.
Вакутакин. И поднялся Тонкий с одра смерти, и служил он с таким рвением, будто хотел доказать судьбе, что не зря остался в живых. И даже однажды случайно пересекся с Толстым, который шел ему навстречу – грузный, величественный, окруженный свитой помощников. Увидев Тонкого, он не замедлил шага, а Тонкий согнулся в поклоне столь стремительно, что шляпа его едва не коснулась мраморного пола (смеется). Так что жизнь действительно идет своим чередом. А Луиза? Ах да, Луиза. Значит, так... Закончилась ее верность так же внезапно, как и началась когда-то. Не стерпела она эту тонкую натуру и ушла к Толстому, став его женой. Говорят, ее видели в бриллиантах и соболиной шубе на премьерах в Большом театре. Нафанаил? Нафанаил… А его женили. На дочери Толстого от первого брака. Все. Это точка. Так-с… Печать.
Принтер печатает.
Вакутакин (скрепляя листы степлером). Ну, я на выход.
Идет направо к выходу, но тут в дверях появляются... Толстый... за ним – Тонкий... за ним – Луиза... Нафанаил.
Вакутакин. Миша?.. Пор-порфирий? О, Господи! (Протирая глаза) Вы откуда взялись?
Луиза. Это ты откуда взялся, такой негодяй? Перекраивать чужие судьбы вздумал?
Толстый (делая шаг вперед, с леденящим спокойствием). У тебя совесть есть, молодой человек?
Тонкий. Вы это что себе позволяете? Вы порочите нашу честь! Отдайте сюда рукопись!
Вакутакин (прижимая листы к груди). С чего это вдруг я должен вам отдать свою рукопись? Это моя интеллектуальная собственность.
Луиза. Ты опорочил нашу честь.
Вакутакин. Я не чувствую себя виноватым. Ко мне пришло вдохновение, и я написал комедию.
Луиза (элегантным движением обнимает Тонкого). Я люблю Порфирия! Как ты мог написать, что я ушла к Толстому? Я подам на тебя в суд! Мерзавец!
Нафанаил (топая ногой). А я не хочу жениться! Я хочу в Париж!
Луиза (подступая к Вакутакину). Кикимора болотная! Думал, это тебе сойдет с рук, да?
Тонкий. Я, между прочим, еще имею Орден Святой Анны Первой Степени! Да вы просто осквернили мою честь! Требую добавить в текст пьесы Орден Святой Анны Первой Степени!
Луиза. И то, что я – верная жена Порфирия и никуда от него не ушла.
Нафанаил (топая ногой). Не хочу жениться, хочу в Париж!
Толстый (подходя ближе). Кто тебе сказал, что у меня есть дети от первого брака? Это клевета!
Вакутакин. Что хочу, то пишу. Это мое сочинение.
Толстый. Я требую сжечь эту рукопись!
Вакутакин. Учите закон об авторских правах, господа! Пьеса – моя. И вообще... Вы в гостях! В гостях принято вести себя прилично!
Толстый (медленно подворачивая рукава, с угрожающей улыбкой). Да ты что?
Луиза. Тебе ли говорить о приличиях, молодой человек, после всего, что ты натворил с нами?
Нафанаил (топая ногой). Не хочу жениться!
Вакутакин. Не вам меня учить, что прилично, а что неприлично! (Скрестив два указательных пальца) Вон отсюда, демоны! Во-о-н!
«Демоны» тем временем приближаются к Вакутакину, словно хотят все вместе задушить его. Их лица искажаются в театральном свете.
Толстый. Дай сюда рукопись!
Вакутакин (кричит срывающимся голосом). Ни за что! Ма-а-ма! Демоны!
Бросается под стол. «Демоны» медленно растворяются в воздухе. Они всего лишь галлюцинации Вакутакина, которые теперь покидают сцену. Долгая пауза.
Вакутакин (осторожно выглядывает из-под стола, озирается, прислушивается). Кажется… прошло. Ну и кошмар! Галлюцинации (потирает виски)… Надо бы выспаться, а то свихнуться можно. Кому расскажешь, не поверят: явились ко мне в квартиру, понимаешь, Толстый и Тонкий (машет рукой)… Ладно (обнимает стопку бумаг). А пьеска-то вышла – огонь! Согласен, Степан? Ты живой там? (Целует листы) Ай да Вакутакин, ай да красавец! А теперь – срочно в редакцию!
Бросается к выходу, но вдруг замирает.
Вакутакин. Стоп! А как же эпилог? (Оборачивается) Мне кажется, нужен эпилог! (К зрителям) Народ, вы согласны? Без эпилога пьеса получится неполноценной.
Садится за ноутбук.
Освещается правая часть сцены. Полупустой вокзал. Толстый сидит на скамейке, закинув ногу на ногу, и читает газету. Тонкий находится рядом, искоса оглядывает Толстого. Вытирает шею платком. Кашляет несколько раз. Толстый не откликается.
Тонкий. Э, знаете, я вот что еще, как бы, того, забыл сказать. В прошлом году меня наградили Орденом Андрея Первозванного!
Откашлялся еще сильнее.
Толстый не обращает внимания, но заметно, как лицо его наливается краской от гнева.
Тонкий. Знаете-с, я имею четыре ордена (загибает пальцы): Святого Александра Невского, Святой Анны, Белого Орла и Святого Станислава!
Пауза.
Толстый с гневным лицом смотрит наверх.
Тонкий. Вот в этом году, знаете, в этом году обещали дать Анну Второй Степени и Станислава Третьей Степени. Я всегда хорошо служил Отечеству!
Толстый медленно поворачивает голову направо, в сторону Вакутакина. В его взгляде океан гнева.

ЗАНАВЕС.

ПРОЩАЛЬНЫЙ ТАНЕЦ

Мини-пьеса по мотивам сцены из романа «Наследие Судьбы»

Действующие лица
Лера – девушка, 20 лет, хрупкая, но решительная. Её прошлое полно потерь, но в ней есть свет.
Влад – мужчина, которому более 800 лет, но по внешним данным не больше 25 лет. Представитель Тьмы. Властный, харизматичный, внутренне сломленный.
Место действия. Пустой актовый зал университета, украшенный к Новому году. Зал освещён гирляндами и зеркальным шаром. Через окна виден ночной город. На улице – декабрь.
На сцене – сумеречный балкон. Падающий свет луны. Вдалеке –
праздничная музыка. Лера стоит у перил, смотрит вдаль. Тишина.
Лера. (про себя). Я не одинока. Я не одна. Во мне есть свет... И если он нужен миру, я останусь.
Слышен голос за спиной – саркастичный, знакомый.
Влад. Не ожидал, что ты настолько предашься ностальгии.
Лера. (резко оборачивается). Влад?.. Ты приехал?
Влад. А ты думала, я забуду о своём обещании?
Лера. Ты же... мог не прийти.
Влад. Ты загадала желание. Я не отказываюсь от обещаний.
Пауза.
Они смотрят друг на друга. Снежинки начинают падать с неба.
Лера. Ты изменил погоду?..
Влад. Я исправил финальный штрих. Теперь всё, как тогда.
Он снимает плащ, накидывает ей на плечи. Лера дрожит.
Влад. Ты дрожишь. Прости. Переборщил со снегом.
Лера. (шепчет). Я дрожу не от холода.
Пауза.
Он смотрит в её глаза.
Влад. Тогда отчего?
Лера. От тебя.
Молчание. Лера отводит взгляд.
Влад. Почему мы здесь, Лера?
Лера. Потому что я хотела провести с тобой последний вечер. Без Судьбы. Без Тьмы. Просто мы.
Влад. Последний?.. Это прощание?
Лера. Да. Прощальный вечер. Прощальный танец.
Музыка начинает звучать издалека. Из колонок доносится мелодия: «А снег идёт…»
Песня звучит на фоне. Гаснет часть света. Остаются только гирлянды и мерцание снежинок за стеклом.
Влад (пауза, затем сдержанно). Если это наш последний вечер, позволь станцевать с тобой.
Он протягивает руку. Лера медленно вкладывает свою ладонь в его.
Лера. С удовольствием.
Они входят в зал. Свет гирлянд. Блики зеркального шара. Они медленно танцуют. Долго молчат.
Влад. Если бы я сказал, что всё ещё чувствую…
Лера. Я бы не поверила. Потому что я чувствую то же.
Он прижимает её крепче. Тишина. Музыка стихает.
Влад. Знаешь, мне страшно. Впервые за 871 год.
Лера. Страшно, значит, тебе не всё равно. А, значит, ты всё ещё человек.
Влад молчит, но устремляет взгляд в полные слез глаза девушки.
Лера. Знаешь, я боялась этого вечера. Боялась, что ты не придёшь. Боялась, что придёшь. Боялась, что всё вернётся.
Влад. А вернулось?
Лера. (тихо). Вернулась я.
Они замедляются. Песня подходит к концу.
Влад. И что дальше?
Лера. Ты уйдёшь. А я запомню, что ты всё же пришёл.
Влад. Это прощание?
Лера. Нет. Это – благодарность.
Музыка обрывается. Свет постепенно гаснет. Последний кадр: они, стоящие на фоне снежного стекла, не отпуская рук.

ЗАНАВЕС
Свет медленно гаснет. Они продолжают танец в тишине. Последний аккорд звучит, свет уходит. Пауза.