ДЕЛА СЕРДЕЧНЫЕ

Глава из повести*

* * *
Однажды в очереди на посадку в автобус Сергей повстречал свою давнюю-предавнюю знакомую Лилию. Она стояла немного в стороне и уже не успевала протолкнуться в переполняющийся салон. Он крепко взял ее за руку и затащил вслед за собой.
Они оба обрадовались неожиданной встрече. Стали вспоминать юность и смеяться:
– Сколько времени прошло?
– Наверное, лет двадцать!
– Нет, больше!.. Пожалуй, все двадцать пять!
– Не может быть!..
И они снова смеялись.
Дорога была дальняя, переговорили о многом. Немного рассказали друг другу про себя. Лилия – педиатр, работает в детской поликлинике, он – специалист по информатике, горбатится в офисе коммерческого банка. Каждый похвалился своими успешными детьми, студентами престижных ВУЗов. В текущее семейное положение оба, не сговариваясь, углубляться на стали.
Потом Лилия рассказала про свое новое увлечение поэзией, стала читать собственные стихи. По своему исполнению они, признаться, были совсем уж посредственными. Но главное, в них сквозила невинная искренность. Это приятно подкупало.
Автобус наконец добрался до их удаленного пригорода, и Сергей проводил Лилию через перелесок до дома. Было теплое лето, и, несмотря на позднее время, светло. Они еще раз вспомнили молодые годы. Тогда, много-много лет назад, Сергей и Лилия дружили. Ходили в кино на вечерний сеанс, а потом ночью гуляли в этом самом парке, целовались.
Но сейчас Лилия отвечала, что про поцелуи ничего не помнит. Сергей не поверил ей, ему показалось, что она совсем по-детски хитрит, притворяется. И они снова смеялись. Еще много говорили. Обо всем и одновременно ни о чем. Так бывает между близкими людьми.
Все было так просто и естественно, что при расставании они договорились снова встретиться. В следующие выходные Лилии надо было ехать на какой-то медицинский семинар в Москву, она позвала Сергея за компанию. И хотя Сергей заметил, что Лилия по-прежнему удивительно молода и красива, никаких мыслей о сближении тогда у него не было. Просто они вдосталь не наговорились, и ему захотелось продлить приятные воспоминания прошлых лет своей молодости. Еще понравилась необыкновенная легкость их общения. Да и просто… Что он видит в своей жизни, кроме этой пресловутой работы? Там вот так беспечно ни с кем не поговоришь! Так почему бы не отвлечься от каждодневной рутины? И он согласился.
Так все и вышло. В учебной аудитории они несколько часов слушали довольно скучную для Сергея лекцию о медицинских осмотрах, симптомах и прочих разных анализах. По ее окончании немного прогулялись по столице, перекусили кофе с булочкой. В дороге домой опять много разговаривали на самые разные темы. Лилия оказалась на удивление интересной собеседницей. Это понятно: она совершенно из другого мира, более свободного. Его обитатели не так жестко связаны по рукам и ногам строгими правилами корпоративного поведения.
Вскоре у Лилии снова нашелся повод для совместной поездки в Москву. Ей надо было что-то срочно купить для дочери, и она попросила у Сергея поддержки. Потом появилась еще какая-то веская причина…
Так по выходным дням они стали встречаться. Нечасто, раз-два в месяц, уже без особых поводов. Несколько раз сходили в театр, на концерты, побывали на выставках. У Лилии была спортивная фигура, легкая походка, густые черные волосы, постриженные под короткое каре, ровные черные брови над темными глазами и задорная улыбка на чуть курносом лице. Мужчины оглядывались на нее. Впрочем, Сергей не очень-то этим заморачивался. Лилию он воспринимал как нового славного товарища. Она внесла струю живительного воздуха в его скучную застоявшуюся жизнь.
А там… Товарищи – это не друзья. Между ними нет никаких близких чувств и ответственных моральных обязательств. Если что-то изменится у Сергея или у Лилии, то они легко расстанутся. Без сожаления разойдутся в разные стороны и опять забудут друг про друга. А пока… Пусть все останется так, как есть.
По результатам этих поездок Лилия читала свои новые простосердечные стихи:

В галерее Шилова….
В глазах боль увидеть я сумела…

И с надеждой смотрела ему в глаза. Сергей отбивался: не имеет право он, математик, «поверять алгеброй гармонию». Да, стихи были, мягко говоря, не без недостатков, но Сергей понимал, что ранимую душу поэта обидеть нетрудно. И он снова отговаривался тем, что в поэзии ничего не смыслит. Лишь однажды неосторожно сделал одно несущественное замечание и в следующую встречу получил в свой адрес очередной, не совсем уклюжий верлибр:

За критику – спасибо,
Я Вас благодарю.
Пускай не всё правдиво,
Но всё же я учту.

Несмотря на явное несовершенство поэтических экспромтов Лилии, Сергей признавал их удивительную искренность и душевную простоту, позитивную направленность. Стихи волшебным образом воздействовали на него. Всё вокруг Сергея – работа, коллеги – было подчинено целесообразности, рациональному расчету. А тут присутствовала некая свежатина… Ни к чему не обязывающая.
Так незаметно Лилия и Сергей привыкли друг к другу и уже с нетерпением дожидались каждой новой встречи.
Лилия была доброй, открытой, немного наивной. В своем замкнутом мире (семья, работа с детьми в поликлинике) она не знала многих реалий современной жизни. Скромно одевалась, почти не пользовалась косметикой, смущалась от неумения вести себя в кафе. Это какое-то исключение в нашей урбанизированной действительности, когда в поведении женщин царит самолюбование, а в сознании превалируют по большей части меркантильные интересы.
Однажды, гуляя по Москве, они наткнулись на двух бледных молодых пацанов, которые буквально сползали вниз по ступенькам подземного перехода на Тверской.
– Ой, посмотри, этим мальчикам плохо, надо им помочь! – Лилия-доктор инстинктивно к ним потянулась.
– Лилия, стой! – посмеиваясь, Сергей оттаскивал ее от ребят. – Им не плохо, а хорошо! Они получают удовольствие. Тащатся!
– А что?.. Это наркоманы?! – шепотом спросила Лилия, глаза ее округлились. – Нам про такую физиологическую зависимость рассказывали на семинаре. Но сама я с этим не сталкивалась. И не умею распознавать симптомы этой болезни.
Со старшими детьми она не работала, у них есть отдельный подростковый врач.

* * *
Однажды Лилия повела его на встречу с последователями одного не слишком раскрученного психолога. Преподаватель семинара, молодая экспрессивная женщина, энергично жестикулируя, излагала суть учения. Сергей поначалу слушал ее не очень внимательно, больше разглядывал публику, собравшую на эту лекцию. Состав был предсказуемым: в аудитории присутствовали в основном невеселые незамужние особы.
К его удивлению, суть учения оказалась довольно простой и понятной. В характере человека выделялись четыре его главных системообразующих качества: сила воли, логическое мышление, эмоциональная чувственность и физическое состояние организма. Коротко: Воля, Логика, Эмоция и Физика.
«Слишком уж упрощенно», – подумал Сергей.
А преподаватель продолжала объяснять основные постулаты учения.
В личности каждого конкретного человека эти четыре качества присутствуют с разной силой. В зависимости от степени их развития они занимают свое место в пределах с первого по четвертое. И в разных индивидах эти сочетания могут проявляться различным образом. Таким образом, все люди по своему характеру делятся на двадцать четыре типа.
«Это как раз понятно: здесь срабатывает функция факториал. Она обозначается восклицательным знаком «!», – технократ Сергей сразу вспомнил формулу из раздела комбинаторики в высшей математике: «Количество возможных сочетаний равно произведению всех чисел от 1 до N».

При N = 4 получаем:
N! = 1 * 2 * 3 * 4 = 24

«Так неужели индивидуальную характеристику человека – сложную, непредсказуемую – она сведет к сухой научной дисциплине?» – удивлялся Сергей.
Похоже, что так. Потому что далее учитель продолжала лекцию примерно в том же духе. К этому заявленному делению прилагается два основных закона.
Первое правило: у каждого субъекта два первых качества из четырех развиты очень сильно, а два других, наоборот, чересчур слабо.
Правило второе: сильные качества, помогая одно другому, ведут человека по жизни, а слабые ему мешают, создают препятствия на этом пути.
Прикладным наполнением к учению планировались практика распознавания степени развития этих качеств в людях и разбор особенностей всех двадцати четырех вариантов их сочетания в характере. Этим и занималась школа. Если освоить эту нехитрую науку, то слушателям станут понятными все люди: их поведение, устремления. Можно даже спрогнозировать психологическую совместимость двух разных индивидов. Ну, а затем, конечно, студентов ждет успех. Как в работе, так и в личной жизни!
«Прямо-таки чудодейственная панацея!» – Сергей чуть не рассмеялся вслух.
Далее преподаватель стала разбирать теорию немного поподробнее.
Так, «Первовольный», то есть индивидуум с сильно проявляющимися волевыми качествами, стремится занять главенствующее положение в группе людей, он решительный и целеустремленный. И наоборот, человек с четвертым уровнем Воли мало инициативен и не склонен к руководящей работе. Он не любит командовать. Готов подчиняться всем: в детстве – маме, затем – учителю в школе, начальнику на работе. В результате и личная жизнь у него складывается предсказуемо: либо маменькин сынок до самой пенсии, либо подкаблучник у жены.
Следующий тип характера (персона с развитым логическим мышлением) особенно заинтересовал Сергея. «Первологик» постоянно прокручивает полученную извне информацию, систематизирует ее и раскладывает в своей голове по полочкам. Даже когда он, казалось бы, бесцельно лежит на диване, на самом деле его мозг интенсивно работает!
Свои особенности есть у здоровяка с первым уровнем Физики. Он имеет крепкое развитое тело. Его можно распознать плывущим в реке с сигарой во рту, он может увлекаться физкультурой, охотой – всем тем, где главное значение имеет материальное взаимодействие человека с внешним миром. Он никогда не болеет. А бедолага с четверым уровнем Физики склонен к недомоганиям.
Персона с первой лидирующей Эмоцией живет исключительно душевными порывами. Он в равной степени готов переживать любовь и ненависть, радость и горе, гнев, удивление, страх, удовольствие, стыд, гордость, отвращение, презрение и многие другие чувства. И все они проявляются в таком человеке ярко, темпераментно. А существо с четвертым уровнем Эмоции равнодушно смотрит на жизнь, он скучен и неинтересен как для себя, так и для окружающих.
Далее преподаватель на основе теории приступила к краткому разбору биографий знаменитых личностей. В качестве примера она взяла Толстого, Ленина, Пушкина; их характеры заранее достаточно широко известны. Совместными усилиями студенты искали подтверждения этой теории. Очевидно, что Владимир Ильич Ленин обладал неукротимой Волей. То же можно сказать и про писателя Льва Толстого. Однако, если у Ленина на втором месте была Логика, то у Толстого, несомненно, Эмоция. Соответственно, они по-разному реализовали себя в жизни: один оказался великим политиком, другой – великим писателем. А вот у Александра Сергеевича Пушкина преобладала чувственность, поэтому можно считать, что на первом месте у него была Эмоция. И не удивительно, что он стал гениальным поэтом.
Вообще-то Сергей был консервативен и никому и ничему никогда не верил. Особенно его раздражали ставшие модными в последнее время различные восточные философии, трансцендентальные практики и прочие пресловутые дианетики. Но сейчас привычный скепсис стал уступать место любопытству. Особенно понравился Сергею тезис о лежании на диване. Вот это про него! А если посмотреть посерьезней, то, действительно, он в своей жизни и в работе всегда придерживался логики, системы. Вот и сейчас, как только учение предстало в упорядоченном структурированном виде, он почувствовал себя в своей тарелке.
И сразу же был готов раскритиковать эту теорию. «А почему у вас выделяется только четыре качества? – рассуждал он. – А если добавить пятое? Какое-нибудь… Тогда функция факториала насчитала бы сто двадцать сочетаний!»

Если N = 5, то получается:
N! = 1 * 2 * 3 * 4 * 5 = 120

«Посмотрел бы я, как вам удастся вывернуться из безнадежной ситуации со ста двадцатью типами характеров!» – ехидно посмеивался Сергей.
Впрочем, придумать навскидку пятое качество у Сергея не получилось. Любовь? Нет, это чувство попадает под категорию Эмоция. Что еще?.. Пока ничего другого на ум, к сожалению, не приходило.
А тем временем семинар продолжался. После изложения начального материала для его закрепления преподаватель предложила слушателям обратить внимание на себя и попытаться выделить в своем характере хотя бы одно-два сильных качества.
Себе Сергей на первое место поставил Логику. Подумал про своих сыновей. Один – явно «первовольный», другой – «первологик», как и он сам. Потом подсмотрел запись в тетрадке хитренько улыбающейся Лилии. На первом месте у нее была Эмоция, затем – Воля.
Преподаватель сказала, что определять людей несложно, после некоторого опыта это занимает минуту-две общения, и пошла по рядам проверять работу слушателей семинара. Вскоре подошла к ним. Быстрым взглядом посмотрела на Сергея и на его запись:
– Что тут у нас? «Первологик»? Да, правильно! – она говорила уверенно. – Мне это понятно хотя бы по ровному, упорядоченному виду записей в вашем блокноте.
Затем преподаватель посмотрела на запись Лилии и пришла в восторг:
– О, да! У меня все точно так же! Мы такие! Наша Эмоция – на первом месте! Мы умеем радоваться жизни!
Лилия гордо смотрела на Сергея, словно говорила: «Вот видишь, я какая!..»
А учитель продолжила.
– И уж если мы полюбим, то ярко, сильно! А вторая Воля диктует нам: ни за что не отступлюсь! Залюблю! – она снова оценивающе посмотрела на Сергея.
Сейчас Лилия смутилась и, отвернувшись от Сергея, спрятала свое лицо в записи. Как школьник, которого застали за проказой.
А преподаватель задержалась около их стола и сделала еще один комментарий, уже для обоих:
– У вас удивительная совместимость! Логика и Эмоция отлично уживаются, они гармонично дополняют друг друга. И это не так уж часто случается.
Он пошла было дальше, но вдруг остановилась и вернулась к ним.
– Постойте-ка… А что у нас с вами на втором месте? – обратилась она к Сергею.
– Нет, не надо, – упредила она попытку Сергея показать ей свою тетрадь. – Я и так вижу по вашему поведению: на втором месте у вас Воля.
Перед этим она как раз рассказывала слушателям, что после небольшой практики первое и второе качества человека определить совсем несложно, порой достаточным бывает хотя бы того, чтобы посмотреть на его походку. И даже то, как он сидит за столом: жесты, повороты головы – все говорит само за себя.
– Да-а… – разочарованно протянула она. – Это не очень хорошо. Лучше бы уж была Физика, что ли…
Инструктор присела рядом с Сергеем и Лилией и по очереди внимательно посмотрела им в глаза, затем постучала пальцами по столу. Наконец она заговорила.
– Я вижу, что вы недавно вместе… И еще не соединились окончательно.
«Интересно, как она все узнает?! – Сергей все больше заинтересовывался загадочными особенностями учения. – Похоже, в этой науке действительно присутствует некая конструктивная составляющая!»
– У вас все будет хорошо, – после некоторого сомнения продолжила инструктор. – Только запомните мой наказ. Если вашему окончательному сближению помешают жизненные осложнения… А они когда-нибудь да случатся, тут уж никуда не денешься… Тогда могут схлестнуться ваши вторые Воли. Имейте ввиду, что они не уступят друг другу. Каждая будет занимать свою непримиримую позицию.
– Ваша Воля, – обратилась она к Лилии, – ни за что не даст в обиду Эмоцию, будет отстаивать ее право на безусловное первенство чувств в ваших взаимоотношениях. И не призна́ет разумных доводов Логики вашего мужчины.
Преподаватель повернулась к Сергею.
– А ваша Воля будет диктовать Логике необходимость поиска рационального разрешения конфликта. Она не захочет считаться с чувствами вашей эмоциональной женщины. И уж точно будет действовать в ущерб вашей собственной Эмоции. Тем более, что она у вас слабенькая, напрочь подавлена доминирующей Логикой.
Сергей и Лилия были потрясены. Они словно оказались под микроскопом психоаналитического исследователя, который скрупулезно рассмотрел их глубинное подсознание и обнаружил такие скрытые тайны, о которых сами они даже не догадывались.
А преподаватель подвела неутешительный итог своим наставлениям.
– Однако в случае наступления разногласий отчаиваться не надо. И ни в коем случае не принимайте скоропалительных решений, постарайтесь удержаться от окончательного разрыва. Попробуйте выдержать паузу, что ли… Если, конечно, – она склонила голову набок и неуверенно пожала плечами, – это у вас получится. Хорошо?
Вздохнув, она медленно поднялась и, задумчиво глядя в пол, размеренными шагами последовала дальше по рядам слушателей.
«Наверное, она вспомнила что-то очень тяжелое из своего личного жизненного опыта», – догадался Сергей.
Инструктор ушла, а Сергей с Лилией остались наедине со своей растерянностью. Они не решались посмотреть друг на друга.
Ну, про возможный конфликт в будущем они оба сейчас не думали.
Зато Сергей обратил внимание на другое. Если судить по предсказаниям преподавателя, главные черты характера Лилии – Эмоция, Воля – способны настроить ее на программную установку: «Залюблю!» И он изучающе посмотрел на нее. И – чудо! Он словно заново открыл Лилию для себя. Сейчас она уже не казалась ему просто близким товарищем. Сергей впервые обнаружил в ней женщину. Да еще какую! Как он раньше этого не замечал?
А Лилия вдруг поняла, что все те смутные предчувствия, предугадывания, которые она долгое время нарочно старалась отгонять от себя, все они были направлены на находящегося сейчас рядом Сергея. И сейчас за одну минуту она словно прозрела.
И Сергей увидел эти изменения. С привычно приветливой физиономии Лилии исчезла знакомая живая мимика: улыбка, радость, задор. Вместо этого проявилось совершенно другое выражение лица, ранее еще невиданное Сергеем. На нем отражались задумчивость, грусть. Поистине, богатство ее эмоций неисчерпаемое! И все они открыты для него, Лилия совершенно не умеет их скрывать.
В этот момент Лилия нерешительно посмотрела на Сергея, и он увидел самое главное: в ее глазах появился вопрос!
Так что же это все означает? Неужели их дружеские отношения получат развитие в любовные?

* * *

После того семинара взаимоотношения Сергея и Лилии, вроде бы устоявшиеся, стали претерпевать изменения.
Этим вечером, когда он провожал Лилию, они находились в состоянии замешательства и даже почти не разговаривали. Так и расстались обескураженными.
И в следующую встречу они такими же растерянными стояли друг перед другом. Сергей теперь рядом с Лилией стал испытывать неведомые ранее нерешительность и волнение. Он терялся, не знал, как вести себя, что говорить. И Лилия тоже чувствовала в себе внутренний разлад, она никак не могла собрать всю богатую гамму противоречивых чувств в единый настрой.
Сергей интуитивно взял ее за руку, и им обоим сразу стало легче. Лилия даже попыталась улыбнуться. Но все равно ее улыбка была не такой лучезарной, как раньше. Возврат к прежней беззаботности представлялся уже невозможным. Однако какая-то разрядка все-таки произошла, и теперь они, взявшись за руки, пошли дальше.
А потом Лилия взяла своего спутника под руку. И они сразу почувствовали себя парой «мужчина-женщина». Даже походка их, кажется, изменилась. Она стала размеренной. Словно шаг за шагом они направились к неизбежному сближению. И совсем скоро, когда поздним вечером Сергей провожал Лилию домой, в сумерках знакомого перелеска он осторожно поцеловал ее. В ответ она испугалась. Подхватилась и убежала.
Но при следующем расставании Лилия благодарно положила ему руки на грудь и, зажмурив глаза, сама поцеловала его. Сергей обнял ее. И они долго так стояли, не смея оторваться друг от друга.
Воистину, любовь – великое чувство! Вот она пришла и к ним.
С того вечера Лилия снова изменилась. Она расцвела. При встрече с Сергеем смущенно радовалась и улыбалась, глаза ее излучали откровенный восторг.
Сергей реагировал сдержаннее. Если рассуждать все теми же категориями психологического семинара, то он не успевал разложить по полочкам навалившийся на него избыточный объем постоянно меняющейся информации.
Однажды случилось чудесное знамение. Сергей ожидал Лилию на станции метро. Он стоял на возвышении на лестнице и смотрел вниз, на перрон, пытался разглядеть ее своим слабоватым зрением. И вдруг увидел, как вдалеке в потоке пассажиров, выходящих из вагонов на перрон, вспыхнуло яркое сияние! Это Лилия увидела его и улыбнулась. И сейчас это прекрасное светящееся чудо шло ему навстречу!
Расскажи ему кто-нибудь о таком дивном явлении, он, конечно, ни за что не поверил бы! Это еще одно необъяснимое волшебство Лилии! У него снова защемило сердце. От такого невиданного счастья. А больше – от осознания вины за то, что он-то не светится ей навстречу!.. В груди стекала маленькая горячая капелька…

Они еще несколько раз целовались при вечернем расставании. Сергей понимал, что пришла пора сделать решительный шаг. Он нашел в Интернете контакты расположенного недалеко подмосковного дома отдыха и по телефону забронировал двухместный номер на ближайшие выходные дни.
Была поздняя осень. Когда в пятницу вечером после работы они вышли из электрички и шли от платформы по лесной аллее, на улице было уже темно.
Лилия взяла Сергея под руку, и он почувствовал, как она дрожит. То ли зябнет от вечерней прохлады, то ли волнуется в преддверии встречи наедине с Сергеем, первого у них любовного свидания.
Он покрепче обнял Лилию. И та, глубоко вздохнув, кажется, успокоилась. Но все равно раз от разу вздрагивала.
Он и сам несказанно страшился их сближения. Тут потерять голову немудрено. У Лилии тонко организованная душа, ранимое сердце. А он – прямолинейный, твердолобый технарь. Сможет ли он повести себя достаточно деликатно и нежно? Не обидит ли Лилию неосторожным словом, нечаянной неловкостью?
Когда они остались вдвоем в плохо освещенной комнате, то стали машинально обустраиваться. Беспорядочно колготились и долго не решались окончательно переступить неминуемо стирающуюся грань между дружбой и любовью. Что ждет их за этой чертой?
– Сережа, выключи свет, – попросила Лилия изменившимся голосом, – я стесняюсь.
В эту ночь Сергей узнал, какое безбрежное море чувственных Эмоций Лилии подчинено ее сильной Воле. Волнение и робость, любовный азарт и неудержимость, и удивительная нежность! В полузабытьи сознания она пылко шептала живущие в ее душе романтические поэтические образы: «Восторг любви», «Сердечный трепет», «Страстное томление», «Мучительная сладость», «Упоение любви», «Пьянящий поцелуя вкус», «Желанное забвение».
Какое непередаваемое счастье он получил!
Лишь иногда Сергея посещала тревога: достоин ли он этой щедрой награды? Но теперь боль в сердце не появлялась, на сей раз ее гасил неутихающий огонь любви необыкновенно страстной женщины.
Как выяснилось уже утром, старый, когда-то знаменитый советский дом отдыха сейчас умирал, отдыхающих было очень мало. Все здесь пребывало в ужасном состоянии. Проблемы с горячей водой, никуда не годное питание. Но Лилия была непритязательна, да и слишком они были заняты друг другом, чтобы обращать внимание на мелкие бытовые неурядицы.
Два дня счастья пролетели, как одно непрекращающееся любовное свидание.
Собственно, о любви они не говорили. И вообще мало разговаривали. Да что значат слова… Разве сравнятся они с глубиной чувств, хранящихся в неведомой глубине подсознания человека? Разве откроют они неизведанную загадку светлых помыслов, скрываемых в заветных уголках чистой человеческой души?
Прощаясь, Сергей и Лилия осознали, что они окончательно соединились в одно целое. И теперь уже не смогут быть друг без друга.

В следующий раз Сергей выбрал более комфортабельный дом отдыха. Там они стали встречаться раз-два в месяц по выходным дням. Ночью любились, как молодые. Днем гуляли, после обеда отдыхали и еще любились. Лилия прижималась к Сергею под левую руку, и он чувствовал, как от нее к нему перетекает некая жизненная сила. Будучи завзятым ретроградом, раньше он в эту чепуху не верил. Но сейчас на деле отчетливо ощущал, как его сердце успокаивалось.
Сергей беспокоился:
– Лилечка, я, наверное, энергетический вампир. Ты слышала про такое? И я, кажется, питаюсь твоей энергией.
– Не переживай, – Сергей почувствовал, что она улыбается на его груди, – я тоже забираю биологическую энергию от твоего горячего тела. Ее у тебя очень много! Прямо-таки обжигает…
Она продолжала сложно объяснять: от Высших сил вниз, к людям направляется поток священного огня. Но далеко не все достойны того, чтобы им воспользоваться.
– А нам с тобой, Сержик, дана счастливая возможность получать это невидимое излучение из космоса. Но этот божественный свет невозможно брать для себя. Можно только, как проводник, транслировать его другому, близкому тебе человеку. Для того эта энергия и посылается.
Понять эту совершенно алогичную конструкцию у Сергея не получалось. И он просто начинал Лилии верить.
– Вот так, Сержик, мы и насыщаем друг друга. Поэтому нам так хорошо вместе! – в полудреме Лилия рассказывала про какого-то своего Высшего хранителя и чуть вздрагивала, засыпая и щекоча у него под мышкой своим ровным дыханием, исходящим из-под тонкой, едва заметной ниточки черных усиков на верхней губе, которые случаются у женщин-брюнеток.


*Книгу «Дела сердечные» Николая Нибура можно приобрести в интернет-магазине «Новое Слово» https://bookshop.novslovo.ru

ТЕЛО В СУРЕПКЕ

– Попробовать, нешто, написать детектив? – Василий Петрович посмотрел в окно: весь участок зарос одуванчиками. На горизонте тоже желтело – то ли те же одуванчики, то ли сурепка…
И начал.
«Тело лежало в поле, заросшем сурепкой. Обнаружил его грибник».
Какой, к шутам, грибник? Сурепка цветет, а грибов-то еще нет. Или есть?
Василий Петрович задумался:
– Сморчки, может, пошел собирать? Есть ли сморчки в это время? Или строчки?
Василий Петрович забил в поисковик «Сморчки и строчки», нашел в быстром поиске:
«Сморчки – одни из самых ранних весенних грибов. Начинают расти они с приходом теплой погоды, когда лес полностью освобождается от снега, обычно в середине апреля. Если зима была холодной и затяжной, могут появиться и позже. В южной части страны, где климат мягкий и теплый, грибы можно найти уже в конце марта, а на Урале и в Сибири – не раньше мая».
Брезгливо порассматривал картинки; грибы выглядели отвратительно, аппетита не вызывали.
Ладно, пусть грибник пошел за сморчками (и слово-то какое омерзительное) и наткнулся на тело в сурепке. А что-то он на поле потащился? Сморчки растут в лесу, об этом Василий Петрович узнал чуть раньше из той же статьи.
Василий Петрович начал сначала: «Тело лежало в поле, заросшем сурепкой. Обнаружил его грибник, он вышел из леса с полной корзинкой сморчков и присел отдохнуть на ярко-желтом поле».
Василий Петрович вновь остановился. Поймет ли читатель про ярко-желтое поле, не решит, что осень? И значит, будет уверен, что писатель, то есть он, Василий Петрович, ничего не понимает в грибах! Сморчки же – грибы весенние, а поле, может домыслить читатель, осеннее.
Василий Петрович стер все написанные уже слова. Наблюдать, как курсор резво переводит в небытие ровные строчки ладных слов, было неприятно.
Василий Петрович напечатал тот же текст (на память Василий Петрович не жаловался), но не остановившись повел описание дальше:
«Тело лежало в поле, заросшем сурепкой. Обнаружил его грибник, он вышел из леса с полной корзинкой сморчков и присел отдохнуть на ярко-желтом поле. Ярко-желтым поле было от цветущей сурепки».
Василий Петрович снова посмотрел в окно на желтеющее вдалеке поле.
– А может, это и не сурепка вовсе, может, это рапс какой-нибудь? То есть не сорняк, а, наоборот, специально высаженная культура?
Василий Петрович снова полез в поисковик:
«Чем сурепка отличается от рапса?» – ввел он в строку поиска и с изумлением обнаружил, что сурепка – не сорняк, как считалось в его детстве и юности, сурепка – такая же кормовая культура, что и рапс. Об их отличиях Василий Петрович читать не стал – расстроился, что он так отстал от жизни, и решил непременно вечерком прогуляться на это виднеющееся из окна поле.
Василий Петрович спустился на первый этаж дачи, налил холодного чаю в пол-литровую кружку и, отхлебывая на ходу, снова поднялся в свой кабинет.
– А куда это Маша подевалась? – подумал Василий Петрович, осмыслив, что жены он на кухне не встретил, но заостряться на этой мысли не стал, а сосредоточился на рождающемся детективе.
– Что ж с этой сурепкой делать? – вопросил Василий Петрович у монитора, но монитор не ответил, равнодушно посвечивая белым экраном с темно-серыми паучками буковок, занимающих две верхние строчки листа.
«Тело на краю заснеженного поля нашел грибник с полной корзиной весенних сморчков…»
Да что ж такое! Василий Петрович с силой ударил по клавишам, написав нечитаемое слово «чсмбь»: какие грибники на заснеженном поле?!
– Потащился он за грибами, видите ли! – возмутился Василий Петрович невинным поступком им же придуманного персонажа. – Кто ты такой вообще, что шляешься за сморчками, откуда у тебя столько свободного времени?! – Василий Петрович воззрился на ковер одуванчиков на собственном участке. – Нет бы траву покосил, чем непонятные грибы собирать.
Василий Петрович походил мелкими шажками по кабинету: три шага в одну сторону, три в другую. Снова сел в удобное кресло:
«Тело лежало в поле, заросшем сурепкой. Обнаружил его грибник, он вышел из леса с полной корзинкой сморчков и присел отдохнуть на ярко-желтом поле. Ярко-желтым поле было от цветущей сурепки. Лицо его, руки и одежда – всё было усеяно бледно-желтыми чешуйками опавших лепестков».
– «Его»? Я написал «его»? Въедливый читатель обязательно прицепится, кого «его» я имел в виду: грибника или тело? «Лицо, руки и одежда тела? Так разве можно написать: одежда тела? Может, сразу написать «труп»? – Василий Петрович поежился. – Детектив пишешь, куда ж без трупа. Смелее, Василий!
В сложных ситуациях Василий Петрович обращался к себе полным именем, но без отчества.
«Труп лежал в поле, заросшем сурепкой. Обнаружил его грибник, он вышел из леса с полной корзинкой сморчков и присел отдохнуть на ярко-желтом поле. Ярко-желтым поле было от цветущей сурепки. Лицо трупа, руки его и одежда – всё было усеяно бледно-желтыми чешуйками опавших лепестков».
Василий Петрович уставился на новые строчки. Во рту пересохло, он так явственно видел описанную им картинку, что его начало подташнивать.
– Вася, спускайся, я сморчков принесла, нажарила, вечерять будем, –услышал Василий Петрович голос жены и с облегчением закрыл ноутбук. Завтра он непременно вернется к детективу.

Отпуск от жизни
Отрывок из пока не законченного романа
«Параллельная жизнь»

Четвертый и пятый пришли одновременно, шестой расцарапал Нике ладонь, девятый был самым крупным за весь этот длинный день.
Клевало хорошо. Вчера вечером на удивительно чистой кухоньке в небольшом деревенском доме, куда Леша привез Нику, она несколько раз переспросила ошеломленно:
– На рыбалку? Мы поедем на рыбалку?
Выехали затемно, только-только небо стало похожим на выцветший ситец. Автомобиль из туманного оврага и солнце из-за горизонта вынырнули одновременно, казалось, что они совсем рядом, и если чуть поднажать, можно задеть капотом огненный солнечный загривок.
После курса химиотерапии солнце стало Никиным врагом, какая жалость! Но сегодня день обещался быть с переменной облачностью.
Легкий ветер морщинил воду озера; шумел рогоз, степенно раскачивались камыши; пролетела, натужно взмахивая крыльями и вытянув длинные худые ноги, цапля; журавли, курлыкая, улетели треугольником за лес, но часа через три-четыре вернулись обратно.
Караси клевали на тесто. Его, это тесто, пластичное, духмяное, с медом и ванилином, Ника и сама пощипывала потихоньку.
Заправлять донку Ника научилась быстро: заполнить решетчатую кормушку пшенной кашей, на каждый крючочек нацепить малюсенький шарик теста так, чтоб из этого крохотного шарика не видно было острого зазубренного жала крючка.
Закидывать было сложнее, но и эту науку Ника освоила. Она поднимала донку над головой двумя руками, держа ее, как древко знамени, как продолжение своей руки, и забрасывала прямо в солнце, дробящееся и переливающееся на волнах. Тяжеленькая кормушка разматывала снятую со стопора посвистывающую леску и булькала в глубину. Ника была уверена, что на рыбалку у нее не хватит сил, но удивительное дело: она закидывала и закидывала удочку раз за разом, и только колени дрожали, да и то, может быть, от нетерпения, от азарта, не обязательно от напряжения.
Чувствительный колокольчик на конце удилища слегка подрагивал: карась объедал приманку.
– Не уйдет, у нас же три крючка, а у рыбы памяти на пять минут только хватает. – Леша улыбался, но тоже не спускал глаз с колокольчика, и вот тот заходился в хрипловатом звоне.
– Тащи, тащи! – поторапливал Леша, но Ника уже неловко, рывками, крутила рычажок, закручивая леску и подтаскивая рыбу. Удилище гнулось дугой, и Ника больше всего боялась сломать этот наверняка дорогой карбоновый фидер.
– Есть? – нетерпеливо спрашивал Леша, и в ту же секунду карась взблескивал на солнце.
– Есть! Молодец, Ника, – ликовал Леша, – адреналин прет?
Ника дрожащими руками (правда, что ли, адреналин?) отводила удочку с рыбиной от воды. («Чугунное правило рыбака: не держи рыбу над водой. Сорвется, уплывет. Дырка от бублика, вместо улова», – ворчал Леша.) Золотистый крючок желтел в губе карася, как золотая коронка во рту богатого узбека.
Ника, зажав в ладони трепыхавшуюся рыбу, осторожно, чтобы не поранить ее еще больше, вытаскивала крючок, по привычке боясь причинить боль живому существу – пусть и глупой, бесчувственной рыбе, да и не все караси очутятся на сковородке – малышей отпускали обратно. Оказавшись в воде, они долго стояли, легонько пошевеливая плавниками, то ли не веря своему счастью, то ли не имея сил устремиться в привычный простор, но, наконец, молниеносно уходили в глубину.
Часа в три попался карась с уже проткнутой ранее губой, стало быть, попался на удочку второй раз. Ника улыбнулась: поговорка обрела реальную окраску.
Заполдень клев иссяк, словно рыба ушла на перекур или уснула, наевшись теста и пшенной каши. Уселись перекусить и они: вареные яйца, огурцы, хлеб... Несмотря на ставшее привычным некоторое отвращение к еде, сегодня Ника уплетала яичный белок (желток нельзя!) с забытым аппетитом. Руки пахли рыбой, не отмываясь в озерной воде.
На рыбалку, кроме всего прочего, Ника согласилась поехать из-за глупого суеверия: вроде, к жизни прибавляются дни, проведенные на рыбалке. Ника хваталась даже за такую малость.
Но Леша несколько переиначил известное Нике утверждение:
– Дни на рыбалке не идут в зачет. Типа отпуск ты получаешь, отпуск от жизни, – и Нике такая формулировка понравилась еще больше. Точно, надо взять отпуск от тошноты и рвоты, от жара, от волос, оставшихся на подушке, от картинок с УЗИ своей печени с метинами, похожими на воронки от бомб. Забыть про метастазы, как будто их и нет, забыть про лечение, как про постылую работу, тем более и лето, словно дожидаясь Никиного отпуска, уходить не спешило так же, как в августе, зеленели клены, не собираясь отдаваться золоту и багрянцу осеннего увядания, и Ника, тщательно собирая яичную скорлупу в пакет, вдруг поняла, почувствовала, прониклась: она не умрет. Нет, умрет, конечно, но в старости, как все, а сейчас жизнь и смерть, что одно и то же, дала ей отпуск.
Пройдет несколько дней и снова начнутся капельницы и уколы, пусть. Ника выдержит. А пока… А пока то появляется, то исчезает за тучами солнце, рыба плещется в садке, а уставшая Ника бездумно таращится на воду, в предусмотрительно прихваченном Лешей шезлонге.
– Устала, Ник?
Удивительное дело: он сказал это так, словно Ника была абсолютно, безусловно здоровой, и усталость ее обычная, повседневная не имела к болезни никакого отношения, и Ника была отдельно благодарна ему за это.
Благодарность прямо затопила ее, немножко выплеснулась прозрачными слезами. Наверное, из такой благодарности и рождается любовь?
Нет, слишком поздно: на любовь у Ники не достанет ни сил, ни жизни.
– Знаешь, о чем я подумал, Ник? – Леша оглянулся на Нику, сняв с удочки еще одного карася. – Отпустим их всех, а? Ты ж тоже как бы на крючке… отпустим, может, и тебя отпустят, а? Как ты считаешь?
Лучшего окончания этого прекрасного дня не существовало.

РАССКАЗЫ ИЗ ЦИКЛА
«Вещи (не) своими именами»

МОНТАЖ

В детстве я был жаден до историй. До сих пор помню, как пахнут книги серии «Сказок народов мира» или золотая рамочка. Главным поставщиком была бабушка.
Сейчас, когда попадается очередная сказка с вылизанными картинками, я понимаю, насколько тогдашние книги были суровыми. Лиса, как завуч по воспитательной работе, волк, как бандит. Кощей и Вирява, как символы абсолютного зла.
– Последнюю, – умолял я.
– Последнюю, – соглашалась бабушка и поправляла очки.
В сказке часто происходило чудо монтажа. Три брата только вышли из дому и уже вернулись с добычей. Змей Горыныч только раскрыл пасть, как оказался без голов.
– А что между? – волновался я.
Со временем заметил, что страшные куски бабушка тоже вырезала. Там, где Баба Яга пихала детей в печку, она внезапно вспоминала про чайник.
– А где ведьма?
– Убежала.
Сейчас, пересматривая свою жизнь, я думаю, что воспитан на монтажных склейках. Всё опасное удалялось. Люди в моей памяти исчезали и возвращались без объяснений.
Ссоры кончались «ну, всё прошло», а потери «ну, живём дальше».
Однажды я настоял:
– Ничего не пропускай.
– Спать потом не сможешь, – предупредила она.
– Смогу, – уверенно соврал я.
В ту ночь я узнал, что ведьмы бывают настойчивыми, а лес бесконечным. Уснул под утро и на следующий день боялся идти в тёмный коридор.
Сейчас думаю, что она берегла не меня. Себя. Потому что в деревне, где умерших выносили через окна, а в колодце однажды нашли голову старосты, страшные сказки были всего лишь слегка приукрашенными протоколами сельсовета.
И честно говоря, иногда я скучаю по этой цензуре.
В жизни тоже неплохо бы пропускать куски, чтобы невиновные внезапно отомщены, а дракон… дракон пусть уже мёртв.

ВАЖНЕЙШИЙ

Новый год был важнее любого праздника.
Даже запахи в подъезде менялись за неделю до. Сквозь краску и сырость проступала хвоя. Это дядь Саша тащил ёлку на пятый, соря ветками и посыпая лестницу колючками. Ближе к двери примешивался запах мандаринов. Тех самых, с марокканскими наклейками.
Сосед говорил, что везут их вовсе не оттуда, а из Израиля, только наклейки меняют для конспирации. Бабушка качала головой: «Ерунда, не может быть», и загадочно улыбалась.
Я сидел рядом, стараясь уловить, есть ли в запахе хоть намёк на дальнюю страну.
– А если он из Израиля, он всё равно вкусный?
Мама по блату достала целых пять кило. Дома их переложили газетой и строго рассчитали: по три штуки на гостя, это к столу, остальное на утро.
Отец уже неделю возился с гирляндой. Лампочки сверкали, как хотели: одна вспыхнет и гаснет, другая мигает сама по себе. На табуретке стояла коробка из-под обуви с игрушками. Стеклянные шарики, завернутые в вату, облезлые домики, красная шишка с трещиной.
На верхушку ставили звезду из красного пластика, поцарапанную, но сияющую в свете гирлянды.
Бабушка доставала из нафталинового пакета костюм зайца: белые штаны, уши на резинке и ватная жилетка. В этом году на утреннике опять все мальчики – зайчики (девочки, понятное дело, снежинки).
Мать на кухне крутила мясорубку. Мясо ложилось в железную миску тугими щупальцами. Рядом стояла кастрюля с картошкой и редкая докторская колбаса:
– Это на Новый год, не трогай, – и крышка сразу захлопывалась.
На подоконнике «Советское шампанское», обёрнутое газетой, чтобы соседи лишнего не видели.
За неделю до праздника отец простоял в очереди за ним несколько часов. Дали две. Одну в холодильник, другую, чтобы сантехник починил сливной бачок.
Вечером мы собирались в зале, отец домучивал лампочки в гирлянде, бабушка пришивала лопнувшую резинку к заячьим ушам. Мама заворачивала конфеты в фольгу – несколько игрушек разбились, и это была им замена на ёлку.
Я сидел под столом и представлял, как всё это заживет той самой ночью: ёлка в углу, шампанское стреляет пробкой, запах хлопушек, трудноразжигаемые бенгальские огни, смех, Пугачёва в черно-белом телевизоре «Рекорд».
К ночи стол покрывали праздничной скатертью. Главным украшением стола был салат «селёдка под шубой». Мама готовила его великолепно. «По Ленинградскому рецепту», что бы это ни значило.
Без минуты полночь пробка летела из бутылки в потолок, всё внимание было приковано к Курантам. Окно в другую жизнь. Бокал нужно было опрокинуть обязательно в момент боя.
Отец обнял меня, бабушка перекрестилась и выпила рюмку водки. Шампанское она считала чем-то пошлым и ужасно буржуазным.
В эту ночь можно было не ложиться вообще.
Я пробирался в спальню через прихожую, наполненную запахами меховых шапок и сырых ботинок. Спрятавшись за дверью, слушал взрослые разговоры.
Утром будила бабушка. Потом «ёлка» в местном ДК «Крошка», раз-два-три-ёлочка-гори, пьяный в хлам Дед Мороз, санки, катание с горки на картонке. Мокрые варежки на резинке, покрасневшие лица.
К темноте возвращаешься домой, а в глубине квартиры всё ещё посапывали взрослые. К «Чародеям» они проснутся и будут доедать вчерашние салаты. Их ещё дня на три хватит.
Под «три белых коня» думаешь о том, что до следующего праздника ещё целый год. Слишком долго. Почти бесконечно. И если вдруг не доживу, то праздник всё равно случится без меня. Но тогда было бы здорово, чтобы мандарины оказались кислыми, а шампанское выдохлось.

СЕРЕНЬКИЙ

– И снова вы? – устало спросил психотерапевт.
Серенький Волчок ввалился в кабинет и тяжело опустился на диван.
– Вас опять обвиняют в токсичном поведении? – уточнил доктор.
– Ещё хуже, – всхлипнул волчок. – Меня превратили в страшилку. В мем. В средство родительского шантажа!
– Продолжайте.
– Я ведь просто хотел социализироваться… Раз зовут. Ну, прийти, познакомиться. Поговорить. А они: «Укусит за бочок!» Как будто у меня кроме укусов никаких интересов нет.
Терапевт кивнул с сочувствием.
– Расскажите, что вы чувствовали в момент, когда вас в очередной раз использовали как угрозу для засыпания?
– Пустоту. И лёгкий голод, – задумчиво ответил волчок. – Но в основном пустоту.
– А когда вы тащите кого-то в лесок?
Волчок смутился.
– Я ни разу никого не утащил. У меня ужасная социальная тревожность. Я подхожу, чтобы вежливо представиться, ребёнок орёт, родители хватаются за ружьё, а меня записывают в уголовники.
Он достал платочек и высморкался.
– Я ведь даже вегетарианец, доктор.
Терапевт задумчиво постукивал ручкой по столу.
– Вам нужно выработать новый паттерн поведения. Вместо «укусить за бочок» предложить, например, дыхательные практики. Вместо «утащить в лесок» – пригласить на ночную прогулку.
– А если они всё равно будут орать?
– Тогда вам придётся принять себя таким, какой вы есть, – мягко сказал доктор. – Символом русской национальной тревожности.
Волчок тяжело вздохнул.
– А можно хотя бы добавить в колыбельную строчку, что я сначала здороваюсь?
Терапевт кивнул.
– Попробуем: «Придёт серенький волчок, вежливо скажет: «Добрый вечер», предложит чай, а потом (если вы захотите!) отведёт гулять в лесок».
– Уже лучше, – просветлел волчок. – Спасибо, доктор. Вы мне жизнь спасли.
Он встал, натянул на уши шарф и, хлюпая носом, вышел в морозную ночь – туда, где в домах кто-то снова запевал:
«Баю-баюшки-баю… Не ложися на краю…»
Волчок посмотрел на редкие огоньки в окнах пиковских новостроек и тихо пробрмотал:
– Я бы тоже не ложился на краю… Там ведь, знаете, страшно. И одиноко. И главное, никто даже чаю не предложит.

ЧЁРТОВЫ КУРАБЬЕ

Смерть сидела на кухне, пила мой чай с бергамотом и гладила кота. Тот предательски развалился у неё на коленях.
– Ну что, живёшь пока?
– Ну, – ответил я.
– Ты ведь знаешь, когда-то я за тобой зайду.
– Как скоро?
– Посмотрим, – сказала она и поскребла пальцем по краю блюдца.
Я рассказал ей, что не верю в переселение душ. Что, если и вернусь, то, скорее всего, в виде граната в чужом дворе, чьи плоды никто не ест. Или собаки, которую зовут чужим именем.
Она слушала, кивала. Наверное, она и так всё это знала. Сколько раз я уже «уходил» понемногу – засыпая, уезжая, оставляя частички себя в городах, куда потом не возвращался.
– А что тебя больше всего удивляет? – спросила она.
– То, что я думаю, будто это всегда про других.
– Вот это у вас общее. Вы все так думаете.
Вспоминали ушедших.
И вдруг я понял, что не хочу, чтобы она уходила. С ней было тихо и спокойно. И умершие друзья сидели с нами за одним столом и ели эти чёртовы курабье.
В окно тянуло запахом мокрого асфальта. Где-то хлопнула дверь, и почти сразу стук в мою.
На пороге стояла Кс. Та, что когда-то осталась на перроне, а я уехал. Теперь в тёмном пальто, с волосами, прилипшими к щекам, и сумкой, где что-то звякнуло.
– Можно?
– Можно, – ответил я и посмотрел на Смерть.
Смерть достала ещё одну кружку.
Она рассказывала странные истории. То ли про соседей, то ли про людей, которых я видел только во сне. Кс слушала и иногда кивала, делая вид, что знает, о ком речь. Кот пересел на подоконник и не спускал с неё глаз.
– Ты давно здесь? – спросила она у Смерти.
– Достаточно.
Чай закончился, Смерть встала. Погладила кота, посмотрела на женщину и вышла. Дверь закрылась почти бесшумно.
Кс взяла кружку, из которой пила Смерть, и плеснула туда трехлетнего «Арарата». Хотел спросить, зачем она пришла, но подумал, что вопрос прозвучит глупо.

ИЮЛЬ. АНАПА.

Начало июля 2022 года. Москва начала потихоньку приходить в себя после эпидемии коронавируса. Масочный режим наконец отменили, и работники вернулись с удалёнки в душные офисы. Отделы снова наполнились шумом клавиатур, разговорами и смехом. Но даже сквозь эту привычную суету проглядывала некоторая отстранённость, словно люди ещё не до конца адаптировались к ново-старому формату работы.
В одном из таких офисов в турфирме столицы в бухгалтерии работала Ася. 28-летняя девушка была на грани развода. Её брак с мужем Виктором не выдержал долгие месяцы самоизоляции и рухнул.
Несмотря на подрастающую дочку, Ася подала на развод. С мужем они давно жили как квартиранты. Суд дал супругам месяц на раздумья и перенёс слушание дела на август. Каждый день она ловила себя на мысли, что не знает, чего хочет: спасти брак или окончательно разорвать отношения. В её голове крутились воспоминания о счастливых моментах, которые теперь казались далёкими, почти нереальными, и одновременно – сцены ссор и недопонимания, которые в последнее время стали неотъемлемой частью их жизни.
В этом году июль был особенно жарким. Солнце палило нещадно, и даже в офисе, где работал кондиционер на полную мощность, воздух казался густым и липким. Ася сидела за столом, пытаясь сосредоточиться на расчётах, но мысли разбегались, а голова казалась тяжёлой, словно наполненной горячим туманом.
Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. В голове крутились рабочие задачи, мысли о личной жизни, о предстоящем разводе, о дочери…
«Ну почему Ира ушла в отпуск именно сейчас?» – думала она, глядя в потолок и мысленно ругаясь. Ирина – её коллега, старший бухгалтер – была не просто начальницей, но и настоящей подругой. Именно Ира взяла Асю под своё крыло, когда та только пришла в фирму после декрета. Тогда Асе было всего 25 лет, она чувствовала себя совершенно растерянной: по образованию она экономист, а тут вдруг бухгалтерия! Ни дня не проработав в этой сфере, она боялась совершить ошибку, но Ирина терпеливо объясняла ей все тонкости, поддерживала и помогала.
Они с Ирой часто ходили друг к другу в гости, болтали за чашкой чая (а иногда и чего покрепче), делились переживаниями. Несмотря на разницу в возрасте – Ирина была старше на 6 лет, – они быстро нашли общий язык.
У Иры не было детей, и последние три года она отчаянно пыталась выйти замуж, но пока без успеха... И её это жутко бесило! В порыве эмоций она могла начать перечислять свои «недостатки» и тут же придумывала 1000 и 1 способ по их устранению. Но все эти усилия, казалось, делали всё только хуже.
Ася каждый раз старалась успокоить подругу, но та, казалось, не слышала этих слов. Она была слишком поглощена своими переживаниями, убеждена в том, что с ней «что-то не так».
Ася, увы, не разделяла её желания о замужестве. Однако её жизнь сложилась так, что она забеременела на последнем курсе универа, и ей пришлось расписаться с отцом будущего ребёнка. Не то что бы она совсем не любила Виктора: их отношения развивались постепенно, без пылкой страсти и разговоров о семье. Они просто начали встречаться, а потом она забеременела. Пришлось принимать поспешное решение о свадьбе, учиться быть «хорошей женой» и готовиться к роли матери. Она понимала, что брак был скорее результатом обстоятельств, чем осознанным выбором. И хотя в их отношениях были и светлые моменты, со временем стало ясно, что они слишком разные, чтобы быть вместе, и эпидемия это только подтвердила.
При этом Ася не могла не восхищаться стойкостью и оптимизмом Ирины, которая, несмотря на все неудачи, не теряла надежды найти своё счастье.
Вообще Ирина была карьеристкой до мозга костей. Её вечные планеры и ежедневники с кучей задач приводили в ужас всю бухгалтерию. Она жила по строгому распорядку и не терпела хаоса ни в работе, ни в жизни. Когда кто-то из коллег опаздывал или не соблюдал сроки, Ирина могла вспыхнуть как спичка, начать скандалить или объявить «бойкот». Но при этом в ней была какая-то завораживающая энергия, стремление к совершенству, которое невольно вызывало уважение.
Вдруг раздался телефонный звонок. Ася сразу поняла, что это Ира. В последнее время любые новости от подруги были как глоток свежего воздуха в душной офисной атмосфере.
– Аськ, ну что, развели вас?
– Пока нет. Дали месяц подумать. А что тут думать, ума не приложу. Дашуту Виктор всё равно уже месяц назад к своим родителям в Саранск увёз, чтобы она больше не слышала наших криков, а я уже пару недель, как к маме съехала.
Она уже устала от всей этой ситуации, от неопределённости и постоянных переживаний. Неужели нельзя просто их развести?
– Ну, может, регламент у них такой. Ты с этим уже ничего не сделаешь. Слушай, Ась, помнишь, я когда в отпуск уходила, билеты в Анапу купила?
– Помню, конечно!
– Так вот. Мой благоверный, с которым я на море лететь собралась, к жене бывшей вернулся, – разочарованно продолжила Ирина.
– Ты серьёзно?
– Конечно! Своими собственными глазами их видела вчера в кафе. Ворковали, как два голубка. Ну я зашла и давай скандалить. А он: «Ирочка, это не то, о чём ты подумала, я тебе всё объясню», – Ира изобразила голос своего несостоявшегося спутника, и в её тоне проскользнула ирония, смешанная с обидой.
– А ты что?
– Бросила его, конечно. Мне давно не 18, чтобы в такой бред верить! – в её голосе звучала решимость и даже независимость.
– Ну и правильно. Другого себе найдёшь. Надёжного, верного. Ты вон у нас какая боевая.
– В общем, Ась, у меня тут билет пропадает. Может, ты у Саныча за свой счёт возьмёшь и рванём вместе на лазурный берег? Тебе тоже развеяться не помешает.
Девушка на мгновение задумалась. Мысль о поездке вдруг показалась ей невероятно привлекательной – вырваться из рутины, забыть хотя бы на время о проблемах…
– А давай!
Она положила трубку и на мгновение замерла, осознавая, что идея поездки вдруг стала реальной. Собравшись с мыслями, Ася решительно направилась к начальнику.
Александр Александрович, или, как его все называли, Саныч, сидел за своим столом, погружённый в бумаги, и, как всегда, выглядел строгим и невозмутимым. Но она-то знала, что за этой строгостью скрывается безграничная доброта. Не раз он закрывал глаза на её опоздания, когда дочка долго капризничала и не хотела идти в садик.
Подойдя к его столу, девушка кратко изложила свою просьбу об отпуске за свой счёт. Александр Александрович поднял глаза к потолку, задумчиво потёр подбородок, а затем, после небольшой паузы, кивнул:
– Хорошо, отпуск за свой счёт я одобрю, но при определённых условиях: сегодня должен быть сдан месячный отчёт за июнь и рассчитана зарплата сотрудников, – строго сказал он, а после недолгой паузы продолжил: – И ещё – отпуск не больше недели.
Задач было немало, но и перспектива поездки манила не меньше этой горы дел. После короткого внутреннего диалога с самой собой Ася решительно заявила:
– Согласна, я всё успею!
С этими словами она поспешила к своему рабочему месту. Быстро открыв ноутбук, девушка принялась за работу, параллельно обдумывая, как переоформить один из билетов Ирины на меньший срок.

* * *
На следующее утро после завтрака Ира и Ася направились на свою первую экскурсию. Как бы банально это ни звучало, но это была экскурсия на легендарную винодельню «Абрау-Дюрсо».
Групповая прогулка среди пышных виноградников поначалу не вызвала у девушек особого восторга. Они медленно шли по дорожкам, окружённым рядами виноградных лоз, и слушали рассказ гида о технологиях выращивания винограда. Ася время от времени бросала взгляды на сверкающую на солнце листву и думала о том, как сильно эта картина отличается от московских улиц. Ира же казалась немного скучающей: ей хотелось чего-то более захватывающего.
Проследив путь превращения солнечной ягоды в золотистое шампанское, они отправились на дегустацию местных вин в один из погребов «Абрау-Дюрсо». Глаза Иры вдруг загорелись: она обожала подобные «закулисья». Была в этом какая-то особая романтика – старинные бочки, прохладный воздух, приглушённый свет и едва уловимый аромат шампанского. Она словно попала в другой мир, где время замедлило свой бег. Вокруг царила атмосфера старины и таинственности, и на мгновение ей показалось, что она перенеслась в прошлое.
Ирина с любопытством рассматривала каждый уголок, разглядывала бутылки с шампанским, представляя, как здесь кипела работа много лет назад, впитывая каждую деталь. Её глаза светились детским восторгом, она словно оживляла в своём воображении картины прошлого, представляла себе людей, которые трудились здесь.
Гид продолжал рассказывать исторические факты, приводить примеры того, почему шампанское этой винодельни считается гордостью России. Его голос эхом разносился по погребу, а девушки всё больше погружались в атмосферу места.
Постепенно интерес к этой куче исторических фактов угасал, и уже ставший монотонным голос гида начал утомлять Асю. Мысли блуждали, и она невольно стала разглядывать окружающих посетителей. Ася наблюдала за их реакциями, пытаясь понять, кто из них так же скучает, как и она, а кто по-настоящему увлечён рассказом гида.
В группе было около пятнадцати человек, среди них – три семейные пары. Одна из них была с дочерью-подростком. Девочка то и дело оглядывалась по сторонам, но было видно, что ей не очень интересно слушать гида – она больше увлекалась своими мыслями и впечатлениями от места. Родители же старались выглядеть заинтересованными, время от времени кивая в такт словам экскурсовода.
Далее Ася заметила двух женщин средних лет. Они перешёптывались между собой, иногда бросая внимательные взгляды на гида. Им было действительно интересно, они впитывали каждую деталь и мысленно уже представляли себя на месте виноделов.
Вдруг взгляд Аси упал на одинокого мужчину в зелёной клетчатой рубашке. Он стоял немного в стороне от остальных, задумчиво глядя на бутылки с шампанским. В его позе чувствовалась некая отстранённость, словно он был погружён в свои мысли и лишь формально присутствовал здесь. Ася невольно задумалась, что могло привести его на эту экскурсию? Какие у него истории и мечты?
Мысли Аси плавно перетекли к её собственной жизни. Она подумала о том, как далеко она сейчас от Москвы, от своих проблем и переживаний. Здесь, в этом старинном погребе, среди тишины и шепота истории, всё казалось таким незначительным и проходящим.
Она снова посмотрела на мужчину в клетчатой рубашке. Он всё ещё стоял в той же позе, словно застыв во времени. Ася вдруг подумала, что, возможно, он тоже пытается убежать от своих проблем, найти временное убежище в этом месте.
Затем её взгляд переместился на Иру. Подруга с увлечением слушала гида, делала какие-то заметки в блокноте и время от времени кивала, словно соглашаясь с каждым словом.
Девушка снова огляделась по сторонам, вдыхая прохладный воздух погреба, и подумала о том, как важно иногда останавливаться и смотреть по сторонам, замечать красоту и интересность даже в самых, казалось бы, обыденных вещах.
Вдруг её внутренний покой нарушил громкий хлопок открывшейся бутылки шампанского. Оказалось, хозяин погреба подарил группе бутылку и сразу начал угощать гостей. Люди с удовольствием пробовали напиток, делясь впечатлениями: кто-то восхищался вкусом, кто-то отмечал изысканность аромата. Но Ася не спешила с дегустацией. Она стояла в стороне, наблюдая за происходящим, и с интересом следила за тем, как миллионы маленьких пузырьков поднимались снизу вверх внутри её бокала. Они напоминали ей крошечные светящиеся искорки, которые медленно устремлялись к краю бокала, создавая причудливые узоры.
Неожиданно с характерным звоном о её бокал ударился другой. Ася подняла глаза и увидела перед собой того самого мужчину в клетчатой рубашке. В этот момент её сердце невольно забилось чуть быстрее. Его светло-серые глаза в приглушённом свете погреба казались особенно выразительными, а каштановые волосы – мягкими и шелковистыми. Было в его облике что-то притягательное, что заставило Асю на мгновение забыть о своих мыслях и просто смотреть на него.
Мужчина слегка улыбнулся, и в его взгляде Ася уловила лёгкий интерес. Она почувствовала, как по телу пробежала едва заметная дрожь, и на мгновение ей стало неловко от собственной реакции. Но в то же время она не могла отрицать, что этот человек вызывает у неё любопытство и даже какое-то странное волнение, которого она давно не испытывала.
– За чудеса, что окружают нас повсюду, – сказал он почти шёпотом, и Ася не могла не заметить, как приятен его тембр. Глубокий, в меру низкий и без намёка на хрипотцу, он словно обволакивал, вызывая странное, почти забытое чувство нежности. Она на мгновение закрыла глаза, словно пытаясь запомнить этот голос, этот момент.
Он сделал глоток, закрыв глаза от удовольствия, и на его лице вновь появилась едва заметная улыбка. Ася невольно поправила прядь волос, наблюдая за ним, и чувствуя, как её сердце бьётся чуть быстрее обычного.
– Считаете, чудеса случаются? – с энтузиазмом накинулась на него Ирина, явно не желая упустить возможность завести разговор.
Мужчина слегка приподнял бровь от удивления, явно не ожидая такой пылкости от незнакомки. На его лице мелькнуло выражение лёгкого замешательства, но он быстро взял себя в руки и ответил с лёгкой улыбкой:
– Конечно, случаются. Просто мы часто не замечаем их в суете повседневности. Жизнь сама по себе уже чудо.
Он поднял свой бокал к свету лампы и посмотрел на напиток, будто размышляя о чём-то глубоком и важном. В этот момент Ася заметила, как в его глазах отражается свет, придавая им ещё больше выразительности.
Она перевела глаза на свой бокал. Пара последних пузырьков неспешно поднималась вверх, создавая невероятные узоры. В этот момент ей показалось, что каждый из них несёт в себе какое-то тайное послание, и она невольно задумалась о том, какие чудеса могут ждать её впереди.
– Наверное, вы правы, – задумчиво произнесла она и сделала глоток.
Терпкий, слегка сладковатый вкус шампанского моментально наполнил горло освежающей прохладой, оставив цветочное послевкусие. Ася почувствовала, как скука от экскурсии понемногу уходит, а на душе становится легче.
В воздухе витали пузырьки шампанского и нотки романтики. Атмосфера погреба, приглушённый свет, интересный собеседник – теперь всё это создавало ощущение чего-то особенного, почти волшебного. Ася ловила себя на мысли, что уже давно не чувствовала себя так легко и свободно, словно весь мир вдруг стал ярче и интереснее.
Она снова подняла глаза на мужчину и встретила его взгляд. В этот момент ей показалось, что между ними возникла незримая связь, будто они понимали друг друга без слов. Сердце забилось чуть быстрее, и она вдруг подумала о том, что, возможно, чудеса действительно случаются, и иногда они могут быть совсем рядом.
Мужчина, словно уловив её взгляд, чуть наклонил голову и снова улыбнулся. В его глазах читалось лёгкое любопытство, и Ася почувствовала, как её щёки слегка покраснели. Она отвела взгляд, но тут же поймала себя на мысли, что хочет снова посмотреть на него.
Ирина, заметив возникшую между ними негласную связь, слегка подтолкнула Асю локтем и подмигнула. Девушка смутилась ещё больше, но в то же время ощутила странное волнение, которое будоражило её душу.
– А вы часто бываете в этих краях? – спросила Ирина, продолжая поддерживать разговор. Её голос звучал оживлённо, и было видно, что она получает удовольствие от общения.
– Был пару раз, – ответил незнакомец, направляясь за группой к выходу. Его голос был спокойным, но в нём чувствовалась лёгкая нотка задумчивости. – Если честно, мне больше нравятся более таинственные места, – добавил он, чуть замедлив шаг.
Ирина продолжала поддерживать разговор, задавая новые вопросы, и незнакомец с удовольствием отвечал, делясь своими мыслями и впечатлениями. Он начал рассказывать о других местах, которые стоит посетить в окрестностях Анапы, и его рассказ был настолько увлекательным, что Ася ловила себя на том, что всё больше и больше интересуется этим человеком. Его манера говорить, его взгляды, даже едва заметные жесты – всё казалось ей особенным, таинственным. В этот момент она подумала о том, как давно не чувствовала себя так живо и заинтересованно, как давно не встречала человека, который мог бы вызвать в ней такие эмоции. С каждым его словом она всё больше погружалась в этот необычный диалог, забывая о своём первоначальном настрое и о тех проблемах, которые казались такими важными всего несколько часов назад.
Когда экскурсия подошла к концу и группа начала расходиться, Ася ощутила лёгкое разочарование. Ей не хотелось расставаться с этим человеком, но в то же время она не знала, стоит ли продолжать это общение. В её душе бушевала настоящая буря противоречивых чувств: с одной стороны – непреодолимое желание узнать его получше, почувствовать ещё раз тепло его взгляда и услышать глубокий, обволакивающий голос; с другой – неуверенность, страх и воспоминания о собственном браке.
Она смотрела, как он уходит, и чувствовала, как сердце сжимается от непонятной тоски. Мысли путались, и она не могла понять, что именно вызывает в ней такой отклик – его слова, взгляд, манера держаться или что-то ещё, чего она пока не могла осознать.
– Кажется, наш отдых обещает быть интересным, – с лёгкой усмешкой в голосе шепнула ей Ирина, видя, как подруга провожает взглядом их таинственного незнакомца. В её глазах горели озорные искорки, и было ясно, что она уже составила своё мнение о ситуации.
– Глупости не говори, – отмахнулась Ася. – Я вообще-то замужем, – произнесла она, но даже сама не могла до конца поверить в эти слова – настолько сильным было впечатление от встречи.
– Сегодня замужем, завтра уже нет, – отшутилась Ирина, мягко напомнив о разводе подруги. – Видела я, как ты ему глазки строила! – в её голосе звучала лёгкая насмешка, но в то же время и забота, и желание поддержать подругу, вывести её из рутины и дать шанс на что-то новое.
– Ничего я не строила! Просто с ним интересно общаться, – она пыталась убедить скорее себя, чем Ирину, и это получалось не очень хорошо. Вернее даже откровенно плохо.
– Ну да, ну да... Лапшу мне на уши не вешай, – продолжала передразнивать подруга, явно получая удовольствие от сложившейся ситуации.
– Да ну тебя, Ир. Пойдём лучше дальше гулять? Что у нас там по планам?
Девушка изо всех сил пыталась сменить тему и выбросить всё, что произошло, из головы. Но в глубине души она понимала, что этот случайный разговор оставил в её душе слишком глубокий след, чтобы так просто его забыть.
Они отправились на прогулку к живописному горному озеру Абрау, окрестности которого часто называют «Кавказской Швейцарией».
Девушки прогулялись по цветущей набережной. Затем посетили арт-парк Абрау-Дюрсо с концептуальными скульптурами. Каждая из них вызывала разные эмоции – от удивления до задумчивости. Ася представляла, какие мысли и чувства вкладывал автор. Невольно в её голове всплывал вопрос: «а чтобы подумал об этой скульптуре тот незнакомец из погреба?», но она гнала эти мысли прочь.
В эти мгновения она понимала, что этот отдых действительно меняет её – помогает увидеть красоту мира, почувствовать лёгкость бытия и открыть в себе новые эмоции и желания. Хотя впереди её ждали непростые решения и важные жизненные этапы, в душе уже зарождалась уверенность: какие бы испытания ни приготовила судьба, она сможет с ними справиться, потому что теперь знает: мир полон чудес, а жизнь – это удивительное путешествие, полное неожиданных открытий и новых возможностей.

* * *
Следующее утро девушек началось с похода на пляж. Тёплый песочек блестел на солнышке, а слух ласкали крики чаек.
Ирина планировала сегодня как следует загореть, чтобы ещё долго хвастаться бронзовым загаром в Москве. Она удобно вытянулась на шезлонге и закрыла глаза. Лёгкий ветерок ласкал кожу, а тёплые лучи солнца постепенно окрашивали кожу в золотистый оттенок. Она полностью отдалась расслаблению, уже представляя, как будет рассказывать коллегам о своём отдыхе.
Асю же вновь манило море. Она не могла устоять перед соблазном окунуться в тёплую воду, почувствовать, как ласковые волны обволакивают тело и уносят прочь все тревоги. Солёный привкус воды на губах, лёгкость тела, невесомость – всё это словно стирало границы между ней и морем, между прошлым и настоящим. В эти моменты девушка забывала обо всём. Оставались только она и море.
Вскоре Ася устроилась на шезлонге рядом с Ириной и, вслушиваясь в шум прибоя, позволила себе просто быть здесь и сейчас. Но вскоре её покой нарушил резкий удар мяча о землю рядом с ней. Ася вздрогнула от неожиданности.
– Аккуратнее! Могли бы и по голове попасть! – сокрушалась она, отряхивая с тела налипший песочек.
– Это случайность, мы не хотели! – крикнул ей один из мужчин, что играл в пляжный волейбол неподалёку.
Ася покачала головой, но тут к ней подбежал мужчина с обнажённым торсом и хотел было забрать мяч, как вдруг девушка встретилась с ним взглядом и замерла. Это был он – тот самый мужчина из погреба.
Сердце вдруг забилось быстрее. Она смотрела на него и не могла поверить в эту случайную встречу. По коже пробежали мурашки, а в душе снова зародилась надежда, которую она пыталась подавить в себе.
Мужчина тоже словно застыл на месте, а потом слегка улыбнулся и кивнул, будто подтверждая, что он тоже узнал её. Ася поняла – этот случайный эпизод может стать началом чего-то нового и важного в её жизни.
– Мы ждём извинений, – слегка приоткрыв один глаз, сказала Ирина. Но, увидев знакомое лицо, тут же вскочила. – Опять вы? Вы что, нас преследуете?
– Простите, мы не хотели вас потревожить. Это произошло случайно, – начал оправдываться он, отводя глаза на друзей, что играли в волейбол. В его голосе слышалась искренность, но при этом проскальзывала лёгкая насмешка, словно он забавлялся ситуацией. – А может, вы с нами сыграете, раз уж мяч к вам прилетел?
– Извините, но мы не играем с незнакомцами в волейбол, – съязвила Ирина.
– Ну какой же я незнакомец? – произнёс он с лёгкой иронией. – Воронцов Денис Александрович, родился 24 июля 1992 года, Лев по гороскопу, уроженец города Новосибирска, но сейчас проживаю в Краснодаре. Работаю дизайнером-проектировщиком в строительной фирме. В Анапу приехал по работе – проект нового торгового центра делать.
Его слова прозвучали так неожиданно и так непринуждённо, что Ира не смогла сдержать улыбки. Она переменилась в лице и протянула ему руку:
– Очень приятно, Денис Александрович. Я Ирина Голубева, главный бухгалтер турфирмы «Альбатрос» из Москвы.
Денис поцеловал руку Иры, и её щёки загорелись ярким румянцем. Она на мгновение смутилась, но тут же взяла себя в руки. Он заметил её реакцию и перевёл взгляд на Асю, как бы намекая, что пришла её очередь немного рассказать о себе.
– Анастасия, – тихо произнесла она, – можно просто Ася. На этом, думаю, пока достаточно.
– Анастасия вроде же Настя?
– Асенька просто у нас Тургенева начиталась в детстве, – начала объяснять Ирина, пытаясь разрядить обстановку. – Повесть у него такая была – «Ася».
– Помню-помню, только его Ася Анной была.
– А у нас Анастасия, – продолжала Ирина, не скрывая своего удовольствия от этой словесной игры. – Тоже подходит.
Денис лишь улыбался в ответ. Он продолжал смотреть на Асю, и под его взглядом её щёки тоже начинали гореть. Внутри смешались смущение, волнение, любопытство. Мужчина словно уловил невидимые волны её волнения и поспешил сменить тему.
– Ну так что, сыграете с нами? Я же больше не незнакомец? – смеялся он, вновь посмотрев на давно ожидающих его друзей за волейбольной сеткой.
– К сожалению, мы вынуждены отказаться, – вздохнула Ира, бросив взгляд на часы. – Нам ещё на экскурсию успеть нужно.
– Что ж, жаль. Желаю отлично провести время. До встречи!
Ася слегка разочаровалась, что их разговор подходит к концу. Но в то же время в душе зарождалось странное ощущение предвкушения, словно эта встреча не последняя, и он знал об этом.
– Спасибо, – улыбнулась Ира в ответ.
Денис кивнул и, взяв в руки мяч, побежал к своим друзьям.
– Рада была познакомиться, – тихо слетело с губ Аси на прощание, смотря ему вслед.
Подруги засобирались на экскурсию. Но мысли Аси всё время возвращались к произошедшей встрече. Она не могла избавиться от ощущения, что этот день стал каким-то особенным, что в её жизни вот-вот начнутся перемены. И хотя она не знала, к чему приведёт это знакомство, уверенность в новой встрече грела душу.
– Похоже, наш Денис вновь произвёл на тебя впечатление, – с хитрой улыбкой сказала Ирина, пихнув Асю локтем в бок.
– Да ну тебя, – пробормотала она. – Просто он интересный собеседник, вот и всё.
– Ну-ну, посмотрим, что будет дальше...
Даже во время осмотра достопримечательностей Ася не могла полностью сосредоточиться на рассказах гида. Её мысли то и дело возвращались к Денису, к его улыбке, взгляду, словам. Она ловила себя на том, что представляет, как могли бы сложиться их дальнейшие встречи, и сердце начинало биться быстрее.
Когда экскурсия закончилась, Ася наконец выдохнула: не нужно больше притворяться, что её интересуют рассказы гида.
«Может, это просто эффект новизны? – думала она, лёжа на кровати. – Новый человек, новые впечатления – вот и кажется, что всё так интересно и значимо». Но в глубине души она понимала, что дело не только в этом. Было в Денисе что-то, что задевало какие-то струны в её душе, что заставляло её сердце биться чаще и наполняло её необъяснимым волнением.
Вскоре Ирина начала крутиться возле зеркала, перебирая платья и аксессуары. Её движения были быстрыми и немного нервными, словно она хотела как можно скорее определиться с нарядом.
– Куда это ты так наряжаешься? – не скрывая любопытства, спросила её Ася, наблюдая за подругой.
– С Романом по набережной прогуляться, – с улыбкой ответила Ирина, остановив свой выбор на лёгком летнем платье в голубой цветочек. – Не всё тебе с Денисом флиртовать. Я тоже романтики хочу.
Ася покраснела. Она не ожидала, что подруга так прямо выскажет свои мысли. Обычно с ней она была чуть менее прямолинейной.
– Ничего я не флиртую!
– Ну да, ну да, – с лёгким смешком прошептала Ирина, бросая на Асю хитрый взгляд. Она быстро собрала сумку, накинула лёгкую кружевную кофту и, подмигнув подруге, покинула номер.
Ася стояла в одиночестве в своём номере и смотрела на вечернее море. Волны спокойно омывали песчаный берег, и она ловила себя на мысли, что жутко хочет вновь погрузиться в воду. Она долго сомневалась, но всё же решилась выйти на берег. Вечерний пляж был почти пустынен, лишь несколько силуэтов вдалеке нарушали его спокойствие.
Наконец она сняла с себя сарафан и нырнула в воду. Вода оказалась не такой тёплой, как утром. И это освежало, словно смывая с души накопившийся груз переживаний. Она долго плыла, а потом остановилась и подняла голову вверх, глядя на небо, которое постепенно меняло свои краски – от оранжевого к тёмно-синему. В эти моменты она чувствовала себя свободной от всех проблем, словно весь мир остался где-то далеко, а здесь, в объятиях моря, есть только она и её мысли.
Постепенно девушка начала осознавать, что этот отдых действительно помогает ей взглянуть на свою жизнь под другим углом. Возможно, сейчас у неё и нет ответов на все вопросы, но она чувствует в себе силы двигаться дальше, принимать решения и открывать новые горизонты. Вода словно наполняла её энергией и уверенностью в том, что всё будет хорошо.
Выйдя из воды, Ася не спешила к своему сарафану, который одиноко лежал на песке. Вместо этого она вновь повернулась к морю и полной грудью вдохнула его запах. Солёный воздух, смешанный с ароматом нагретого солнцем песка, успокаивал и одновременно будоражил воображение. Она закрыла глаза, пытаясь в последний раз погрузиться в это ощущение свободы и лёгкости, прежде чем вернуться к реальности. Как вдруг она почувствовала, как на её плечи опустилось мягкое, тёплое полотенце. Ася обернулась. Рядом с ней стоял Денис. Его присутствие вызвало у неё удивление, граничащее с настороженностью. «Как он здесь оказался? Неужели он действительно нас преследует?» – промелькнуло в её голове. Сердце забилось быстрее, и она на мгновение растерялась. Денис смотрел на неё с лёгкой улыбкой, в его глазах читалось искреннее участие.
– Я подумал, что вам не стоит мёрзнуть, – тихо сказал он. – Вечерний воздух может быть обманчиво прохладным.
– Спасибо, – наконец произнесла она. – Это… очень мило с вашей стороны.
Денис продолжал смотреть на неё, и в его взгляде не было ни намёка на навязчивость или насмешку. Он словно понимал её состояние и давал время привыкнуть к его присутствию.
В этот момент Ася вдруг осознала, что ей приятно его общество. И хотя в душе по-прежнему бушевала буря, она не могла отрицать, что встреча с Денисом вызывает в ней что-то светлое и волнующее.
Напряжение между ними постепенно уходило. Вечерний пляж, шум волн и мягкий свет заката создавали атмосферу, которая словно приглушала все тревожные мысли.
– Вы часто здесь бываете? – наконец нарушил тишину Денис, кивнув в сторону моря.
– Не так часто, как хотелось бы... Обычно у меня слишком много дел, и на отдых почти не остаётся времени.
– Понимаю. Работа, семья, бытовые заботы – всё это отнимает много сил. Но именно поэтому так важно находить время для себя, для отдыха, для того, чтобы просто насладиться этой жизнью.
– Вы правы, – согласилась она, глядя на волны. – Иногда кажется, что весь мир крутится слишком быстро, и ты просто не успеваешь за ним. Да и в Москве это ощущается особенно остро.
Денис подошёл чуть ближе, и Ася почувствовала аромат его парфюма. Он был лёгким, едва уловимым, но создавал ощущение уюта и спокойствия.
– Но ведь именно в такие моменты нужно остановиться и посмотреть по сторонам. Увидеть красоту, которая нас окружает, почувствовать вкус жизни.
Ася не могла не согласиться с ним. Она действительно чувствовала, что жизнь полна удивительных моментов, которые можно упустить, если всё время спешить. Она всё больше убеждалась, Денис – интересный и глубокий человек. Его умение слушать и поддерживать разговор, искренний интерес к её мнению вызывали всё больше симпатии.
– Я, кажется, знаю, что сможет по-настоящему отвлечь вас от всех переживаний.
– И что же? – удивилась она, кутаясь в полотенце. Сердце забилось быстрее, и она почувствовала, как по спине пробежал лёгкий холодок волнения.
Вдруг мужчина заглянул в её глаза и легонько коснулся её руки. От этого прикосновения по её телу пробежала дрожь, Ася на мгновение замерла, не в силах оторвать от него взгляд.
– А пойдёмте, покажу, – шепнул он и потянул за собой.
Девушка схватила свой сарафан и, на ходу переодевшись, последовала за ним. Солнце уже окончательно зашло за горизонт, и на небе засверкали звёзды. Их свет казался холодным и далёким, но в то же время создавал атмосферу волшебства и таинственности. Ася невольно залюбовалась этим зрелищем.
Наконец Денис привёл её к маяку. Он возвышался на фоне ночного неба, словно страж, охраняющий покой этого места. Внизу шумело море, а вокруг царила тишина, нарушаемая лишь редким шелестом ветра.
Они поднялись на смотровую площадку маяка, и у Аси перехватило дыхание. Какой прекрасный пейзаж открывался отсюда! Бескрайняя серебристая гладь моря, была усыпана отражением звёзд. Пальмы, раскачивающиеся от лёгкого ветерка, и ночная Анапа, мерцающая огнями, – всё это выглядело как волшебная картина, которую не передать словами.
Ася стояла, заворожённая красотой. Но было прохладно, и она невольно поёжилась, а телу пробежали мурашки. В этот момент Денис слегка обнял её со спины. Ася почувствовала тепло его тела, его дыхание прямо у своего уха. От этого прикосновения по спине пробежала лёгкая, но такая приятная, дрожь, и сердце забилось чаще. Она замерла, не зная, как реагировать, но в то же время не желая отстраняться.
– Потрясающее место, правда? – шепнул он ей, и его голос прозвучал так близко и интимно, что у девушки внутри всё затрепетало.
– Да, – тихо, едва сдерживая дрожь в голосе, ответила она.
Они стояли молча. Ася чувствовала дыхание Дениса на своей коже, тепло его рук, и это будоражило её воображение. В голове крутились мысли о том, что происходит, как она оказалась в этой ситуации. Ночь, маяк, море – всё это создавало атмосферу, которая словно стирала границы реальности. Ася вдруг осознала, что в этот момент она чувствует себя по-настоящему живой, по-настоящему беззаботной, той, которой хочется мечтать и верить в чудо.
Денис медленно повернул Асю к себе, и их взгляды встретились. В его глазах она увидела нечто такое, что заставило её сердце биться ещё быстрее.
Он осторожно взял её руку, но Ася не отстранилась. Она чувствовала тепло его руки, а все тревожные мысли отступают на задний план.
– Вы такая красивая, – тихо произнёс Денис.
– Спасибо, – прошептала она. В этот момент слова казались лишними, а всё, что нужно было сказать, можно было выразить взглядом или прикосновением.
Они стояли, глядя друг другу в глаза, и время словно теряло свою власть над ними. Наконец Денис слегка наклонился и коснулся её губ лёгким поцелуем. Ася на мгновение замерла, а потом ответила на поцелуй, чувствуя, как по телу пробегает новая волна дрожи. В этот момент она забыла обо всех своих проблемах, о разводе. Было только здесь и сейчас, только она и он, и ощущение невероятного, почти забытого счастья.
Поцелуй длился всего несколько секунд, но Асе они показались вечностью. Когда мужчина отстранился, она ещё некоторое время стояла с закрытыми глазами, пытаясь осознать, что только что произошло. Сердце билось так сильно, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.
– Это был самый красивый момент за последнее время, – тихо произнёс Денис, нарушая тишину.

REC

Тридцать лет назад я поступил в медицинский институт. Днём учился, а по ночам подрабатывал на скорой помощи. И стипендии, и опыта, в отличие от желания, было недостаточно.
В одно из ночных дежурств я работал в кардиологической бригаде №3, которая состояла из одного врача-кардиолога, медбрата в моём лице и аса-водителя. Врачом был мужчина в возрасте 55 лет, очень грамотный, деловой. В отличие от многих, на вызовах не задерживался и, не отрываясь от заполнения карточки, внося данные больного, его жалобы и проводимое лечение, доктор чётко давал мне указания, что и сколько набрать в шприц, и не глядя, как я набиваю руку на внутривенных уколах, он не прекращал жевать жвачку, перебивая свежий запах вина. После каждого вызова он запрыгивал на переднее пассажирское место старой кареты скорой тогда рижского автомобиля «РАФ», доставал из-за спинки сиденья начатую бутылку полусухого «Сакура», делал пару глотков, прятал её обратно и тут же заедал жареными семечками, никогда не заканчивающимися в кармане его халата. Внешне он был очень похож на Владимира Высоцкого, что вызывало у окружающих и у меня безупречное к нему уважение. С ним я работал около двух лет, пока на третьем курсе не ушёл со скорой в отделение реанимации одной из городских больниц.
Водитель был чуть младше врача и тоже по возрасту годился мне в отцы. Он был весёлым и жизнерадостным человеком, несмотря на проблемы в семье. Помню, иногда он говорил, что живёт один и постоянно вспоминает о своём сыне, которого редко видит.
Ну, и я, студент-медик, который на каждом выезде крутился в кресле, находящемся в салоне машины у боковой раздвижной двери рядом с закреплёнными на салазках носилками. Все, кто работали на скорой и сидели в этом кресле, подтвердят, что каждый засовывает свою голову в небольшое окошко между кабиной и салоном, чтобы всё слышать и участвовать в разговорах с врачом и водителем. Большую часть у нас занимали рассказы и анекдоты от нашего незаурядного доктора, который всегда был в настроении. По дороге между вызовами мы все одновременно дымили в то время самые ходовые болгарские сигареты. Врач, как я сказал выше, себе позволял вино, но всегда находился в одной поре и пьяным ни разу замечен не был. Мы с водителем не могли себе позволить на работе: он за рулём, а я только по праздникам, которых у студентов-медиков предостаточно.
В те годы была популярна рок-группа «Кино», она находилась на вершине своей славы. «Группа крови» и «Закрой за мной дверь» звучали из нашей кареты на всю улицу. И ещё «Наутилус» с «Если я заменю батарейки». Плёнка в кассете заканчивалась, и мы мотали её с начала. Непростая оперативная работа объединяла нас. Не только дежурства, но и времена года мигом пролетали между приступами сердечников, гипертоников, астматиков и алкоголиков. Порой мне казалось, что мы сами являемся участниками съёмок какого-то фильма, а изображение записывается независимо от нас. Будто красная мигающая точка с надписью «Rec» в верхнем правом углу экрана всегда была включена.
И вот однажды, в июле, около часа ночи, мы приехали на вызов к одинокой бабушке. Она жаловалась на сердце и высокое давление. Помощь оказали, ей стало лучше, но видя, что за старушкой ухаживать некому, доктор предложил госпитализацию. Она, не раздумывая, согласилась. Со второго этажа бабушка самостоятельно спустилась, держась за мою руку и что-то рассказывая об участковой медсестре, заходившей к ней вчера. Я уложил её в карете на носилки, и мы рванули в больницу. Ни людей, ни машин, ехать минут пятнадцать. Была тихая летняя ночь с тёмно-синим небом-потолком, разукрашенным звёздами, и большущей круглолицей лампой-Луной. Казалось, что если сильно подпрыгнуть вверх и толкнуть её рукой, то она начнёт качаться из стороны в сторону. Отовсюду слышались громкие трели городских сверчков, не отвлекающихся на таких, как мы, от своих возлюбленных самок.
Я, не глядя на нашу пациентку, качаясь в кресле, головой находясь в кабине, что-то обсуждал с врачом, как вдруг сильный порыв воздуха пронёсся через окна в салоне и кабине, которые из-за жаркой погоды постоянно были открыты, но сквозняк стал необычайно мощным.
Я вынул голову из окошка кабины и всем креслом повернулся к бабушке, которой не было... Ни старушки, ни носилок... В самом центра города. Только распахнутая задняя дверь «Рафика», пустые металлические салазки с раздолбанными за десяток лет крепежами и пустая убегающая из-под машины дорога, освещаемая цепью жёлтых ночных фонарей. Немыслимо!
Я тут же обратно нырнул головой в кабину к врачу и водителю: «Бабулю потеряли!» Они оба посмотрели на меня, переглянулись и, решив подыграть неудачный розыгрыш, одновременно захохотали. «Правда!» – крикнул я. Их лица окаменели.
Водитель, рванул на себя руль, будто отрывал его, он ударил по тормозам, громко визжа: «Да ну на!!!» Доктор, подскочив в кресле, неестественно вывернулся вокруг собственной оси и, увидев пропажу, проорал: «Мать её!!! Разворачивай на!» Я же при экстренном развороте нашей «неотложки» на сто восемьдесят градусов и её резком старте, вцепившись в подлокотники своей вертушки, испытал перегрузку лётчика-истребителя при взлёте. Мы мчали обратно тем же маршрутом, по тем же пустым улицам и переулкам, продолжающим спокойно спать. Мы упрямо молчали и, как хищники, высматривали в темноте обочины, под кустами и деревьями, прятавшуюся от нас бабушку. Её нигде не было...
И вот впереди мы заметили группу людей и пару милицейских машин, стоявших прямо на дороге с беззвучно мигающими сигналками. Врач сообразил быстрее всех и чётко скомандовал мне: «Набирай димедрол. Хватайте её и в машину, а я с этими разберусь».
Аккуратно, как при сдаче экзамена на вождение, водитель остановил машину, но мы живо выскочили на улицу на встречу толпе из человек десяти в милицейской форме. В кармане я крепко сжимал за секунды набранный и готовый к использованию шприц. Дружный синхронный крик-приветствие, который издают проходящие по площади армейские ряды во время военного парада, обрушился на нас в ночной тишине. Неукротимый смех раздавил нас. Ночной патруль корчился и кривлялся от хохота. Благо, что в то время не было мобильников с видеокамерами и разных ютубов.
Я побежал к увиденным посреди дороги носилкам, ни на секунду не останавливаясь, и видел боковым зрением, как на арене цирка в белом халате старший в нашей группе из трёх клоунов кинулся к зрителям и начал им что-то стрекотать и жестикулировать. На носилках ровненько лежала бабушка. Она спокойно смотрела вверх, то ли в звёздное небо, то ли на ярко светящий фонарь, из-за которого небо, наверное, ей не было видно. Я наклонился над бабушкой и, стараясь говорить спокойным голосом, спросил её: «Как себя чувствуете, Бабуля?» Она перевела взгляд на меня, посмотрела на мой белый халат и ответила: «Хорошо. Не пойму только ничего». «Прекрасно», – ответил я и уколол её в бедро, до конца выдавив поршень. Водитель-асс уже крепко сжал рукоятки носилок и готов был рвануть, куда глаза глядят. Я тоже. Схватив пропажу, мы снова пронеслись мимо публики и нашего врача. Многоголосый смех и новый гром аплодисментов ещё раз подтвердил наше успешное выступление. Не обращая внимания на зевак, второпях мы закатили носилки на их место, захлопнули заднюю дверь, дёрнув её пару раз на себя. «Закрыта!» – убедительно кивнул мне водитель. Мы запрыгнули по местам, доктор на ходу заскочил в свою открытую дверь, уезжающего в больницу «Рафика». «Вперёд!» – выдохнул врач, поглядывая в боковое зеркало заднего вида на удаляющиеся от нас мигающие огни милицейских УАЗиков.
– Как она? – в окошко негромко спросил доктор.
– Уснула, – ответил я.
– Хорошо. Проверь её одежду, конечности и голову на наличие ушибов, ссадин и гематом. Как она приземлялась, никто не знает, а эти говорят, что когда заметили её, она также в носилках была.
Внимательно осмотрев бабушку при включённом в салоне свете, я доложил: «Ни царапинки. Спит, как убитая».
– Надо же так удачно, – сказал врач и перекрестился.
Приехав в больницу, мы в приёмном покое за пять минут сдали сладко спящий Божий одуванчик дежурному врачу. Тот расписался в документах, ничего не спрашивая, и наш врач расписался ничего не говоря, и мы, не задерживаясь, уехали. Наша карета не успела выехать с территории больничного городка, как доктор попросил водителя остановиться на затемнённом участке дороги. Было уже около трёх часов ночи.
Все трое наконец-таки закурили. Через пару минут доктор прервал затянувшуюся тишину:
– Клянитесь.
Мы в недоумении молчали.
– Клянитесь мне, что никому об этом не расскажете, иначе мне не жить.
– А что будет? – по неопытности спросил я.
– Ну, меня и уволить могут, смотря, как развернут, – ответил врач, и сделав четыре больших глотка «Сакуры», затянулся догорающей в руке сигаретой.
– Клянёмся, – почти одновременно сказали мы.
На этом история закончилась. Добавлю, что бабушка действительно удачно выпала из машины и ничего себе не сломала. Наш врач, выдавая себя за её племянника, работающего в данный момент на Севере, звонил ежедневно в больницу и интересовался самочувствием своей Бабули. Видимо, она так и не поняла, что с ней случилось по дороге, или забыла всё в глубоком сне. Ну, и слава Богу!
Спустя около полугода, под Новый год, Главный врач нашей подстанции скорой помощи сообщил всем сотрудникам на пятиминутке, что милиция пустила слухи, что кто-то у нас старушку по дороге потерял. Он покривил лицо, обдумывая на сколько реально то, что нам сообщил и добавил: «Придурки какие-то». И переключился на текущие производственные вопросы. Мы с врачом, выдержав паузу, переглянулись и внимательно продолжили слушать Главного.

P.S. Вымышлено.

ТАКСЫ ЧЕХОВА

Тася Бубенцова знала, что она хороша, и никогда не искала возможности это показать окружающим, они не должны были в этом сомневаться. Она особенно гордилась тем, что совсем не похожа на тип современной красавицы. У неё не было пухлых губок, похожих в профиль на клюв диснеевского утёнка, круглых скул, обтянутых загорелой кожей, и распущенных длинных волос, которые нужно было без конца поправлять рукой. Наоборот, лицо её имело благородную бледность, обеспеченную ношением широкополой кружевной шляпы, и выражение, свойственное дорогим куклам, – нечто застывшее и в то же время привлекательное. Лицо отличалось миниатюрными чертами в каждой из его деталей, кроме голубых глаз, широко распахнутых в вечном удивлении и капризе, которые смотрели перед собой прямо, открыто и несколько бессмысленно. Носик был немного вздёрнут, и над маленькой ямкой над кончиком носа находилось нежное розовое пятно, которое она ловко наносила, когда красила губы. Это действие было похоже на милый фокус и проделывалось неизменно после того, как Тася использовала помаду по назначению. В конце этой процедуры, когда она машинально чуть взбивала обеими руками свои чудесные волосы, мизинец левой руки легко касался верхней губы и переносил следы краски на нос. Это пятнышко ничуть не портило лица и утверждало за ним бережно охраняемую кукольность образа. Тасины губы, подстать носику, были небольшими, хорошо очерченными и тоже слегка капризными. Таким образом, весь её облик читался людьми понимающими, как призыв к бережному обращению с хрупким божеством без лишнего требования каких либо обязательств с её стороны.
Тася любила сладко поспать и понежиться в постели, но это ей довольно редко удавалось по двум причинам. Первая – ужасный запах приготовляемой еды, доносящийся по утрам из расположенной внизу квартиры. Она с отвращением просыпалась около семи часов от назойливого запаха жареного лука, картошки, дешёвой рыбы или горелого хлеба. Тяжёлый запах резко менял содержание предутреннего сна. В нём появлялись какие-то грубые назойливые типы, вызывающие на ссору, необходимость сдавать экзамены, подавлять чувство гнева и отказываться от упоительной мысли о том, что она молода, стройна и неотразима. Но самым ужасным было то, что он оказывался весьма своевременным сигналом к тому, что пора выгуливать свою любимую Леди.
Леди, двухлетняя рыжая такса очаровательного светло-коричневого окраса, была названа в честь другой Леди, заложившей в Тасиной семье любовь к этой породе. Та, далёкая, Леди принадлежала Тасиному прадедушке и вызывала любопытство и удивление у прохожих, так как такс в то время в Москве было очень мало. Тасе рассказывали, как прадедушка, крупный бритоголовый волжанин, гордо прогуливался по набережной Москвы-реки, ещё не полностью одетой в камень, со своей остроносой собачкой. И если люди спрашивали, что это за порода, не менее гордо отвечал: «Волкодав».
Лединька, принадлежащая Тасе, была элегантно удлинена и гибка, свои короткие ноги несла легко, покачивая бёдрами с истинно женским кокетством. Её нос без труда прорезал заросли травы, вскидывался кверху, если на него садилась бабочка, и милая собачка всем своим видом показывала удовлетворённость жизнью. Она с радостью бегала за брошенными резиновыми игрушками, с особой радостью приносила добычу Тасе, с энтузиазмом разрывала своими вывернутыми лапами листву и в увлечении своём могла вырыть довольно глубокую ямку. Леди была не просто предметом обожания хозяйки, но и необходимым атрибутом Тасиной работы, точнее, манекеном, так как Тася шила собачьи костюмы для маленьких собак на заказ. Не раз Леди примеряла на свою собачью голову кепочки, чепчики и ушанки, а в качестве солидной одежды – жилетки, жакетки, комбинезончики, попонки и даже халатики. Тасю хвалили. Слава её росла. Но по мере того, как она росла, Тасю одолевало чувство, что это далеко не предел, и даже, что не такого рода славы ей бы хотелось. Но всё оставалось в туманных, невысказанных мечтах до тех пор, пока одна из заказчиц не попросила сшить для своей таксы костюм с огромной тыквой на спине.
– Попробую, – сказала Тася, мысленно выкраивая тыкву, – но зачем? Какой-то новый вид дрессировки? Или мода поменялась?
– Нет, что вы, радость моя! Для фестиваля «Таксы Чехова». А вы разве не слышали?
И рассказала Тасе захватывающую историю о том, что вот уже несколько лет в Мелихово в начале сентября в честь двух такс писателя, которых он назвал Бромом Исаевичем и Хиной Марковной, проводится этот фестиваль. Узнала Тася, что на него съезжаются чуть ли не все таксы страны со своими хозяевами, и собаки и хозяева соревнуются, кто во что горазд. Узнала она также, что о конкурсе заранее не сообщается, и потому можно натолкнуться на сюрприз, но обязательным является всё-таки то, что надо более менее знать Чехова.
– Вот мы, например, своим костюмом намекаем на то, что Чехов любил и сельским хозяйством на досуге позаниматься.
– Как интересно, – сказала Тася, еле дождавшись ухода заказчицы. – А мы-то Ледюнечка, сидим себе, в ус не дуем, не готовимся совсем.
Времени у Таси изучать творчество Чехова уже не оставалось. Единственное, что она так удачно вспомнила из школьной программы, был рассказ «Дама с собачкой». Не теряя ни минуты, она наскоро прокрутила фильм с таким же названием, не особенно вдаваясь в его суть, но зато тщательно впиваясь привычным взглядом в особенности женской одежды того времени.
– Очень хорошо, – говорила она Лединьке, – где наш гипюр, кружево и муслин? Сообразим для каждой из нас что-то сногсшибающее.
Наконец, ближе к осени на сияющую Тасю из большого зеркала смотрела дама в роскошном, длинном, белом, воздушном от множества кружев, рюшек и оборок платье и в не менее роскошной шляпе. Ансамбль дополняли великолепный белый зонтик-парасоль, отороченный кружевами, и дивные перчатки. Оставалось только отработать неторопливую походку Ии Саввиной. Лединькин костюм почти полностью повторял платье хозяйки, и обе они на фоне ужесточения диеты не без основания грезили о победе.
Наступил долгожданный день – первое воскресенье сентября, когда сотни счастливых обладателей такс вместе со своими питомцами разного пола и возраста, непередаваемой гаммой окраса и с одинаково короткими лапами и плещущими, как флаги, шёлковыми длинными ушами, ринулись на всех возможных видах транспорта в усадьбу Мелихово, где Чехов в этот день уступал пальму первенства своим таксам. Дорога, ведущая от станции, пестрела праздничной толпой, сопровождаемой радостным собачьим лаем. Люди узнавали друг друга, обнимались, смеялись, и казалось, атмосфера праздника охватывала и собак, возбуждённо прыгающих у ног хозяев и тянущих свои милые острые носы к одноплеменникам. К усадьбе подъезжали автобусы, выгружая у входа нетерпеливых участников фестиваля. Парковка была забита машинами разного статуса, но все в этот день были братьями, лелеющими надежду победить в каком-нибудь конкурсе.
Тася вышла из своего изумрудно-зелёного «Шевроле», пригласив на улицу Лединьку, и слегка замешкалась около машины, не обращая внимания на подъехавший и ставший рядом чёрный «Мерседес», из которого в то же время выходила чёрная пара – молодой мужчина и его крупная чёрная такса. Мужчина в чёрной футболке и коротких шортах готов был захлопнуть дверцу автомобиля, и в это время подул любимец водевилей – ветер. Он был не настолько силён, чтобы сбить кого-нибудь с ног или просто сорвать с головы шляпу, но достаточно игрив для того, чтобы поцеловать кружево Тасиной юбки. Мгновение, и какая-то рюшка платья оказалась гильотинирована автомобильной дверцей. Раздался нежный треск рвущихся кружев, произведший эффект выстрела пушки, и сразу маленький мир, поместившийся в праздничное солнечное утро между двумя машинами, переменился. Кукольное личико Таси сразу после недоумения выразило мимолётное отчаяние, а за ним гнев. Лицо молодого человека выразило испуг, определяемый врождённым страхом женских слёз. На мордочке Леди было написано удивление по поводу неначавшегося праздника, а на презрительной морде чёрного Герольда, привыкшего к охоте на барсука в лесной тиши, появилось подобие снисходительности.
– А неплохое начало, – улыбнулся на своём постаменте Антон Павлович.
– Вы понимаете, что вы наделали? – гневно вскрикнула Тася.
– Извините, но при чём тут я? Это просто стечение обстоятельств.
– Ничего себе стечение! Как, по-вашему, я теперь буду здесь расхаживать с оторванным подолом?
– Можно, я хотя бы посмотрю, насколько он оторван? Может быть, можно что-то сделать…
– Этого ещё не хватало. Чтобы каждый незнакомый рассматривал подол моего платья!
– Кстати, мы ведь можем познакомиться, и тогда вам будет легче мне это разрешить, раз вы считаете меня виноватым. Можно начать знакомство с собачки. Вашу как зовут?
– Вы всегда так с женщинами знакомитесь?
– Нет, через обрывание подола впервые. Ну так как же зовут вашу прелестную таксу?
– Её зовут Леди, если это вам так интересно.
– Конечно. По-моему, с ней гораздо легче договориться, чем с вами. Меня, Леди, зовут Родионом, а твою хозяйку?
– Перестаньте паясничать. Тасей меня зовут. Ну смотрите, что там случилось?
– О, пустяки. Немного кружев. Если дадите булавку, а потом должным образом в сборку подтянете подол рукой, как шлейф, никто ничего не заметит. Поверьте.
– То есть как это рукой? Она должна быть всё время занята? Это катастрофа! Как же я буду носить зонтик?
– Зонтик – пустяки. Зонтик всё время буду носить я, как верный оруженосец. У вас же такая шикарная шляпа. Кстати, у кого вы всё это шили?
– Я сама, – буркнула Тася.
– Не может быть! Это же шедевр. И как точно угадана эпоха!
– Вы что, историк?
– Своего рода, – ответил Родион. – Так, немного подтяните шлейф. Прекрасно. Великолепно смотритесь. Идёмте же. Надеюсь, нас ждёт победа. А почему вы не спрашиваете, как зовут моего верного пса? Он ведь у меня чемпион.
Тася слегка поморщилась. С первого взгляда такса Родиона вызвала у неё скорее отвращение, чем восторг. Это была крупная чёрная такса с непомерно развитой грудной клеткой, резко сужающейся, как у осы, к животу. Передняя её часть с остро выпирающим килем, покоилась, как балкон на Атлантах, на мощных толстых лапах, так что казалось, что природа, создавая его, позаботилась лишь о передней части туловища, весьма небрежно отнесясь к задней половине. Впрочем, этот недостаток с лихвой скрашивал упругий прямой хвост. Тася и не знала, что так выглядит настоящая охотничья такса, на счету которой было уже два барсука.
– Ну и как же его зовут?
– Герольд. Можно просто Гера. Он не обидится.
И все четверо влились в прибывающую толпу, подчиняясь её темпу движения, и вскоре оказались на площадке, где располагался знаменитый памятник двум любимым таксам Чехова. Около изображения такс, словно вырубленных из бронзы без должной лести, с настолько короткими передними лапами, что в определённом ракурсе собаки были похожи на тюленей, и с натёртыми руками поклонников носами, толпилось множество людей, жаждущих сфотографироваться на их фоне. Живые таксы с любопытством обнюхивали своих бронзовых собратьев, и кое-кто даже замахивался на них вопреки воспитанию задней ножкой, но не успевал осуществить задуманное из-за невероятной суеты вокруг.
– Господа, господа! – кричал общественный фотограф. – Не надо толпиться. Всё организованно! Всё организованно! Фотографироваться лучше попарно. Так быстрее. Вот вы, например, – обратился он к Родиону и Тасе, – становитесь сюда. Нет, чуть-чуть присядьте. Прелесть, прелесть! Какой чудный контраст – чёрное и белое, девочка и мальчик! Та-ак! Товарищ, обнимите свою даму! Так, так. Барышня! Барышня, мадам, шляпу немного набок, чтобы не заслонять кавалера. Держите ваших собачек. Прекрасно. Фото через час на выходе. Следующая пара!
События разворачивались стремительно. Густая толпа подхватывала Тасю, в свою очередь подхватывающую подол платья, Родиона в чёрной футболке и коротких шортах с белоснежным, отороченным вспененными кружевами, зонтиком в руках, Леди, похожую по изяществу своему на гибкую ласку, и мощногрудого Герольда, не понимающего, зачем нужно на одного барсука столько такс, если он может справиться с ним один. Отовсюду через рупор слышались приглашения принять участие в том или ином конкурсе. Гостей перехватывали организаторы и направляли в то или иное русло. Голова кружилась от предложений и соблазна получить диплом и приз.
– Сюда, сюда, – обратилась к Тасе девушка с нарисованной на щеке таксой. – Проходите на конкурс «Анна на шее».
– А что это такое?
– Какая такса дольше удержится на шее у хозяина.
– Ой, как интересно! – и Тася повернулась к Родиону. – А вот по вашей милости я не могу участвовать. Вы мне весь праздник испортили. Как, по-вашему, я буду держать Лединьку на шее, отпустив платье?
– Я могу вас заменить. Поносить Леди на своей шее.
– Мою Лединьку? Ещё чего не хватало!
– Ну как хотите. Я только предлагаю. Сказали бы лучше, что вам шляпа мешает.
– Ну ладно. Берите. Давайте мне вашего пса. Только аккуратней, пожалуйста, – кричала вслед Тася. – Бубенцова! Бубенцова – её фамилия!
Сначала владельцы со своими таксами на шее спокойно ходили по кругу, как лошади на смотре, но постепенно в рядах их питомцев стало обозначаться явное недовольство. Собаки начали дёргаться, вырываться, беспокоиться и повизгивать. Леди последовала их примеру. Но Родион достал что-то из кармана шорт и сунул ей в рот. Поражённая тем, что на свете существует что-то не похожее на диетические продукты, леди с удовольствием проглотила угощение. С дистанции на большой скорости сходили один за другим участники, а Леди, забыв о неестественном своём положении, с надеждой тянулась за угощением.
– Победила Леди, как фамилия? Бубенцова! – вещал рупор.
И вскоре к сияющей от счастья Тасе вернулась, не слезая с шеи Родиона, Леди. Родион нёс диплом и приз в виде глиняной таксы.
– Какая прелесть! – воскликнула Тася. Иди ко мне, моя умница. Самая лучшая! Молодец! А что это вы ей в рот совали? – обрушилась она на Родиона.
– Печененки, маленькие такие.
– Печенье? Вы с ума сошли! У неё же диета. Зачем вы мне собаку портите?
– Я думал… вам важен приз… Извините, ради бога.
– Да моя Леди и без вашего печенья бы продержалась. Она у меня умная собачка. Не то, что некоторые. Тоже мне, Бром Исаевич нашёлся!
– Но Тася… Ну не будьте вы Хиной Марковной!
– Дефиле! Дефиле! – кричали организаторы. – Чеховские персонажи, собирайтесь на третьей поляне.
– Ладно. Держите, – Тася быстро сунула в руки Родиона диплом и глиняную таксу. – Не разбейте. Пойдём, Ледюнюшка.
И обе, Тася и Леди, плавной походкой отправились на поляну, уже заполненную мужчинами с бородкой и в пенсне, страшными дантистами с клещами в руке, человеком с гайками на верёвочке, девушкой, похожей на Душеньку, и людьми в обычной одежде с наряженными таксами, большинство из которых имело на своих шапочках и жилетках красный крест. Тася влилась в пёструю костюмированную компанию и сразу привлекла всеобщее внимание не только из-за своего элегантного и исторически верного костюма, но и потому, что на поводке у неё была такса в наряде, почти полностью его повторяющего. На ней также была широкополая шляпа, на лапах огромными буфами пузырились рукава, кружево длинной юбки волочилось по земле, а к ошейнику был удачно приторочен аксессуар, отсутствующий даже у хозяйки, – миниатюрный кружевной зонтик. Обе царственной походкой прошли два раза перед жюри, и вскоре в руках гордой Таси оказался ещё один диплом и пластиковая косточка. Тася была счастлива, как будто исполнилась самая заветная мечта её жизни. Она даже на минуту забыла о дефекте на подоле платья, и вспомнила о нём только, когда не увидела на положенном месте ни Родиона, ни его Герольда. Ей не то, что было жаль своего исчезнувшего зонтика, но вдруг ушла возможность похвалиться, показать человеку, так её обидевшему, своё превосходство, дать в конце концов понять, что и без него можно обойтись, и что за женщиной всегда последнее слово. И конечно, Тасе в голову не приходило, что в глубине души она строит на хозяина Герольда какие-то планы.
И вдруг на тропинке появились те, кого она выискивала взглядом. Родион шёл, понуро повесив голову и неся в руке собственный диплом.
– Доигрались, – уныло сказал он, – совсем они тут с ума все сошли со своими шутками. Мало им…
– А в чём дело?
– Да вот… Вдруг налетели на меня: «О, какой чудесный нелепый костюм! Браво! Браво! Чёрное, шорты и дамский зонтик! Минуточку! Фото». Опозорят теперь на всю страну. И всё из-за вас. Из-за вашего дурацкого зонтика.
– Из-за моего зонтика? Нет, вы только посмотрите на этого человека, который сначала рвёт незнакомым дамам платье, а потом ещё на что-то жалуется! Если хотите знать, я сейчас же забираю у вас зонтик и уезжаю. С меня достаточно!
– Ну что вы, Тася? Я… так… послушайте…
Родион часто робел, разговаривая с женщинами. Бывало, после выступления какой-нибудь сотрудницы на совещании он мог сказать:
– У меня к вам два вопроса. Первое – спасибо за выступление. И второе – вопрос первый…
Тася почувствовала, что кроме Лединькиного поводка в руке её натянулся второй, незримый, поводок.
– Уезжаю. Сейчас же!
– Нет, нет! Послушайте. Я придумал. Я приглашаю вас в ресторан.
– В ресторан? Вы, наверное, издеваетесь надо мной. Как вы себе это представляете? Чтобы я вместо вилки весь вечер подол в складку держала? Пустите меня в мою машину.
– Но Тася! Мы сейчас… Давайте поедем сейчас вместе на моей машине в одно очень удобное место. Вы там переоденетесь… Я вас уверяю. И мы поедем потом спокойно в ресторан. А за вашей машиной мы как-нибудь на днях вернёмся.
«Мы!» О, дивный поводок! Тася ликовала.
Они ехали долго, пока не достигли ворот с надписью «Киностудия».
– Адель Борисовна, дорогая, – обратился Родион к немного суетливой маленькой, слегка сгорбленной старушке с приветливым выражением лица, – подберите, пожалуйста, Для Анастасии что-нибудь серебристо-жемчужное, струящееся. А её платье, там немного оторвались кружева, в Чеховскую секцию, пожалуйста.
– Какое прелестное платье, – заворковала Адель Борисовна. – У кого шили? Неужели шляпу тоже? Повернитесь, повернитесь, Настенька. Можно, я вас так буду называть? А вам, Родион Михайлович, принести вашу вечернюю пару?
На заднем сиденье машины мирно спали, прижавшись друг к другу, Леди и Герольд. Когда в струящемся серебристо-жемчужном Тася села в «Мерседес», на этот раз с элегантным и ослепительным, невероятно преобразившимся незнакомым мужчиной, сердце её радостно запело. Впереди её ждал самый важный приз фестиваля «Таксы Чехова».

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ СЮРПРИЗ

Приближался главный на Кубани зимний праздник – Рождество. Неожиданно для всех нас мамина сестра, тётя Миля, и её муж нарядили у себя в доме настоящую ёлку, купили детскую кроватку, большую куклу...
– Но у них ведь нет детей?! – недоумевали мы. И вообще, это очень необычная семья: глухонемая жена и слышащий, говорящий муж. Бабушка рассказывала, что дядя Шура так полюбил красавицу Меланью, что её физический недостаток не стал препятствием, и ещё до войны женился на ней.
Взрослые всё время о чём-то тихонько разговаривали, но это явно не предназначалось для детских ушей.
И вот перед самым Рождеством тётя с дядей уехали в Краснодар, а вернулись с маленькой девочкой Таней. Уставшую с дороги, её уложили спать, а нам, детям, объяснили, что это наша двоюродная сестра.
Ах, как нам хотелось её рассмотреть! Тихонько, на цыпочках, по очереди заходили в комнату и смотрели. Таня спала. Вместо соски сосала большой палец правой руки, а левой крепко прижимала к себе куклу. Худенькое личико то хмурилось, и она готова была заплакать, то вдруг счастливо улыбалось... Наверное, ей снилось что-то доброе и хорошее.
А потом для всех нас устроили праздник у ёлки. Мы веселились и плясали, а маленькая Таня в костюме зайчика так смешно топала ножкой и хлопала в ладоши. Все получили сладкие подарки и остались очень довольны праздником и тем, что теперь у нас появилась ещё одна сестричка. Вот такой получился рождественский подарок-сюрприз!
Повзрослев, мы узнали, что Таню взяли из детского дома, а нашли её ещё совсем крошечную на окраине станицы Яблоновка. Девочка росла и, как все дети, мечтала, что скоро за ней придёт мама.
Тётя с дядей присмотрели другую девочку, но Таня сама выбрала их, подбежала и с криком «мама, мама» вцепилась в тётин подол... Её ручонки крепко держались за тётино платье, их невозможно было расцепить, глаза, полные слёз, смотрели с такой надеждой, что взяли именно её.
Таню воспитывали в любви и нежности. Тётя Меланья, прекрасная портниха, шила ей красивые платья, заботилась, учила премудростям готовки вкусненького и портняжному делу. Отец, дядя Шура, тоже обожал и баловал дочь. Он часто брал её на руки, баюкал и рассказывал разные истории и сказки, с работы всегда приносил разные гостинцы и сладости «от зайчика». Нас у родителей было шестеро, и вся наша большая семья считала и относилась к Тане, как к любимой двоюродной сестре. Она даже представить себе не могла, что не родная. В день пятнадцатилетия к ней на улице подошла соседка тётка Мария.
– Ишь, как расфуфырилась! Конечно, подкупают тебя, ты ведь у них приёмная, подкидыш.
Слова «доброй» соседки упали тяжёлыми камнями, больно ударили. Кровь застучала в висках. Она слышала, как одного мальчика дети обзывали «подкидышем», не хотели с ним играть и не принимали в свою компанию. Мальчик был изгоем. Таня в слезах прибежала домой.
– Зачем вы с папой мне врали? И никакая вы не моя семья. Теперь меня в школе все будут дразнить подкидышем, – раздражённо, зло сказала она на языке жестов приёмной матери.
Та пыталась ей объяснить, успокоить, но Таня ничего воспринимать и слушать не хотела. Расстроенная, обиженная, без вины виноватая мать, вырастившая девочку, как своего кровного любимого ребёнка, горько плакала. А глупенькая, неблагодарная дочь ничего не хотела понимать и закрылась в своей комнате. Не смог её успокоить и пришедший с работы отец. Мир семьи был разрушен. Шли дни, недели, а взаимоотношения никак не налаживались.
А тут ещё подоспела новая беда. У девушки случился приступ острой почечной недостаточности, требовалась пересадка почки. Донора никак найти не могли. И именно папа, дядя Шура, стал им, отдал свою почку, к счастью, она подходила по всем медицинским показателям.
Это перевернуло сознание Татьяны, в семье восстановились любовь и взаимопонимание. Теперь, после операции, она поняла, как напрасно сомневалась в искренности любви семьи своих приёмных родителей, и Таня всегда, до конца их дней, очень трепетно, с огромной нежностью, заботой и уважением относилась к ним.

* * *
У Татьяны четверо детей и десять внуков. Дружная, прекрасная семья. А их с мужем отношения и пронесённая почти через пятьдесят лет любовь могут служить примером верности и семейного счастья.